О столкновении языков и культур

Чтобы у человека не возникало соблазна нечистому лезть на небо и тащить туда за собой свои грехи, Создатель разделил в Вавилоне человечество на язЫки. Можно не соглашаться с интерпретацией, но именно после этого зафиксированного Библией события язЫки и языкИ, до тех пор неразличимые, стали осознавать себя, враждовать и сталкиваться между собой. Древняя история человечества – сплошная череда таких столкновений. Но потом, когда люди научились лучше различать одежды брачные и небрачные, Господь явился им в облике Богочеловека, чтобы жертвой Своей искупить разделение. Искупив, он заповедал верным Ему язЫкам объединяться. Христианская эра – это и есть эра объединения культур христианских народов. Нет, Он не отменил народы, объединяться надлежало в культурном разнообразии. Каждый народ сохранял свой самобытный стиль культурного творчества, но культуры, поскольку народы породнились в Едином Боге, перестали сталкиваться между собой. Авторитетом Творца Вселенной христианам было запрещено считать чужаком, а тем более врагом, того, кто одной веры с ними.
Однако дьявол не спал – и в XI веке христианское единство распалась. С этого времени история человечества развивается на фоне конфликта двух обособившихся христианских цивилизаций – латинской и православной. Внутри каждой из них всё до поры до времени оставалось по-прежнему: сталкивались не культуры, а «вера истинная» и «ересь», вероисповедания «правильное» и «неправильное». Крестишься справа налево – значит, для русского ты свой, ну а если крест кладёшь слева направо – не обессудь, ты «лях», неприятель, даже если у тебя и мать были русскими.
Появление европейских национализмов знаменовало закат латинской христианской цивилизации. Отрёкшаяся от Христа Европа не могла не вернуться к идее строительства Вавилонской башни. Грандиозность задачи предполагала подчинение ей всех остальных цивилизаций. Национализм становится не просто «новой верой» в Латинском мире, но и инструментом геополитики. Внутри православных народов поощряется формирование националистических проевропейских элит, для оправдания их ренегатства им внушается идея объективного столкновения культур и языков как движущая сила исторического прогресса. И хотя в самих народах по-прежнему сохраняется преобладающее стремление к православной соборности, в учебниках по истории их стран, культур и языков акцент всё больше делается на разделении.
Это разделение националисты пытаются распространить задним числом и на прошлое. Так, например, из современных украинских учебников мы узнаём, что украинцы существовали уже в раннее средневековье и что они, ещё до основания Москвы, вели непримиримые войны с «москалями». Чем дальше, тем меньше отравленная национализмом гуманитарная наука дистанцируется от идеологически мотивированных анахронизмов. Если в начале XX века вожди украинских националистов вынуждены были (хоть и не без сокрушения) признавать, что до наступления эры романтиков-реформаторов никакого национального антагонизма между великороссами и малороссами не было, а, наоборот, было у малороссов «приятное сознание религиозной солидарности с широким православным миром: с Москвой, валахами, греками, балканскими славянами и другими восточными церквями», то современные украинские историки и филологи, в том числе издающие свои книги под академическим грифом, предпочитают факты, которые не согласуются с дарвиновской идеей борьбы «видов»-наций, либо искажать, либо замалчивать. Так наука оказывается в услужении у политиков, ориентированных на экспансию постхристианских европейских ценностей, помогая возбуждать в православном народе отступничество от христианства.
Русофобия – это и есть одна из разновидностей такого отступничества. Никогда не приобрело бы таких масштабов недоброжелательство к великороссам на Украине, если бы не наложилось оно на религиозное ренегатство. Не было для этого у украинцев никаких серьёзных исторических оснований (таких, какие были у них, к примеру, по отношению к немцам или полякам), креативщикам украинского национализма приходится вовсю изощряться, чтобы придумывать и раздувать их.
Национализм – самая экстремистская из идеологий, фобии присущи ему изначально. Но тот же источник русофобских комплексов и у либералов. И для них «неактуализированное», то есть не выхолощенное, не подчинённое самочинным идеологиям, христианство – кость в горле. Трудно поэтому ждать от либералов сочувствия православному соборному идеалу Русского мира. Этот «великий нарратив» внушает им чувство опасности, они ассоциируют его с инквизицией, которая непременно захочет покарать их, отступников от христианской веры, и нет ничего парадоксального в том, что они на Украине готовы объединяться с бандеровцами против этой угрозы. Мнимой, заметим, угрозы – инквизиция совсем из другой оперы. 
Фобии у либералов не достигли бы такой остроты, если бы утверждаться в правильности антихристианского выбора не помогала им «передовая наука» – идол, которому они поклоняются. Наука так далеко зашла в своём увлечении «абстрактными истинами», так разошлась с цельной мудростью – целомудрием, что иконическая религия православных христиан с её личностным образом истины, стала, в сущности, уличать её самим фактом своего существования. Эта наука, кажется, уже неспособна видеть мир иначе, как через призму культурного разделения, а это значит, что она сама не может не провоцировать культурные столкновения; тенденции, объединяющие культуры, относятся ею к области глубокой архаики и дискредитируются как «фундаменталистские».
Майданный переворот, будучи по своей сути восстанием космополитического потребительства, навязанного миру Латинской цивилизацией, против традиционных ценностей, всё ещё значимых для Русской цивилизации, интерпретируется европейской наукой как столкновение обновившейся на европейский манер украинской и одряхлевшей, выдохшейся, но из последних сил пытающейся удержать за собой былое пространство русской культур. Среднестатистический европеец искренне не понимает, за что русские его упрекают, какого раскаяния они ждут от него за Одессу и пр., если его наука, высший для него авторитет, внушает ему: на Украине объективно («мы-то тут причём?!») столкнулись культуры и языки; геноцид – это плохо, но повинны в нём сами же русские, «сопротивляющиеся прогрессу». Если русские не хотят этого геноцида, то пусть прилежнее постигают науку. Пусть перестанут цепляться за свои «великие нарративы» и сделают, наконец, правильный, европейский, выбор. Тот, который сделали украинцы.
Такова «объективная» научная логика европейца, и она позволяет ему не признаваться – ни кому-то другому, ни самому себе – в том, что и в украинском конфликте, и в других подобных «столкновениях языков и культур» у него имеется своя корысть. Что не будь этой корысти, не было бы и «столкновений».
Спрашивается: нам-то, не зарящимся на чужое, зачем принимать как объективные подобные интерпретации, уравнивающие нас с геополитическими похотливцами и расистами? Что они нам дают для ориентации в этом мире? 
К сожалению, наша наука как была, так и остаётся преимущественно эпигонской. Мы удивляемся либералам: как их совесть позволяет оправдывать нацистские преступления? Но удивляться на самом деле нечему: там, где научная правда обособляется от Божеской, совесть становится понятием нетерминологичным, из него никак не слепишь научного силлогизма, который мог бы прибавить тебе респектабельности в глазах «передового» коллеги с Запада. У  того, кто сформировался под влиянием европейской науки, есть только сознание, а оно, руководствуясь критерием полезности и неполезности для прогресса, требует неприятия «русской архаики» как противостоящей прогрессу.
И не стоит обольщаться: до тех пор, пока наша интеллектуальная элита лакейски подражает постхристианской европейской учёности, она будет наклонна к нигилизму и русофобии. Пока для неё престижнее вписаться в европейский контекст, чем проявлять уважение к собственной культурной традиции, она будет творить идола из идеи «прогресса».
Русско-православное отношение к прогрессу выразил В.Розанов: «Прогресс технически необходим, для души он вовсе не необходим. Нужно «усовершенствованное ружьё», рантовые сапоги, печи, чтобы не дымили. Но душа в нём не растёт. И душа скорее даже малится в нём. Это тот «печной горшок», без которого неудобно жить и ради которого мы так часто малим и даже вовсе разрушаем душу».
Пока русская наука самозабвенно служит прогрессу по-европейски, пока в умах русских учёных «диалектически сталкиваются» культуры и языки, мы обречены на бесконечные реформы и революции, которые, в конце концов, могут разрушить нашу христианскую идентичность. После чего на русской истории можно будет поставить крест.

2016