Чертополох Часть третья

                - 1 -
                ПРОШЛО БОЛЕЕ ДЕСЯТИ ЛЕТ…
   
Время. Где оно берёт своё начало и где его русло? Оно безмерно и невидимо отпускает на нашей грешной земле каждому определённый только ему одному отрезок по названию жизнь: рождение, цветение, увядание и смерть. Капли секунд, стекая и собираясь в единое целое, превращаются в минуту. Минуты – в часы. Часы в сутки, сутки в недели, месяцы, годы. Годы – в столетия. И
так далее и без конца…
   По законам Времени жило и живёт Заречие. Живёт по-своему. Многих её обитателей время унесло на Смородинское кладбище. И не только дряхлых стариков и старушек, но и крепких мужиков и женщин. Особенно в конце двадцатого века и первые годы века двадцать первого, в период нервной, беспокойной, а порою просто опасной жизни: безработицы, безнаказанности за правонарушения, пьянства, обуявшего не только мужское население. Это-то и приносило свои печальные, горькие плоды, и Смерть нещадно орудовала своей невидимой, безжалостной косой.   
   Вымерла и Смородинка. Остался в ней единственный жилой дом. Остальные, нежилые и прочие постройки, давно заросли канадским тополем, крапивой да репейником. В этом един-ственном домишке, из трубы которого в холодное время ещё шёл дымок, живут бывший ветеринарный врач Кузьмич и его жена-старушка. Им уже за семьдесят, потому и решили в Смородинке коротать последние дни. А дом всего-то метрах в пяти от кладбища…
   И стоит Смородинка, словно здесь случилась авария, как на Чернобыльской АЭС. Дома, никому не нужные, летом по окна зарастают сорной травой, а зимой утопают в девственных сугробах. В 2002 году вымерзшие в трескучие морозы при малоснежье,
некогда бушевавшие, радовавшие глаз сады теперь отпугивают торчащими сухими верхушками яблонь, груш и вишарников. Но по-прежнему, в весенне-летнюю пору в яркой зелени не прекращается разноголосое пение, щебетание птиц и стрёкот кузнечиков вечером…
   Семья Филатовых тоже покинула Смородинку. Переселилась в Заречие в построенный на возвышенности в полукилометре от церкви дом с высокой мансардой под современной, профлистовой крышей. Дом хорошо видно со всех сторон села. Строили его не спеша, два года. Первым делом заложили крепкий фундамент. Успели возвести сосновый сруб, а к осени покрыть. В таком виде дом остался зимовать. На следующий год обложили, утепляя и украшая дом облицовочным кирпичом. В то же время производили штукатурно-малярные работы. К дому даже подвели водопровод.
   Всё это делала наёмная бригада из зарубежья – солнечного Узбекистана. Костя Филатов сам нанял её. Случайно. Будучи на железнодорожном вокзале Тамбова у билетной кассы. Увидел расстроенных парней и мужчин, заинтересовался, кто они, куда собираются ехать. Оказалось, их обманул нахал-наниматель. Почти ничего не заплатив за работу, выпроводил с помощью амбалов-охранников. Бригада вынуждена была покинуть Тамбов. Филатов предложил им свою работу. Построить дом. Они, не раздумывая, даже с радостью согласились… В бригаде из четырёх узбеков лишь бригадир был русский мужчина средних лет. Но национальность не интересовала Костю. Сам же Филатов работу и принимал. Остался доволен, честно рассчитался с бригадой…
   И вот – дом готов к приёму новосёлов.
   По старинному обычаю, первым живым существом и будущим жителем в новом доме была кошка.
«Мур-мур», - замурлыкала она, после того, как её с рук опустили на порог. Обнюхав его, продолжая мурлыкать, кошка проделала тоже самое в углах. Видимо, считая свою миссию выполненной,  выгнула спину, деловито подняла хвост и вышла на середину прихожки.
   Довольная новым домом, Наталья Фёдоровна Филатова смотрела на кошку, а мысленно благодарила Костину сестру-тёзку и её мужа Билла за большую помощь в строительстве этого жилья. А сама не отпускала руку дочки Кристины, а другой легонько толкнула в спину сына Вову – второго ребёнка в семье Филатовых, шустрого и очень любопытного. Отбежав к кошке, сын повернулся к матери, спросил:         
   - А почему Муську ты пустила первой? Что она будет делать?
   - Обживается Муська наша. Видишь, как рада новому месту.
   Володька, довольный, подбежал к сестре, потянул за руку.
   - Заходи, Кристина! – Наталья отпустила дочь, и Вовка с силой перетянул её через высокий порог, восторженно крича, - И мы с тобой будем обживаться, как Муська!
   Следом за детьми, с трудом поднимая гудящие ноги, порог переступила Марья Ивановна, кряхтя от тяжести большого узла.
   - Свят, свят, свят, - негромко промолвила она. Положила ношу на пол и стала перстом осенять,  – пусть будут святы углы, окна, двери и весь этот дом…
   Володя, с любопытством наблюдавший за бабушкой, спросил:
   - Бабуля, а зачем ты так?
   - Дом крестом осеняю, внучек любопытный.
   - А зачем? – не отставал он.
   - Чтобы чист был.
   - Так он и так чистый, потому что новый!
   - Не мешай бабушке, - попыталась урезонить любопытного сына Наталья. Но это только подогрело любопытство Володи.
   - Зачем же ты крестишь, бабуля?
   - Чтобы черти не завились, - вынуждена была признаться она.   
   Кристина потянула за руку маму и тоже заинтересовалась:
   - Мама, а разве черти живут в домах?
   - Нет, дочка, - твёрдо заверила Наталья. Но для поддержания свекрови и острастки детей добавила. - А если не проводить обряд, они могут завестись.
   - Да? – повела хрупкими плечиками Кристина. Тут же закачала головкой. -  Не верю я…
   Вот так Филатовы перебрались в новый дом. Обживаться начали с малого. Но постепенно, в течение полугода, его просторные комнаты наполнились новой мебелью и всем необходимым.
Жизнь в Заречии за десять лет сильно изменилась. Только не так, как хотелось человеку, рождённому на земле, желающему трудиться на ней и жить до конца отведённых ему Богом дней. Именно жить, а не существовать, просто сводя концы с концами. Акционерное общество «Заречинское» давно обанкротилось, просуществовав с введением внешнего управления всего два года. И теперь кругом – богатейший чернозём, непаханный, неухоженный. После распада сельчане все свои паи отдали в аренду в КФХ «Нива» Алексею Попову. За счёт этого земельные наделы фермера, брошенные недавно земли начали постепенно возделываться, расширяться к Смородинке.
   Костя и Наталья Филатовы с участием Марьи Ивановны тоже вознамерились заняться фермерством, этим нелёгким и рискованным делом. Долго всё взвешивали, Костя советовался с другом, уже опытным фермером, Алексеем Поповым. Он был рад их задумке. Наконец Филатовы решились. Попов помог им с нужными бумагами, и Костя с женой в Кирьяновке оформили беспроцентный целевой кредит на развитие КФХ под названием «Филатовский колос».
   Прошёл год. Сельчане сначала побаивались отдавать свои земельные паи новообразованному КФХ. Их выручил опять Попов. Помог деньгами и Билл через его управляющего в Кирьяновке. Он вложил немалый капитал в развитие района. Американец не ошибся: инвестиции приносили хорошие плоды.
   Новый глава Кирьяновского района Михаил Егорович Широ-
ков, сменивший после второго тура выборов Чевелихина, работал второй срок. Широков – человек средних лет, уравновешенный, отзывчивый и, что немаловажно, умелый хозяйственник. Тянул, как говорится, на своих плечах, район. Уверенными действиями приводил сюда инвесторов и в сельское хозяйство, и в строительные организации ПМК-1 и ДСХ-3, чудом уцелевшие в Кирьяновке.
   - Дерзай, Константин! – постоянно подбадривал Широков Филатова. – Тем более что тебе есть на кого положиться!
   - Стараюсь, Михаил Егорович, - в тон главе отвечал он.
   И Филатов действительно старался вовсю. Два года назад в его КФХ «Филатовский колос» было пятьдесят гектар пахотной земли, а теперь насчитывалось двести. Все предыдущие годы Попов был для друга Кости «неотложкой с красным крестом». Иногда Алексей, то ли похваливаясь, то ли гордясь искренне, говорил:
   - Вот плоды моей задумки! Помнишь, как много лет назад спорили? Прав я был! Действует моя программа. Живёт же фермер – то есть, настоящий хозяин земли русской, строитель прекрасного будущего. А мы с тобой теперь идём одной дорогой. И не стоит ставить палки в колёса.
   - Мне? Тебе палки?! – удивился Филатов. – Ты что? Разве после всего, что ты для меня сделал и делаешь, у меня рука поднимется на подлость?
   - А вдруг.
   - Тогда бей мою поганую морду в кровь, - отшутился Филатов.
   - Ловлю на слове, - смеясь, погрозил ему пальцем Алексей.
   - Твою доброту век не забуду, Лёха! – с волнением и искренней признательностью дружески похлопал по плечу Костя.
   - А если забудешь? – почти серьёзно спросил он.
   - Вот тогда и лови на слове, - не менее серьёзно ответил Костя.

                -   -   -

   Жизнь в семье Филатовых шла, как виделось со стороны, степенно, размеренно и счастливо. Однако безоблачным небо было только для супруги. Наталья жила, как ей казалось, с верой и любовью к мужу. Она не знала, нутром не чувствовала, что Костя всё это время, старательно и удачно скрывая от неё, встречается с первой женой, с детьми Серёжей и Кириллом…
   После бегства Щукина Лариса не находила себе места. В ней вскипала злость то на Костю, то на Игоря. Внезапно в душе наступало странное равновесие между ними, как равный груз на обеих чашах весов, и Лариса временно успокаивалась. После родов, когда Кириллу исполнился годик, она перестала думать и о Филатове, который жил с новой семьёй, и о Щукине. От последнего она всё же ждала хоть какую-нибудь весточку. Её не было. Не было и звонка. Лариса перестала ждать. И тут вдруг – солдатское письмо с адресом воинской части на конверте. И не откуда-то, а из Чечни! Ничего не понимая, трясущимися от волнения и страшной догадкой руками разорвала конверт, вынула желтенький мятый лист и быстро побежала глазами по неровным строкам: 
   «Здравствуй, Лариса!
Не знаю, простишь ли ты меня за моё внезапное исчезновение и долгое молчание. Всё это время начинал писать тебе, но каждый раз рвал писанину. Я знаю, что ты, хлебнув немало, не простишь моё предательство и будешь до конца жизни считать меня подлецом, трусом. Это так. Но я, пересилив себя, после двух лет скитаний на Кавказе среди гор и простора, многое повидал и переоценил. Прости же меня и пусть простят дети. Виктория, и теперь уже, несомненно, родившийся ребёнок, сын или дочь, напиши, кто, и Сергей. А у тебя прошу прощения больше, чем у кого-либо. Ведь я виновник того, что есть сейчас.
   Простите, простите, простите! Целую всех. Прощайте!»
   Письма были ещё. Были и ответы. Потом переписка прекратилась. Первым перестал писать Щукин…
   А первая после разрыва между Ларисой и Костей встреча произошла случайно на улице под вечер. В сердцах обоих невольно случился сдвиг. Словно снежный вихрь, закружило их начинающие седеть головы.
   - Как жилось эти годы, Лариса? – спросил Костя, глядя в глаза.
   - Спасибо, что хоть заинтересовался через столько времени, - с кислой усмешкой на некрашеных губах бросила она. – С твоей помощью… Но, слава Богу, теперь я хоть свожу концы с концами. – Вздохнула горько. Всё же спросила:
- А ты как?
   - Ничего вроде бы.
   - Ничего означает пусто. А как на самом деле?
   - Да нормально, - отрезал он. Потупился и сконфуженно заизвинялся, - виноват я, Лариса. И перед тобой, и перед детишка-
ми. Но… но ты первая погубила нашу любовь.
   - Любовь?! Разве она была?
   - Была. Ещё какая…
   - Да. И будь проклята та ночь, то украденное тобою зерно с совхозного поля, тот судья, что влепил за это тебе целых пять лет, хотя всё украденное совхозу вернули. Только не вернуть того, что произошло, не исправить ошибок. Остаётся лишь жалеть. Всю жизнь жалеть.
   Костя огляделся, не видит ли кто-нибудь их.
   - А тебе хотелось бы всё вернуть и исправить ошибки? – вырвалось у Кости.
   Она широко раскрыла глаза. Потом осмотрелась: «Не дай Бог, кто-нибудь видит или услышит!» И твёрдо сказала:
   - Нет.
   - Ну, ведь врёшь, Лариса! И мне, и себе, - взяв за руки, горячо прошептал Костя.
   - Вру, - плачущим голосом выдавила она.
   - Зачем?
   - Не знаю.
   - Тоскуешь?
   - О чём?
   - О любви, которая была между нами.
   - Хотя бы. Но что от этого изменится?
   - Изменится! Я хочу изменить и любить.
   - Любить? Теперь? Грех большой будет, Костя.
   - Грех ляжет только на мои плечи.
   - Не только. И на мои…
   Но в глазах Ларисы Костя не прочел твёрдости в отказе, в
отрицании любви. И смело, с надеждой на согласие Ларисы предложил роковое, но неотвратимое для них обоих:
   - Завтра, как станет смеркаться, приходи к подсолнуховому полю у Сухого пруда.
   Она ничего не ответила. Она сама не понимала, почему так радостно заколотилось её сердце – сделав несколько шагов, оглянулась на уходящего Костю, потом ещё, раз, ещё и ещё…
   …В назначенное время Лариса долго не появлялась. Густели сумерки, а её всё не было. Костя работал на тракторе неподалёку от Сухого пруда. В нём ещё боролись «да» и «нет». Он понимал, что поступает подло по отношению к Наташе. Но не мог перебороть желание встретиться с Ларисой. Любовь, зажжённая искрой далёкого и незабываемого прошлого, разгоралась всё сильнее и сильнее. И он с нетерпением ждал эту встречу.
   Темнело. Он спрятал трактор, заглушил двигатель. Ларисы всё не было. «Не придёт!» - предположил он. Лёг на траву, нервно покусывая кончик былинки, стал прислушивался. Но кроме шума ветра и стрёкота кузнечиков – никаких звуков. И он даже не поверил собственным ушам, когда вблизи послышались легкие осторожные шаги. «Лариса! - предположил он. – Кто же, помимо неё?».  Быстро повернулся на звуки шагов и заулыбался: перед была действительно она.
– Я давно жду. Думал не придёшь.
   Лариса молча подошла к нему. Постояв, присела на траву рядом и объяснила задержку:
   - Кирюшу укладывала спать… Костя, а вдруг…
   - Что, вдруг?
   - Прознают о нас, что мы… - Лариса замолчала. По её телу пробежали мурашки. - Ой, какой стыд! Позор!
   - Трусишь!
   - Мне-то чего? Я одинокая. Это ты бойся.
   - Верно говоришь. Но это пусть тебя не волнует. Я вот что хочу рассказать. Как в церкви исповедаться.
   И Костя подробно рассказал о происшедшем в ту зиму на реке между ним и Щукиным.
   - Неужели ты смог бы утопить человека? – испуганно отклони-
лась Лариса.
   - Смог бы тогда.
   - Из-за мести или из-за любви?
   -  Из-за любви, - не задумываясь, ответил он.
   Филатов солгал. Не чувство любви к Ларисе толкало тогда его, а какое-то другое, сродни ненависти, коварству. Притом и к Щукину, и к ней.
   - Люблю, Лариса! – повторил с жаром Костя и, забыв о Наташе, об общих с ней детишках, обо всём на свете, положил Ларису на спину. Словно блудливый кобель, торопясь… Разорвал тонкую блузку, рванул лямочки лифчика. Вылились и расплылись по сторонам ее груди. Филатов не останавливался, делал своё…
   Лариса не сопротивлялась, лишь, словно гусыня, то ли шипела, то ли шептала, прося:
   - Только, пожалуйста, без этого, Костенька.   
   - Без чего?
   - Чтоб… без ребёнка… Беременеть Наташке своей предоставь.
   Любовная сладость, утеха, стоны, рождённые в полуночной немоте. Тишина… После отдыха, вновь всё повторяется...
   - А ты и правда любишь меня! - улыбнулся довольный Костя.
   - Не любила бы, не пришла.
   Филатов ничего не ответил. Да и о чём было говорить. И так всё яснее ясного…      

                - 2 –

   Студёное январское утро. Заречие, засыпанное снегом, просыпалось. Холодный дрожащий над селом воздух застыл. Тишину нарушил колокольный звон, ставший привычным каждое седьмое января, в день Рождества Христова. Звон разбудил Кристину. Сладко позёвывая и потягиваясь, она позвала маму. Никто не ответил. Позвала ещё и ещё раз – тишина. Кристине почему-то очень хотелось услышать родной мамин голос. Услышала другой. Бабушкин.
   - Чё галдишь попусту? Мама, мама… - проворчала Марья Ивановна. – Кубыть не знаешь. Уехала она.
   - А Володька?
   - С нами он. Сорванец любопытный вскочил раньше нас.
   Едва Кристина ступила босыми ногами на холодный пол, бабушка уже стояла рядом.
   - Чево тебе понадобилась мать-то?
   Внучка потянулась на носочках, позёвывая, заметила:
   - Так, бабушка. Во-первых, надо говорить не «чево», а «чего» или «что».
   - Ишь, грамотейка.
   - Да, - гордо повела плечами Кристина. И на зло вновь легла.
   - Грамотная, большая. А без мамки и часа не можешь. Мож, тебе ищё титьку…
   - Так, - не дала договорить бабушке обидное. - Мамка с папкой уехали в Тамбов или в Кирьяновку?
   - В Кирьяновку, - буркнула бабушка в ответ внучке на её, как ей показалось, грубое обращение. – Спать надо меньше, не то проспишь и счастье своё.
   Внучка ещё больше обиделась. Спрыгнув с кровати босиком на пол, затопала:
   - Володьку-то, Володьку взяли…
   Бабушке почему-то стало жалко назойливую внучку. Несмотря на её выходки, Марья Ивановна поругала себя: «Дура старая». Резко сменив тон, нежным голосом попросила:
   - Соня маленькая, не обижайся на меня, старую, у какой уже и ума-то не осталось. А Бог с ней… Давай собирайся живее.
   - Далеко?
   - Отсюда не видно, - пошутила бабушка, чтобы развеселить внучку. Только видя, что та улыбнулась, прижала к себе, погладила по непричёсанной головке, - В церковь, внученька. Одевайся, и я сейчас быстренько соберусь.
   - В церковь! – воскликнула довольная Кристина и запорхала по комнате, как бабочка, ищущая цветок.
   Собираясь, Марьи Ивановна почувствовала перемену настрояения внучки. «Прекрасно, что с малых лет душа Кристины потянулась к церкви, а значит, к вере, к Богу, - рассуждала она. – Девочка не пропустила ни одной службы».
   - Я готова, бабуля! – выпорхнула из детской комнат Кристина. – А что там сегодня будет?
   - Ишь, у Володьки любопытствовать переняла? А любопытной Варваре знаешь что оторвали на базаре?
   - Нет, - вытаращилась недоуменно внучка.
   - Нос, - легонько подёргала носик Кристины.
   - А за что? – прогундосила она.
   - За энто самое любопытство.
   - Понятно… Бабушка, сегодня Рождество?
   - Коль в церковь идём…
   - Знаю, знаю, - Кристина вприпрыжку отбежала от бабушки.
   - Ах, ты, хитрушка! – погрозила пальцем бабушка, смеясь. – Ежель знаешь, зачем спрашиваешь?
   - Из интереса.
   - Притворщица. Да, сегодня 7 января. Две тысячи восемь лет Рождества…
   - Да-да, - сказала Критистина. - А знаешь, бабушка Марья? Надо говорить от. От Рождества Христова.
   Она  была уже одета и, засмеявшись, вылетела за дверь. Бабушка, осторожно ступая, поплелась следом…

                -   -   -

   Посеребрённые снежной пудрой церковные купола, крики галок, взлетевших от людской суеты у входных ворот. Птицы, проделав несколько облётных кругов, немного успокоившись, вновь спустились на кресты. С высоты опасливо озирались на  движущиеся людские силуэты. Один из них, с палочкой в руке – силуэт сдавшего за последние годы деда Гришани. Подорвалось его здоровье, всегда казавшееся крепким. Годы нещадно делали своё дело. Но была ещё одна причина вдруг ускорившегося старения. Два года назад похоронил дед свою верую бабку Федору. Пустой дом, одиночество, затяжные осень и зима, немые стены, звенящая тишина, нарушал которую только телевизор. Он работал почти без перерывов. С весны дед Гришаня ждал дочку Варвару с Винницкой области Украины. Обещала приехать насовсем. Но загвоздка получилась у Варвары из-за продажи там имущества.
Муж Варвары Иван Викторович Дьяченко умер. Жить одной в посёлке городского типа после смерти супруга стало тяжело. А после «оранжевой революции» и осложнения отношений между Украиной и Россией жизнь для Варвары стала вовсе невыносимой.
   «Плохи дела», - размышлял дед Гришаня, когда видел на экране рябое лицо Виктора Ющенко. Он крыл президента Украины самыми что ни на есть крепкими нецензурными словами. Такими, какими может крестить неугодного человека доведённый до отчаяния, до белого каления простой русский мужик…
   Дед Гришаня шёл медленно, опираясь на свою «третью ногу». Метрах в ста от церкви дорога переходила в хорошо утоптанную тропинку. На ней и догнали деда Марья Ивановна с Кристиной.
   - Здравствуй, - поздоровалась Марья Ивановна.
   Он, остановившись, опёрся на палку, медленно повернул седую голову, прищурился. Узнав их, повеселел.
   - А, здравствуйте, здравствуйте.
   - Здравствуйте, дедушка, - поздоровалась и Кристина.
   - Кристинка! Ай, ай, ай! Как вымахала! – Повернулся к старушке. – Им расти, Марья, а нам вниз грести… А я не запамятовал, как с моей Федорой на свадьбе Кости с Наташкой частушки шпарил да вприсядку наяривал. Резвил. Теперь, увы. Видать, резвость покойная с собой унесла. А ты, Марья, не сдавайся. Стой на своём!
   - Стараюсь.
   - Ну-ну, не поддавайся клопам… Ох, что-то я разбалабонился. Так и опоздаем…

                - 3 –

   Кирилл, кровный сын Кости Филатова, а в Заречии для всех по-прежнему оставался Щукиным. Тайна до сей поры не была раскрыта никем и никому. Мальчик рос мелким, худеньким, слабеньким, но с добрым, отзывчивым сердцем. Он очень любил соседа, дедушку Гришаню – весёлого и забавного человека. Едва Кирилл научился ходить, дед рад был привечать мальчонку. Он полюбил его, как родного внука. Видимо, потому и душа Кирилла крепко привязана к этому старичку.
   - Кирюша-соплюша! – шутил дед.
   В ответ, увидев деда Гришаню, подросший мальчик кричал:
   - Няня! Вона няня пошла!..
   Дочь Ларисы Вика, вертлявая, словно юла, беззаботная, росла вольной пташкой. На братьев – ноль внимания, большую часть времени гуляла с подружками.
   Сергей взрослел без строгости, постепенно совсем отбился от рук. Ходил нахохлившимся кочетом. Где какая заварушка меж парнями, он тут как тут почесать кулаки. Единственным человеком, действовавшим на него, была Ольга Попова. Он уважал и слушался её с детства.
   - Куда только смотрит Лариска?! – сетовали и судили люди, видя, как портится парень.
   - Костя уж ладно. Не нам его попрекать.
   - Да, ненормальная семья Ларискина.
   - С чего бы ей быть хорошей?..
   Повзрослев, Кирилл целыми днями пропадал в доме напротив, у Гусевых…
   Ровесники Кирилла стали дразнить его стариком-домовиком. Но ему было наплевать на это, как и на многое другое. Он не предал деда Гришаню. А тот – Кирилла. Брал его с собой на рыбалку и вообще везде, катал на лошади. Особенно доволен был мальчик, когда дедушка разрешил ездить на ней верхом. Так и вошёл Кирюша в семью соседа-старичка. Иногда Федора бранила за это мужа. Нашёл, де, родню.
   - Нашёл!
   - Кого?
   - Внука себе. – И тут же, прекрасно зная её дурашный характер и противопоставляя свой, урезонивал с жалостью к мальчику, - Не бурчи! Он же сирота.
   - Тебе-то что, старый?! – не унималась Федора.
   - Он мне, истинно, как внучок с мальства. Моя душа лежит к Кирюше, а его душа ко мне.
   - Вот дурак! У него мать есть! Пускай она и печётся об нём!
   Расстроенный попрёками Федоры, дед Гришаня отходил, садился на что-нибудь, закуривал, но продолжал твердить своё:
   - Мать. Что одна мать? Отца-то нет. Мужской руки нету.
   Федора мягчела, напускалась на Щукина.
   - Сбежал поганец и подлец! А кто в этом виноват?.. А-а-а! – махнула рукой. И всё же докончила откровенно и осуждающе, -
Кабель смородинский.
   - Ты о ком эт?
   - О твоём любимчике. Филатове Косте.
   - Он с какого боку?
   - С такого. Изжил из Заречия мужика. Топил даже!
   - Типун тебе на змеиный брехливый язык!
   - И всё равно, подлец! – не сдавалась Федора.
   - А от кого подлость-то пошла? А? От Лариски! Накой бросила Костю?
   - Разлюбила. А он хорош? Зачем жизнь ломал? Зачем на другую глаз положил? Женился, живёт-поживает, добра наживает. А Лариска…
   - Тут ты права, - согласился Гришаня. - Говорят, будто беглец пишет Лариске?
   - Вот её и спроси, -  отмахнулась она.  - А с Кирюшей… Поступай, как хочешь. Как душа с сердцем велят...
   На эту тему Федора, до самой смерти её, не заводила речь…
   Когда закончилась служба, и дед Гришаня вышел из церкви, его у ворот уже поджидал Кирилл. Он, вернувшись домой из школы, где на каникулах готовился спектакль, в котором и он участвовал, и узнав, что дедушки Гришани нет дома, тотчас отправился к церкви. Кирилл проводил старика до крыльца.
   - Устал? – участливо спросил у запыхавшегося дедушки.               
   - Устал, - с трудом переводя дух, ответил он. – Дай отдышаться.
   Кирилл взял старика за руку, другой ключом отпирал огромный замчище. Мальчик всегда помогал ему во всём. И дров натаскает, и печь затопит. И сейчас сделал то же самое… Старик сидел, не раздеваясь, у печки, громко и затяжно кашлял в кулак и курил. Дым сигареты плыл сизой ломаной ленточкой по комнате. Покурив, по старой привычке заслюнявя полсигареты, бросил окурок на железный лист возле печки, специально прибитый к полу на тот случай, если вдруг из неё выпадет уголёк. Кирилл сидел напротив старика на самодельной табуретке.
   - Весной, ежель доживу, Кирюша, газ проведу, - пообещал дед.   
   - Хорошо, - по-взрослому ответил мальчик. И добавил, черкнув ребром ладони по горлу. - Тебе газ во как нужен. Легче будет…
   - Легче, - задумчиво потянул старик, вспомнив покойную Федору. - Только жить мне не хочется, Кирюша. Нету моей ворчуньюшки-Федорушки.
   - И всё равно живи!..
   - Буду, помошничек мой, раз Господня воля такая…
   Вот так частенько у горящей печи-голландки коротали они долгие зимние вечера. Кирилл с большой охотой слушал дедовы забавные и смешные, не то правдивые, не то выдуманные рассказы.
   - Вот это да! – восклицал мальчик. Бросал на рассказчика пристальный взгляд, - Не врёшь?
   - Ей-богу, нет. А на кой мне врать?
   Кирилл не всегда верил старику, даже когда тот божился и крестился. Старик же в таких случаях всеми силами старался убедить в правдивости рассказанного. Если понимал, что это не удалось, переходил на что-нибудь другое, реальное.      
   - Как Сергей служит на Кавказе? Что пишет?
   - Пишет всегда одно: «Всё хорошо!» А я, когда срок подойдёт, пойду в ВДВ! И тоже на Кавказ, бандитов бить.
   - Э, милок, загнул насчёт бандитов. Опоздаешь. До того времени их там не останется.
   - Ну и ладно, - насупился «вояка».
   - А ещё чё пишет брат?
   - Всё про Ольку дядь Лёши Попова спрашивает. Надоело прям.
   - Тебе это не нужно, конечно. А он – любит, раз интересуется. А она? Пишет ему? – любопытствует старик.
   - Пишет. А Серёжка ещё спрашивает у нас с мамкой, с Викой, с кем Олька ходит в клуб… Вот придёт весной, как контракт кончится, так пусть сам и смотрит, с кем она…
   - Не хорошо так о брате. Он же беспокоится об Оле.
   - Я понял, дедушка, - Кирилл виновато опустил глаза …
   
                - 4 - 

   Когда Кристина с бабушкой пришли из церкви, Костя, Наталья и Вовка уже вернулись из Кирьяновки. Кристина, обиженная тем, что её туда не взяли, надулась. Разделась, и, словно в рот воды набрала, прошмыгнула в зал и брякнулась в мягкое кресло. Наталья, не услышав от дочки обычного приветливого слова, насторожилась.
   - Что, чадунюшка моя? А? – Не получив ответа, попыталась шуткой развеселить, - «Федул, что губы надул?» «Кафтан прожёг». «А велика ли дыра?» «Один ворот остался». – Мать рассмеялась и заметила, как дочь, хоть и скрывая, улыб-нулась. – Ну, так что губы надула?
   - Как что?! – окрысилась Кристина. – Говорили… а сами…
   - Да, обещали тебя взять с собой. Но ты, ангелочек наш, так крепко и сладко спала. Папа не велел будить тебя. Пожалел. И чего там, в Кирьяновке, интересного? Ничего особенного. Райцентр, как все обычные районные центры. А на улице холодрыга!
Ещё простудишься, захвораешь. Не дай Бог. Я с ума сойду тогда. Наталья, жалеючи, прислонила головку дочки к груди. И уже не только с жалостью, но и с материнской нежностью гладила её, изливая от сердца:
– Эх, ты глупенькая моя. Ярочка ты моя. Без мамки ни часочка прожить не можешь. А пора взрослеть, самостоятельной становиться. Тринадцатый годок пошёл!
   Кристина за талию обняла мать, крепко прижалась к ней, ласково и горячо защебетала:
   - Не могу я, мамуличка, без тебя! Ну, ни минуточки не могу!..   
   Наталья прекрасно понимала, дочь сейчас в переходном возрасте. Загадочном, капризном и, самое опасное, непредсказуемом. Из интереса, но так, чтобы не обидеть Кристину, нежным голоском спросила:
   - А тебе разве плохо было с бабушкой? Вот и в церковь сходили на рождественскую. Рождество Христово пели…
   - Это что ж такое, а?! – воскликнул, не вытерпев, Костя, укладывавший на кухне в холодильник привезённые покупки и невольно слышавший диалог. Став в отрытых дверях, пристыдил Кристину:
– Почти взрослая девочка, наверное, уже на мальчиков поглядываешь. А? И на тебя, поди, кто-то из них глаз положил. А всё без мамы шагу не можешь ступить.
   - Ещё чё. Не нужен мне никто, - стыдливо опустила глаза дочь.
   Он улыбнулся:
   - А посмотрим, мать, что Кристина скажет годика через два-три.
   - Ничего не скажу.
   - Врёт! Врёт Кристя! – закричал вбежавший в зал Вовка. Дразня, скорчил рожицу, высунул язык, завертелся возле сестры. – Врёшь! А Кирюшка не заглядывается?
   - Эт Щукин что ли? – спросила раскрасневшаяся Кристина.
   - Да! Забыла? – продолжал язвительно атаковывать брат.
   - Что забыла? – совсем растерялась Кристина.
   - А то! Ты забыла, а я не забыл, что твои подружки болтали.
   - Про что?
   - Что тебе Кирилл тёть Ларискин нравится.
   - Когда? – уже чуть не плача, мямлила Кристина. – И вообще, Вовка, разве выгонишь этого старика-домовика от деда Гришани?
   Костя вопросительно уставился на жену: что, мол, не остановишь детей. Их беспокойные взгляды встретились. Наконец он не выдержал бессловесного диалога с женой и тоном, не допускающим возражений, заговорил с Кристиной.
   - Вот что, дочка. Маленькая ты или скоро невестой станешь, не важно. Но о Кирилле забудь. Он тебе не пара.
   - А я и не думаю о нём, - мгновенно ответила она.
   - Врёшь! – снова вмешался брат, продолжая строить рожицы. –
А меня девчонки лишь злят. Рёвы-коровы! Бе-е-е! – показал язык
сестре и, ужонком проскользнув мимо отца, шмыгнул за дверь.
   - Поняла, дочка? Даже думать не смей об Кирилле! – приказал отец, возвращаясь на кухню.
   Запретный плод сладок и интересен. Кристина, дождавшись, когда отец закроет дверь, шёпотом спросила у мамы:
   - Почему нельзя с Кирюшей? Он заразный?
   - Не больной, но так надо, - уклончиво ответила Наталья, не желая открыть тайну. – Подрастёшь, узнаешь, почему. А папу ты слушайся. Он плохого не пожелает. – Сказала спокойно, надеясь, что на этом тема о Кирилле будет закрыта. Но следующие слова Кристины ошарашили мать.
   - Я знаю почему. Потому что мама Кирюши была женой папы.
   - Дочка! Прекратим этот разговор! – нервно попросила Наталья.
   - Почему? Что плохого сделал вам Кирилл?!
   - Ничего. Но лучше тебе с ним не встречаться…
   С тех пор на вопросы о Кирилле мать с отцом отвечали обиняками, путано. Сводились объяснения к тому, что мальчик плохо ведёт себя и вообще нехороший. Однако Кристина, как ни приглядывалась, как ни прислушивалась, не находила в нём ничего плохого. Он вёл себя ничуть не хуже других. Не нравилось Кристине только непонятная ей привязанность Кирилла к деду Гришане. Но она вычеркнула эту причину. Нет, не из-за этого родители запрещают ей встречаться с ним. «Почему же?» – пыталась угадать она…

                - 5 –

   Лариса после дезертирства Щукина все годы была свободой женщиной. Потом, начав тайно встречаться с Костей, перестала и думать о Щукине, не говоря уже о его возвращении к ней. Без мужа в первые годы было тяжело одной с кучей детишек. Еле-еле сводила концы с концами. Единственными помощниками её были Серёжа и Вика. А ещё – коровка. Заготавливать корма для бурёнки-кормилицы помогал по доброте своей Алексей Попов. Изредка кое-что тайно подкидывал, через Алексея, Филатов. Самые трудные годы постепенно миновали. Россию возглавил новый прези-дент, Владимир Владимирович Путин. Был сделан первый положительный сдвиг в жизни страны. Он заметно коснулся и глубинки, в том числе и забытого Богом уголка на Там-бовщине – Заречия…
   Тайные и нерегулярные, но продолжительные и горячие встречи некогда бывших супругов Кости и Ларисы продолжались. Об этом никто и не догадывался. Так думали эти два любящих друг друга грешника. Но на самом деле был человек, который давно заподозрил Костю в нехорошем, и этим человеком была законная жена его, Наталья. Она нутром, да и по резко изменившемуся поведению мужа, слабому вниманию к ней чувствовала, что он изменяет. Однако она гнала прочь подозрительность, успокаивала себя, мол, ничего подобного Костя не позволит. И всё-таки подозрительность победила.
   - Костя, признайся честно, - начала Наталья однажды, когда муж вновь пришёл домой очень поздно.
   - В чём? – насторожился Филатов.
   - Ты изменяешь мне?
   - Я?! Любимой жене? – стал выкручивать он. – И с кем же?
   - С Лариской, - ответила твёрдо, пытаясь заглянуть в его глаза.
   - Вот додумалась ты, - опроверг Костя, пряча их.
   - Не додумалась, дорогой мой. Сердце моё так подсказывает.
   Вошедшая к ним мать временно прервала их разговор. Как только она вышла, Костя заоправдывался, заюлил:
   - Обманывает тебя твоё вещее. Я тебе ни с кем не изменяю, - нагло солгал он.
   Она поверила, с облегчением вздохнула. От этого довер-чивого вздоха, преданности и искренней любви в сердце Кости кольнуло. Он повернулся, с жалостью посмотрел на жену. Ему вспомнились её слова: «Костя, поверь мне. Я буду тебе верной женой. А если хочешь – собачонкой у твоих ног». Именно эти её слова почему-то всплывали у Кости в памяти всякий раз, когда что-то не ладилось в семье, и тогда по его лицу проскальзывала дерзкая улыбка, а он говорил про себя: «Собачка, это неплохо, если она верная, преданная. Лишь бы не кусалась». Сейчас, когда солгал жене в оче-редной раз, ему стало стыдно. Всего на мгновение…
   Поведение мужа и после этого не изменилось. Наталья всё чаще ловила себя на мысли, что не верит ему, но старалась сдерживать себя и не заводить разговора о предполагаемой измене супруга. Это опасно! У неё не было фактов, подтверждающих неверность Кости. К тому же, разговор выльется в ссору и может кончиться разводом. Свекровь видела эти нелады, но не знала и не могла понять, из-за чего они возникли. Марья Ивановна очень переживала: Наталья была ей чем-то даже ближе родного сына. Однажды не выдержала, спросила её:
   - Наташа, что меж вами происходит?
   - Ничего, - пожала плечами сноха, но насторожилась.
   - Я не слепая, дочка. Говори правду.
   - У нас всё хорошо, - солгала она повторно.
   - Думаешь, он с ней? - напрямую спросила Марья Ивановна.
   - Да, - всхлипнула Наталья и прильнула головой к свекрови.
   В наступившей тишине Марья Ивановна, встревоженная возможным крахом семьи, задумалась. Её начинало трясти. Она, как маленькую, погладила сноху по голове и прервала длительную паузу.
   - Знаю. Костю не защищаю, хоть и родной сын он мне. Что ему, ироду, надо? А может, неправда? Зачем ему Лариска? У него есть ты, дети родные… Хотя, кабель он хороший… И она, сука, прости мя, Господи! Чего теперь-то ей надо?! Семью разбить? Сама с Костей жить не стала и тебе не даёт. Что та собака на сене из книжки. Она, она тока виноватая! Ить если сука не схочет, кабелюка не вскочит. А кабелю ему тока дай подай чужу. Ну, придёт, я ему всыплю по перво число!
   - Ой, не надо, мама. По крайней мере, пока. Может быть, всё это только наши догадки.
   - Хорошо. Поживем – увидим.
   На том и порешили на этот раз…

                -   -   -

   Когда от Щукина перестали приходить весточки, Лариса неоднократно спрашивала сама себя: «Почему?» Через некоторое время она обратилась в Кирьяновский райвоенкомат с просьбой сделать запрос в часть № 12378 об Игоре. На запрос военкома через месяц пришёл ответ за подписью командира части, гвардии подполковника Шмелёва:
   «Сообщаю Вам. Старший сержант Щукин Игорь Алексеевич после сильного ранения конечностей рук и излечения в госпитале города Моздок республики Северная Осетия (Алания) был комиссован и отбыл из нашей воинской части 15 октября 2002 года».
   Это сообщение, которому нельзя было не верить, Ларису не только не расстроило, но и предало сил. Она расцвела! И теперь вся отдавалась любовной утехе, вернувшейся к ней после всех склок, переживаний и мести Кости. Лишь изредка её спрашивала совесть: «А когда вскроются твои с Костей отношения?!» Но стоило ей вновь увидеть любимого, как она затыкала совести рот и бесстрашно отдавалась всему, что он требовал от неё, и не задумывалась о последствиях. Она просто плюнула на них. У неё теперь снова был любимый! А с ним и море по колено! И это отвлекало от мыслей о раненом, нуждающемся в поддержке Щукине. Нередко она мысленно благодарила Костю за изгнание Игоря из Заречия. Она пыталась забыть вообще Щукина. Да как забудешь, если рядом постоянно его кровь: Вика? Она смутно, но все, же помнила папу, Игоря. Гордилась им и яростно защищала, когда кто-либо из подружек называл его трусом и беглецом. «Мой папа – герой! Трусов не берут на войну. А он воюет на Северном Кавказе. Нас защищает от бандитов и террористов». «Да, герой настоящий! – то ли восхищаясь, то ли жалея Вику, говорили подружки. – Вика, твой отец не трус, как некоторые думают. Надо быть очень смелым, чтоб вот так просто взять и пойти воевать!» Вика, когда дома никого не было, брала папины письма, даже не ей, а матери адресованные, и читала вслух. Иногда осмеливалась тайком класть письма в портфель и в школе читать их подружкам…
   Кирилл, носивший фамилию Щукин, подрастая, начинал понимать кое-что о происходящем, но по-своему. Он отличался от сверстников необычайной усидчивостью, спокойствием. А еще – наблюдательностью и даже манией подглядывать за девочками. Именно усидчивость и спокойствие послужили ему привязанностью к нему деда Гришани. А Кирилла к старику – его занимательные рассказы. Взрослея, он обещал себе: «Как выросту, запишусь в ВДВ и тоже, как отец, уйду на войну. Если кто будет плохо отзываться об отце, буду с тем драться до смерти! А дядя Костя Филатов бессовестный человек! По его вине папа ушёл»…
   Да, в России вырастало новое поколение, другими глазами смо-тревшее на мир, на страну. И понятия у этого поколения иные. Всё дальше уходил, мутнел и растворялся бывший социалистический строй. Это было поколение новой страны. А жизнь в ней шла неровно. Скачками: то вперёд, то назад…

                - 6 –

   Сергей Филатов из поколения, рожденного ещё в СССР, здоровый, бойкий. Ему, как отчиму Щукину, как и павшему в Чечне земляку Виталию Галкину, как тысячам таких же парней России выпала доля по горло нанюхаться пороха, испытать настоящие тяготы и лишения воинской службы. Закончив срочную службу в мотострелковой бригаде, Сергей заключил контракт ещё на два года. И лишь теперь, спустя четыре года, возвратился домой в Заречие. Здесь отважного парня ждали не только кровные родные, но и его первая и единственная любовь, Ольга Попова. Она не понимала и не разделяла задумки любимого, была категорически против контракта Сергея, даже обиделась, когда он, вопреки её воли, всё-таки остался служить дальше. А Сергей хотел предстать героем в глазах не одной Ольги Поповой, преданно ждавшей его, а всего Заречия. И за годы службы в армии не раз бы ранен, получил не одну награду за доблесть и отвагу.  Уходил Сергей Филатов на воинскую службу весною и домой прибыл в ласковом цветущем мае.
   Весть о возвращении Сергея, как, впрочем, и все иные, молнией разнесла по селу вездесущая, всезнающая, неугомонная, хотя и изрядно постаревшая Клавдия Щеглова. Не жалея ни времени, ни побаливающих ног, запыхавшись, неугомонной сорокой влетела она в дом матери Сергея.
   - Ларисочка, горемышная! Новость-то какая для тебя!
   - Какая ещё беда? – насторожилась хозяйка, при слове «горемы-шная» похолодев от страха.
   - Да не дрожи ты! Новость прекрасная! Сынок твой вернулся!
   - Серёженька?! Где же он?
   - Ах, притворщица, - покачала головой нежданная вестница. – А то ты не знаешь?
   - Ну, говори же толком, сорока стрекотливая! Где он?
   - В Кирьяновке. Там его видали, - сбавила весёлость Щеглова. – К зазнобушке своей побёг. К Ольге Поповой. Ить все годы ждала.       
   - Знаю, ждала Олечка. Не меньше меня переживала. Особенно, когда дурачок мой контракт подписал, будь он неладен! А у меня тогда чуть не разорвалось сердце. Ой, слава Богу! Теперь всё позади. – Лариса перекрестилась, но лицо не повеселело.
   - Так радоваться надо, а у тебя глаза на мокром месте. Эх, бабы мы бабы! Горе – ревём, радость – тоже плачем. Радуйся! И в лавку!
    - Да радуюсь, радуюсь я, тёть Клава. Надо и Вику порадо-вать. Она в бане с подружками.
   Лариса побежала к бане. Щеглова – за ней следом…
   …Вика и подружки частенько мылись в бане, а после мытья баловались пивком. При этом запирались крепко-накрепко.
   - Вика, дочка! Открой! – барабаня в дверь, закричала Лариса.
   - Мама?! Что стряслось? – Вика, по пояс нагая, приоткрыла дверь предбанника. – Мы голые…
   - Серёжа с армии вернулся!
   - Ой, - сконфузилась Вика, подумав, что брат где-то рядом. Спряталась за дверь. – Где же Сергей? Сергей!
   - Эх, бесстыдница. Вылупилась! - постыдила Щеглова. – А если б брат тут…
   - Если бы да кабы во рту росли грибы, и в лес ходить не на-до, -  сострила в ответ  Вика.

                -   -   -

   Тяга друг к другу Сергея Филатова и Ольги Поповой с детства завязалась в тугой узел обоюдной любви. За годы разлуки она не ослабла. Наоборот, проверенная испытаниями, временем и расстоянием, укрепилась. Ни он, ни она ни разу не изменили этой чистой, редкой в наши дни настоящей любви.
   Пока Сергей был в армии, Ольга выучилась на врача в Саратовском мединституте, стала специалистом-невропатологом. При распределении наотрез отказалась остаться в Саратове или ехать, куда пошлют. Настояла на на-правлении её в Кирьяновскую ЦРБ. В этой больнице и работает уже больше года. Год назад Ольга ездила на Северный Кавказ навестить Сергея. Это была её вторая поездка. Кавказ встретил девушку на этот раз не в зимнем одеянии, как в прошлый раз, а во всей летней красе.
   Ольга через КПП прошла в часть. Но Сергея в ней не оказалось – он был в летних лагерях. Расстроенная Ольга не знала, что делать. Незнакомый солдат выслушал её короткий, но сумбурный рассказ, успокоил. Потом провёл через плац к машине, крытой брезентовым тентом. Военные загружали её какими-то странными ящиками и коробками. Солдат-проводник прошептал Ольге: «На этой машине вы можете добраться до летнего лагеря, где находится Филатов. Как, это ваша проблема. Советую обратиться вон к тому офицеру», - показал именно к какому и, пожелав удачи, ушёл. Ольга поблагодарила солдата, подняла сумки с гостинцами, сзади незаметно приблизилась к офицеру. Сердце её так билось от волнения, что, казалось, оно вот-вот выскочит из груди. Она глубоко вдохнула и произнесла громко:
   - Товарищ лейтенант. Разрешите обратиться?
   Он обернулся. Окинул постороннюю с ног до головы недо-умённым взглядом. Но ответил спокойно:
   - Разрешаю. Слушаю.
   - Извините меня, пожалуйста…
   - Да что уж…
   - Возьмите меня… - Ольга спохватилась, поняв двусмыслен-ность сказанного. Раскраснелась, добавила быстро, -  с собой.
   - Ох, какая ты шустрая! – офицер понял её первые два слова именно в вульгарном смысле, но последующее «с собой» сняло с Ольги нехорошее подозрение. Более мягко спросил:
- Откуда вы?
   - С Тамбовщины, товарищ лейтенант. С Кирьяновского района.
   - А к нам в часть как попали и зачем?
   - К жениху приехала, а он, сказали мне, в летних…
   - И кто ж этот счастливчик? Не сержант ли Филатов?– расцвёл доброй улыбкой офицер.
   - Он самый! – обрадовалась известности Сергея Ольга.
   В это время среди загружавших машину вспыхнула словесная перепалка. Лицо лейтенанта посерьёзнело. Он кинулся на шум. А сердце гостьи ёкнуло, настроение испортилось. Но лейтенант,      отдав команды, вернулся к девушке.
   - И не боитесь странствовать по Кавказу? – продолжил он, будто и не отходил от гостьи. – Здесь всякое может случиться. Налетишь на плохих людей, в рабство попадёшь…
   - Товарищ лейтенант, - неожиданно вступил в разговор слы-шавший его солдат, видимо, как предположила Ольга, друг её Сергея, – она тут уже во второй раз. Первый была, когда я с Филатовым ещё срочную тянул.
   - Вон даже как! Значит, не впервые?
   - Да, второй раз, - твёрдо ответила Ольга.
   - Хорошо, - оценил её смелость молодой офицер. - Волков бояться, в лес не ходить…
   Ольга повеселела, обуреваемая надеждой на поездку.
   - Впрочем, вы же с Тамбовщины. Можно сказать, тамбовская волчица. Палец в рот не клади. Такую возьму! – Задумался. – А куда я вас посадить? В кабину?
   - Не беспокойтесь, товарищ лейтенант. Я, по привычке, с ребятами.
   В считанные минуты нелёгкие вещи гостьи оказались в ма-шине. Сама Ольга поднялась по крутой лесенке в кузов. Солдаты засуетились, ища для девушки подходящее место в загруженном грузовике.
   - Эй вы, архаровцы! – крикнул лейтенант. – Там девушку не обижать!
   Кавказ. В летние дни здесь пекло, а вечером становится холодно из-за ледников и не таящего снега на вершинах гор. Дороги узкие, извилистые с крутыми обрывами порою по обе стороны дороги. Посмотришь вниз, в бездну, и кружится голова. Реки небольшие, но сбегая с крутых возвышенностей, быстрые. Вода в них прозрачно-чистая и студёная. Начнёшь пить – ломит зубы, войдёшь босиком – сводит ноги.
   ЗИЛ медленно продвигался по опасной дороге. Сердце Ольги замирало. А ещё боялась возможного налёта боевиков. Рядом сидевшие с девушкой солдаты заметили, как бледнеет её лицо, от испуга расширяются глаза.
   - Девушка, вы не бойтесь, - заговорил сидевший рядом солдат. – Шофёр наш опытный. А боевиков сейчас тут нет. И вообще их становится всё меньше и меньше.
   Выслушав эти сказанные уверенно и с доброй улыбкой слова, Ольга успокоилась. А вскоре добралась до летнего лагеря военных. Там она встретилась с любимым…
   … Это всё было когда-то. А сейчас Ольге вспомнилась ещё одна картина. Последняя весна её с Сергеем. Ледоход на Польном Воронеже. В тот год, несмотря на то, что в нынешние времена не стало бывалых русских зим с их жуткими метелями, буранами и снега выпадает мало, ледоход всё же был – спокойный, без наплывающих друг на друга льдин и заторов. Ольга с Сергеем любовались этим страшным, но дивным явлением природы.
   - Серёжа! Смотри! – кричала Оля, показывая на проплываю-щую большущую льдину с камышом. – Прям как настоящий остров.
 Сергей отвечал:
 – А в этом лесу, наверняка, зайцы. Их уносит! Погибнут! Давай спасать! Я – дед Мозай, а ты моя бабка Мозаиха.
   - Да ну тебя, Серый! – Ольге это не понравилось. Она с силой отталкнула шутника и устремила взор на уже проплывающую льдину с камышами. Помахала ей рукой. – Прощай, прощай! – И вдруг соравалась с места, побежала по берегу, дышащему избытком прохладной влаги, и, постоянно оборачиваясь, кричала:
 - Дурак! Дурак!
   - Кто дурак? Почему дурак? - догнав девчонку и повернув за плечи к себе лицом, спрашивал с озорной улыбкой Сергей.
   - Ты.
   - Я?
   - Нет, - сияет она.
   - Тогда кто?
   - Я, - заливаясь смехом, отвечает она.
   И вот уже, взявшись за руки, они бегут от реки по освободившемуся от снега лужку домой в Заречие.

                -   -   -

   Больница. У дверей кабинета с табличкой «Попова Ольга Алексеевна. Невропатолог» с утра много людей. Они одеты, как и все обычные сельские жители. Вдруг шум-гам прекращается. Люди расступаются, устремляя любопытные взгляды на приближающегося к ним человека в камуфляжной форме. Погоны с серебристыми нашивками. В руках небольшой чемоданчик. Лицо парня взволнованное. Он подходит к двери, берётся за ручку…
   - Э, солдат! Куда танком и без очереди? – окликнул мужчина.
   - А? Что? А… я подожду, - смутился парень. Отошёл от двери.
   И посыпались вопросы и ответы.
   - Со службы, сынок?
   - Да.
   - Где служил?
   - На Северном Кавказе.
   - Боже мой! Поди, хлебанул там, сынок, - всплеснула руками женщина, первой задавшая вопрос.
   - Всяко бывало.
   - А к кому так рвался в кабинет? Сестра твоя там работает?
   - Невеста.
   - Вот это правильно, солдат! Со службы и прямо к невесте.
   - Сам-то, сынок, заречинский?
   - Так точно! – отчеканил шутя, приложив руку к фуражке.
   - А невеста врач?
   - Так точно!
   - Пропустите вы его, люди. Да, пускай обрадует нашу Ольгу Алексеевну, - вступились за служивого сразу несколько женщин.

                -    -    -

   Майский цветущий, благоухающий сад. Опадающий с яблонь цвет, словно сказочный снег, усыпает землю вокруг антоновок, шафранов, пипинов. Тепло. Среди этого дивного царства стоит длинный стол, по-праздничному накрыт цветастой скатертью и сервирован. Шум голосов, шутки, смех.
   Гостей пришло много. Ольгины родители, её сестра Люба, отец Костя Филатов с женой Натальей, бабушка Марья и Володька. Кристину, по просьбе отца, не взяли на торжество. Среди гостей и сосед, бывалый солдат, участник Финской и Великой Отечественной войн, дед Гришаня. Тут же его дочка Варвара с сыном Олегом – ровесником ларисиного Кирилла. Он и Вика не могли нарадоваться на вернувшегося с армии брата. Они, хохоча, по очереди мерили его форму.
   Началось торжество. Сергей с невестой Ольгой сидят за столом на «царском» месте. Всё внимание на них. Первым слово взял отец Сергея. Поздравил сына с окончанием воинской службы и с благополучным возвращением домой. Поздравив, сделал паузу, поглядел на сына и его невесту, глубоко вздохнул. Глаза его заблестели.   
   - Серёжа, - начал Костя и отвернулся. Проглотив тугой комок, дрожащим виноватым голосом  попросил. - Я прошу у тебя, сынок, прощения за то, что не дал, точнее, не мог дать тебе, что надо было дать. Но я рад, что, благодаря твоему характеру с Филатовской закваской, из тебя получился крепкий, настоящий русский мужик! Да, я виноват, сынок…
   - Отец, - прервал Сергей, – не надо о прошлом. Что было, уже   быльем поросло, а то и сплыло. Надеюсь, навсегда. Да? – многозначительно намекнул ему.
   - Я тоже надеюсь, - пристально взглянул на сына Костя. – Тогда давай о будущем. Что ты собираешься делать? Как жить?
   - Я пока об этом серьёзно не думал, - улыбнулся Сергей. Обнял Ольгу за талию. – И не одному мне это решать… Хотя есть одна задумка. Поехать в Тамбов к дяде Биллу в «Агровис».
   - Сначала Серёжа поедет туда один, - известила Ольга. – Мы с ним так решили. А там увидим, что делать дальше.
   - Молодцы, что так сразу решили, - похвалил довольный отец.
   После этого родные и гости тоже высказывали свои мнения. И каждый желал им счастливой доли…
   …Вечером любопытный Кирилл почти не отходил от брата. Расспрашивал о Кавказе, живущих там людях. Но так и не услышал от Сергея того, чего добивался. Разочарованно громко вздохнул:
   - А я думал, там…
   - Что там? – хмыкнул с усмешкой брат.
   - Что там война настоящая. И я видел по телеку, как грузины напали на наших. А ты был там?
   - Пришлось побывать, братишка, - вздохнул Сергей, положив руку на хрупкое плечо брата. 
   - Страшно было?
   - Эх, ты любопытное создание, - Сергей щёлкнул по носу брата. - Ты-то как думаешь?
   - А чё думать? На войне, говорят, всегда страшно…

                - 7 –

   Прошёл месяц со дня приезда Сергея Филатова в родные места. В конце июня погода сильно испортилась. Постоянно шли дожди, мешая сенокосу. Лариса проводила Сергея в Тамбов. Коротала дни почти всё время одна. На душе было скверно. Через сутки после отъезда сына раздался долгожданный звонок по сотовому телефону. Она очень ждала этого звонка. От Кости. Назначили время и место встречи.
   - Теперь ты от Натальи твоей не скроешь, - поправляя растрепавшиеся волосы, заметила Лариса.
   - Что скрывать? – не понял Костя. – Она и так уже на взводе.
   - Она знает?
   - Думаю, пока не знает. Но Наташка не дура.
   - И что делать будем?
   - Найду выход, не беспокойся, - после короткой паузы заключил Костя.
   Лариса, как ни старалась по глазам прочитать его мысли, не смогла. И вдруг резко бросила:
   - Может, хватит нам? Поиграли, потешились тайком и довольно. Не хотелось бы мне быть на месте Наташи. – Подошла к машине. Обернулась. – Что молчишь, как рыба? Права я?
   В ответ – ни слова.
   - Ладно. Думай. А пока не рассвело, Вика с Кирюшей спят, да и село не проснулось, мне пора домой. А то, не дай Бог, увидят, тогда точно всё…
   Костя продолжал безмолвствовать. Он думал, взвешивал предложение Ларисы о прекращении их встреч. Ему было жалко обманываемую им Наталью, но в тоже время не хотелось прерывать такие прекрасные встречи с любимой женщиной. Он не мог себе представить, как будет жить без них, без неё. Решила всё Лариса.
   - Я больше не приду на свидание. Грех встречаться с женатым и обманывать невинного человека. Да, была у нас с тобой любовь. Я её погубила. Я виновата в этом. И сейчас мы любим друг друга, но у нас с тобой длинные живые хвосты. Их нам не отрубить.
   Костя слушал справедливые и верные слова любовницы, а в голове – одна мысль. О жене. Наталья уже не раз заикалась о его неверности, будто видела его с Ларисой. А теперь, когда протешились почти до рассвета, чем оправдывать перед женой своё отсутствие столь длительное время, да ещё и ночью? Он перебирал все возможные варианты для оправдания и не находил. Лариса, сидя в машине, смотрела на него с жалостью, ни капельки не жалея себя, виноватую… Костя молча сел рядом, повернул ключ зажигания. Стартер сработал чётко, мотор послушно затарахтел, и Филатов резко включил первую передачу. Машина тронулась…
   В село вернулись полями. Он проводил Ларису от реки к огородам. Через них она, оглядываясь, прошмыгнула в сад, затем к дому. Ещё раз осмотрелась: никого. Осторожно отворила дверь. Тишина. На цыпочках прошла к кровати, легла. Ни звука. «Спят бедные мои детишки. А мамка… Тварь ваша мамка! Проститутка настоящая!» – прошептала в сердцах и заплакала навзрыд...      
   Филатов, проводив ее, вернулся в поле. Домой заявился лишь в десять часов. Мать со злостью накинулась на блудня.
   - Где шлёндал всю ночь, паразит?! Что ты творишь, дурья башка?! Жена, дети, а ты…
   Сын сделал вид, будто не понимает.
   - Не притворяйся глупеньким! Опять с Лариской, с этой потаскушкой бесстыжей, блудил! За старое берёшься, ирод!
   - Да что вы все с ума посходили что ли, мать? В Кирьяновке в администрации на совещании допоздна продержали. Ночью лишь вернулись с Лёхой Поповым. У него загудели с устатку. У него же я и проспал до утра.
   Марья Ивановна двинула сына кулаком в спину.
   - Брешешь! На совещании! С Лёхой! Ты кому лапшу на уши вешаешь?! Мне? Я столько лет прожила и дам себя обманывать? – Толкнула сына в дом. – Иди, Наташке сбреши. Мож, поверит.
   С возобновлением встреч с бывшей женой, которую он по-настоящему любил, и из-за  необходимости как-то выкручиваться перед Натальей и матерью, Костя постепенно терял совесть, становился наглым. И сейчас он на ходу придумывал, как обмануть жену. Но червячок жалости к ней всё же ещё жил в его душе. Слабенький, доживающий своё. Косте не хочется обманывать Наталью. Она этого ничем не заслужила. Любит, верна ему и вообще всем и во всём хороша. Жаль и их общих детишек. Жалел он и самого себя, опустившегося до предательства всех их. Осуждал свою похотливую и, видимо, вечную любовь к Ларисе.
   Володя, увидев отца, засиял от радости, закричал громко:
   - Мама! Папа пришёл! 
   «Ах, глупый малыш! – мысленно отругал Вовку. – Всё, те-перь попробуй, блуд-отец, оправдаться перед женой».
   Как ни странно, он не услышал от неё ни истеричных воплей, ни каких-либо упрёков. Она вела себя необычно. Её будто и не интересовало, где и с кем находился всю ночь муж. Она ровным голосом спросила:
   - Костя, долго будет продолжаться это?
   - Что «это»? – как и минутой раньше перед матерью, так и перед женой сейчас притворился непонимающим Костя.
   - Твоё враньё. Твои глаза выдают тебя. Когда ты лжёшь, они отворачиваются от меня, бегают из стороны в сторону, моргают. В них ещё осталась капелька совести. А у тебя самого?
   - Тогда поговори с ней, - вместо ответа предложил он.
   - С ней?! – удивилась жена, поняв, что попала в точку, заставила мужа признаться в связи с Ларисой. – О чём конкретно? О том, как ты изжил Щукина, чтобы взяться за старое? О, Боже мой! Какая же я дура была! Хотя, почему? Просто, глаза мои затмила моя любовь к тебе. А ты что делаешь? А?
   - Погоди, Наташа. Не пори напраслину, не рви сердце своё и успокойся, - прервал Костя. – Ты когда-нибудь, где-нибудь видела меня с Лариской, или кто-нибудь говорил тебе, что нас видел?
   - Не говорил никто. Но я это вижу, - чётко выделила она «Я».
   - О, какая ясновидящая!
   - А чего тут видеть? И так ясно. Ты всякий раз говоришь будто правду, но потом всякий раз снова… Я пытаюсь поймать тебя на слове, но ты, как искусный сказочник. Словно Оле Лукое слушаю тебя. Слушать слушаю, но уже не верю тебе, Костя, как бы ты меня ни убеждал, что не изменяешь мне. – Она отвернулась от мужа и умолкла.
Она размышляла: «Он и сейчас лжёт». Попыталась успокоить себя, не получалось. Не получалось, ибо в голове настойчиво зудел вопрос: «Что же нужно Косте в жизни?»

                -   -   -

   …В этом году Троица выпала на конец июня. Многие заречинцы в эти дни посещают могилы родственников, друзей, просто бывших знакомых. Смородинское кладбище утопает в сирене. И хотя она к Троице уже отцвела, но всё ещё разит сиреневым ароматом. При влажном воздухе он разносится вокруг кладбища. А в утренние и вечерние часы здесь звучат, хотя уже довольно редко, неповторимые и волнующие душу соловьиные трели…          
   Дед Гришаня с дочкой Варварой, жившей у него с нынешней весны, навестили могилку Федоры. Невысокий могильный холмик не огорожен – так велела сама покойная. Деревянный крест выгорел от солнца. Вокруг могилки буйствовала трава. Цветы, посаженные вдовцом, ещё не зацвели. Обветшавшие полинявшие венки на кресте и на холмике загадочно шуршали при порывах ветра, будто разговаривая с покойницей.
   Старик опустился на колени и поклонился до земли холмику. С трудом сдерживая слёзы, стал причитать:
   - Что же ты, милая моя Федорушка, покинула меня и не берёшь к себе? Я не могу больше гостить тут, на этой грешной земле, без тебя. Нет сил моих жить дальше…
   В ответ – звенящая тишина. Её прервала Варвара, стоящая чуть позади отца.
   - Папа, зачем такое говоришь, чего просишь? А меня на кого оставишь? Жить надо, папа. Жить, пока Господь разрешает.
   - Нет, дочка, - не согласился старик. – Не хочется мне. Да и не жилец я уже. И чем скорее к Федоре, тем лучше.
   - На всё воля Божия, папа, - повторила свою прежнюю мысль Варвара. Подошла к могилке матери, перекрестилась. – Спи, мамочка, спокойно. Царство Небесное тебе. – Снова перекрестилась и пристроила к кресту, к фотографии Федоры зелёные веточки берёзы. Оставшиеся веточки воткнула возле креста в могилку. За- тем достала спички и свечи, зажгла их. Ветер тотчас заиграл с золотистыми язычками пламени, качая их в разные стороны.
   Старик с дочкой постояли ещё немного у могилки, сквозь слёзы
глядя на фотографию любимого человека. Потом низко поклонились, перекрестились и направились к выходу. В сумочке Варвары зазвонил мобильник. Она быстро вынула его, взглянула, прочитала: «Сергей Филатов». Поднесла мобильник к уху:
   - Слушаю, Серёжа… Да, мы уже выходим с кладбища… Хорошо, подъезжай. Мы ждём тебя…
   Дед Гришаня за два года после смерти жены навестил её могилку в пятый раз…

                - 8 –

   Кирилл и Олег, весёлые и довольные, вернулись с рыбалки с полным ведром рыбы. Поставили ведро на крыльце. По нему тотчас разнёсся запах речной воды и тины. Некоторые рыбины были ещё живые. Они ворочались в тесноте нового «водоёма», били хвостами по воде, расплёскивая её вокруг ведра. Юные рыбаки быстро поделили улов. Лариса принялась чистить часть, доставшегося сыну. Ребята стояли рядом, смотрели, как она ловко орудует рыбочисткой и ножом.
   - Молодец ты у меня, Кирюша, - похвалила Лариса. – Без рыбы никогда не возвращаешься.
   Олег тоже был доволен похвалой мамы друга, радовался вместе с ним. А Кирилл, кроме того, расхрабрился:
   - Мам, завтра отпустишь меня на рыбалку?..
   - Почему бы нет?
   - На Круглое, - докончил просьбу сын.
   - На Круглое? – переспросила удивлённая и насторожившаяся Лариса. – Нет, туда не пущу.
   - Ну, мам, отпусти, - не унимался Кирилл. – Я, мы с Олежкой, будем осторожны. Да и что это за речка! Ручеёк просто.
   - Ладно, идите, коль осторожными быть обещаете…
   На рассвете Кирилл постучал в окно деда Гришани. Олег давно не спал, ждал его.
   - Иду, иду, - отозвался. – Я уже готов.
   На стук проснулся и дед Гришаня, что-то сердито заворчал под нос. Варвара собрала сына, наказала ему и Кириллу быть очень осторожными. Пообещав делать это, друзья-рыбаки ушли.
   Кирилл и Олег разнились в годах лишь на несколько месяцев. Дед Гришаня любил их обоих, звал – внучки. Это ещё сильнее сближало мальчиков. Они были неразлучны…
   Утро выдалось тёплым, хотя солнце ещё не взошло и, невидимое, своими лучами золотило пенку высоких облаков. Бодрые, весёлые, с надеждой на такой же улов, как вчера, друзья спешили к Круглому озеру. Впереди по межогородной дорожке шагал Кирилл. Олег шёл следом, неся удочки, ведро и баночку с червями. Вышли на берег реки. Он пустынен, прохладен и серебрился каплями предутренней росы на траве. А к озеру нет никакой тро-пинки, стеной стоит трава по колени. Пока двигались по ней, оба промочили штаны много выше колен, а в сапогах хлюпала, противно чавкая, вода от росы.
   - Давай высушимся, - предложил Кирилл.
   - Ага, давай, - согласился Олег.
   Пока сушили всё, Кирилл решил открыть другу тайну.
   - Я тебе хочу что-то открыть. Интересное. Ты умеешь держать язык за зубами? – издалека начал он.
   - Не проболтаться, то есть? – уточнил Олег.
   - Ну, да. Даёшь слово?
   - Даю. Честное-честное!
   - А, - махнул рукой Кирилл. – Глупо.
   - Почему? – не понял друг.
   - Глупо поверить этому слову, - лукаво улыбаясь, хитрил Кирилл. Он уже передумал открывать тайну.
   Но любопытство уже разожгло друга, и он начал настаивать.
   - Я другое дам! Могила!
   - Ладно, - сдался Кирилл и заговорчески зашептал. - Я с чердака в бане незаметно проделал дырочку в потолке.
   - И что интересного в неё ты увидел?
   - Всё! Там же купаются голые…
   - Не стыдно тебе?! – ошарашил друга прямым вопросом Олег.
   - Что? – спросил Кирилл, притворившись непонимающим и сожалея, что открыл другу такую тайну.
   - За сестрой подглядывать.
   - Почему за сестрой? Она там не одна бывает.
   - А мне можно в эту баню? – неожиданно круто сменил направление мысли Олег.
   - Если хочешь, пожалуйста, - пожал плечами Кирилл, довольный переменой друга.
   - Хочу, конечно. А когда?
   - Как баню затопят. Встретимся на чердаке. Только ты туда – как мышь! Осторожно и тихо.
   - Мог бы и не предупреждать, - обиделся Олег.
   
                -   -   -

      Тайна. Сергей Филатов тоже хранил тайну. Он на Кавказе дал слово отчиму Щукину не открывать её никому. Она мучила его все годы после расставания с отчимом. По приезду домой, Сергей продолжал носить её в своём сердце. Но слишком тяжелой оказалась эта ноша. И однажды, глядя на мать, не выдержал:
   - Мам, мне нельзя об этом говорить. Особенно тебе. И я не знаю, нужно ли говорить.
   - О чём, сынок? – насторожилась Лариса, видя, как бледно лицо его, а глаза не находят себе места.
   - О тайне. 
   - Вы с Олей решили расписаться?! – радостно всплеснула руками мать, сразу успокоившись. – Разве это тайна?! Я жду этого дня с нетерпением, сынок!
   - Не то, мама. С Ольгой мы решили пожениться в октябре.
   - Тогда, что же за тайна? Говори! Не ходи вокруг да около! Не томи мать, сынок! – Она вновь насторожилась, вся превратившись в слух.
   - Не буду томить… - Сергей, волнуясь, заходил по комнате взад-вперёд. Наконец заговорил, но не открыто, а с загадками. – Знаешь, кого я встретил в военном госпитале в Моздоке?
   Сердце Ларисы оборвалось. Она практически догадалась, о ком собирается поведать сын. Об Игоре! Предчувствие не обмануло.
   - Дядю Игоря. Мы оба были удивлены такой необычной встречей. - Сделал паузу, поглядел на мать. Лицо её ничего ему не сказало. Он продолжил монотонно и невесело. - У него нет обеих рук. Одной, кажется, левой, – по плечо. Другой – по локоть. – Сергей сочувственно вздохнул. – Щукин полный инвалид. И чтобы не быть никому обузой, просил меня никому о случившейся с ним трагедии не говорить. Особенно тебе, мама. Про моего отца Костю тоже спрашивал. Я Щукину всё выложил тогда. А отца возненавидел, как врага. И сейчас почти так же отношусь…
   - Когда? – вырвалось совсем о другом у матери.
   - Что?
   - Когда ты видел дядю Игоря?
   - В 2007 году.
   - Где Щукин сейчас?
   - Точно не знаю. Скорее всего, в Тамбове.
   - Жаль, что не знаешь. А об отце своё так не отзывайся впредь, Серёжа. Тебе его не понять. И вообще, даже я не знаю, кто из нас 
больше виноват. В этом нелегко разобраться.
   Не зная нынешних скрытных, но весьма тесных отношений между матерью и отцом, Сергей не понял ее слов. Потому удивлённо развёл руками:
   - Зачем разбираться? Тем более что всё давно позади.
   - Да, да. Позади, - повторила Лариса и испугалась собственных слов. – Да, да, отец виноват тоже. Но не перед тобой. И винить только его не надо. Он очень любит тебя.
   - Ты за отца?! – грубо спросил Сергей. – Почему? Не понимаю!
   - И не поймёшь. Пока.
   - Мама, дядя Игорь не сбежал, как сбегают подлецы. Он ушёл. Ушёл, потому что моему отцу пообещал так сделать, когда он пригрозил утопить. Я тебе расскажу все подробности о том случае на реке.
   Сергей так и сделал. Выложил всю правду. А главное открыл то, что Костя Филатов скрыл от Ларисы.
   - Так что, мама, дядя Игорь не трус, - заключил рассказ Сергей. – Наоборот, он мужественный человек – человек чести.
   - Выходит, так, - согласилась мать. – Но толку-то теперь? Где его искать? Я через военкомат делала запрос. Оттуда сообщили о тяжёлом ранении Игоря, его комиссовании и убытии из воинской части. Но и там не знают, куда именно он уехал. И всё это я делала до того, как вы с ним встретились.
   - Трудно, конечно, найти. Сам он не даст о себе знать и даже на просьбу сообщить, где находится, не ответит. Никому. Впрочем, мама, откуда он родом и откуда к нам в Заречие приехал?
   - Приехал-то из Рязанской области. Только теперь там уже нет никого из его родственников. А я буду искать, как смогу.
   - Значит, искать бесполезно. Да и зачем?..
   Сергей попытался уговорить мать от розыска Щукина. Никак не получалось. Она тем временем боролась с желанием-нежеланием навсегда порвать любовную связь с Костей. Сожалела обо всём, что произошло за минувшие годы после её согласия стать женой Игоря. Главной виновницей считала себя. Но осуждала и бывшего мужа...
      …Наталья по-настоящему любила мужа. Иногда она спрашивала себя – особенно последнее время – за что любит? Ответа не находила. А душой и сердцем чувствовала измену Кости. Недавно она встретила Екатерину Попову. Мгновенно созрел план проверить честность супруга. Перекинувшись нескольким фразами, поинтересовалась:
   - Мой благоверный ночевал у вас?
   Хотя вопрос застал Попову врасплох, она быстро сообразила, что между Натальей и Костей происходит неладное. Солгала ей.
   - Было такое как-то. А что?
   - Когда? – не ответив на вопрос Екатерины, спросила Наталья.
   - Не помню точно, в какую ночь, - выкрутилась собеседница.
   И такой ответ удовлетворил любящую жену. Она повеселела. Попова заметила, как щёки Натальи разрумянились. Тут бы и прикусить язычок Екатерине, да любопытство взяло верх.
   - Изменяет тебе Костя?
   - Точно не знаю, но подозреваю.
   - С Лариской, думаешь? Не похоже. Успокойся, Наташенька.
   Наталья действительно успокоилась после того разговора, жила вновь с надеждой на семейное счастье. Семейное, но не её одной.
   … Екатерина, сразу после той встречи рассказала о ней Алексею. Выслушав жену, он занервничал.
   - Вот, сукин кот! Блудня! Эта дубина стоеросовая, морда безответственная, точно встречается с Лариской!
   - Почему ты так уверенно говоришь?
   - Потому что знаю, они до сих пор любят друг друга. Но как же они могут встречаться после всего натворённого? Костя столько напакостил Лариске в отместку за её бегство от него к Щукину. А Наташу мне очень жалко. Бедняжка слепая! Она уже больше десяти лет, будто разменная монета в любовной игре двух любящих идиотов! Если Костя на самом деле изменяет жене, он просто последняя сволочь! Чувству, так оно и есть.
   - Что же делать, Лёша? Хорошая семья может распасться!
   - Да, может. Ведь не ныне завтра всё тайное выплывет наружу, как гной из лопнувшего нарыва! – Алексей нервно заходил по комнате. На скулах задёргались-забегали желваки. Он вдруг вспомнил обещание Кости: «Наташу я в обиду не дам, даже самому себе!»
- Ну, гад! Ну, гад! - плюхнулся на стул у стола, грохнул по нему кулаком и громко матюкнулся. – Где ж твое честное слово, клятва, Филатов?
   …На следующий день Попов, по-прежнему, несмотря на вчерашнее открытие, считающий Филатова своим другом, специально приехал в КФХ «Филатовский колос». Светало. По всему селу безудержно и беспрестанно горланили петухи. Слушая их утреннюю перекличку, Алексей, покуривая в кабине с открытой дверцей, с нетерпением и не прошедшим за ночь гневом ждал Костю. Филатов, увидев друга в такую рань, удивился и насторожился, предчувствуя худое.
   - Что случилось, Лёха? – крикнул ещё издали. Подойдя, повторил, - Лёха, что?..
   Попов выскочил из машины, и, с ответом: «Вот что!» ударил Костю кулаком  по лицу. Филатов покачнулся, но не упал. Избегая вполне возможного второго удара, отскочил в сторону, сплюнул розовую солоноватую кровью. Держась рукой за ушибленное место, ничего не понимая, спросил:
   - За что, друг? 
   - Не догадываешься, кот блудливый? – прошипел Попов. – Это тебе за Наташу.
   Филатов удивился: «Откуда Лёшка знает?» Попов подошёл ближе:
   - Понял? Вспомни свои собственные слова, об обиде, которые ты мне сказал. Я их прекрасно помню. Забыл? Напомнить?
   - Не стоит.
   - Не стоит и продолжать блудить, Костя. Голова седеет вовсю, а ты всё кобелём ходишь. И живёшь по-кобелячи. Такой удивиельно красивой, преданной бабе изменяешь! Сволочь! – Алексей попытался ещё раз ударить Филатова, но он перехватил разящую руку друга, отвёл в сторону. Хмуро проронил: 
   - Бей не бей, стыди не стыди, Лёша, всё равно бестолку. Тебе не понять моего поведения.
   - Нет, друг ситцевый! Я-то всё прекрасно понимаю. Ты – гад!..
   Филатов поглядел по сторонам. Кроме них во дворе КФХ – никого. Облокотился на капот машины, спросил:
   - Ты хочешь, чтобы я перестал встречаться с Ларисой? Да?
   - Ты прекрасно всё знаешь, чего я добиваюсь. Будь мужчиной! В первую очередь – отцом и верным мужем Натальи, а не кобелём бессовестным.
   Филатов отошёл от Попова. С какой-то горьковато-плачущей усмешкой глядя на него истерично закричал:
   - Хоть убей, Лёшка, друг мой! Не могу я бросить Ларису! Пытался, не получается! День-два вытерплю разлуку, да потом опять… Душа моя сама летит к Ларисе!  Понимаешь? Веришь?
   - Ну-ну-ну, - примирительно покачал головой Попов. – Что же за баба эта Лариса? Особенная какая-то что ли?
   - Для меня – особенная, Лёшка. Понимаешь?
   - Ничего не понимаю, - по-прежнему качая головой, выдавил Попов, недовольный финалом разговора. Вскинул серьёзные, вопрошающие глаза на явно расстроенного, сильно взволнованного друга. – Знаешь, Костя? Давай поговорю на эту тему с Ларисой?
   - Не смей вмешиваться! – вскипел Костя, заводя машину.
   - Ладно, не буду. Только, хотя я не гадалка и не пророк, скажу, что предвижу. Печально кончится твоя с Лариской связь.
   - Почему так думаешь?
   Попов ничего не ответил. Он понял, что не сможет ничего изменить. Решил плюнуть на дружбу с Костей. Зато ещё силь-нее стало жалко Наташу. Но и открывать ей правду не будет. «Пусть сама догадывается. А если узнает, то не от меня. – Размышлял Попов, отъезжая. – А это, несомненно, произойдёт. Ведь сколь верёвочке ни виться, всё одно конец будет».

                - 9 -

  Нина, жена осужденного Ивана Квасова, жила без него все годы очень тяжело. Лихие девяностые. Одиночество. Тоска по мужу. На её плечи легли каждодневные хлопоты, воспитание детей. В моменты особо тяжкие, со зла костерила мужа-выскочку за его настырный характер, длинный язык и за то, что натворил. Себя ругала, что вышла за Ивана замуж. Хорошо ещё старшие дети помогали ей и по хозяйству, и ухаживать за младшими. Так прошли годы. 
   За 12 лет пребывания Ивана на зоне Нина со старшим сыном несколько раз ездила в Пермский край, где в колонии строгого режима Иван отбывал срок с первого дня отсидки до нынешнего.
   Возвратившись домой из последней поездки, Квасова при-везла новость, которая изменила жизнь Ларисы и Кости. И не только. Новость нарушила во всём Заречии затишье в пересудах об исчезновении Щукина. Но Лариса первой услышала эту новость. Затем её разнесла по селу заречинская «сорока» Щеглова.
   …Квасова в троллейбусе, следовавшем по третьему маршруту,  случайно заметила вроде бы знакомого человека. При выходе из троллейбуса этот человек оказался рядом с Квасовой. И хотя он сильно изменился и был без рук, она узнала его. Щукин!.. Он тоже узнал её. Быстро отвернулся. Квасова не отступила.
   - Здравствуй, Игорь Алексеевич!
   Человек сделал вид, будто не узнал. Спросил:
   - Вы – меня? А вы кто?
   - Я Нина Квасова. Жена Вани Квасова. А вы Щукин Игорь Алексеевич, наш бывший зоотехник, - строчила она с жаром. – Вы зачем скрываетесь? Вижу, рук у вас нет. Ну, так что же?..
   - Да, я Щукин, - прервал он Квасову. – Лицо не изменишь. Но я очень прошу вас, Нина, никому ни слова, что видели меня. Особенно Ларисе и детишкам. Не хочу осложнять, портить им жизнь.
   Выйдя из троллейбуса, они тут же, на остановке, присели на скамейку. Щукин поведал Квасовой о своей трагедии во время военной службы, расспросил о семье, о жизни в Заречии. Однако
наотрез отказался сообщить место жительства…
   Получив от Квасовой весточку об Игоре Щукине, Лариса очень сильно изменилась. Она сердцем почувствовала свою вину перед мужем. И желание во что бы то ни стало найти его, разгорелось с новой, необоримой силой.
                -   -   -

   Быстро растущий, любознательный не менее других мальчишек Володя Филатов в один из вечеров стал настойчиво допытываться у отца:
   - Пап, а что такое финансовый кризис?
   Отец без труда смекнул, откуда ветер дует.
   - Нахватался по телевизору? – спросил, усмехнувшись Костя.
   - Ну да. Так объясни же.
   Отец, словно профессор перед аудиторией студентов, стал напротив сидящего на диване сына, собираясь с мыслями, как доходчивее объяснить ему. Начал с общего.
   - Кризисы бывают разные. Финансовый, экономический, политический, физический. Физический - тебе понять просто. Представь. Лежит очень больной человек. Находится между двух последствий. Или жизни, если выздоровеет. Или смерти. Вот между этими двумя враждующими сторонами больного и располагается кризис. А возле больного – доктора. Если они хорошие специалисты, правильно  быстро определят болезнь, назначат курс лечения и будут правильно лечить, то больной непременно выздоровеет. Ну, а если доктора – горе-специалисты…
   - То больной умрёт, - грустно вывел вперёд отца Володя.
   - Вот-вот. В таком же больном состоянии находится сейчас и мировая финансовая система. Это и есть её кризис.
   Сын повесил нос, насупился. Чуть не плача, выдохнул:
   - Значит, все мы помрём. 
   - Почему так думаешь, сынок?
   - Потому что у нас нету специалистов…
   Отец удивился выводу сына и стал ждать, что ещё тот выкинет. А он, размышляя, что-то пробурчал себе под нос, и ляпнул зло:
   - Нет! А какие на их месте, те документов накупили в метро…
   - Ты чё чудишь? Какие документы? В каком метро?
   - В Москве, - не задумываясь, ответил сын.
   Костя так громко расхохотался, что на шум явилась жена.
   - И чего вам тут так весело? Аж слёзы у папы на глазах.
   - Верно, Вовка! Ха-ха-ха! – продолжал хохотать Костя. – Понакупают липовых дипломов, а сами дуб дубом.
   Поняв суть происходящего, Наталья тоже вступила в разговор.
   - Чтобы не быть дубом, сынок, надо постигать знания своим
умом, а не покупать дипломы. Учиться надо. И хорошо учиться.
   - Вовка, ты хочешь в школу? – спросил отец. – Только честно.
   Мальчик подумал мгновение, почесал затылок и отрицательно качнул головой.
   - Не хочешь? Почему? – в один голос поинтересовались родители. 
   - Потому… Кристина тоже не хочет. От школы, говорит, голова кругом идёт, и нет времени погулять. Ещё, она говорит, училки доматываются и кровь сосут, как пиявки какие-то. А я не хочу, чтоб они мою кровь высасывали.
   - Ну и ну, - отметил с усмешкой отец. А сын – матери вопро:
   - Мама, слыхала пословицу?
   - Какую? – переглянувшись, спросили снова вместе родители.
   - Заплати налоги и спи спокойно.
   - Тебе-то что до налогов? – хмыкнул отец.
   Володя, умный и хитрый, любил деньги. Когда давали ему, он тратил их экономно, а оставшиеся надёжно прятал от сестры.
   - Не хочу платить! – отрезал он по-взрослому.
   Отцу пришлось объяснять сыну, что не платить нельзя. Деньги нужны государству. А неплательщики в конечном итоге имеют дело с налоговой инспекцией и даже с милицией. Сын хитро глянул на отца. Прищурился и ляпнул смело:
   - Это реклама такая.
   - Реклама, реклама, - согласилась мать.
   - Тёмный я, - вздохнул отец. – Не знаю пословиц…
   - Что тёмный – верно. – Наталья искусно перевела разговор на другую тему, волнующую её. – Смотрю внутрь тебя, Костя, чтобы увидеть, что там творится, но ничего не вижу. Темно там.
   - Ты о чём? Как намёк твой понять?
   - Так и понимай. Смотрю и ничего не вижу, будто через затемнённое стекло смотрю.
   - Ты лучше смотри…
   - Давно смотрю пристально. И увидела… - она взяла Володю за руку увести, но остановилась, заговорила серьёзно, - т, мой дорогой муженёк, теперь я точно знаю, весь чёрный внутри. И ни
одного светлого пятнышка. А иногда я вообще не вижу тебя.
   - Это ещё что? Как понимать твои слова? – злился Костя.
   - Так прямо и понимай. Не ви-жу-у. Ты не Володя маленький. И прекрасно понимаешь, на что я намекаю.
   - Если ты о ней, то это полный бред. Воображение твоё! Я дав-
но не вижусь с Лар… - Костя, взглянув на сына, осёкся. – Ну, зачем ты опять за старое?!
   - Не я, а ты. Твоё старое и не кончалось. Одно не пойму, какую роль выбрал ты мне играть все годы с первых дней нашего знакомства.
   - Оставь свою нелепость в себе.
   - Оставлю, но учти…
   Невольный свидетель этой печальной семейной сцены сын сначала принял всё за шутку, придуманную для него родителями. Но по мере усиления громкости и резкости диалога всё шире раскрывал от испуга глазёнки, мечущиеся от отца к матери и обратно. Наконец, затопал ножками, закричал:
   - Вы ругаетесь? Зачем? Я вас обоих люблю! 
   - Мы тебя тоже, ягодка моя, - Наталья погладила мальчика по головке, бросила на мужа осуждающий взгляд и увела сына в другую комнату.
   Оставшись один, Костя сел на диван, спросил сам себя: «Что ты добиваешься? Разве не видишь, не понимаешь, что семья вот-вот развалится? Если вскроется больной нарыв, ты лишишься жены, детей, а возможно и матери, горой стоящей за Наташку. Ради чего лишишься?»
- Наташка! – прошептал Костя, и в памяти вновь всплыли сло-ва: «Я буду тебе верной женой, если хочешь – собакой»…
   Филатов с каждым днём всё глубже и глубже впадал в апатию. Не видел никого, кроме себя. Двойная игра всё больше угнетала его. Он чувствовал, что в скором времени потеряет и Наталью, и Ларису. И тут Филатову – новый удар, до него дошли слухи о  появлении в Тамбове Игоря Щукина...

                - 10 -

   Погода в это лето было какой-то странной. Жаркая, сухая. В то же время шли дожди. Но их явно не хватало земле. «Сухой пруд» почти весь высох. От него осталось лишь маленькое болотце в центре водоёма. Вокруг него бывшее дно пруда потрескалось, превратившись в бесчисленное множество вязких блинов. В щели трещин легко проходила, даже плашмя, ладонь мужской руки…
   Костя Филатов в это время почувствовал себя в большей степени виноватым во всём происходящем и в том, что сделал после возвращения из тюрьмы. «То, что я на зоне задумывал в отместку Ларисе, - констатировал он, – были цветики. То, чего тут натворил сначала, были цветочки, а проделанное мною со Щукиным – это уже ягодки. И не просто ягодки, а горькие страшные плоды. Я считал его трусом, ничтожеством, а он – на деле вышло – герой».   
Эти мысли не давали покоя Косте. Он не знал, как быть, как жить дальше, по какой дорожке идти. Кое-что прояснилось после звонка Ларисы. Дрожащим от волнения голосом она заявила:
   - Всё, Костя. Надо кончать с нашими встречами. Пока не поздно. Что было – то было. И прошло. Нам не суждено быть вместе.
   - Ты права…- более-менее спокойно сказал он. Затем голос дрогнул, простонал. - Но знаешь, я… мы…
   В трубке Ларисы раздались гудки, означающие конец связи… Но Лариса поняла недосказанное Костей. «Мы же любим друг друга! Давно любим и крепко. Так что же мы творим?!»

                -   -   -

   Второго августа, в Ильин день, «Филатовский колос» КФХ «Нива» неожиданно посетили глава района Широков, его заместитель – начальник сельхозуправления Елагин, а также бывший глава района, а теперь вновь редактор районной газеты «Новое знамя» Чевелихин и корреспондент «районки» Шадаева.
   День выдался хотя и ветреным, но солнечным. На полях полным ходом шла уброчная страда, а по всей округе разносился сочный колокольный перезвон…
   - Вот он,  желанный! – радостно воскликнул Широков, выйдя из
машины. За ним последовали все приехавшие, кроме водителей. – Красотища! – продолжал с пафосом глава района. – Этот колокольный звон – елей на наши христианские души! Снова возрождается, оживает наша Русь. Даже оно, – Михаил Егорович положил руку на сердце, – вон как встрепенулось!
   - Верно. Возрождается, - поддержало главу несколько голосов...      
   - Но любоваться недосуг, - напомнил Широков. – Работа ждёт.
   Делегация подошла к возившемуся у трактора мужчине.
   - Здравствуйте… Константин Андреевич здесь, на базе? – спросил у тракториста Широков.
   - Нет, - ответил механизатор. Быстро добавил. - Но вот-вот будет.
   Ждать пришлось недолго.
   - О, сколько у меня гостей! Ну, здравствуйте, здравствуйте! – весело приветствовал Филатов всех. Обращаясь к главе, пошутил: - По какому поводу, Михаил Егорович и все вы, господа, решили навестить нас, грешных земляных жуков? В честь Ильина дня?
   - Ну, зря так, Константин Андреевич, - не согласился Широков. – Вы на грешных не похожи. И церковь работает у вас в Заречии. Есть где грехи замолить.
   - Есть-то есть, да не успеешь один грех замолить, а уж других полно.
   - Что, так часто грешите? – усмехнулся Широков.
   - Бывает. Куда ж от них убежишь на этой грешной земле?
    Пока длился этот разговор, Шадаева носилась по базе, усердно щёлкала фотоаппаратом, запечатлевая для газеты работающих.
   - Теперь – в поле, – заинтересованно предложил глава.
   - Константин Андреевич, как у вас в поле дела?
   - Дела идут, контора пишет… - пошутил Филатов, а серьёзно добавил. - Нормально идут, Бог дал.
   - Поехали, господа-товарищи, - приказал Широков.
   По дороге к полям Филатова в его машину сел Чевелихин. Ехали сначала молча. Редактор поглядывал по сторонам. Потом перевёл взгляд на Филатова:
   - Как жизнь? Налаживается?
   Костя ответил не сразу. Думал, говорить ли правду. Решился:
   - Если честно, в наши дни прожить очень и очень трудно. Не
каждый может и делает из ничего что-то.
   - Пожалуй так, - тихо произнёс редактор. Встрепенулся, - Ну, а Билл Маклейн…
   - Я стараюсь выкарабкаться сам, Александр Анатольевич, - не дал Чевелихину докончит фразу Филатов. – Чтобы, как волк, не подавиться крупной костью-подачкой. Они, иностранцы, умный и шустрый народ. На ветер денежки не бросают. Знают, куда их вложить. Сто раз перепроверят, взвесят, только потом инвестируют. Вот возьмут за свои вложенные копейки с нас миллионы долларов, угробят нашу матушку Россию и помашут нам ручкой. А то и пальцем у виска повертят. Мол, дураки русские, оставайтесь с носом, догнивайте. Ещё напишут где-нибудь: «Тут был дядя Билл!»
   - Что же это ты так расцениваешь иностранных инвесторов, даже мужа сестры твоей Билла?
   - Как понимаю, так и оцениваю, Александр Анатольевич.
   - Эх, Филатов. Не понимаешь ты многое.
   Костя поморщился, будто только что разжевал щавель.
   - Разве я неправ? Не так будет?
   - Возможно и так.
   - Кому нужна чужая мать, которая его или её не рожала?
   - Да ты, Филатов, философ. – хмыкнул редактор. Неожиданно спросил. - Кстати, сынок твой чем занимается?
   - К шуряку подался в Тамбов.
   - Как так? Он же, как с Кавказа со службы вернулся, собирался на дочке Попова Алексея жениться.
   - О, вы и про это в курсе? – удивился Филатов. – И откуда такие сведения?
   - Из точных, достоверных источников.
   Чувствуя недовольство собеседника, Чевелихин смолк. Дальше ехали молча. Лишь на поле Костя, покинув кабину, заговорил:
   - Я виноват. Живу, как тростинка на ветру. Куда он дунет, туда и я гнусь. Без сопротивления...
   Делегация собралась на краю поля, двинулась осматривать его.
   
                - 11 –

   Неделю гостила Лариса у сына в Тамбове. Но туда её привело желание не только проведать Сергея, но и разыскать мужа. А в каком из районов города искать Щукина – не знала. Во все три подала заявления на розыск.
Тем временем, ничего не подозревая, рос и мужал Кирилл – тайный плод Филатова. Не зная, кто его биологический отец, мальчик возненавидел Филатова из-за подлого поступка со Щукиным. В сердцах не раз кричал, клялся своей матери: «Как вырасту – убью дядю Костю!» Мать не понимала, откуда в юном хрупком существе столько злобы.
   - Кирюша! Ты что такое говоришь? – беспокоилась мать. – Что плохого тебе сделал дядя Костя? Чем обидел?
   Сын удивился позиции матери. Почему она не ругает вредного дядьку Костю, а даже как будто защищает его.
   - Обидел!
   - Чем, кого?
   - Всем, тебя и моего отца! Из-за гада Филатова папа уехал из Заречия и пошёл воевать! Так все считают.
   - Так уж и все?
   - Нет. Деда Гришаня так не считает почему-то.
   - Ну вот. Оказывается не все, - успокоила мать. И в необоримом  порыве не гаснущей любви к Косте решила взять вину на себя. – И ещё откроюсь, сынок. Виновна в отъезде... Игоря, - ей не хватило совести и духу сказать «папы», - больше всех я. На днях снова поеду в Тамбов искать его. Даю слово, не перестану искать его, пока не найду.
   - Может, он не хочет, чтоб мы его искали.
   - Почему так думаешь?
   - Потому что, если бы папа хотел вернуться к нам, давно бы сам вернулся.
   - А может быть, Игорь боится, что я ему не прощу его бегства и трусость?
   - Папа мой не трус! – громко возразила вошедшая Вика. - Трус на войну не пойдёт, а с войны сбежит первым, как крыса.
   - Правильно, Вика! – поддержал сестру Кирилл. Твёрдо заявил, – Я вам и всем докажу это!

                -   -   -

   Лариса уехала в Тамбов. Вика почувствовала себя хозяйкой в доме. Пригласила подруг на «сабантуй» - банный день с шашлыками и пивком. Хозяйка-распорядительница с Настей Квасовой заранее принесли в баню двенадцать литровых бутылок пива. В сад вынесли мангал. Затопили баню. Из трубы повалил сизый дымок, жмясь к земле…
   За приготовлением пирушки тщательно следил с крыльца любопытный Кирилл. Как только Вика с Настей ушли за подругами, он помчался к Олегу.
   - Видел? – запыхавшись, выдавил Кирилл.
   - Ага. Топят баню. И что теперь делать?
   - Незаметно пробраться на чердак! Для этого надо отвлечь их. Настю Квасову я беру на себя, - смело заверил Кирилл. – А ты ход на чердак в предбаннике знаешь.
   - А ну как заметят? – всё ещё не решался Олег.
   - Да не бойся ты! Не заметят, - заговорчески шептал Кирилл. – Бежим в вишарник!
   … Ничего не подозревающая Настя увлечённо копошилась возле мангала, что-то мурлыкая себе под нос. Кирилл подал Олегу знак, чтобы тот пока сидел тихо. Сам незаметно подкрался к девушке и в мгновение ока вырос перед ней. Олег, хоронясь в вишарнике, обрадовался уходу друга и хотел было дать дёру, но любопытство к неизвестному, не виденному раньше, взяло верх. Олег краем стеночки незаметно проскользнул в предбанник. Отодвинул ранее оторванную Кириллом доску лаза на чердак. Подтянулся и, опираясь ногами в стенку, влез на чердак. Закрыл доской ход и притаился. Кирилл, как и чем только мог, отвлекал Настю.
   - Пивка хочешь, Кирюх? – вдруг поинтересовалась она.
   - А дашь?
   Слово с двояким смыслом. Настя подмигнула многозначительно и многообещающе и отправилась в баню, попросив его приглядеть за готовившемся шашлыком. «А что дальше?» - мелькнуло в голове Кирилла. Не успел ответить, девушка вернулась с литровой бутылкой пива.
   - На, пей.
   - А Вике не проболтаешься?   
   - Дурак ты, а я не дура… Наливай, - подала одноразовый ста-    канчик.
   - Сама наливай. Я подержу стакан… - отпив немного пива, он поморщился. – Противное. Тёплое. Подхолодить надо.
   - Как? Где?
   - Где. В холодильнике.
   - Ха-ха-ха, - захохотала Настя. – Ты хоть и маленький, а голова варит по-взрослому.
   - Ты сама маленькая! Тебе сколько?
   И опять получилась фраза двоякая. Он спрашивал, сколько Насте лет, а она подумала, сколько пива наливать ей.
   - Не надо, - ответила она.
   - Что «не надо»?
   - Наливать мне. Успеется.
   До Кирилла дошло: девушка не так поняла его вопрос. Но растолковывать не стал, потому что Настя вновь попросила его приглядеть за шипевшим и уже вкусно пахнувшим шашлыком, пока она отнесёт несколько бутылок пива в холодильник. Не собираясь слушать никаких возражений, ушла в баню. Через несколько минут вышла с коробкой пива и направилась в дом. Кирилл только этого и ждал. Он молнией пронёсся в баню и вскоре был уже рядом с Олегом на чердаке...
 
                - 12 –

   В доме Филатовых – никого, кроме мёртвой тишины. И её вдруг нарушил резкий звонок мобильника. Его услышал со двора Володя. Забежал в дом, взял телефоньчик, нажал на кнопку с изображением телефонной трубки. 
   - Алло! Кто там? – прокричал громко.
   - А кто у телефона? – спросил женский голос.
   - Я, Володька.
   - А я твоя родная тётя. Наташа из США.
   - Тётя? Из САШАА? – переспросил мальчик, насторожившись. Он раньше никогда не видел тётю Наташу и не слышал её голос. Но будучи умным, спросил серьёзно. - Откуда вы знаете, что я Володя?
   - Ну, растерялся, - засмеялся голос на другом конце связи. – Ты же сам так назвался. – Понимая, что детским вопросам не будет конца, попросила. - Вова, позови к телефону кого-нибудь из взро-
слых. Лучше всего – бабушку Марью.
   Мальчик с телефоном в руке выбежал на улицу, крича во всё горло:
- Бабушка! Бабушка! Наташка звонит!
  Марья Ивановна занималась с отъёмом маленьких поросят. Сердито осадила внука, продолжая своё дело.
   - Чё несёшься, как угорелый и орёшь, будто пожар?! Важность какая, мама Наташка звонит…
   - Бабушка, бери телефон скорей! Слушай! – торопит Володя. –   Звонит Наташка, но не мама! Тётя Наташа из САШАА!    
   - Ой, прости, внучек! – Марья Ивановна заторопилась, на ходу об себя вытирая руки. – Ой, давай скорей телефон! Никак что-то стряслось… Алло, дочка!..
   - Здравствуй, мамуличка, - спокойный голос из мобильника.
   - Ой, здравствуй! Я-то думала, стряслось что, доченька…
   Наталья звонила из Рима, где в качестве переводчицы была с американской делегацией. Дочь сообщила матери, что Билл скоро будет в России, Джон женился и живёт в Вашингтоне, занимается своими делами. Эрис пока не определилась, чем займётся и живёт с родителями…
   Как только переговоры закончились и бабушка положила мобильник в карман, внук засыпал её вопросами:
   - Кто такое Билл?
   - Муж тёти Наташи.
   - А почему у него такое странное имя?
   - Так назвали.
   - Почему как собаку?
   - Потому что Билл не русский. В США это нормальное имя.
   - А как по-русски? – не унимался внук, то ли на самом деле удивлялся и интересовался, то ли дурачился.
   - Вот этого я не знаю. Иди домой, не мешай работать.
   Недовольный Володя вышел во двор и чуть не столкнулся носом к носу с Кристиной. Он обрадовался: есть с кем пообщаться.
   - Кристина, тётя Наташа звонила.
   - Ну и что? – равнодушно заметила сестра.
   Он удивился такому тону, попытался вразумить Кристину.
   - Тётя Наташа, у которой муж Билл.
   - Из Америки?
   - Нет. Из какой-то Итальи.
   - Италии, - поправила сестра.
   - Ну, да. Билл скоро приедет…
   Семья Филатовых снова ждала гостя, но уже не в Смородинке, в дряхлом домике, а в Заречии, в доме современного типа. 
         
                - 13 –

   Из Советского РОВД Тамбова на имя Ларисы пришло сообщение о том, что Щукин Игорь Алексеевич найден. В тот же день она и Сергей явились по адресу. Шёл сильный, но довольно тёплый дождь, возможно, последний в это лето, ибо заканчивался август. Непогода не остановила их. Они и два милиционера, осторожно обходя лужи, торопились в спальный район города в частный хоспис, расположенный в бледно-сером двухэтажном здании. Из фойе первого этажа по крутой лестнице поднимались на второй этаж.
   - Вы к кому? – окликнула женщина.
   Ответил милиционер:
   - К заведующей. Вообще-то, нам нужен Щукин Игорь Алексеевич. Есть здесь такой гражданин?
   Женщина почему-то смутилась, замешкалась, но ответила:
   - Да, Щукин есть. – Ни о чём более не спрашивая, пригласила, - Пойдёмте, я проведу вас к кабинету заведующей.
У двери остановилась:
- Вот тут заведующая. Все вопросы – к ней.
   У Ларисы мурашки побежал по коже. По длинному коридору сновали инвалиды, кто без рук, кто без ног. Она представила мужа… без рук. Защемило сердце, закружилась голова. Но Лариса нашла силы встрепенуться и вместе с сыном и милиционерами зайти в кабинет…

                -   -   -

   Она увидела мужа. Прошло тринадцать лет со дня его ухода из семьи и отъезда из Заречия. Пред ней предстал совершено другой человек. Худой. Лицо осунувшееся. Без рук. Левой не было совсем, а кисть правой заменяет протез. Им и обнял Игорь жену. Оба долго молчали, с большим трудом перебарывали комья в глотках и наворачивающиеся на глазах слёзы, оба не знали, что говорить. Первой молчание нарушила Лариса, шепча:
   - Что же ты делаешь все эти годы, милый?
   Муж долго не отвечал на дрожащий шёпот жены. Он всё ещё был уверен, что никому не нужен, а эта встреча подобна сладкому сну, который скоро и навсегда прервётся. «Так ли? Неужели я ещё нужен этой милой, добросердечной женщине? – Щукин не видел никого из рядом стоявших, кроме неё. – Если и так, зачем осложнять такому прекрасному человеку и без меня, калеки, тяжёлую жизнь? Это будет подло с моей стороны. – И он произнёс сквозь слёзы:
- Не надо бы этого, не надо!
   - Надо! – горячо возразила Лариса. – Поедем домой!
   Щукин, молча, не осуждая и не благодаря, посмотрел на Сергея, открывшего Ларисе тайну.
   - Поедем, милый мой, - уже без надежды на его согласие повторила плачущая жена.
   - Зачем я тебе, семье такой? – уже вслух высказал сомнение он.
   - Зачем?.. Вот видишь Серёжу?
   - И что?
   - Мы вместе, понимаешь?! Вместе искали тебя. Ведь так, сын?
   Сергей кивнул. А Щукину вспомнился Моздок, госпиталь, встреча с пасынком, их диалог. И Игорь начал сдаваться.
   - Мне всё, до капельки, известно о произошедшем между тобой и тварем Костей, - обнимая его голову, выплёскивала немного упокоившаяся жена. – Я ждала тебя все годы, надеялась, вернёшься. А ты… Столько мотаться по проклятому Кавказу! Я обрадовалась, когда ты стал писать нам. И вдруг – ни строчки, ни полстрочки. Как же ты мог вот так бросить?!.. Я поняла, что-то страшное произошло с тобой. Стала звонить во все колокола, по всем инстанциям бегать. Запросы делать…
   Они ещё долго не отпускали друг друга, обнимаясь и целуясь. А когда их оставили наедине, Лариса твёрдо заявила: «Что было, то было. Теперь всё будет иначе». Муж не понимал, тем более не мог знать, на что под словом «было» намекает жена. Хотя кто-то внутри подталкивал: «Филатов!» И Щукин подумал: «Я виноват. Пообещал Косте уехать. Но если бы не пообещал, он бы утопил меня. Утопил? А может, он и не собирался топить меня, так же, как и застрелить?»
 Заломило плечо. Так бывает у всех, у кого полностью ампутирована рука, а человек, забыв об этом, неосознанно хочет что-то сделать ею. И Щукин с горечью подумал: «О, калека! Лучше бы Филатов тогда убил!.. А я – трус!..»
   - Трус я! – неожиданно вырвалось вслух.
   Сергей подошёл к Щукину, обнял обоих с матерью.   
   - Дядя Игорь, это не так. Вы настоящий мужчина.
   - Собирайся, милый мой, - подхватила жена в удобный момент. – Тебя ждут дома. Вика и… - Лариса замялась: назвать Кирилла  Игорю сыном или признаться? Нет, «или» пока нельзя, неуместно. И солгала, - …сын, которого ты не видел ещё.
   - Вот и я говорю, милая моя. Зачем ему, не видевшему и не знавшему меня, да и всем вам, беглец, к тому же – калека?
   - Не говори так, дядя. Ты нужен нам. Знаешь, как Вика тебя любит?! Гордится тобой. Письма твои бережно хранит, читает-перечитывает. Даже подружкам!
   - Ладно, дорогие мои, - почти совсем сдался Щукин. – Поеду… Сделал паузу. Вздохнул, но невесело. Договорил тихо:
- Проведаю Вику и Кирилла. Потом обратно в хоспис. Не могу и не желаю быть вам всем постоянной обузой.
   - Ну, хватит об обузе, Игорёчек, милый! Не оставлю тебя в хосписе. А сбежишь от нас, и под землёй найду!
   - А как Филатов? Он с Натальей живёт? – совершенно неожиданно спросил Щукин.
   - Да. У них двое детишек уже.
   - Тогда – поехали домой, - окончательно сдался Щукин.

                - 14 –

   Наступила золотая осень. Прямо будто сошла с прекрасной картины Левитана… Гостившая у родителей в выходные дни Ольга Попова с сестрой Любой, весело болтая о том о сём, шагали в центр села в магазин.
   - Племянница, зашла бы! – окликнул стоявший возле своего дома Петр Фролов. – Дело есть. Сколько лет родня… - сёстры переглянулись, засмеялись, зашли за изгородь, поздоровались. – Дела-то какие у вас?
   - Нормальные, - в один голос ответили Поповы.
   - Не спешите?
   - Нет, вроде бы, - ответила старшая сестра.
   - Тогда, проходите в дом, - отошёл чуть в сторону Фролов, пропуская девушек. – Отец, Генка, пишет?
   - Писал. Бросил.
   - И совесть не мучает его, бродягу, - вздохнул Пётр.
   Ольга замолчала, зато Люба прыснула, надула губы.
   - Какой там отец…
   - Верно, племянница, - вздохнул Пётр. – А что поделаешь, если у него в голове пусто, один только ветер гуляет… Присаживайтесь, сейчас чаем угощу. Он как раз кипит. За ним и поговорим.
   - О чём вы собираетесь говорить? – полюбопытствовала Люба.
   - О свадьбе.
   - Чё о ней говорить? – возразила Ольга.
   - Ну вот. Как же о таком торжественном случае не говорить? Да вы садитесь за стол. Я сейчас мигом приготовлю чаёк. А пока вот вам чашечки, сахарок, конфеточки, - тараторил он, ставя всё на стол. Шустро сходил за чайником. Сел. Покашляв в кулак, заговорил. - Теперь чего бестолку судить Генку. Да и без того жизнь уже наказала его. А я вот не могу себя простить и, видать, за всю жизнь не прощу…
   - За что же, дядя Петя? – удивилась Ольга, даже опустила  на стол чашку, поднесённую было к губам.
   - За надо! Я же с самого рождения твоего знал, что ты дочь Генкина. И росла у меня под боком, а я делал вид, будто ты чужая мне. Молчал, до самого приезда брата-идиота.
   - Так что поделаешь теперь? – вздохнула Ольга.
   - … Молчал я, чтобы не травмировать тебя, Оленька. И… - Он  резко поднялся, вышел в другую комнату. Вернулся с толстым конвертом. – Тебе послание. От отца. Опомнился, паразит. К свадьбе прислал деньги. Тут и письмо. Прочитаешь, сама всё поймёшь. На, – протянул конверт племяннице.
   - Не возьму от него ничего! – спрятала руки за спину Ольга.
   - Возьми, пожалуйста. Не то Генка подумает, я не исполнил его просьбу. Ещё хуже, что я прикарманил деньги.
   Молча наблюдавшая за разговаривавшими Люба вступилась:
   - Бери, сестричка. Я бы взяла без всяких выпендрёжек. – Сделав несколько быстрых глотков, поставила чашку на блюдце, продолжила поучительно. - Отца простить всё-таки можно и нужно. Грех не прощать. В жизни всякое случается. Не без этого.
   - Да? – то ли у сестры, то ли Фролова спросила Ольга. И сама осудила. - Но это же подло!
   - И всё-таки, сестра, взять деньги - это не грех. – вразумительно заключила Люба.
Пётр почти силой всунул конверт с деньгами в карман Ольги.
– И не артачься, племянница! Я обязан исполнит волю брата, хотя и непутёвого.
   - Дядь Петь, а где сейчас он? – заинтересовалась Люба.
   - А кто его знает, где черти носят. Чита, Бурятия… Последнее письмо было из Амурской области. Вот, - показал фотографию Ольге, - тоже тебе.
   Разглядывая черты отца на фотографии, она почти примири-тельно проговорила, обращаясь неизвестно к кому:
   - Почему не прислал мне домой? – помолчав, обозвала отца. - Козёл бездомный, постарел!
   - Постареешь от такой собачьей жизни, - заметил Пётр. – Ни семьи, ни кола, ни двора. Кругом лишь лес да дрова. – Романтик.
   Так и не попив как следует чая, девушки покинули дом Фролова. Пётр проводил их до калитки. Попрощался и долго смотрел вслед.

                - 15 –

   Филатов узнал о возвращении Щукина. И хотя злобная ненависть к нему прошла, презрение осталось. Щукин никуда не ходил, из Заречия не уезжал. Лишь в последние дни стал проводить время на реке с Кириллом и Олегом. Прослышал о возвращении беглеца и дед Гришаня. В девяностые годы, когда Щукин гулял, а потом и сошёлся с Ларисой, тем самым разбив семью Филатовых, старик сердился на Игоря. Но время, говорят, лечит. И вот дед решил навестить Щукина.
   - Мир дому сему, - заскрипел старик, с трудом переступая высокий порог, – здоровья и благополучия, какого каждый желает себе.
   Лариса, услыхав знакомый голос старика, давно не бывавшего у неё, выбежала навстречу.
   - Проходи, дедушка, - весело пригласила она.
   Приглашение и тон хозяйки пришлись по душе гостю. Он шустро засеменил к выдвинутому Щукиным стулу. На ходу продолжал говорить:
   - С возвращением, Игорь. Вот оно как повернулось всё.
   - Вот так, дедушка. Не зря говорят, чему быть, того не миновать, - поддержал старика Щукин. Когда тот сел, Игорь спросил: – Не куришь?
  - Коренной привычки уже не имею, но в случае нервозности иногда балуюсь табачком, - ответил сосед.
   - Курить вредно, - подметил Щукин, не столько из-за поучения, сколько от незнания, что дальше говорить.
   Воспользовавшись маленькой паузой, старик кивнул на протез:
   - Как же тебя угораздило, Игорёк?
   - Как всегда бывает на войне. Не я один там пострадал.
   Дед старался что-то разглядеть на Щукине, но не мог. А язык уже работал:
   - Война – штука жестокая, страшная и безразборчивая. Сам испытал на собственной шкуре. И в Финскую, и в Отечественную. С первых дней и до победы. Ан Господь миловал. Живым вернулся домой. И вот уже девяносто второй годок по земле родной топочу. Правда, силы уходят, чувствую. А хочется следующий День Победы  встретить и отметить, как полагается мужчине. Вряд ли удастся. Совсем дряхлый стал. Ноги вообще не слушаются… - И вдруг перешёл на другую тему. – Ну, а там, на Кавказе, что за война? Что им надо, Игорь?
   - Кому? – Щукин не понял вопрос. Подсел к старику.
   - Чеченцам энтим.
   - Там не только чеченцы. Большинство – наёмная шваль. Засылают из-за границы прощупать наш Кавказ. К сожалению, и русских засылают. За то им всем большие деньги платят.
   - В семье не без урода.
   - Ничего, мы научились обнаруживать и уничтожать эту шваль.
   - И чья ж там идеология водится? Главная чья?
   - Наша, дедушка, – без промедления ответил Щукин. – И цель у нас одна. Единение России. Надо слиться нам в единый крепкий кулак! Хотя есть ещё неверушки. Ждут ещё чего-то. А я думаю, что ждать? Упрепим путинскую вертикаль.
   Щукин объяснял толково, доходчиво, но гость что-то не понял.
   - Ну а тебя там… как могло? – спросил с жалостью.
   Щукин показал протез.
   - Вот какая там пока вертикаль.
   - Понятно, - тяжело поднимаясь со стула, протянул старик. – А ты, я утвердился, герой. Так что прости меня…
   - Тебя-то за что прощать? Не ты же посылал меня и других парней и мужиков воевать.
   - За мнение прежнее о тебе прости.  Плохое оно было.
   Только после этого до Щукина дошло, зачем приходил старик. Попросить прощения. Но не понял главного. Зачем? Пристально посмотрел на давнего, с философскими склонностями соседа. Вспомнилась ушедшая в историю сделка их с петухами. А сейчас перед ним сидел сутулый немощный старик, хотя ещё о чём-то думающий и жаждущий жить.
   -  Мнение. – Задумчиво повторил Щукин. –  Тогда оно именно таким и могло быть. – Ан время меняется, меняется и человек в хорошую или дурную сторону.
   - Так уж и не тянуло тебя всё прошедшее время в Заречие, к жене, к детям? – поинтересовался собеседник.
   - Ещё как! – искренне ответил Щукин.
   - Что же мешало?
   - Совесть перед Ларисой за побег. А уж о детях и говорить нечего. И не хотел в глазах Филатова выглядеть идиотом.
   Старик задумчиво помедлил с ответом, но всё же, глубоко вздохнув, высказал мнение и по этому поводу:
   - А что Филатов выгадал? Живёт с семьёй. Да. И что? – оглянулся, нет ли поблизости Ларисы, тихо сообщил Щукину. - Плохо с женой живёт. Скандалы у них.
   - Почему вдруг? – хмыкнул Щукин.
   - Эт не знаю. Чужая семья потёмки. Двое детишек у него с Наташкой. Девочка и мальчик. А Кирилла Лариска родила прям в день свадьбы Кости с Натальей…
   Разговор мужчин прервала вошедшая Лариса.
   - Вот сорванцы, непоседы! Мёдом что ли их кормят на этой речке?.. Лодки резиновой нет… - резко перевела разговор. – Варвара твоя дома, деда Гришаня?
   - Козлят поит.
   - То-то я слышу, будто детишки грудные плачут.
   - Ой, ить и мне пора до дому до хаты, - заспешил старик…

                -   -   -    

      Постепенно Щукин стал появляться не только на своих задворках, но и на улицах Заречия. Но по-прежнему – то ли из-за боязни, то ли из-за нежелания видеться – избегал встречи с Костей Филатовым. То же делал и Филатов. Но оба понимали, живя в одном селе, она неизбежна…
   В один из погожих дней дед Гришаня, хоть и большим трудом, но добрался до КФХ «Филатовский колос». Сел на скамейку возле сторожки. Рядом поставил костыль. Увидав старика, Филатов сам подошёл к неожиданному гостю.
   - Тяжело добирался? – спросил участливо, присаживаясь рядом.
   - Да уж… Всё лето был, что бычок на привязи… Гляжу, техники у тебя во дворе много стало. И чья ж она? В смысле, отечественная или же…
    Филатов не успел и рта открыть для ответа, а гость продолжил уверенно.
   -  …Заграничная, вижу. Какие колёсища, Боже мой! А ширина! Укатает… А вон та? Что за каракатица? - показал костылём на странную машину с остеклённой кабинкой.
   - Комбайн. Английский.
   - Английскай! Боже мой. А чем же он лучше нашего?
   - Работой. Производительностью в том числе.
   Старик прищурился. И без того морщинистое лицо покры-лось ещё боле глубокими складками. Густые седые брови мохнатой шапкой почти закрыли выцветшие глаза. Поцокал языком.
   - Вон как! Такая умная?
   - Да ещё какая умная!
   - Интересно, - протянул дед. Сделал паузу.
   Филатов прекрасно понимал, что старик пришёл не ради интереса к технике. Встал со скамейки, сделал вид, что ему некогда, и гостю пора уходить. Но старик не сдвинулся с места, продолжал допытываться.
   - И чем же англичане превзошли наш комбайн? Умный, говоришь, ихний?
   - Умный. Ох, и умный! Потому что напичкана эта, как ты назвал, каракатица, электроникой. Управлять этим комбайном легко, приятно, даже весело.
   - Во как! Ну-ну, расскажи-ка.
   И Филатов, забыв обо всём, в том числе и о попытке узнать главную цель нежданного визита старика-философа стал рассказывать о новой импортной технике.
   - Сел в кабину, к примеру, Ванька. Опустил жатку и – вперёд. Пусть за бортом, кабиной то есть, хоть под сорок жара, Ваньке пофигу. Он кондиционер врубил, и прохладно в кабине. Комфорт! Управляй машиной, радуйся. Только следи за приборами, и всё. Сиденье мягкое, удобное. Обзор сто процентный. Глаза не надо напрягать. Только, дедушка, сам понимаешь, глаз человеческий не миноискатель. И если вдруг металлический предмет какой-нибудь попадётся в земле, наш глаз не увидит. А машина же эта английская сразу – стоп! Потому что специальный прибор в кабине реагирует на металл, загорается лампочка сигнальная, скорость автоматически выключается, машина останавливается. И пока не уберёшь с дороги железяку, - не тронется.
   - Гляди-ка!
   - Не веришь? По глазам вижу, не веришь.
   - Почему же не верю. Верю, - вяло, явно с пропавшим интересом к этой теме, протянул старик.
   - А ты не хитри, дед. Я же чувствую, ты явился не ради техники.
   - Верно угадал.  Раскусил ты меня, Костя.
   - Так зачем пришёл?
   - Знаешь, человек обычно редко сначала думает, что делать, а лишь потом делает. Наворочает что-нибудь гадкое, а потом спохватится. Что я натворил?! Ан близок локоток, да не укусишь. Я вот тоже о многом подумал, только не исправить уже ошибки. Упущен шанс. А ведь можно было! Ты соображаешь, о ком и о чём я?
   Филатов напружинился, нахохлился. С воинственным видом снова подсел к старику:
   - А меня совесть не грызёт. Я никогда не испытываю этого чувства. Если даже она когда-нибудь и загрызёт меня, то, думаю, со временем пройдёт.
   - Ошибаешься, - возразил гость. – Такое не может пройти бесследно. Никогда. И тебе надо попросить прощения…
   Филатов напрягся.
   - … Помириться придётся. Жить-то вам суждено в одном селе,
ходить по одной земле. И делать вид, что ничего не было плохого – грешно, по-моему. Грех этот надо снять с души.
   До Филатова, наконец, стало доходить, о ком намекает старик. Стал возражать ему. Но он не принимал возражения и гнул своё:
   - …Из-за тебя, жестокости твоей, он стал таким. Ты понима-ешь?!
  От холодного, осуждающего взгляда старика Филатову стало не по себе. Он завертелся. Вырвалось:
   - Я Щукина не посылал на Кавказ!
   Эти слова огорчили старика. И не только разочаровали в Филатове, но и вызвали отвращение к нему. Он отодвинулся от бывшего соседа, окинул тупым взглядом прищуренных глаз, будто так хотел и мог увидеть, что произошло с этим человеком. Не увидел. Сокрушённо закачал седой головой.
   - Как ты круто изменился, Костя. Какая муха заразная тебя укусила? Какой зловредный червь проник в нутро твоё? Он будет грызть тебя, пока не оставит там ничего, кроме пустого места, если ты не будешь бороться.
   Филатову надоели нравоучения старика, и всё же спокойно и терпеливо дослушал его. Дед Гришаня ещё продолжал что-то лопотать, а Филатов завёл машину, подъехал к скамейке, открыл дверцу и ровным голосом сказал:
   - Садись, отвезу.
   - Куда? На кладбище? Быстрей от старика избавиться.
   - Думай, что хочешь, - бросил спокойно Филатов. Вышел из машины, помог деду залезть в кабину, положил костыль ему на колени.
   Высадил пассажира у калитки его дома. Помог выбраться из кабины. Старик схватил костыль, замахнулся на Филатова.
   - Эх, был бы я чуток моложе да посильнее, дал бы тебе, Костя, по морде…
   - За то, что подвёз тебя до дома? – ухмыльнулся Филатов и театрально раскланялся: – Ну,  спасибочки.
   - … за слова, которы ты так легко выпустил напоследок на КФХ твоём: «Думай, что хочешь».
В сердцах захлопнул калитку и пошлёпал в дом…

                - 16 –

   Шёл день за днём. Солнечные лучи становились всё более косыми, грели всё меньше, теряя тепло. Птицы подавались на юг, ночь всё больше забирала время у дня. Осень есть осень.
   В один из её дней прошла долгожданная свадьба Сергея Филатова и Ольги Поповой. Родилась новая семья. Марья Ивановна, Наталья с детишками тоже участвовали в торжестве. Но Костя не явился ни на церемонию, ни на саму свадьбу. Для Сергея такой поступок отца был страшным ударом. И он больше не искал близости с родителем. Это всё больше отдаляло сына от отца, отца от сына. Причину не понимал никто. А она была лишь в одном из них. В голове отца. Она дурела теперь не по дням, а по часам. Осенью и зимой Костя ударялся в охоту, беря с собою только борзых. Но его не интересовало, есть ли дичь или зверь, ему нужно было бродить без дела, сбивая ноги… 
   Последнее время Костю обуяло беспробудное пьянство. Пил часто и много. Это заводило его всё больше и бесповоротно в тупик. А тут ещё нечаянная встреча со странной цыганкой! Точнее – её предсказание. Оно не давало покоя Филатову ни днём, ни ночью. Успокаивал он себя опять-таки очередным стаканом. А произошла роковая встреча на перроне Кирьяновского железнодорожного вокзала.
   Осенним днём Филатов прохаживался по перрону. Из-за угла вокзала, что-то оживлённо толкуя на своём языке, вывернулись три молоденьких цыганки. Они было прошли мимо Кости, но вдруг одна из них повернулась и окликнула. Он обернулся, а цыганка была уже рядом. Он хотел спросить, что ей надо, но язык онемел. А её цвета угля глаза пронизывали до дна.
   - С тобой неладное творится. Твой холод всё вокруг убивает. Скоро семью, друзей потеяешь. Скоро сделаешь кое-что, и человек дорогой погибнет. – Она взяла его ладонь и продолжила. – Ай-ай-ай! Любишь сразу двух женщин и никак не можешь определиться.
   Филатов по-прежнему не мог промолвить ни слова и лишь таращил на гадалку глаза. Он было раскрыл рот спросить, она опередила:
   - Не так страшно то, что было, страшней то, что будет, если не изменишься.
Цыганка ушла. Он бросился догонять, крича: «Что ждёт ме-ня?» Она выставила вперёд ладонь. Это его остановило. Филатов снова прокричал: «Что ждёт?»
Ответа не было.
Он растерянно смотрел ей вслед, пока она не догнала своих. Нахлобученные одна на другую цветастые цыганские юбки ещё долго мельтешили перед глазами, пока не скрылись.
- Чушь! Ох, какая чушь! – заорал он на весь перрон, не осознавая, кому и зачем. – Брешешь, цыганская плутовка!
Шедшие мимо недоумённо смотрели на него…
   Бесило Филатова и появление Щукина, навсегда осевшего в Заречии. Костя уже не пытался ни звонить Ларисе, ни искать с ней встреч. Жена всё больше угнетала, раздражала его. Филатов, и без того грубый, делался невыносимым.
   Наталья всё чаще старалась быть в одиночестве и менялась на глазах. Чувство того, что она теряет самое главное – лю-бовь к Косте, усиливалось день ото дня. Теперь она была уверена, что все годы муж обманывал, изменял.
   Марья Ивановна видела происходившее с сыном и в семье, но ничего не могла изменить, кроме как на время успокоить расстроенную сноху. До сердца сына же слова матери давно не доходили...
Как-то Наталья решилась поговорить с мужем.
   - Костя, - начала осторожно, - я знаю, что гложет, мучает тебя.
   - И что же, угадальщица?
   - Совесть.
   - Ха, угадала, - прежним тоном съязвил муж. – Причём совесть?
   - Притом. Ты бессовестно лгал и лжёшь мне. Живёшь со мной, а сам всё время проводил с ней!      
   Муж вскинул на жену испуганные глаза. Он шарахнулся к холодильнику, взял бутылку водки, налил доверху стакан и уже начал подносить к губам… Жена перехватила его:
   - Этим совесть не вернёшь и душу не зальёшь! Возьмись за ум. Для начала хотя бы побрейся.
   Филатов поставил стакан. Взял жену за плечи посадил на табуретку: 
   - Прости меня. Но я не могу больше слушать твои упрёки. У тебя нет фактов! Понимаешь? Нету! Причем тут Лариска! У меня на душе другой камень. Червячок прожорливый в ней. Он пожирает её днём и ночью.
   - Что за червь, Костенька?! – вскочила испуганно жена.
   - Сядь!.. Тебе не понять...
   - Ну, почему же? И мне известно одно – ты лжёшь мне. Я не верю ни единому твоему слову, касающемуся Лариски… Да оставь ты в покое этот проклятый, губящий тебя стакан! – она вылила водку  в раковину. Горячо заговорила дальше:
– Я знаю всё, и ты теперь меня не переубедишь. Вот оно, - положила руку на сердце, - никогда не обманет! Зачем же ты женился на мне?
   Филатов тупо смотрел в пол, ничего не говоря. Жена не могла ни понять, ни догадаться, о чём он думает. Да и не пыталась. Она в сердцах выплёскивала из исстрадавшейся души всё накипевшее.
   - Если уж так сильно и необоримо Лариска притягивает тебя, значит, ты не мстил ей, а играл, как кот с мышкой. А я, как кротиха, ничего не видела. Доверчивая до наивности, не понимала, что была лишь твоей приманкой в вашей позорной игре. Верила тебе, в твою любовь. Детей нарожала… И слава Богу, они ни капельки не похожи на тебя ни в чём. Да скажи, наконец, чего ты хочешь?! Не отмалчивайся!
   Муж явно собирался сказать что-то серьёзное, но не мог собраться с мыслями.
   - Думаешь, как ответить? Снова солгать? Не надо. И так ясно. Ты не любишь меня и никогда, видать, не любил. Это я дура была. Втрескалась по уши в деревенского, к тому же грубого, безжалостного, самолюбивого мужика.… Ох-ох-ох! И не возражай мне!
   - Оставь всё это, Натаха, - мягко заговорил Костя. – Я любил тебя. Любил все эти годы. И буду любить, пока не… - Вдруг резко рванулся, схватил новую бутылку водки, налил полный стакан и почти залпом хлобыстнул весь, будто выпил с жары ключевой воды. Пряча глаза от жены, выметнулся с кухни.
   Оставшись одна в звенящей тишине, Наталья продолжила раз-
мышлять. Вслух проронила грустно: «Вот и поговорили. Он снова вышел сухим из воды. Говорит, что любит. Ложь. Боится остаться один, потерять меня и детей. И всего лишь… Ладно, дам ему ещё один шанс…
   Так рассуждая, Наталья направилась в комнату, где в кресле сидел муж. Он выглядел совершенно трезвым, хотя выпил немало, и спокойно читал свежий номер «районки». Вдруг Костю, словно взрывом, подбросило в кресле. Но он тут же снова сел и впился в газету. На одной из страниц чётко выделялась фотография, обведённая чёрной рамкой. Рядом – текст некролога:

   22 ноября 2009 года после тяжёлой продолжительной болезни на 75-ом году ушёл из жизни

                ФУРСОВ  МИХАИЛ  НИКИФОРОВИЧ

   Михаил Никифорович родился 21 декабря 1934 года. Детство прошло в военное и после военное лихолетье. Он хлебнул и голода, и холода, пережил смерть близких.
   Тяга к земле, на которой Михаил Никифорович рос и трудился с малых лет, повлияла на выбор им профессии. Он хотел знать как можно больше о земле. Окончил Мичуринский плодоовощной институт, стал агрономом. Трудился в родном ему совхозе. Прошёл путь от рядового агронома до директора. С 1964 года – член КПСС. Избирался председателем райисполкома, Вторым секретарём райкома КПСС. В 1988 году стал Первым секретарём Кирьяновского райкома партии. На этом посту проработал вплоть до лик-видации в 1991 году КПСС.
   Светлая память о Михаиле Никифоровиче Фурсове навечно сохранится в наших сердцах.   

   Ниже стояли подписи руководителей Кирьяновского района и других известных и уважаемых лиц. Филатов не стал читать их фамилии и многочисленные соболезнования. Подумал лишь: как быстро меняется жизнь, как навеки уходит прошлое. Отложил газету, перевёл взгляд на вошедшую жену. Она смотрела на него. Взгляд тяжёлый, презирающий и осуж-дающий. Молча прошла мимо…
   Семейные неурядицы, учащающиеся день ото дня, тревога за судьбу детей и внучат, постоянно щемили и без того больное сердце Марьи Ивановны. Теперь она, как и сноха, убедилась в измене сына жене. Решила поговорить с Ларисой сама. Искала встречу на улице. Она вскоре состоялась. Увидев свою первую сноху, старушка окликнула её:
   - Лариса, погоди! Поговорить надо.
   Она остановилась, хотя и была недовольна встречей.
   - Сколько времени мы, как бы и не родные были… - начала бойко Марья Ивановна.
   - Зачем вы хитрите? - перебила Лариса.
   - Да чего же нам хитрить? Вроде бы и нечего, - было растерялась от такого напора старушка. Но быстро собралась, пошла напрямую. – В лоб тебе скажу, Лариска. Гляди не порушь Костину семью.  Раз уже натворила и довольно.
   - Вы о чём, Марья Ивановна? - сделала недоумённое лицо притворщица.
   - Прямо влепить? – зашипела Марья Ивановна, злясь.
   - Конечно. Мне нечего скрывать, тем более бояться.
   - Ты зачем с Костей…
   - Вы что, с ума сдвинулись? – нагло ухмыльнулась Лариса.
   - … Ты чай тоже баба, - продолжала настойчиво Марья Иванов-на, не обращая внимания на грубую, бессовестную игру Ларисы. – У тебя тоже дети. И не ври мне и Наташке. Она нутром чует мужнину измену.
   - Ха, - снова ухмыльнулась Лариса. – А если нюх подвёл и след вывел не туда, куда надо?
   - Не юли и не глупи, Лариска. Я ведь тебя насквозь вижу…
   - Ладно, хватит вам! А я вот что скажу. У меня муж есть. Хоть и безрукий. Что от меня хотите?
   - Хочу правду услышать.
   - Где ж я её возьму? – И засмеялась. - Может быть, и ходит он к какой-нибудь. Мне-то откуда знать?
   - Значит…
   - Значит! Успокой того, о ком печёшься. И лучше о сыне…
   - Я без сопливых знаю о ком заботиться! – резко осадила Марья Ивановна.
   - Вот и хорошо. Заботься. А меня оставьте в покое! – огрызнулась Лариса и быстро зашагала прочь.
   Придя домой, тайно пересказала снохе весь свой с Ларисой разговор.
   - Спасибо, - поблагодарила Наталья, выслушав свекровь.
   - Это за что же мне? – удивилась Марья Ивановна.
   - За то, что немного сердце моё успокоили. – Наталья вдруг заплакала. Ей стало стыдно перед доброй, любящей её свекровью, всё делавшую для спасения семьи. Стыдно, потому что до сих пор скрывала большую горькую тайну. Уткнувшись в подол Марьи Ивановны, она выстонала сквозь слёзы:
   - Прости, мама, меня!.. Я так виновата перед тобой!.. Столько лет скрывала…
   - От меня? Скрывала? – удивилась свекровь и, шутя, тихо постучала сноху по спине. – Ах, ты негодница! Ну-ка выкладывай!
   - Сейчас. Только не выдайте меня Косте. Иначе наша семья мгновенно рухнет.
   - Могла и не предупреждать, дочка. Разве я посмею выдать?
   - Кирилл – ваш внук родной, сын Костин, а не Игоря Щукина.
   - Как так?! Не может быть такого! – Она ухватилась за сердце,
тяжело и часто задышала.
   Наталья усадила свекровь поудобнее на диване. Терпеливо подождала, пока она отдышится и немного успокоится и подробно рассказала всё, что знала.
   - Значит, Кирюша ещё один мой внучок. Дал Господь! А я вот так бы и ушла к нему навсегда, не узнав о Кирюше. – Сердито обрушилась на сноху. – Ты до замужества узнала о происхождении Кирюши?!
   - Прости, мама. До свадьбы ещё узнала.
   - Ай-ай-ай! Не хорошо поступила ты… - Не докончив нотации,  умолкла. Вспомнила опять эпизод появления заплаканной Ларисы в Смородинке. «Вон в чём было дело тогда», - поняла только сейчас. Попросила Наталью накапать валерьянки. Выпила молчком и легла, сложив руки на груди. Тихо, но твёрдо заверила сноху:
- Я не проговорюсь Косте. Хоть ты, дочка, неправильно поступила, скрывала от меня про Кирюшу, я тебя прощаю. Ты же не во зло мне делала это.
   - Конечно. Не хотела расстраивать.
   - Ну-ну, - поверила снохе Марья Ивановна. – Иди к детям. А я полежу немного. Отдохну. Устала что-то сильно…

                - 17 –

   После Михайлова дня при втором зазимке землю усыпало ледяными колючими крупинками. После предыдущего влажного дня за прохладную с лёгким морозцем ночь деревья и кусты приукрасились серебристым инеем…
   Щукин вышел на центральную улицу Заречия. На ней, неожиданно для него, появился Костя Филатов. Он шёл прямо на Игоря. Не разминуться. Да и зачем? Эта встреча рано или поздно должна была состояться. Оба соперника не желали ни видеть друг друга, ни знать ничего друг о друге, ни сделать хотя бы один шаг навстречу друг другу. И вот они уже метрах в двух друг от друга. Остановились, молча обмениваясь взглядами. Филатов внутренне ужаснулся. Перед ним совершенно другой человек. Этот – тощий, безрукий жалкий калека. «Нет, это уже не полноценный человек, – летело в голове Филатова, - а какая-то мумия, убогость!» Но его лицо спокойно. На нём ни капли намёка на вражду, злобу. Филатов же по-прежнему далеко не миролюбив. Быстро погасил жалость, защемившую сердце при виде калеки.
   Первым начал Щукин.   
   - Ну, здравствуй, Филатов. Сколько лет, сколько зим… Но вот довелось встретиться всё-таки.
   - Привет. Я не хотел… даже не думал, не допускал…
   И замолчал. Молчал и Щукин. Они не находили нужных слов.
   - Да, говорят, гора с горой не сходится… - выдохнул Щукин.
   - Правду говорят, - согласился Филатов. У него вдруг стало тяжко на душе от того, что не видит ни в глазах, ни на спокойном лице соперника ненависти. Глубоко вздохнул, заговорил глухо. – Расскажи, как жил все эти годы. Сильно проклинал меня?
   - А я тебя не виню, Костя.
   - Что? – Филатов встряхнулся. – Как так? Я же, по сути дела, сделал тебя вот таким, - кивнул на протез Щукина.
   - Калекой, ты хотел сказать… Ты тут не причём.
   - Как не причём? А тогда, на речке?..
   - С одной стороны оно так. Не провались я под лёд, не пообещай тебе убраться из Заречья, всё было бы иначе, а не как вышло на деле. Не забросила бы меня судьба на чёртов Северный Кавказ… Но, с другой стороны, не случись того, я, наверняка, никогда бы не понял, не ощутил бы смысла жизни. Жил бы, как все обыватели, коптил бы небо. Ты вряд ли поймёшь меня. Ты не был там. А мне много раз смерть в глаза заглядывала. И как только она отступала, я понимал, осознавал сердцем: неправильно, слишком шкурно, жил. От этого понимания начинал дышать полной грудью, старался жить по-другому. Правильно жить.
   - Витиевато изложил. Трудно понять, - покачал головой Филатов. – Разве на речке тогда иначе было?
   - Да. Вот именно.
   - Почему, разжуй.
   - Там тогда я боялся, вдруг и правда утопишь. И я шкуру спасал. А на войне – честь свою и части. Ох, как дорога она, Костя! И это надо помнить всегда. Вот так-то. И ты помни.
   - Поучается, что ты герой…
   - Да или нет, не знаю. А ты понимай, как твоя голова сварит. До свидания.
   Щукин не стал подавать Филатову протезную руку, чтобы не сконфузить его. Быстро ушёл. Костя долго смотрел вслед, не двигаясь с места, думал: «Выходит, я сволочь. И изменить что-либо не смогу. Да и зачем? Сволочью родился, сволочью и подохну. Горбатого могила исправит. А с могильной ямы всегда холодом и жутью разит, как и от меня. Значит, правильно цыганка мне предсказала. А Наташка, как ни смотрит на меня, одну черноту видит во мне».
 Больше не хватило сил перемалывать наплывшее. Филатов закричал на всю улицу:
- К чёрту всё!
 
                - 18 –

   Минуло два дня после встречи Филатова со Щукиным. Проходя случайно возле церкви, посмотрев на сияющие купола и кресты, Костя вдруг круто поверунлся и пошел в храм. Тихо, с трепещущим от волнения сердцем приоткрыл тяжёлую дверь. «Сегодня нет никакого церковного праздника, а батюшка здесь. Почему? А мне-то что? Здесь батюшка, вот и хорошо», – подумал он и вошёл. Тишина. От настывших стен отдаёт холодом. Со всех сторон с икон на Костю смотрят святые. Горит несколько свечей. В том числе и на аналое. Возле раскрытой на нём книги стоит священник высокого роста, в чёрной рясе до пят. Повернулся на звук шагов. Узнал в нём человека, которого когда-то венчал и который с тех пор не посещал церковь.
   - Здравствуйте, батюшка, - поприветствовал Костя.
   - Здравствуй.
   - Константин, - подсказал своё имя Филатов.
   - Давно не посещал ты храм, Константин. И что же привело теперь?
   - Привела душа моя больная. Тело вот здоровое, а она…
   - Значит, душа болит? И как же, почему болит? Что случилось?
   - Случилось. Много лет назад. Ношу в себе этот тяжкий груз, а ничего не могу поделать. Продолжаю грешить. Вот только сейчас решил открыться. Исповедоваться, батюшка. Очистить от скверны, снять тяжкий груз с виновной души.
   - Исповедаться? Тогда пройдём в другое место, сын мой. Там и расскажешь перед Господом обо всём, что гнетёт.
      Когда пришло время исповеди, Филатов напряг мысли, соображая, с чего именно начать:
   - Попал я в тюрьму за преступление, совершённое мною пьяным, - выдавил, наконец, нужное. – Пока отбывал наказание, жена вышла замуж за другого. С этого всё и по-шло-поехало…
   Филатов рассказал всё честно, без утайки. Наступила длительная пауза. В глазах его – беспомощность и страх. Страх за будущее, предсказанное цыганкой. Закончив исповедоваться, с надеждой посмотрел на священника, промолвил тихо:
  - Вот всё выложил, батюшка! Помогите выкарабкаться из моего положения! Направьте меня на путь истинный! Подскажите, на что опереться. Я не нахожу опоры и мучаюсь. Люблю сразу двух женщин. Хоть и понимаю, это большой грех и неправильно, но не хотят сердце и душа покончить с этим. Узел, который я так долго вязал, такой запутанный, такой крепкий, что не в моих силах его развязать. Вот излил вам душу. Думал, она успокоится после этого. Но нет! В ней что-то настойчиво продолжает бурлить и кипеть...   
   Рассказ немного взволновал батюшку. Было видно, что он собирается с мыслями, понимает, как много сейчас зависит от его слов.
   - Хорошо уже то, Константин, что нашёл в себе силы прий-ти в церковь и открыть душу. Господь помогает нам, заблудшим грешникам… Целуй Крест и Святое Писание, и будет легче встать на правильный путь.
   - Легче? Это правда?
   Священник кивнул. Филатов прикрыл глаза, дрожащими губами коснулся креста и книги.
   - А что дальше делать?
   - О, этот вечный вопрос. – На мгновение задумался. Потом продолжил нараспев. – Он был, есть и будет в нашей земной жизни. И ответит на него может только Бог единый. Усердно молись, сын мой, и проси прощения за уже содеянное. И молись с верой в нашего Господа Иисуса Христа, чтобы Он услышал тебя и помог выйти на праведный путь. На тебе большой грех, Константин. Ты отравил жизнь не только себе, а и многим другим.
   Эти слова не понравились Филатову. Батюшка понял это по резко изменившемуся лицу.
   - Понимаю, это слово тебе не по нраву. Так ведь?
   - Конечно. Но это полбеды. Беда в другом. Мне не понятен смысл моей жизни. Вот Щукин понял.
   - И прекрасно. И ты должен понять Щукина, как христианин христианина. Грех жить сразу с двумя женщинами. И дай Господи тебе понять это и исправиться.
   - Да, если так…
   - Давай я поговорю с Ларисой, - предложил священник, понимая безысходность прихожанина.
   - Ни в коем случае! – вспыхнул, возразив, Филатов.
   - Ну, тогда… Молись усердно. А главное – забудь о незаконной жене. И да поможет тебе Бог. Аминь…
   Филатов покинул храм, хотя ещё и не со спокойною душой, но с настроением бороться с самим собой. «Надо прекратить встречи с Ларисой, и всё наладится», - убедил он себя.

                - 19 –

   Кристине, как и Кириллу, исполнилось четырнадцать лет. Учились в одном классе. Они всё чаще стали засматриваться друг на друга и, находя обоюдный интерес, сближаться. Кирилл чувствовал влечение к нему этой девочки и стал больше уделять ей внимания. И из дружеских, пока ещё детских, любовных побуждений начинало зарождаться более искреннее чувство, присущее взрослым людям. Кирилл старался сопровождать девочку везде. Их близость стала видна всем. По Заречию пошли слухи. Дошло, конечно, и до родителей.
   - Что за вольности и непонятливость, Кристина?! – ругал Костя. – Я же наказывал, ни в коем случае не встречаться с Кириллом! Или мы с матерью уже ничего не значим для тебя?! А?
   - Что за шум, а драки нет? – полушутя спросила Наталья.
   - Вот, мать, полюбуйся настырницей нашей. Опять с Кириллом.
   - А чего плохого он вам сделал? – огрызнулась дочь. – И как мне с ним не разговаривать и не встречаться? Мы же учимся в одном классе! Мне что, глаза завязать, а язык засунуть…
   - Прекрати, сопля! – рыкнул отец. – Что хочешь делай, только не контачь с этим мальчишкой…
   И впредь Кристина, когда заходила речь о Кирилле, чувствовала недоброжелательность к нему отца и матери. Она не знала причины. Лишь однажды в ссору вмешалась Марья Ивановна. Досталось обеим сторонам.
   - Кристина, слушайся отца. – И резко противоположное. - Кос- тя! Ты что ребёнка травишь за Кирюшу? Чем он плохой?
   Костя, ошарашенный, отмолчался. Кристина взглянула на мать, ожидая её реакции. Мать тоже, словно воды в рот набрала, а глаза налились неподъёмной тяжестью и опустились долу. На этом очередная ссора закончилась. Тайна осталась тайной. Для Кристины…
После исповеди Костя становился мягче, отношение его с женой налаживались, и климат в семье изменялся. Спокойнее стало и на душе у Марьи Ивановны. 

                -   -   -

   Наступил 2010 год. Январь выдался не под стать своим предыдущим собратьям – мягким, малоснежным. Этот с первых дней своих показал истинный зимний характер. Морозы трещали такие, что не хотелось и выходить из дома. Дав в середине месяца три-четыре погожих дня, к Крещению вновь пыхнул лютыми холодами.
   Дед Гришаня почти не покидал дома, а после новогодних праздников почувствовал упадок сил. С десяток дней ещё хорохорился, крепился, но затем слёг.
   - Всё, дочка. Амба мне, - с грустью сообщил Варваре. – Видать, на днях заберёт меня Господь к Федорушке. Зовёт она меня каждую ночь, а я вот всё ещё брыкаюсь. Но до весны не дотяну. Там где-то мать смертное в узелке приготовила. Найди, приготовь.
   - Ну, ветеран двух войн. Что сдаёшься сразу? Мы ещё поборемся за твою жизнь. Позвать врача?
   - Накой он мне, дочка? – с трудом переводя дыхание, выдавил старик. – Любой врач – никто супротив воли Божией… Спать хочу, - прошептал тихо и закрыл глаза. Вздохи и выдохи его становились всё тяжелее.
   - Худо дело, сынок, - сквозь наворачивающиеся слёзы проговорил Варвара. – Посмотри за дедушкой, я сбегаю за фельдшером. – Из коридора раздался её голос:
-  Проходи, проходи, Кирюша…
   Варвара, не застёгивая пальто, стрелой летела по заснеженной улице, не ощущая ни напора встречного ветра, ни мороза. Односельчане сочувственно смотрели ей вслед. Они знали, в любом доме, в любой семье случается неотвратимое. Каждого человека забирает с этого света, и навсегда, безвозвратно, невидимая сила. Смерть. Заречинцы давно знали, что она вот-вот заявится в дом Гусевых за стариком Гришаней. Ждали известия об этом каждый день.
   Какая-то старушка, истово перекрестилась, проговорила:
   - Господи, вот наша жизня. Живём, хлеб жуём, о чём-то хлопочем, думаем. Думы-то за горами, а смертушка за плечами.
   - Это так, Инокентьевна, - поддержала соседка старушку. – Только жалко Варвару.  Муж погиб и отца скоро не станет. Останется баба одна с сыном. И это в наше нелёгкое время.
   - Что поделаешь, Петровна. От судьбы не увернёшься, не убежишь.
      Дед Гришаня встретил свою смерть не во сне. Пытался бороться с ней всеми остатками сил. Очнувшись от холодной дремоты, широко раскрыл глаза. Они ничего не видели. Даже яркого света. Лишь расплывчатые блёклые очертания каких-то предметов и силуэтов непонятного мира. Ничего не слышал, кроме далёких-далёких неразборчивых звуков. Старик пытался что-то произнести: то ли позвать кого-то, то ли попрощаться, но язык одеревенел, и из уст раздался хрип. Он и привлёк внимание Олега и Кирилла. Они подбежали к нему. Его глаза широко раскрылись. Старик попытался больше набрать воздуха в лёгкие, сделал глубокий вдох. Не получилось. Дыхание застыло. Так, с широко открытыми глазами, старик и остался лежать. Он словно запечатлел ими последний миг жизни. Ребята засуетились. Что делать? От растерянности и бессилия, от понимания того, что дедушки Гришани, их родного и друга, больше нет, они едва сдерживали слёзы.
   - Всё, Кирюша, нет у нас деда, - простонал Олег.
   - Но он же смотрит. Прямо на нас! – Кирилл испугался, метнулся от мёртвого.
   - Да не дрейф, друган, - успокоил Олег. – Так бывает. Умирает человек с открытыми глазами. Их надо закрыть. Вот так. – Он, как взрослый, положил ладонь на лоб умершего и, слегка придавливая веки, провёл ею к носу. Глаза закрылись. Олег вздохнул:
- Ну, вот и всё, Кирюша… Прощай, дедушка.
   Оба заплакали навзрыд…
   Варвара с фельдшером спешили. Ветер теперь дул им в спины, помогая. Но ни ветер, ни бежавшие спасать деда Гришаню не знали, что уже незачем торопиться. Им навстречу выскочили заплаканные Олег и Кирилл. Оба взрослых поняли, что опоздали. 
   …Гроб с телом покойника стоял на табуретках в Красном углу под иконами. Рядом на столике – в стаканчиках с пшеном, иногда тихо потрескивая, горели свечи. Их золотистые язычки покачивались из стороны в сторону, как люди качают головой, сожалея о совершившемся. У столика стоял батюшка Заречинской церкви, молился об упокоянии усопшего. В комнате и в коридорчике, со свечами в руках - родственники, односельчане и люди из ближних сёл, пришедшие помолиться и проводить в последний путь уважаемого ими за доброту, отзывчивость и весёлость  деду Гришаню. Да, Гришаню. Он не любил, даже иногда злился, если его называли иначе. Почему, знал только он сам.
   Во второй половине дня гроб вынесли, траурная процессия по просьбе заранее обговоренной дедом Гришаней направилась в церковь для отпевания.
   Смородинское кладбище, укутанное белым саваном, ещё печа-льнее, чем в другие времена года. И вот на этом погосте в солне-чный морозный день прибавился ещё один невысокий холмик из смеси земли и снега, с деревянным отшлифованным крестом, обложенный свежими венками и ярко-зелёными еловыми лапами…
   Ушёл из жизни последний в селе ветеран двух минувших войн. Печалило сельчан и другое. Не стало в Заречии неугомонного заводилы всех юморных рассказов, баек и побасенок. Не стало, как казалось многим, вечного человека. Осталась только табличка на мёртвомолчащей могилке: 

                ------------------------------------------------               
                ГУСЕВ  ГРИГОРИЙ  ИВАНОВИЧ
                1918-2010
                ------------------------------------------------
    
   Очень горько, когда лишаешься хорошего человека. Да, горько и больно. Но изменить уже ничего нельзя. Такова правда жизни. Все проводившие деда Гришаню в последний путь, конечно же, понимали это. Со скорбью в сердцах медленно покидали кладбище. Или, как говорят в простонародье - погост. Кладбище или погост... Какая в принципе разница? Страшное и безмолвное место, где покоится так много людей, и тишина хранит память их судеб… 
               
               
                Июль 2007 - апрель 2011