Австралийская пантера

      Май – конец австралийской осени. Сегодня наш тасманийский городок с утра укутан cаваном тумана и сорвут его теперь только сезонные шквалы, навещающие остров в холодное время. Я собрался завтра на материк в очередной раз похлопотать о переезде, а сейчас уселся за письмо старому приятелю, конверт опущу в Мельбурне.      
               
     «Здравствуй, Жора! Как, дорогой, здоровье на текущий момент, как чувствует себя Мира? Наше здоровье с женой тоже соответствует возрасту. Что слышно о твоих «персоналиях», завершил ли ты их? Твоему слогу можно только позавидовать. Буду признателен, если в следующем письме напишешь подробнее о Флоренции, где побывал. Расскажи не только о центральных отелях, в которых останавливался, но и о лице города, климате, много ли во Флоренции зелени, что из себя представляют итальянцы чисто внешне по сравнению с русскими в целом. Уверяю тебя, мне всё чрезвычайно интересно, не меньше, чем разница между упомянутыми тобою «кватраченто» и «чиквиченто», – прости уж, слова-то какие, язык сломаешь. А помнишь, как ты, слегка ала-верды к моей персоне, рассуждал в письме о собирающихся со всего Света в Италию любителях прекрасного, очарованных зодчеством эпохи возрождения, и восхищался их культурной, как ты сказал, подкованностью. Всё это просто замечательно. Твои описания долины Арны и лестницы Данте, на которой сотни подкованных почитателей шагают по каменным ступеням к церкви Сан-Миниато – символу цивилизации, безусловно впечатляют серого обывателя, каким я тебе представляюсь (извини за шутливый тон). Ты советуешь на недельку бросить всё и «смотаться» во  Флоренцию, чтобы набраться сногсшибательных впечатлений от мозаики увиденного. К сожалению, я никогда не смогу побывать в Италии с её, доводящими до душевного расстройства красотами и шедеврами искусства по причине слабости сердца. 
      Теперь расскажу о себе.
      Живём мы с женой и сыном на старом месте, так и не смогли выбраться на материк. Незаметно проходит грибная пора, затем наступит зима с её утренними заморозками. С февраля топим дровами печь, стараемся круглосуточно поддерживать тепло в комнатах в пределах 22°С. Никогда я не был колхозником, тем более не думал, что именно здесь придётся таковым стать в старости. Лето у нас (с декабря по февраль) – одно лишь название. В не столь частые безветренные дни температура в Лилидайле поднимается до уровня нашего Ярославля – где-то между шестнадцатью (если пасмурно) и двадцатью градусами. Ездить купаться в море слишком прохладно, в речках вода просто ледяная. Зато достаточно форелево-лососевых ферм, а благодаря им, – доступной сёмги и великолепной красной икорки. Напрямую. Минуя обширную сеть прилипал-посредников. Жители Камчатки уверяют, что и красная рыба, и красная икра приедаются. Считаю это наговором – такие деликатесы за шесть лет оскомины нам не набили. Вернусь к местной погоде. Как ни странно, дождей здесь мало, хотя дней в году с ними считается около ста. Дождливый день – это не значит, что моросит с утра до вечера. Большей частью небо только порывами пометёт скудными брызгами грешную землю, растягивая отпущенную дневную норму осадков на недели. Тем не менее, из-за высокой влажности океанического воздуха, круглый год обильны росы в ночное время и особенно на рассвете. Поэтому в Тасмании очень тучны вечнозелёные пастбища, по огороженным пространствам которых бродит много крупно- и мелкорогатого скота. Если случайно остановишь машину около поля, для коров это – событие. Изведённые скукой животные тотчас же бросают жвачку и неорганизованной толпой устремляются к проволочной изгороди. Упёршись рогатыми лбами в «колючку», любопытные коровы расталкивают друг друга и начинают рассматривать тебя пристальными взглядами, попирающими самолюбие. Кое-где за проволокой увидишь и хозяев. Это о фауне. Теперь – о флоре. Пока ею остров ещё богат, хотя дикий сверхвысокий лес с попустительства властей сведён начисто. От 150-ти метровых исполинов остался только один забытый временем старичок-эвкалипт высотой всего в семьдесят четыре метра. Места вырубок занимают или хилые посадки, уже обделённые земными соками, или угодья под круглогодичные сельхозкультуры. Для обеденного стола это и хорошо, но печалит другое – остров всё больше превращается в безрадостную о семи ветрах, давно безлесую Ирландию. Даже арбузы здесь величиною с кулак, – ягодки тоскуют по жаре. Тем не менее, благодаря мягкой зиме, много пальм (короткие заморозки на почве им нипочём) и особенно много дикорастущих «пальм» умеренного пояса – рощ древовидных папоротников. Когда в школе изучали Австралию, то о «субтропической» Тасмании, – хорошо помню, – упоминалось как о месте с самым лучшим для человека климатом на земле. Я сейчас такого не возьмусь утверждать, пожив под её ошеломляющими сезонными шквалами, когда гудят не только оконные рамы и печные трубы, но и зубы. В погожие дни мы разъезжаем по заказникам. Местный люд бросает машины на лесных полянках, раскладывает велосипеды и катается на них по укатанным широким тропам, а мы с женой углубляемся в буш, собираем маслята и рыжики. Заказники стали нашей отдушиной. А ещё у нас подрос свой алычовый садик, но его сладкими жёлтыми плодами почти не пользуемся, всё склёвывают скворцы и большие грязнорозовые попугаи-повторялки. Последние очень организованны. Старожилы рассказывают, что, когда попугаи считают себя обиженными, тучи их, прихватив лапками и подняв к облакам по увесистому камешку, нещадно бомбардируют объект своей немилости. Я попадал на опушках под такой град, прятался под сосновыми посадками, и тоже верил, что агрессивные атаки небеспричинны, – птиц кто-то серьёзно потревожил и они на случайных путниках вымещают злобу. Со временем понял, что это для попугаев всего лишь забава. Подобными приёмами веселят себя и чёрные вороны, но они более опасны.
      Изредка я получаю весточки от знакомого тебе ветерана, Вячеслава Георгиевича Москвина, – помнишь, в молодости я свёл вас в Политехническом, этак лет тридцать назад. Он тогда подарил тебе спецнаушники и думаю, ты его не забыл. Так вот. Этот Москвин ещё при мне, как только завершился срок выплаты алиментов, купил дочери кооперативную квартиру, бросил престижную кабинетную должность на телевидении и, к ужасу бывшей супруги, ощутимо потеряв в деньгах, подался из радиоинженеров в экологи. Сказал, что «соскочил на ходу с наскучившей карусели жизни» ради ежегодных многомесячных командировок «по нехоженным тропам». Хотя бы в рамках Союза. Было оказывается и такое развлечение, но мало, кто о нём знал, и ещё меньше, кому оно приходилось по душе после сорока. Представь себе, Москвин написал мне, что до сих пор выбирается после кучи прививок в тайгу в поисках каких-то «особо редких» экземпляров фауны – вот фанатик! В тайге с ним всякое бывало. Он и раньше не раз оказывался в экстремальных ситуациях и вижу, это ему нравится. Руководство потрясало с кафедр отчётами Москвина даже на зарубежных экологических конференциях, – как видишь, большое начальство тоже любит командировки.
      В общем, получалось, что все довольны. Коллега-зоолог из Ужгорода попросил раз Москвина прислать голову забайкальского ворона в формалине. Думаешь, старику это удалось? Подстреленный ворон, собрав остатки сил, бросился обидчику в глаза, но выстрел в упор разнёс птице башку. Подарка не получилось. Кстати, он поведал мне, когда я жил ещё в Москве, об интересном случае, происшедшим с ним в Приморье. Бродя по смешанному лесу в поисках каких-то необычных жучков (Вячеслав Георгиевич говорил, что всегда бродил в экспедициях в одиночку – сложно представить, правда? Прямо – Дерсу Узала какой-то!), наш приятель заметил что-то большое пёстрое, притаившееся на суку. Рысь? А вдруг – леопард? Но последние вывелись! Как ты убедился, Вячеслав Георгиевич – прекрасный стрелок с отменной реакцией. Приготовив ружьё, он осторожно двинулся к объекту, однако леопард опередил, прыгнув с дерева навстречу. Выстрел навскидку – и зверь с простреленной головой уже грыз землю у ног приятеля. Леопард оказался... огромнейшей лесной кошкой пятнистой масти. Когда зверь перестал биться в конвульсиях и Вячеслав Георгиевич удостоверился, что тот мёртв, удачливый эколог замерил размеры особи. Длина кошки от носа до корня хвоста составляла метр с четвертью, а сам хвост всего лишь сорок сантиметров. Вес животного можно было оценить в пятьдесят килограммов. Но самое удивительное то, что эта, пожалуй, самая крупная в мире «настоящая кошка», уже давно считалась исчезнувшей на планете. Последними местами её обитания когда-то были дальневосточные и приморские смешанно-таёжные дебри, но в основном – остров Русский у Владивостока, на котором теперь уже нет ни следов гигантской кошки, ни тайги. Остаток дня Вячеслав Георгиевич потратил на стаскивание шкуры с убитого животного и обработку её формалином. При этом кошачьи блохи, говорил, перекочевали на нового хозяина, он так и прилетел с ними в Москву. Воображаю, что творилось в салоне самолёта! Надо сказать, что аналогичный «кошачий» случай произошёл ещё перед первой японской войной с известным писателем Арсеньевым и я даже подумал, что мой приятель для придания веса своим таёжным подвигам переусердствовал в фантазии. Но когда Москвин дал мне посмотреть фотографию кошки, а рядом с ней на земле ружьё и растянутую полутораметровую измерительную тесьму, ничего не оставалось, как поверить и поразиться. Правда, кошки потом в зоологическом музее не оказалось, хотя Вячеслав Георгиевич передал шкуру руководству, а те сказали, что – чучельникам.
      Что-то я тоже скачу в письме, как те блохи в самолёте, – с темы на тему. В заключение возвращаюсь «к нашим баранам».  Из-за сложностей с получением госжилья, нашей семье пока не удалось перебраться на материк, но мыслью себя об этом ещё тешим. Говорят, человек жив надеждой, ведь так, дорогой Жора? Надоел я тебе своим нытьём и какими-то дикими кошками, прости уж.
      Всего вам с Мирой хорошего. Большой привет от Тамары и не забывайте нас.
                Ваш Андрей»

      Я отпечатал письмо, вложил его в конверт с готовым адресом и сунул в нишу под приборной панелью нашей «мицубиси». Думал, отправлюсь с утра в Девенпорт, а оттуда – через пролив до Мельбурна, где и опущу конверт. Но получилось, что купил билет на паром сразу до Сиднея.
      На теплоходе я провёл всю следующую ночь и ещё полдня, а в два часа пополудни уже катил на своей «мицубиси» через небоскрёбный центр Сиднея на его окраину. Из-за пробок, ехать пришлось «по бездорожью» бесчисленными улочками и переулками, придерживаясь северного «брисбенского» направления. За проведённые в Австралии годы, я неоднократно бывал проездом в Сиднее, о котором сложился своеобразный стереотип: центр величествен и красив, всё остальное – пыль, жара и китайцы летом, пыль и китайцы зимой. Таков в целом облик города. Вчера синоптики обещали похолодание и на этот раз не подвели – на улицах крутил резкий ветер, люди накинули верхнюю одежду. Без приключений добираюсь до обводного шоссе. Там – дозаправка и ...дальше по трассе на север, к благодатному теплу, по которому давно соскучился. Вот и остались позади зелёные предместья этого, уже почти пятимиллионного мегаполиса. Не задерживаясь, проскакиваю чистенькие и опрятные городки-спутники, в каждом из которых число жителей едва добирается до тысячи. Дорога постепенно удаляется от океана и местами рассекает настоящие эвкалиптовые дебри. Скоро шесть вечера. Я остановился на каком-то развилке и, замешкавшись с направлением, вышел из машины поразмять ноги. Ветер угомонился, сразу потеплело, стало градусов, наверное, двадцать. Указателей нет. Какой же из путей выбрать? Людей – никого, туда и сюда проносятся мимо лишь пёстрые лимузины. Один остановился. Из него бодро выскакивает одетый со вкусом пожилой щёголь и, снимая на ходу лёгкие очки, стремительно несётся ко мне. Я благодарен вездесущему человеческому участию. Обрадованно улыбаясь в ответ, делаю два шага навстречу и заученно произношу:
      – Здравствуйте, сэр, прошу прощения, что...
      Но сэр глядит сквозь меня, словно сквозь стекло, и, не сбавляя темпа, молча обегает. Видимо, куда-то немножечко спешит. Я обижен, догоняю, обгоняю и вновь возникаю перед джентльменом. Спросить не успеваю, сэр сам читает мысли и показывает мне рукой:
       – Триста метров до бензоколонки, дорожный атлас стоит всего шестьдесят долларов.
      Произнеся это, щёголь удаляется, оставляя меня в неловкой растерянности. Наваливающаяся темнота прерывает размышления. Сажусь в машину и, выбирая правую дорогу, начинаю движение. Надо поспешить (с выбором направления случайно не ошибся). Я включаю фары, увеличиваю скорость и уношусь в сгущающиеся с каждым километром сумерки. Они приносят с собой вечернюю свежесть, а с нею умиротворённость и приятные думы о ночлеге. Снова пошёл буш. Сбрасываю скорость и, стараясь объезжать ещё не раскатанных колёсами сбитых кенгуру, тщательно всматриваюсь во мрак между эвкалиптами. Где-то, согласно указателям, должен появиться съезд на стоянку. Места привалов часто располагаются на живописных лесных полянах и распределены вдоль всего пути следования через каждые двадцать километров. Важно, что на материке тут всегда есть вода. Можно, конечно, не сворачивать в такой лесистый уголок, а направиться в гостиницу облюбованного населённого пункта, снять номер и принять ванну, но я из принципа не ночую в отелях, – берегу здоровье. Вообще, в условиях тёплого материка путешествующему пенсионеру лучше круглый год спать на открытом воздухе, если позволяют возможности. Пусть раньше мне говорили, что ночевать на стоянках не поощряется законодательством, однако я никогда не испытывал противодействия властей. Пожалуйста, ночуй, только будь осторожен и не перелезай через колючую проволоку в частный сектор – там змеи. Обычно на придорожном пятачке проводят ночь две, три машины и иногда заглядывает патруль, следящий за порядком. Вот и сейчас у въезда дежурят несколько, охраняющих покой путников, полицейских легковушек. Сыпят синими искрами мигалки, а галогенные фары бьют по глазам сквозь проносящуюся листву беглым гаубичным огнём. Притормаживая, подкатываю ближе. Световой тоннель пересекли колоритные фигуры, увешанные планшетками, оружием и направленными в твою сторону какими-то гибридами полицейской дубинки с турецким кальяном. Взмахами рук вниз приказывают остановиться. Я занервничал. Резко торможу и съезжаю к обочине. Страж порядка бежит рядом и лупит казённым ботинком в дверь моей «мицубиси», его уста исторгают при этом поток дорожных эпитетов.
       – Решили удрать?! – запыхавшись, обрушивается он на меня через уже опущенное стекло.
       – Как же я остановлюсь на середине шоссе, сэр?
       – Другие же остановились!
       Теперь вижу несколько машин у осевой линии, которых, будучи ослеплён, не заметил ранее – надо же!
       – Сори, сэр, – «посорил» я, а сам думаю, насколько он меня теперь оштрафует для начала. Тогда можно будет и пожалеть, что не бросил якорь в мотеле.
       – Хорошо, выдохните как следует в эту трубочку, сэр, – перешёл на вежливое обращение полицейский, тыча мне в рот мундштуком кальяна – громоздким подобием нашего «раппопорта».
      – Так, благодарю вас, – гудносит полицейский, – вы свободны, сэр.
      – Благодарю вас тоже, всего доброго, сэр!
Облегчённо вздохнув, я отъезжаю от сэра и сворачиваю в глубокий аппендикс на стоянку – свою первую за поездку ночёвку на колёсах. «Тиха украинская ночь, сверкают звёзды, месяц светит...» Пятачок для машин пуст. В стороне высится газгольдер и четырёхметровая бетонная махина – ёмкость для воды. Трубы от неё ведут в стоящие отдельно душевую и туалет. Чтобы искупаться, надо опустить в счётчик газовой колонки доллар и в течение нескольких минут можешь блаженствовать под тёплыми струями. Из душевой кабины я вышел немного распаренным, уже в спальной пижаме, уступив место другому путешественнику, – человеку в годах, но помоложе меня. Пока я мылся, он приехал на большом чёрном джипе с караваном, окно которого светилось и в нём кто-то мелькал – наверное готовилась постель. Что ж, пора и мне. Ещё до мытья я разложил сиденье, превратив его в лежанку, на которую постелил вместо матраса стёганное одеяло, накрыл простынью, а в головах уложил взбитую подушку. Поверх всего лежало ещё толстое пуховое одеяло, им укроюсь. Я запираюсь в салоне, включаю отопление, чтобы окончательно обсохнуть, и принимаюсь за трапезу – хлеб, горячий чай из термоса с молоком и чесноком, заедаю всё яблоком. Ещё через полчасика выключаю свет в кабине, слегка приспускаю боковое стекло и блаженно растягиваюсь на царском ложе, как герои из фильма «Три плюс два». Комаров нет. Вдоль всего побережья их травят с самолётов, но я на всякий случай набросил на широкую оконную щель противомоскитную сетку. Наверное, где-то в восьмом часу вечера погружаюсь в младенческий сон со старческими хлюпами, а в шесть утра – уже на ногах. Честно признаться, поспал бы ещё, но сквозь сон услышал, как что-то ухнуло по баллону машины, прервав мой храп. Что это могло бы быть? Пришлось встать. Воздух свеж и недвижим. На освобождающейся от мрака поляне различаю несколько силуэтов кенгуру и то, что количество машин за ночь прибавилось – теперь их вместе с моей пять и ещё две укрылись за деревьями. Все «люки» наглухо задраены и «каюты» изнутри запотели настолько, что в предрассветной мгле стёкла казались матовыми. Пробуждаться никто не спешит. Я принимаюсь за утренние процедуры, затем свёртываю свой лагерь, завтракаю бутербродами с крутым набором богатых фитонцидами овощей от хвори и опять запиваю горячим чаем с молоком. На всё, хочешь, не хочешь, ухлопано более часа, прежде чем я вырулил на ещё сумрачную в тени буша трассу. Рабочий день начался и на перевале делаю остановку, чтобы снимком запечатлеть этот важный момент. Утро обещает быть сереньким, слегка моросит. В такой относительно ранний час редко услышишь на шоссе шум мотора. Вокруг – одна дискомфортная тишина. Вспоминаю, что на российских дорогах с рассвета уже возбуждённая толчея. Опускаю стекло, но набегающий ветерок настолько промозгл и едок, что вынуждает вновь прикрыть окно и включить отопление, чтобы салон не терял тепла. Я держу путь на Кемпси. Шоссе совершает скачок в сторону океана, пелена дождя отстаёт, и моя машина уже мчится по всхолмлённой, поросшей ароматным эвкалиптом солнечной равнине. Появляется населённый пункт с аборигенным, почти азербайджанским названием – Булаг-делаг. Поразительно, но оказывается посёлок действительно славится чистыми родниками. Их много, они заполнили естественную котловину на окраине и образовали живописное озерцо, по которому парусными лодочками скользят белые лебеди. Очень красиво, однако мне нужна бензоколонка. Я сворачиваю к ней и взору открывается внутренний двор с десятком лимузинов. Их владельцы ночевали в мотеле неподалёку, а сейчас заняты завтраком. Я останавливаюсь, заполняю бак и иду расплачиваться. Внутри помещения перед кассой – небольшая толпа. Пристраиваюсь в хвост очереди и жду, когда подойдёт моя. Подошла. Работник за прилавком, средних лет пузатенькая личность с задумчивой бородкой живописца, отвернулся, затем срочно стал обслуживать куда-то опаздывающего взъерошенного джентльмена. Тот только что выскочил как ошпаренный кот из-за пластиковой двери «казённого кабинета». За взъерошенным джентльменом уже выстраивались другие клиенты, желающие поскорее рассчитаться за бензин и уехать. Я оказался в одиночестве. Возможно, утончённый нюх живописца учуял во мне что-то неприятное и хотя его отрывистое дыхание с утра тоже не отдавало фиалками, меня он решил проучить. С таким выражением придирчивой нетерпимости порой сталкиваешься. Пришлось ждать. Конечно, чувствуешь себя в этих случаях погано. Оставить деньги на прилавке и уйти – нельзя. Прилавочник тут же сообщит в полицию, наговорит Бог весть чего, и потом отмывайся. Обслужив всех и ещё подошедшую пару впридачу, пузатенькая бородка неожиданно вспомнила обо мне. Немного отступив назад, работник вскинул голову и вопросительно уставился на мою макушку. Я молча оставляю на прилавке сорок долларов и, не заметив сдачи, выхожу на волю.
       – Сэр, сэр, ваша сдача... – услышал вслед. За мной вдогонку выскочила откуда-то вынырнувшая рыжеволосая девица. Улыбаясь, она несла в протянутой руке никель. Я бесцеремонно отвёл её локоть и не без удовольствия схамил:
      – Простите, мэдм, это ему за обслугу.
      – Кому ему, сэр?
      Без разъяснений даю газ. Клиенты на стоянке проводили меня непонимающими взглядами, они к такому обращению не привыкли. Но и мы не привыкли! Оскорблено самолюбие! Я продолжаю раскручиваться, как мельничное колесо. Испорченному настроению подворачивается на другом конце улицы будка с телефоном. Припарковываю к обочине свой лимузин, выхожу и звоню в Брисбен знакомому соотечественнику – состоятельному бизнесмену, с которым меня раньше связывали ностальгические отношения. Этот удачливый господин из гвардии эмигрантов, исключительно предупредительный в общении с клиентами и виртуозный матерщинник в родной русскоязычной среде, сколотил свой капитал на полулегальных операциях с недвижимостью. Приятель поднял трубку, он оказался дома. После взаимных приветствий – вопрос:
       – Сегодня приезжаешь?
       – Что ты, дня через три.
       – А чего тогда звонишь?
Стыдно сразу плакаться. Я замялся и для начала повёл было разговор о разных делах, но «капиталист» пресёк моё окольное вступление:
       – Говори, по существу, ...твою разъэтак. Какое твоё дело до моих... этих самых... разэтаких дел!
       – Понимаешь, Серёжа, ...
       Мне всё-таки нужна разрядка и я вкратце, может излишне эмоционально излагаю обиду, полученную на бензоколонке. В трубку слышу:
       – Ты... это...
       – Что «это»?
       – Нет, ничего. Позвони сейчас же по такому-то номеру (память у Сергея отменная), записал?
       – Запомнил на минутку.
       – Тогда щас же звони и объясни всё и где.
       – Так он перед ними меня выставит в виде...
       – Обязательно выставит, но тут правило: кто первый звонит, тот и прав. Этого «художника» возьмут на заметку. 
      В будку рядом вошёл опрятный, сказал бы даже, элегантный господин, так что не сразу и признаешь в нём того взъерошенного джентльмена из туалета, которого раньше меня обслужили на бензоколонке. Однако теперь джентльмен в полном порядке. Спаренные телефонные будки здесь без дверей и, если в два голоса разговаривать со своими абонентами, это всё равно, что всем говорящим беседовать между собой. Элегантный господин снял трубку с рычага и тоже скривил нос в мою сторону. Видите ли, англосакс не понимает варварской речи, что раздражает. Для них это хуже брани. В их присутствии я обязан говорить только по-английски. Ничего, думаю, потерпит.
      – Нет, звонить я не буду, толком не поймут, – отвечаю приятелю.
      – Давай я позвоню... твою мать...
      – Да не надо. Твоя мать в порядке?
      – В русском «конвалесон хоуме», ничего не понимает... Ей уже немного осталось.
      «Значит, в порядке», – думаю я. В дальнейшем мы с приятелем изъяснялись в закрученных выражениях, одно другого краше, как речники в известной юмореске Жванецкого.
      – Знаешь...
      Досказать не успеваю. Осекаюсь, ибо господин из соседнего бокса решительно повесил трубку, вышел и стоически пережидает, когда я окончу разговор в своей кабине. При этом он изображает, что его аппарат не работает. Теперь не отойдёт, пока не выяснит, на каком же в конце концов из мавританских диалектов я веду беседу. Я злюсь, и приятель на другом конце провода улавливает моё настроение:
      – Что там у тебя?
      – Да, встал рядом тот самый... клиент из туалета, которого раньше меня обслужили.
      – Где, говоришь, его обслужили?
      – Ха-ха, ну... тот самый клиент, о нём я только что рассказывал... нет, не «художник», другой. Подъехал вроде тоже звонить и теперь торчит, б ..., перед глазами.
      Я вновь переживаю обиду, словесно вымещая её на господине:
      – Видишь ли, ему надо звонить с улицы, здесь же на десять центов дешевле! Смотри, ещё недоволен. Ничего, постой, постой у меня, козёл... Заинтригован, на каком это я языке болтаю с тобой... Смотрит на часы, придурок. Ещё один такой же дурак подошёл, в другой бокс даже не заглянул. Из вредности.
      Я вёл нашпигованный эпитетами диалог по телефону, при этом вежливо улыбаясь обоим подвернувшимся господам.
       – Посылай их всех... на нашем великом. Я всегда так делаю.
      – Посылаю на..., пока монета ещё есть... Так ты комнату мне подготовишь, всё-таки? Там у тебя сейчас без матери чёрт ногу сломает, наверное?
       – Неет, всё нормально. Так ты один или с женой? А, понял... один, значит. Знаешь, Вовка Осадчий со своей бабой...
      Связь оборвалась. Я выхожу из будки, отвернувшись от очереди.
      – Вы кошелёк забыли, – обращается ко мне на нижегородском жаргоне элегантный господин, протягивая бумажник.
      – Сенк'ю.
     Не глядя «англо-саксу» в глаза, беру, багровея, свою вещь и спешу удалиться.
       – Стойте, монеты ваши вывалились, возьмите и их.
       – Спасибо, у меня есть, – совсем растерявшись, продолжаю машинально нести чепуху по-английски.
       – Что он тебе сказал? – спрашивает второй джентльмен первого тоже по-русски.
      Ответа я не расслышал.
       
      И вот я снова в пути. Спешить, думаю, особенно уже не буду: ляпнул приятелю – «три дня», значит три дня. Поэтому заеду-ка глянуть на одно разрекламированное прибрежное озерцо поблизости. Судя по телепередачам, так это просто рай для пенсионеров!
      – Кругом красотища и, по крайней мере, не одна акула не цапнет – всё-таки озеро, – делилась с телеэкрана опытом наманикюренная семидесятилетняя мумия в фривольном купальнике. 
      Передавали, что раньше на месте озера был лиман, однако со временем волны изолировали его от океана широким песчаным наносом. Потом вокруг выросли деревья, заколосилась травка и получился живописный двойной лесной водоём под названием «Лейк Майял». Реклама гласит, что в озере исключительно тёплая и чистая вода, в которой можно купаться чуть не круглый год без страха перед акулами-людоедами. По озеру плавает гостиница-катамаран. Приезжайте, леди и джентльмены, и вы будете вознаграждены прекрасным многодневным отдыхом на воде.
      Как же после таких обещаний не свернуть к этому озеру! И я поехал. Пунктир асфальта, блуждая трёхмерными лабиринтами запорошенного глинистой пылью буша, выталкивает мой «мицубиси» к перешейку между двумя отдельными частями природного лесного водоёма. На перешейке – тридцатиминутная стоянка. Этого времени должно хватить, чтобы принять верное решение по части варианта отдыха, – или на озере в катамаране, или у океана. Если на размышления получаса не хватит, платите тридцать долларов и думайте в машине всю ночь. Хотите откатить машину в буш, чтобы ночевать даром, вас отыщат и оштрафуют. Океан рядом, но искупаться без билета в нём вам не позволят заборы и щетинистощёкие кассиры. Цена – те же тридцать долларов. Причём, в озере купаться вообще, кажется, запрещено, можно только закинуть удочку и часами делать вид, что ловишь рыбёшку. За плату, разумеется. За подключение к каравану электричества и канализаци суточная цена подбирается к ста долларам. Вы ахаете, а из окошек касс за вами при этом невозмутимо наблюдают. Я отметил, что большинство деляг неряшливы, небриты и обожают зеркальные очки, за которыми прячут глаза. Не от стыда, конечно, за установление нескромной платы купаться в океане, как в своём личном бассейне, а наверное, чтобы отличаться от прочей публики, чьи карманы добросовестно облегчают. Однако посетители такой сервис считают в порядке вещей, народу и машин уйма – многие мечтают побарахтаться в океанской водице. Отдыхающие вместе с мухами и сами как мухи копошатся между деревьями и кучами мусора, который не спешат убирать узурпаторы прибрежной зоны.
       Моё время истекло. Сажусь в кар не солоно хлебавши, опять двадцать километров трясусь по полуметровым ухабам в клубах пыли назад к «хайвай», который помчал меня холмистой равниной дальше на север. Пейзаж вокруг весел, но однообразен: шелестящие узкими листьями эвкалипты вдоль дороги, под ними торговцы авокадо, красночерепичные посёлки и фермы, расбросанные в прореженном белоствольном буше, кенгуру на полянах. Последних развелось столько, что отстреливают. Проезжаю белорозовый городок Тари и снова углубляюсь в буш. Здесь он гораздо гуще. Воздух в салоне наполняется бесподобным ароматным теплом, а меня начинает клонить в полуденный сон. Вон и предостерегающий стенд, рекомендующий водителям отдыхать через каждые два часа. За ним – другой стенд со стрелкой, показывающей, где это сделать удобнее. Я сворачиваю на боковую дорожку, миную памятник пуделю и выезжаю на обширную поляну-стоянку с подстриженной травой для уставших путников. Впереди мотель, о нём тоже сообщал указатель на шоссе. В отдалении стоит всего одна машина. К ночи их соберётся пара дюжин. Семьи заночуют в номерах, а одиночки, вроде меня, наверняка расположатся в карах. В мотеле они будут только трапезничать. Я устраиваю свою «мицубиси» в тени дерева и, откинув спинку сиденья, смежил веки. Чувствую, что захрапел.
      – Сэр! Сори, сэр, здесь нельзя останавливаться проезжим.
      Какой-то тип нежно касается моего плеча, но когда я очнулся, предупредительно отодвинулся назад.
       – В чём дело, это же дорожная зона отдыха.
Я недовольно разглядываю служителя. Лакей одет как лорд и так же гладко выбрит.
      – Вы правы, это зона отдыха, но... для собак, сэр. Где ваша собака?
      Несколько месяцев назад мы с женой подобрали в горном лесу брошенную одомашненную старушку-динго, и она у нас прижилась.
      – Оставил дома. Динго. Очень плотоядна, сэр, но обещаю вам, что в следующий раз обязательно будет со мной, – без улыбки бросил я невозмутимому лакею, выезжая.
      В Кемпси прибыл в вялом настроении. Мотель для собак, надо же! Собачья зона отдыха с собачьими правилами, откуда собачий лакей меня вытурил. Но что я понимаю в культуре, при которой животным порой завещают состояния!

      Я ночевал в городском парке на автостоянке под пронзительным светом неоновых ламп во все окна. Вроде выспался, но выглядел в зеркале очень помятым, да к тому же не удалось побриться. Вероятно, мой «бомжовский» облик и явился причиной непредсказуемого уличного инцидента, смешавшего все семейные планы и вынудившего повернуть оглобли назад. Вроде, день начинался в заведённом ритме и не предвещал огорчений. Загнав «мицубиси» в полуподвальную стоянку «вулвартса», я вытащил из багажника и расправил свой складной велосипед, – привык возить его с собой. Сегодня рад случаю покрутить полчасика педалями и для начала проверяю пальцами давление в шинах.  Убедившись, что оно в норме, вывожу «конька-горбунка» со стоянки, взгромождаюсь на сиденье и, отдуваясь, качу на окраину Кэмпси к туристскому офису для пенсионеров – хотелось бы получить бесплатные путевые карты Нью-Саут Уэльса и Квинсленда. До цели остаётся квартал. Я завернул на пустынную боковую улочку, пристегнул свой двухколёсный транспорт к столбу и пешком направился к офису. Минут через пятнадцать уже шагал обратно, уложенные в пластиковый пакет карты ритмично покачивались в руке. Икры ног побаливали от велосипедной езды, а по телу ртутью разлилась тяжесть, так что я ни о чём теперь не думал, кроме как поскорее добраться до своей запаркованной «мицубиси», перекусить в ней и отправиться в дальнейший путь. По проезжей части туда, сюда снуют машины, тротуар впереди – безлюден, не считая пятёрки молодых людей, разболтано бредущих навстречу. Через считанные секунды они поравнялись, окинули меня кислыми взглядами и, слава тебе, Господи, прошли мимо, не задели. Неожиданно последний из лоботрясов, – крупный рыжий детина, – вернулся, прыгнул передо мной и зарычал по-звериному. Он принялся всеми своими десятью кривыми пальцами скрести вокруг моей припухшей физиономии воздух, изображая видимо гризли, потом отскочил и пошёл дальше. Мне бы промолчать – ан нет, повернулся и начал от души крыть хулигана вслед по-русски, вкладывая в выражения всё богатство жизненного опыта:
       – Ах ты...такой сякой придурок...
       У лоботрясов отвисли челюсти – меня не поняли. Однако высоченному худосочному аборигену, по-видимому, их вожаку, мой агрессивный тон не понравился. Несколько слов «обиженному» и рыжий со смешком «выкручивает руль» назад в мою сторону. Под ложечкой всегда засасывает, когда чувствуешь, что тебя хотят ударить люди посильнее. Я отворачиваюсь и спешу ретироваться, втайне надеясь, что парень удовлетворится моим постыдным бегством и отстанет. Не тут-то было! Пока вокруг нет людей, такого старого дурня, как я следует проучить, и воинствующий хулиган уже сопит за моей повлажневшей спиной. «Эх, семь бед – один ответ, – мелькнула дерзкая мысль, – нельзя ждать, когда получишь сзади по шее!» Неожиданный резкий разворот навстречу и мой левый кулак вместо подбородка проваливается в шею лоботряса, зацепив гортань. Вроде что-то хрястнуло. Парень хрюкнул, свалился на колени и – бух лицом мне в ноги. Компания застыла в изумлении, вероятно подобного с ними не случалось. Я начинаю быстро уходить, не оглядываясь. Никто не побежал меня догонять. Слышу, как сердце стучит в груди отбойным молотком, замрёт на мгновение и опять стучит. Пакет с картами утерян. Вот и угол дома. За ним пригорюнился у столба мой велосипед.
      Вскоре я уже трясусь поджилками в машине на север. Не знаю, насколько меня опознают по телезаписи у «вулвартса», если вдруг у парня окажутся поврежденными хрящи и дело примет серьёзный оборот. Да и пакет с картами я обронил, и в туристском офисе меня видели, знают, в какую сторону направляюсь. Ну конечно опознают! Я начинаю паниковать, сворачиваю на подвернувшуюся просеку, еду по ней с километр и упираюсь в непролазный сырой буш, из которого можно выбраться лишь задним ходом. Как только машина встала, меня тотчас же облепили тучи нетравленных здесь комаров, но поначалу это казалось мелочью в сравнении с охватившем меня беспокойством. Ведь Бог его знает, «он» завалился, словно подстреленный, тогда обидчика должны уже искать. Глупо, что всё так произошло, но делать теперь нечего. Куда деваться? Некуда, всё равно найдут. Объявят по телевизору и найдут. Даже в пустыне. Но как всё ж таки едят комары! Набралась полная машина, сетку накидавать поздно. Нет, надо отсюда выбираться, иначе всю кровь высосут.
      Пока выбирался, пришло и решение. Покаянное решение. Надо отправляться назад в Кемпси, по возможности во всём разобраться, и если что, чего уж тут...
      Улицы городка меня встретили обыденно. Машины куда-то спешили, людей почти нет. Еду окраиной, никаких видимых следов криминала. Вру, след был: мой пакет сиротливо лежал у обочины – мусорщики не успели подобрать. Пришлось притормозить секунд на пять и подобрать самому – не пропадать же. Итак, с потерпевшим, наверное, всё в порядке – горло цело, попал в сонную артерию, он и отключился. Хорошо хоть другие растерялись и не бросились за мной. Но самое главное, что был не долговязый абориген. Их не тронь! Тебя бьют, отвечать не смей – срок получишь. Таковы правила.
      Ночевал за Кемпси на стоянке – пять долларов с машины в сутки, есть душ и телевизор – красота! Как же я эту стоянку вчера проморгал? Глядишь, и вид был бы утром поприличнее, не возникло бы ни у кого желания в морду мне дать. Посмотрел вечерние теленовости – об уличном инциденте в Кемпси ни слова. Наверное, честной компании нельзя было лишний раз засвечиваться в полиции, подхватили подбитого дружка под руки и уволокли поскорее от греха подальше. А ведь накрой их стражи правопорядка, у меня могли возникнуть проблемы. Нет, теперь поеду-ка я лучше на юг в сторону дома. Ведь если в Брисбен, то опять придётся ехать через этот паршивый Кемпси! Никогда не надо забираться решать дела слишком далеко, лучше поинтересуюсь обо всём в хаузенах Виктории. В этом штате всё-таки на четыре градуса теплее, чем в целом по Тасмании, приятных городков много, что-нибудь да получится. Позвоню приятелю в Брисбен и объяснюсь, а сейчас – спать.             
       Я выехал на другой день как можно раньше – это для того, чтобы съэкономить время, и вообще... Одним словом, решил изменить маршрут. Главное – надо оставить в стороне забитый транспортом Сидней, Канберру, где гнездится парламент, и объехать всё по большой дуге просёлками. Корректировкой пути займусь через полсотню километров, а пока замечаю, что опять проезжаю мимо пресловутой собачьей зоны отдыха. Сегодня воскресенье и уже чуть не за сотню метров с обеих сторон шоссе растянулись лимузины, царит людское оживление. Какой-то праздник? Почти. Местные власти решили доставить согражданам запланированное удовольствие и организовали выставку домашних животных. Поглазеть на диковинное разнообразие пород собак и кошек очень интересно, и дорожная полиция в такой день ведёт себя вполне лояльно. Я заталкиваю свою «старушку» под запрещающий знак на обочину между двумя лакированными джипами и отправляюсь к входу в зону отдыха. Билет дорог, но ради посещения зверинца я не скуплюсь и уже вместе с ахающей и охающей публикой брожу среди клеток с японскими собачками величиной в ладонь и чудовищами, весом и ростом с возмужалого телёнка. Не слишком уступали собакам и кошки. Тела некоторых, судя по табличкам, до метра в длину, да ещё хвост, а масса порой достигает десятков килограммов – просто какой-то домашний кошмар! Чемпионом является выше средней упитанности кот, вес всего в сорок три килограмма. Хозяйка рассказывает, что невозможно с этим чудищем спокойно обедать – сэндвичи выбивает из рук лапой и преспокойно съедает. Стоящий рядом со мной загорелый господин ухмыляется:
       – Разве это чемпион? Вот если бы он корову съел...
       От шутника попахивает пивком, и хозяйка кота отвернулась в сторону. Загорелый господин не унимается. Видя, что дама не воспринимает его всерьёз, с усмешкой обращается ко мне:
       – Хм! Чемпион, говорит. Да я двух таких чемпионов в буше застрелил...
       Хозяйку кота от его слов передёрнуло, но загорелый господин продолжал, как ни в чём не бывало:
       – ...а настоящий чемпион из них весит центнер – попробуй, выследи и убей его! Треть стада, подлец, испортил. И все коты, как на подбор: злые, чёрные, поджарые, не то, что её толстяк.
       – Так это уже яванская пантера, или бразильский чёрный ягуар, – смеюсь я.
       – Нет, чистопородный кот и причём наш родной, австралийский. Вообще, вы хоть знаете, чем ещё, кроме размеров, отличается пантера или, там, ягуар от обычной кошки?
       – Чем же? – с вызовом повернулась к загорелому мужчине хозяйка. Её чудовище дымчатой расцветки свернулось в клетке клубком и громко с интервалами посапывало. Вокруг нас уже сгрудились любопытные.
      – Тем, что зрачки у всех больших хищников круглые, и только у настоящей кошки они имеют вертикальный разрез.
      Я это знал, но притворно произнёс:
      – Вы в этом уверенны?
С невежеством, как я, бесполезно спорить. Господин молча протиснулся сквозь толпу и направился к другим клеткам.
      Я бродил по выставке около часа. Рассматривая собак и кошек, всё хотелось ещё раз встретить подвыпившего фермера, втянуть в дискуссию о гигантских кошках, поедающих коров, и поймать вруна на слове, но не довелось. Возможно, фермер уже покинул территорию.
      Насытившись выставкой, я вернулся к машине и теперь, почти без остановок отмахал через посёлки... нет, скорее деревушки сотни вёрст на юг по горам, по долам. Бензоколонок здесь мало, однако моё основное горючее – сжиженный пропан, а его хватает надолго. Кроме того, заправил в Кемпси до упора и бензобак – это мой НЗ. Хорошая у меня машина «мицубиси», старая, но надёжная. И двигатель приспособлен прежним владельцем под бензин и газ. Можно без дозаправок покрывать до семисот километров. Живописная лесная дорога шла по Воллемийскому Национальному Парку через Виндзор, затем по Блу Маунтин в сторону Литгова и Батуста. Незаметно подкравшиеся сумерки вынудили свернуть к въезду на безымянную площадку, разместившуюся среди густой разносортицы эвкалиптов. Пока раскладывал в салоне постель, подоспел ещё джип. Из него вышел уверенный в себе, пожилой усатый джентльмен и мы раскланялись, словно давние знакомые. Две машины для ночёвки в такой глухомани – это спокойнее для обоих. Сэм представился пенсионером-активистом из тех «зелёных», что интересуются загадками природы, и ехать ему за приключениями в глубину гор ещё добрые десятки километров. Немолодой искатель романтики не захотел сейчас путаться в тёмных лабиринтах трассы и решил провести ночь здесь. Поговорив для порядка минут десять, мы разошлись по машинам, поужинали и через три четверти часа уже храпели каждый на свой лад. Пробудился я на рассвете от того, что закашлялся, – холодный предутренний туман проник в гортань и, словно наждачной бумагой, принялся яростно терзать её. Я открыл дверцу, затем, поёживаясь от промозглого воздуха, отыскал ногами утонувшие в мокрой траве резиновые шлёпанцы, после чего окончательно выбрался из машины, набросив на плечи видавший лучшие дни макинтош. Было почти светло. На противоположном краю поляны уже одетый-обутый Сэм, с болтающейся на шее телекамерой, рассматривал что-то в пристроенную к росистой крыше своего джипа длиннющую подзорную трубу. Он во всеоружии встречал начинающийся день, мне оставалось лишь подивиться технической оснащенности его заслуженного досуга. Вот Сэм повернулся в мою сторону, вместо «Доброе утро!» – предостерегающе поднёс указательный палец к губам, призывая помалкивать, и поманил к себе. «Наверное увидел толстяка-вомбата», – подумал я. Согласно справочнику по зоологии, в этих местах ещё два века назад бродили даже плотоядные вомбаты, величиной в несколько раз превосходящие нынешних вегитарианцев. Их называли сумчатыми леопардами и считалось, что всех подобных глупых хищников извели динго. Однако недавно какой-то любитель заснял на видеокасету сумчатого леопарда, пересекающего поляну. Он опубликовал это на интернете, дав очередной толчок энтузиазму криптонатуралистов.
      Стараясь не слишком громко хлюпать шлёпанцами, я пересёк поляну и подошёл вплотную к ночному компаньону. Сэм подтянул меня к своей подзорной трубе, затем указал на противоположный, уже заливаемый солнцем лесистый склон и таинственно прошептал в самое ухо два страшных слова:
       – Блэк джагуар (чёрный ягуар)!
      Надо же! Я удивился, подумал, что Сэм или что-то путает, или шутит, хотя сам всё же с интересом прильнул к окуляру. Память попутно воскрешала репортажи об убегавших иногда из передвижных цирков крупных хищниках. По недосмотру персонала. Сообщали, что один-таки вернулся, причём к часу выхода на арену перед публикой, – работа всё ж превыше всего! Других хищников навсегда поглотил буш. Время от времени беглецы напоминали о себе остатками леденящих душу трапез, но наказать виновников фермерам не всегда удавалось. Однако, всё это происходило в Виктории, не здесь. Я поводил трубою по противоположному склону и с помощью Сэма, подправлявшего мои рысканья, увидел наконец объект внимания среди уже освещаемой солнцем зелени. От неожиданности я поёжился, ибо помимо воли спину обдало холодком. Несомненно, нам подвернулась большая удача. Хотя нас с «джагуаром» разделял добрый километр, многократное увеличение позволило рассмотреть зверя чуть не вплотную. Действительно, чёрный ягуар, убравшись в тень кустов, не отрываясь, смотрел в нашу сторону, и я не удивлюсь, если он прекрасно видел двух людей во всех подробностях – острота зрения у хищников без малого на порядок выше человеческой. Я продолжал с интересом разглядывать затаившееся животное. Хорошо выделялись усы и даже вертикальный разрез зрачков его крупных зелёных глаз на круглой морде. Большие треугольники ушей нетерпеливо подёргивались. Господи! А вдруг это и есть тот огромный чёрный кот, в существовании которого уверял пьяный господин на собачьей выставке, а я в ответ смеялся? Я вспомнил про большую кошку Москвина – тогда здесь её чёрный двойник! Нет, не совсем так. В Приморье жила настоящая гигантская, изначально дикая кошка, а эта... Мне показалось, что зверю надоело прятаться. Он неспеша поднялся и стал неторопливо спускаться по склону в нашу сторону, думаю всё же, чтобы попить из ручья. Сэм приготовил камеру и вежливо потянул из моих рук свою подзорную трубу. Прежде чем «дальнобойная» оптика вновь очутилась у хозяина, я в целом успел оценить габариты увиденного животного. Зверь имел сравнительно высокие ноги, хотя в холке, по-моему, не достигал метра. Голова через довольно короткую шею переходила в гибкое, покрытое свалявшейся чёрно-бурой шерстью туловище, доводившее длину животного возможно до полутора метров. Общие размеры «джагуара» дополнял неопрятный, тоже почти бурый хвост. Таким образом, по склону спускался крупный экземпляр хищника, весящий килограммов семьдесят-восемьдесят. Если бы не величина зверя, то привычно-знакомые очертания его комплекции не оставили бы сомнений, что это обыкновенная домашняя кошка, забредшая из какой-нибудь отдалённой фермы в дебри полакомиться сладенькими лесными мышками.
       –  Это не ягуар, – заявляю я, приходя в себя от увиденного. – Тот больше. Да и откуда ягуару тут взяться!
       Усатый джентльмен всё время загадочно усмехался, пока я высказывался:
       – И не пантера. У той лапы потолще и покороче, а голова меньше и морда гораздо сильнее вытянута, – насмотрелся их в зверинцах. Но главное, у всех крупных хищников зрачки всегда круглые, а у этой особи странно – глаза огромные, зелёные и зрачки имеют вертикальный разрез как у домашней кошки.
       – Хм, значит, вы считаете...
       – Да, полагаю, что видели не беглеца из цирка. Налицо скорее всего случай кошачьего гигантизма, природа которого неясна. Вообще, подобные зелёные глаза, хе-хе, имел когда-то и мой чёрный кот. Год, как ушёл старик в буш и не вернулся.
      – Так может это он? – язвит Сэм, не отрываясь от трубы. Сморщившись, он безрезультатно пытается вернуть «в прицел» животное, которое уже покинуло сектор обзора. Внизу речка, тем не менее чтобы любопытному пенсионеру к ней выйти и полюбоваться, как зверь пьёт воду, необходимо спуститься, пересечь трассу, и пройтись зарослями к обрыву. Мой компаньон на такой шаг не отважился. Не запечатлев камерой своего «джагуара», Сэм теперь наверняка сожалел, что подозвал меня.
      Вскоре мы расстались, разъехавшись в разные стороны: я – к Мельбурну, а отчаянный старик – в лесистые горы, в которых вездесущие охотники якобы видели следы... тасманийского тигра.
      – Главное, чтобы не яванского, – пошутил я. Сэм засмеялся и сел за руль. Прежде чем махнуть рукой, он приспустил стекло и протянул визитку, со словами:
       –  На всякий случай.
Я в свою очередь дал ему номер домашнего телефона.
 
      Надо сказать, что с «хаузен» у меня в Виктории ничего определённого не вышло. Домой приехал огорчённым, да ещё рассказал про стычку с задиристыми хулиганами в Кемпси, а когда поведал всем, что видел в лесу дикого, чуть не стокилограммового кота, глаза жены совершенно расширились от ужаса:
      – Ну хорошо, бандюги побили бы и ладно. А если бы этот голодный котище прискакал к тебе? Что бы мы теперь делали?
      В голосе жены – дурашливые нотки девочки-простушки, но я не поддержал тона и ответил по-возможности серьёзно:
       – Обижаешь животное, Тома. Одичавшая домашняя кошка, даже со временем неимоверно разросшаяся на привольных харчах, всё равно не ягуар и не тигр. У любой сохраняется выработанный тысячелетиями рефлекс на неприятие человеческой плоти, чего не скажешь о ...собаках. Они всё-таки произошли от волков, а не от котят...
      В коридоре неожиданно задребезжал телефон и лекцию пришлось прервать. Жена направилась к аппарату, а сын вышел во двор, – он у нас хороший механик и надо было проверить состояние «мицубиси» после моего автопробега. «Ничего, вы мне ещё поверите», – шепчу я, идя к компьютеру. О псах, думаю, когда-нибудь поговорим отдельно, а сейчас займусь-ка поисками информации по кошачьему вопросу. Ведь, огромный кот – не вымысел! То, что выискал на интернете, привожу ниже в форме произвольного изложения.

      Австралия – родина сумчатых хищников (искючением является собака динго, завезённая из Азии). Такие общеизвестные хищники, как африканский лев, индийский тигр или бирманский леопард на Зелёном континенте никогда не водились. И тем более поражает, как уже полтора столетия упорно ходят слухи, время от времени подкрепляемые свидетельствами очевидцев, что в дебрях австралийского материка бродят дикие кошки размером с пантеру. О них рассказывали фермеры, показывали растерзанных или изуродованных когтистыми лапами коров, нашли и отлили в гипсе кошачьи следы, величиной не слишком уступающие суматринскому тигру (самому мелкому из тигров, он в среднем весит всего сто пятьдесят килограммов). Интриги добавили любительские телекадры, на них – две огромные чёрные кошки скрадывают гигантского кенгуру. Наконец, когда появились фотографии подвешенных шкур хищников, а зоологам прислали 65-сантиметровый хвост «пантеры», за дело взялись и учёные, до того считавшие всё россказнями. Сначала занялись хвостом «пантеры». Оказалось, что он – кошачий, но его обладатель обязан иметь длину тела до полутора метров от усов до основания хвоста, а высоту в холке – до восьмидесяти сантиметров. Профессор Майкл Арчер из Нью-Саут Уэльса и криптонатуралист Майкл Вильямс из Виктории провели опросы ряда свидетелей, которых в целом по стране насчитывается сотни. Женщина, увидевшая на своём участке кота, пытавшегося задрать корову, подтвердила, что «пантера» была в высоту немного меньше метра и «необычайно длинна». Майкл Вильямс тут же прикинул, что вес животного достигал центнера – для кошки просто непостижимый! Другие фермеры видели хищников помельче. Длина их от усов до корня хвоста составляла примерно метр, высота в холке – пятьдесят-шестьдесят сантиметров при возможном весе до тридцати, может даже сорока килограммов. Видимо, именно таких застрелил в лесу господин, с которым я вздумал препираться на «собачьей выставке». Я не поверил тогда ни единому его слову, пока по невероятному стечению обстоятельств сам не увидел в подзорную трубу гигантского чёрного кота в блумаунтинском буше. Выходит, не такой уж эти кошки были экзотической сверхредкостью, раз очевидцами оказались сотни разных людей, включая и нас с Сэмом. Вышеназванную «пантеру» застрелил в Гиппсланде в июне 2005 года Курт Энгел, профессиональный охотник на оленей в штате Виктория (фото 3 и 4). Он замерил длину туловища «леопарда», оно равнялось 1,6 метра при приблизительном весе животного в сто килограммов. Длина хвоста, как мы знаем, была 65 см. Больше всего поразило Курта сообщение исследователей Мельбурнского Королевского Университета, что хвост этой «пантеры» всего лишь... кошачий. Да, и хвост, и шкура принадлежат гигантскому коту, предки которого может сотню лет назад были обыкновенными домашними кошками. Многие кошки в силу различных обстоятельств дичают и, чтобы им выжить, незамедлительно включается мощный механизм естественного отбора. Раз одичавшим кошкам пришлось охотится на таких больших животных, как кенгуру, овцы, даже крупный рогатый скот, природа с успехом позаботилась об их метаморфозе в сторону гигантизма и иное объяснение трудно представить (фото 2).

      На состоявшейся в прошлом году конференции по этому вопросу, криптозоолог Пол Круппер продемонстрировал собравшимся несколько видеоклипов, на которых несколько хищных созданий явно более метровой длины (соизмеримо с окружающими деревцами, пнями) двигались по покрытой высокой сухой травой пересечённой местности. Это были ни пантеры или чёрные пумы, ни каракал или рысь. По всем отличительным внешним признакам животных и их походке, у присутствующих родилась уверенность, что создания являются исключительно одичавшими кошками. Такая уверенность окрепла, когда оператор зафиксировал привычных размеров серую домашнюю кошку, сидящую под кустом. Затем он сдвинул объектив камеры вправо, и зрители увидели чёрную кошку, следящую за серой и втрое превосходящую её своими линейными(!) размерами. То, что это – кошка, показывали характерная морда, пропорции тела, глаза со зрачками в виде вертикальных щелей (фото 1). Домашняя кошка находилась в каких-то двух метрах от кошки-монстра, с интересом смотрела на неё и нисколько не опасалась. Их взаимотерпимость поразила Пола.

      В 2001 году около пос. Литгова (штат Нью-Саут Уэльс) Гайл Паунд и её супругу Вайну удалось снять на видео величественно шевствующего в высокой траве одичавшего кота, оценочная длина корпуса животного составляла по мнению экспертов полтора метра.   
      Литговская плёнка оказалась не самой впечатляющей. В декабре 2004 года неким любителем был снят на плёнку чёрный кот, переходящий лесную дорожку (фото 5). Вроде, ничего особенного – кот, как кот, если бы опять не его размеры, и это по утверждению автора снимка не фокус с домашним животным. Кот был намного крупнее домашнего, в холке якобы достигал трёх четвертей метра. К сожалению, на фото нет рядом с животным никаких соразмерных с ним предметов, подчёркивающих его величину, а сама лесная дорога может быть и тропинкой. Остаётся только принять информацию на веру, что кот одичавший и действительно гигант.
      Удалось найти ещё несколько видеоклипов, на которых запечатлены коровы, сумевшие отбиться от подобной австралийской «пантеры». На телах тёлок остались многочисленные следы когтей и зубов хищника.
     Пока я сидел на интернете, в компьютерную вошёл Дима.  Занимаясь машиной, он наткнулся на конверт с неотправленным Жоре письмом и сейчас протягивал его мне.

     В самом конце августа мы получили нежданное извещение из Виктории: в Бендиго нам предлагают дом и приглашают на смотровую. Итак, моя одиссея на материк всё же не прошла впустую. Обрадованный, я поспешил поздравить с этой вестью жену, но вместо радостного восклицания: «Наконец-то!», прозвучало отчуждённое:
      – Ну и что?
      – Как, то есть ну и что? Мы столько лет этого добивались!
      – Добивался ты, а я ко всему уже привыкла. Диме надо обязательно закончить здесь учёбу.
      – Диме не сложно будет перевестись в университет штата. Я пока съезжу и взгляну, что нам там предлагают. Может, сразу и откажусь.
      – Съезди, съезди. Ухлопай ещё кучу денег, их у нас много. Прогуляйся по горам со своим... Сэмом и постарайся вернуться целым.
      –  Позволь, причём тут Сэм?
      – А я слышала, когда он звонил. Да, звонил. И опять сбил тебя с толку.
      – Что значит опять? Я, вроде, не видел его с тех самых пор, как приехал, и никогда уже не увижу!
       – Ничего, поедешь – увидишь. Помню – ты просто зашёлся в восторге, когда старый авантюрист что-то тебе ляпнул по телефону.
       Последние слова жены вынудили меня резко прервать беспредметную перебранку:
       – Прекрати! Ты же совершенно не знаешь человека, которого я действительно никогда не увижу. Всё! Закончили! Я еду на смотровую. Не понравится – буду просить другой дом. Понравится, сделаю снимки участка с домом, вернусь и всё обсудим. Учти, мы здесь в Тасмании больше болеем, чем здравствуем.
       Я решительно вновь засобирался в путь-дорогу, приготовившись взять на этот раз с собой кроме фотоаппарата и любительскую телекамеру. Немного поколебавшись, надумал ещё положить в багажник двадцатикратный бинокль. Так, на всякий случай.

2010