Путешествие к волшебному плёсу

      Я убит подо Ржевом

       Да…  Образно говоря, я убит был там. Когда впервые узнал о цене – если таковая имеет место быть –  беспримерного четырнадцатимесячного противостояния советских солдат адовой фашисткой  силе, случившегося семьдесят восемь лет назад, здесь, на дальних подступах к Москве.
       А начиналось всё спонтанно и неожиданно. Младшая дочка подала идею. Младший зять взял большую машину у старшей дочери и все мы дружной компанией – три поколения семьи  (представители одного, делового путешествовать не смогли по уважительным причинам) - поехали на выходные за четыреста километров от столицы, к озеру Селигер. Или к плёсу, как местные называют озера.
      Немыслимое произошло!
 
      Во-первых, свершилась фантастическая мечта: погулять в окрестностях сказочного озера и по дороге туда увидеть своими глазами только что открытый мемориал нашим воинам павшим подо Ржевом.  Во-вторых, то, на что  у нас с  женой ушёл бы целый вагон времени,  решилось в несколько часов. Часов!
     Вот так просто – показали пандемии кукиш – и вон из многолюдной и многоопасной ковидной столицы.  В середине октября в провинции для таких как мы туристов рай: никого, ни души! Да и грех, при такой необыкновенной тёплой осени 2020-го не надышаться, не насладиться разноцветьем трав и дерев Валдайской возвышенности.
     Первая знаковая остановка на пути на запад  был городок Ржев. Так и оставшийся бы маленькой,  почти невидимой  точкой на огромной карте провинциальной России если бы не  потрясающее душу героическое сопротивление  наших войск немецко-фашистским захватчикам. Добавлю, не первого сопротивления захватчикам, - чуть не продолжил: и не последнего. Типун мне на язык!

     Не только водная, исторически благословенная торговая нить  «из варяг в греки» соединяла нас с их, западным миром. Но и польско-литовское, шведское, французское -  «двунадесяти языков» и, наконец, фашистское  нашествия, тоже. Они нам предложили такой способ знакомства с европейскими ценностями. Мы предпочли свой …
     Что я знал о боях на «Ржевско-Вяземском плацдарме», которое стало самым кровопролитным сражением не только во второй мировой войне, но и в истории человечества. Как и большинство соотечественников –  страницу текста из школьного учебника. И в фолиантах потяжелее мало чего было добавлено. Удивительная скромность именитых наших историков, столь же политически ангажированных, сколько именитых вплоть до конца XX века была обусловлена просто: чудовищными потерями, о которых запрещено было упоминать! Стыдно, для такой страны…
      У этой бойни, даже  официального названия не было. Ни битва. Ни сражение. Так, ряд отдельных операций в  районе Ржевской дуги.
     И ещё.
 
     Слишком громкие имена наших военачальников «засветились» здесь. Не нужна была им такая правда, «подмачивающая» биографию. И власти, тем более не нужна!
     А вот потомкам нужна. Настоящая правда не умаляет подвиг солдата – главного участника этих событий, а только умножает его
     Что я, сын ветерана войны, мог рассказать внукам -  десятилетней Лизаветке и трёхлетнему Мишаньке об этих событиях. О том, какая беда пришла на нашу землю? Сколько она погубила людей? Что для них смерть более двух миллионов человек, когда весь их  мир, это  средоточие всего лишь нескольких близких и родных людей.
 
     Как объяснить старшей внучке о соотношении потерь 6:1 не в нашу пользу в начале битвы. И 4:1 в середине и конце, и те – звучащие, как победная реляция. Хотя аксиоматично – большие потери несёт наступающая сторона, а не обороняющаяся. Почему такие ужасающие потери? Так учились побеждать?
     Немцы оставили в ржевской земле чуть более одного миллиона человек и тоже отчаянно врали о своих небольших потерях. «Некоторые данные о потерях вермахта на Ржевском выступе удается обнаружить в советских изданиях, - пишет коллектив авторов в исследовательской работе «Ржевская битва 1941-1943 г.г.». Так, есть сведения, что в Ржевско-Вяземской операции 1942 года группа армий "Центр" только за три месяца потеряла 330 тысяч человек. При описании Ржевско-Сычевской операции (лето 1942 года) говорится, что потери германской армии в ней составили 50-80 процентов личного состава».

      Солдата мы увидели издалека, за несколько километров. Скорбно склонив голову, с автоматом в руке, он, как будто  плыл над землёй нам навстречу – десяткам, сотням автомобилей  трассы М-9 Москва – Рига.
     Памятник потрясал.
     Вся огромная фигура Воина, как будто взлетала на крыльях журавлей - душах погибших и рвалась туда, - в небо, вверх, но страшные вериги горя и былого беспамятства, как тяжкий груз  монумента не давали это сделать, не отпускали, оставляя эту Память  земле.
     Людям.

     Десятки тысяч фамилий павших, вырезанных в металле охряного цвета, окружали  монумент. Они, эти фамилии и имена павших, как будто ржавчиной проели железо мемориала. И верую – души беспамятных.
      Беспамятных!
      Сколько ж лет должно пройти, чтобы были увековечены хотя бы имена и главные события этой войны? И, чтобы воздаяние   было  справедливым. Пока государство отделяло «зёрна от плевел»,  жители окрестных деревень, бесконечных местечек помнили, и знали – свидетельства чему бесчисленные  места ухоженных, оберегаемых людьми братских захоронений и памятников  павшим советским воинам. Они без конца,  буквально через каждые несколько километров, снова и снова встречаются здесь вдоль трасс на Брест, Питер, Ригу, Минск…
     Рассказывали, что именно после Ржева в психиатрические лечебницы Рейха с фронта пошёл вал сумасшедших фрицев, не выдержавших ужаса содеянного: убиения десятков, сотен, тысяч, пусть для них врагов, но человеков, иногда рядами укладываемых один на другой смертельным свинцовым градом…

     Как-то спонтанно, не сговариваясь мы купили красные гвоздики и двинулись к подножию мемориала. «МЫ ЗА РОДИНУ ПАЛИ, НО ОНА – СПАСЕНА» - было выбито у основания памятника. Слова эти не давали покоя.  Всё время звучали во мне, как реквием, как завещание, как главные слова жизни…
     Маленький Мишанька засеменил первый к огромной горе цветов, оставил свой скромный подарок рядом и уставился в небо. Подумав о том, что внук попросит объяснить действо с цветами, рассказать об устройстве мемориала  или поведать другую полезную информацию, я предупредительно нагнулся и приобнял его. «Деда, ты видишь какакоптер  жужжит?»
     Высоко в небе, у самой головы Защитника кружил квадрокоптер.  Наверное, кто-то снимал людей, пришедших поклониться светлой памяти героев, венки и цветы у ног Победителя, играющих на ступенях мемориала детей,  как никогда  пронзительно-синее, - всё в золоте солнца - октябрьское небо и… ангелов, сомкнувших перистые облака-крылья над головой Победителя.


Осташковские смотрины

 «Волны лижут песок,
 Набегая на берег
 Жизни нашей кусок
 Утонул в Селигере…»
 Гимн волшебного озера.

            «Дорога без конца, дорога без начала и конца…» звучало, где-то далеко в динамиках нашего, почти беззвучно несущегося брутала-внедорожника. Выдающийся плод западного автопрома послушно пожирал километр за километром трассы, проложенной через дремучие леса,  раскрашенные сегодня немыслимыми красками осени – в деревах, придорожных цветах и павших листьях,  уже покорно ложащихся под колёса.

      Рассматривая  карту Селигера,  начинаешь понимать, почему  его берега  остановили быструю иноходь  коней многоплемённых захватчиков. Даже железо вермахта не осилило эти бесконечные озерца, заводи,  болотца и болотищи. Отчаянно гугукнув напоследок, с проклятиями унеслись эти своры  – туда, к  чертям собачьим -  в небытие, в Лету, оставив нам только красоту. Почти триста квадратных километров водной глади и ста шестидесяти островов. Красоту, утопившую и похоронившую здесь, пусть только на время, страшные  грехи человеческие – ненависть и рознь.
     Долго ли, коротко ли, но, почти через четыреста километров въехали мы в древний город Осташков.
      Древний по определению.
 
      Казалось, что некоторые места городка - (нас  убеждали, что это касается исключительно пригородов) - только-только покинули завоеватели, оставив после себя руины и пепелища брошенных  старинных зданий и храмов. Но, ощущение было такое, что захватчики не ушли, а растворились среди местных и продолжают своё чёрное дело.
      Так мне показалось.
      Самое поразительное, что эта безлюдность, заброшенность и запустение, щедро присыпанные осенним разноцветьем создают какую-то особенную сюрреалистическую картину старого  города. Да и сама  осень – цветное на чёрном - органично вписывалась в этот контекст, напоминая  нам о краткости земного бытия, приуготавливая всему живому долгий зимний сон...  В общем, сплошной декаданс.

       И всё же один храм, вернее его «руины» я собрался было посетить, но на мой вопрос работает ли церковь, продавщица в небольшом магазинчике Осташкова обиженно поджав губы ответила: «Какая церковь? Это наш музей!»   
     Ну да. С сорванными крестами, проломанными куполами, обшарпанными стенами и вывалившимися кирпичами могут быть только наши музеи…   Мог бы и сам догадаться.
     Не пошёл я в музей. Не смог. Увы, сколько я повидал  таких, «культурно-исторических» руин. Но какое колоссальное ощущение причастности к этой культуре, к её «корневой» системе, к «русским гробам» испытываешь в бесчисленных монастырях, храмах,  мемориальных кладбищах Костромы, Суздаля, Владимира. Переяславля, Рязани и теперь ещё и  Осташкова… 

      Озеро между тем ждало.
      Как будто замерло, так хотело «показаться».
      В невероятную гладь - почище зеркальной - вовсю смотрелись- прихорашивались, ожидая припозднившихся туристов, и стройняшки-берёзки, и «так себе», но, по-своему нарядные осинки, и даже «дубы-красавцы», нет-нет и заглядывали в чёрные омуты, да светлые, на чистом кварце  песка меляки, поправляя непослушную листву  своих королевских причёсок. 
     Камыши, как по команде, резким порывом ветра в пояс кланялись-приветствовали нас: ну, сколько можно ждать, подходите-приплывайте наконец…  Густые заросли орешника – коротконогие – иззавидовались   высоченным ёлочкам-сосёночкам, которые всегда «в курсах – что, где, когда». Потому что заглядывали далеко,  в самую середину проток,  прозрачной нитью связавшие восемь жемчужин-озёр или плёсов, как их называют местые: Осташковский, Полновский, Березовский, Волоховщинский, Кравотынский, Сосницкий, Весецкий, Селижаровский.
 
   Наш коттедж на небольшой турбазе прямо в городской черте – ступенями спускался прямо к воде. А там уже бились за место, скандалили и голосили вовсю, прикормленные отдыхающими – серенькие, невзрачные в окраске уточки (девчата) и в разноцветном уборе провинциальных щеголей – селезни (пацаны).
     Не ожидая «милостей от природы» старший Мишаня  (зять) договорился  с местными насчёт лодки  с мотором и на следующее утро, на зорьке молодая поросль нашего клана рванула  добывать свежей рыбки.
     К слову, зорьки эти, как и закаты Селигера отдельная, не написанная ещё песня. Замечу только, что первые и последние  огненные протуберанцы солнца такой плазмой энергии наполняют твоё сердце, что, кажется хватит на три жизни. Вот этим Озеро было готово щедро делиться с нами.
     Но не более.

     И это, несмотря на то, что мы «гости дорогие», что в доску свои – с Волги, да к тому же с волшебной картой на которой корявым пальцем местный боцманюга с турбазы пометил «рыбные» места: «значить сразу у  Слободы, ловится огуль.  И, значить там же,  – плотва. И, значить – никому ни-ни, - не говори, там же и лещ берёт …».
      Интересный, колоритный тип, хотя  давно уже дед – всегда «под газом». В старом «тельнике» и мятой «боцманке-фураньке» - порождение «развитого» капитализма Осташковского розлива. Что не попроси – 100 рублей. Причём так, - лодка на целый день 2.500 р. Бензин отдельно. Мотор отдельно. Дальше  по прейскуранту:
- весла 100 р.
- якорь 100 р.
- сидушка теплая 100 р.
- садок 100 р.
- подсачник 100 р.
- веревка длинная 100 р.
- верёвка короткая 100 р.
- ведро оцинкованное100 р.
- сланцы старые драные, кем-то забытые (не надо?) 100 р.
     Вот за все эти экзерсисы  над нашей психикой дед получил позывной - «Стольник». Но «убила» нас карта, которую втюхал молодёжи дед. Она находилась в небольшой книжице «В.Б.Озерянский Озеро Селигер. Библиотечка туриста-водника». – 32 с. Издательство «Физкультура и спорт» - 1987 г.

- «Карту верните», - напутствовал дед рыбаков.
- «Базару нет» - нашёлся Мишаня, - «сто рублей!» 
      Как свидетельствовала молодежь - рыба в Озере есть. Лично видели. Я тоже читал, в вышеназванном справочнике, что её здесь – завались!

      Более  тридцати видов.
      Дочка с мужем сказывали, что наблюдали воочию, как водили хороводы и пели-булькали пузырями, дурачась вовсю над рыбаками постные плотва да уклейка.  Особенно старались «колхоз Мария Ивановна» - всякая шантрапень -  снетки да пескари.  Ершей  вообще в круг не пускали – вечно датая эта молодёжь набузит, нахамит фигуры перепутает – беда. За порядком следили пританцовывая, лещи, судаки да щуки.  Окуни - разбойники, как всегда «на подхвате». Подай – принеси. Уведи – приведи.

        С ними не забалуешь.
        Чуть выбился из круга и…  уже несёт одинокую чешуйку неспешным течением  в жуткую темень дна.
       И суд у  жирных,  огромных  лаптей-лещей короткий, -  чуть что не так и ты уже в цугундере, а там – здрасьте – сом Палач Палачыч…
     Только залетная троица язь, линь и карась игнорировали местных  «силовиков», им и московские не указ!
     Редкие гости в местных водах щёголи - сиг, голавль, жерех и чехонь – вот на кого бросается местная, прости господи, пелядь,  и такой же низкой социальной ответственности густера. И не дай вам Бог столкнуться с угрями. Вот уж у кого гибкий хребет – и вашим, и нашим. Окрутят, замутят и всё, ты уже на крючке…
     Вот на что можно насмотреться  на прозрачном, как «скло»  Селигере, даже не приняв «на грудь» традиционные  «пол банки»!

     Дети привезли улов –  одного окушка размером с пальчиковую батарейку и выпученными, безумными  очами, в которых навечно застыл вопрос: «Шо, съели?»
      Рядом на берегу крутился  боцман «Стольник» и, видимо желая как-то компенсировать рыбацкую нашу непруху, предложил угоститься  всемирно известной, местной «золотой» рыбкой – копчёной ряпушкой.
      Шестью  особями.
      По 100 р. штука, естественно.
      Рыбка и правда была хороша!
      Между тем, осень грела и радовала нас последним теплом почти целый день. Но вдруг, как будто за какую-то нашу провинность, резко всё изменилось. На бликующую солнцем, светом и теплом озёрную гладь нанесло влажной хмари и колючего, зябкого тумана, рвануло ледяным ветром, поднявшим приличную волну и озеро явило нам редкую, природно-неприглядную свою сторону.
     Вот уж, кто в пути – берегись.
     Но, как же хорошо, как уютно,  тепло и покойно было нам в арендованном домике, не на песке построенном, а на каменьях…   

       Начало

              Следующим, солнечным утром, как будто и не было холодной и сырой ночи, мы двинулись к  началу великой русской Реки, древней Ра, Итиль, Волги. Начало очень многое значит.  Оно – исходная точка, первый момент и первая стадия, основа, сущность, наконец - исток. И даже конец – предопределён началом.
     У нашего «истока» есть конкретный адрес: деревня Волговерховье Осташковского района Тверской области. Более точные координаты - 57°15`07`` с. ш. и 32°28`24`` в. д.  Высота 228 метров над уровнем моря. 
     Где-то здесь, на Валдайской возвышенности, в сумрачной густоте и чащобе лесов, ещё потаённо,  собираются невидимые глазу соки русской земли. Постепенно, сливаются в ручейки, обрастают легкими высокотравными бережками и по весне, бурными потоками пробуют свои силёнки, постепенно являя миру не безызвестный топоним, а явление – Волга – с которым много чего связано в исторической судьбе народа широко расселившегося от её истоков  до устья.
 
      Вообще-то я прожил на ней последние пятьдесят лет жизни.
      Правда в том месте, - в Астрахани, - где она, уже оплодотворённая десятками притоков в верхнем и среднем течении, как пожилой человек на излёте жизни, обрастает детьми, внуками и правнуками -  множится сотнями безымянных речушек,  рукавов,  заводей, ильменей и ериков гигантской дельты, и в конце концов, на своём исходе дарит Каспию светлые воды свои.
     Для нашего «внедорожника» путь к истокам Волги было настоящим испытанием, длинною в 70 километров. Рано закончившийся асфальт дороги продолжился простой «утоптанной» грунтовкой, которая разбитыми качелями – вверх-вниз, влево-вправо – раскачивала придорожные заоконные сюжеты. Причём «буйство красок» за окошком  - все оттенки серого с чёрным в вариантах от «дубов-колдунов» до банальных осин, с нехорошей библейской репутацией, шпалерами стоящими вплотную -  способны были свести с ума даже матёрых пейзажистов.   

     Через двадцать километров, у Ольгинского монастыря это закончилось тем, чем не могло не закончиться: маленького Миньку так укачало, что взрослым путешественникам пришлось долго отмывать роскошный салон забугоринского «средства передвижения».
     Кругом было пустынно: монастырь не принимал паломников из-за известной пандемии. На торговой площадке, где в иные времена толкалась – покупала и продавала многоликая толпа туристов – никого, шаром покати. Одинокая владелица сувенирного киоска помогла нам с водой и невольно, под бесконечные наши расспросы,  провела краткий исторический экскурс местных достопримечательностей.

     Исток Волги был отмечен ещё святым Андреем Первозванным, во время его путешествия в эти земли. Здесь же в 1649 году, по указу царя Алексея Михайловича была  основана  мужская Спасо-Преображенская пустынь, а затем монастырь, который к середине восемнадцатого века горел и хирел, пока не исчез совсем. И только в начале двадцатого  столетия, при последнем государе - императоре здесь обосновалась православная святыня -  Ольгинский женский монастырь «для обозначения духовной значимости начала великой русской реки». В семидесятые – восьмидесятые советские годы   началось «неспешное» восстановление Никольской церкви и, затем, провалившегося купола Спасо-Преображенского храма.
     Новые времена продвинули и новые дела.
     Монастырь отстроили заново и, со стороны, стал похож он на модерновый многозвёздочный отель. Это неплохо, наверное, - я видел такие на  греческом Афоне, – лишь бы духовная жизнь множилась и люди прирастали верой. Недавно здесь закончилось строительство памятника   Николаю Чудотворцу. В последние времена власти и монастырские достойно обустроили  место и самого начала главной Реки России и самой длинной в Европе – 3690 км. возведя новую Часовню над колодцем «Исток Волги».

     Незапланированная мойка машины  лишь на минуты отодвинуло главное в нашем дальнем походе событие – встречу с Истоком.    Само место истечения вод – не отдельного ручейка, нет – именно вод – их много, как было сказано выше, увенчано небольшой часовенкой. Здесь монахини постоянно проводят службы и освящают истоки вод, так что вся Россия, от Валдая до Каспия,  питается святыми молитвами и, такой же водой. Первым ручьем Истока считается ручей Персянка. Далее река течет 91 км вдоль озер Малый и Большой Верхит, Стерж, Вселуг, Пено, Волго – и дальше пошло-поехало из сердца России до самых её ножек в Астрахани. Интересно, что  в этом же месте берут свое начало еще несколько известных речек – Западная Двина, Днепр и Ловать.

     Река питает  землю и людей. Она кормит рыб и всех, кто в ней и на ней. Она вертит лопасти гигантских турбин, дающих жизнь городам.  Она «чистит», «холит» и «нежит» не только наши тела, но и души.  Она – сама жизнь!
     И ещё, беспафосно: здесь очень сильно ощущаешь пространство, «с названьем кратким Русь».

                Ожёг
       «…если даже мёртвые воскреснут,
       не поверят»
       Ев. (Лк.16:31)

           Последним местом нашего путешествия на Селигер стала знаменитая Нилова пустынь (Нило-Столобненский православный мужской монастырь). Поскольку она ближе всех к Осташкову, всего 25 километров, мы оставили эту встречу напоследок. Все порядком подустали, особенно эмоционально, но знакомство с великой православной святыней России должно было стать особенным, высшим контрапунктом в наших приключениях на Валдае. Сценарий этот никем не писался, но предполагали, что  будет именно  так.

     Это был непростой день. Первую его половину мы потратили на знакомство с истоком Волги, который, как говорилось выше, находится в 70 километрах от Осташкова и, знакомая теперь дорога назад, уже не казалась завлекательным приключением.
     Учитывая фактор «изнеможения» от впечатлений, я начал «скрипеть» уже на подъезде к  Пустыни. Ну сами представьте, кроме островной части – монастырь расположен и на материке, рядом с домами мирян, широко сдаваемых паломникам и изобилует строениями для продажи алкоголя и соответствующего отдыха, и развлечений. Не паломнического характера, а совсем наоборот.
     И девчонки в «мини - бикини» и без них щедро рассыпаны  по всем  каменьям архипелага, где целое лето подставляют солнышку все свои впуклости и выпуклости, в том числе и в зоне прямой видимости монастыря.  И закрыть-разогнать орду эту никак нельзя  – «это вам не монастырские владения». Будто Лукавый предлагает:  ну и проверьте силу своей веры. Не смотрите!
     А  так, - не придерёшься - всё для туристов.
 
     Ну, и вообще… вспомнились намёки на какие-то тёмные истории связанные с монахами, о которых упоминал хозяин  нашей турбазы… И похабные надписи на питейных заведениях предместья, зазывающие иноков расслабиться после  трудов духовных праведных. Вот оно значит, как – нет дыму без огня… И уже сопливым комочком зашевелилась в душе чернота. А ведь правильно говорил  батюшка, – возле  святого места всегда клубится   всякая нечисть. И в уши дует разную гадость…
   С большой земли монастырский комплекс смотрелся просто роскошно. Золочёные купола соборов, высокая набережная, мощь корпусных стен, и даже ухоженная зелень территории – всё производило впечатление. По договорённости, у дамбы, соединяющей материк с обителью, нашу небольшую делегацию уже ожидал послушник зрелых  лет, удививший нас очень грамотной, образной речью и глубокими знаниями не только местечковой, но и всемирной истории. К тому же тембр голоса и природное обаяние намного усилило впечатление внимающих его рассказу.
     Накрапывал дождик и холодный ветер буквально раздевал православных туристов. Кроме нашей «многочисленной» группы из шести человек «от 3-х до 63-х» в монастыре из паломников никого.
     Пандемия!
 
     Ветер стал невыносим и все мы дружным табунком сбежали под укрытие  крепостных монастырских стен. Кстати, ветра с северо-западной стороны острова настолько не предсказуемы и мощны, что монахи были вынуждены  выстроить  огромную защитную многометровую стену от них! При всём при этом здесь выращивают виноград! Вот, что делают заботливые монашеские руки и молитва…
     Первое впечатление от монастыря – как будто прикрыв  на секунду глаза  на островке Столобный в Тверской области, мы открыли их за сотни километров в Питере.
     Ну, хотя бы в районе храма Спаса на крови.
     У воды.
     Всё от того, что островная часть монастыря на большом протяжении окружена высокой гранитной  набережной и украшена Архиерейской и Светлицкой башнями. Да и весь комплекс зданий монастыря с классическим центральным собором, архиерейскими кельями напоминает «городскую площадь Питера», как свидетельствует путеводитель. Не случайно, ведь многие здания и соборы спроектированы известным петербургским архитектором И. Шарлеманем.
 
     Немного диссонировали с общим прекрасным видом монастыря два террикона черного каменного угля, сложенные у одной из стен. Хоть и укрытые от людских глаз огромными полотнищами целлофана. Оказывается, монастырь, как хозяйственная единица, находится на полном самообеспечении и потому пользуется углем и не может себе позволить роскошь – прокладку газа.  Как хозяйствующий субъект, они кормят и поят себя сами. В монастыре огромное хозяйство. Гид поведал нам, что до революции,  в монастыре рыбу ловили только один раз в году – в декабре, на престольный праздник, но за один раз поднимали до 25 тонн. Хватало и питаться, и угощать на целый год.
     История монастыря – история страны и её народа. Преподобный Нил родился в конце пятнадцатого столетия, где-то у Новгорода Великого. После смерти родителей постригся в монастырь монахом. Много чего изведал и пережил. Испытывая себя, выбрал  уединённый образ жизни, питался травами и дубовыми желудями, и  всё время проводил в молитвах. Конечно, такой образ жизни и спасительные молитвы особенно не могли не привлечь внимание мирян, и они стали во множестве приходить к будущему святому. Не такой жизни искал Преподобный и в 1528 году перебрался на Селигер, остров Столобный, где в землянке, а затем в построенной келье продолжал служить Богу. Отшельник прожил на острове 27 лет и завещал, по смерти своей, которая случилась в 1555 году, построить здесь монастырь, что и было совершено чуть позже, в 1594 году

      Что лично меня  поразило.
      Истинно Христовому подвижнику веры мало было  постоянной борьбы с природой за выживаемость: известно, что Тверская земля - достаточно суровые широты с толстым снеговым покровом, сильными ветрами и лютыми морозами зимой и прохладным дождливым летом.
      Мало было и того, что зверьё, перенаселявшее тогда эти дебри бродило и мечтало о  такой прибавке к своему рациону – чуть засмотрелся – и нет тебя.      
     Укрепляя дух свой в борьбе с телом и без того в бесплодной этой пустыни (ну, какие особенные продукты потреблял старец –  рыбку изредка, орехи, ягоды, грибы?), так преподобный Нил дал ещё обет нележания, по которому не смел никогда ложиться. И даже дремал только в вертикальном положении, - на верёвках или крюках подмышками. Так,  святым  воспитывался дух, который побеждал нестерпимые желания бренной плоти. А «здоровый скепсис», рождённый «сопливым чёрным комочком» в душе - уже разумничал, вещая мне в уши: да, ладно, сам-то веришь в это? Попробуй…

      В жизнедеятельности монастыря было много всего – и счастливого, и страшного.   Прежде всего он прирастал своим духом – вокруг стали селиться отшельники-молитвенники и сюда стали приезжать-приходить тысячи паломников со всей России. Опять же стало умножаться число насельников-монахов. До революции их насчитывалось до тысячи человек!
      Самое страшное вершилось после 17-го. Здесь поочередно находились колония для малолетних преступников, лагерь для польских, позже расстрелянных под Катынью военнопленных, дом престарелых и даже, турбаза. Новая жизнь началась в середине 90-х годов. Сначала комплекс передали РПЦ, а затем были возвращены и мощи преподобного Нила, отрытые ещё в 1667 году.  Они и стали главной монастырской святыней и  покоятся в Богоявленском соборе  вместе с древней иконой Селигерской Богоматери, - перед ней молился преподобный Нил.

      Не счесть чудес, которые были дарованы Господом по молитвам к этим святыням. После долгого рассказа послушника у нас осталось несколько минут приложится к иконам.  Монастырь готовился к закрытию. Я зашёл в центральный Богоявленский собор и сразу потерялся среди неземной,  «горней» этой красоты. Огромные пространства собора, внутреннее убранство храма поражали и восхищали одновременно.
     Раку с мощами преподобного я ещё нашёл. А затем, в предотъездном угаре «пробежал»-приложился к мощам святых покровителей пустыни, Герману  Столобненскому и св. Нектарию. Кто-где из них находился в храме через минуту уже вспомнить не мог. Всё не так, «заскрипел» я опять.
      Всё не так!
      Надо было больше времени оставить для молитв у икон. Но, кто гнал меня?  Всегда впереди паровоза… «Комок сопливый» уже душил меня раздражением ко всему свету. Какая уж тут христова любовь. 

      А тут ещё неожиданно начало печь лицо. Особенно лоб. Как солнечный ожёг.  С чего бы? Светило не видно второй день,  всё небо в многослойных облаках.  А ведь я лбом прикладывался к святыням  в храме…   
     Ну и прикладывался, опять «заскрипело» во мне,  а там на время пандемии химозой какой-нибудь протёрли стекло, вот и жжёт.
     Между тем, компания наша собралась у машины и я попросил жену обследовать моё лицо.  Лоб и хомячьи щёки стали красными, было диагностировано «дражайшей половинкой». Но абсолютно холодные на ощупь.  Всё оказалось «не смертельно», но порядочно  припекало  ещё несколько часов, напоминая о необыкновенной истории. Что это было? Всю дорогу я думал об этом.
     В христианском мире ничего просто так не происходит. И,  особенно, неофитам, впрочем, как и воцерковлённым  людям нужно всегда быть готовым - слушать, смотреть, внимать, чтобы понять знаки Божьи. Услышать Его…

       Мы добрались до Москвы.
       Необыкновенный ожёг прошёл.
      Через несколько дней дочка принесла мне любимый журнал «Фома» - « для верующих и сомневающихся», где сквозной темой номера (!) была «вера в чудеса: стыдно или правильно?» Несколькими мыслями из статьи А.Ткаченко я хотел бы закончить наше путешествие на Селигер.
     «Одно и то же событие может быть  воспринято, как чудо или как странное стечение  обстоятельств – в зависимости от духовного настроя человека. Чудо в странном событии способен видеть лишь тот, кто ищет и ждет Бога, жаждет его обрести… Чудо – это откровение Бога о себе, некое свидетельство о бытии Божием, призванное умножить в человеке веру…».