Ноль Овна. Сны Веры Павловны. 33

Засушенный, сплющенный клевер выскользнул из дневника, стоило разлепить страницы. Радзинский попытался его поймать и случайно раскрошил в пыль. Стало досадно: лежал памятный цветок в тетрадке сотню лет, а он своей лапищей вмиг сделал то, что не сделало время. Рядом кто-то закашлялся. Похоже, вдохнул цветочный прах и теперь надсаживался кашлем.

– Как его читать? – расстроился Радзинский.

– Его не надо читать. Просто смотрите.

У окна за конторкой стоял средних лет мужчина и энергично царапал пером бумагу. У него была идеальная осанка. И жилет сидел на его фигуре как-то особенно ловко.

– Я смотрю, – поспешно заверил его Радзинский.

Мужчина глянул на него с лёгкой иронией и продолжил скрипеть пером, иногда постукивая им по краю чернильницы.

– Дайте взглянуть. – Справа к дневнику потянул руку какой-то фарфоровый красавчик с обведёнными декадентской тенью глазами и ярким ртом под пижонскими усиками. – Ну? Не бойтесь, мы ведь с вами в одной лодке. – Он нахмурился с досадой, ожидая, пока Радзинский выпустит тетрадь из рук.

– Я понял! Сны надо смотреть! – Викентий Сигизмундович хлопнул себя по лбу и положил тетрадь на воздух как на подставку. – Кто же читает сны? – пояснил он обиженному соседу. – Их надо смотреть.

Тетрадка выпустила облачко тумана и зашуршала страницами, будто вздохнула.

– Ну? – Кукольный красавчик пососал вампирскими красными губами кончик толстой сигары и тоже пыхнул колечком дыма. Уныло запахло палёным гербарием и немного варёной курицей.

Радзинский с интересом проследил, как сигара через третьи руки попала к сидящему на диване чиновнику в узком чёрном сюртуке. Синяя орденская лента на его груди была украшена знаками Тайной канцелярии, двух масонских лож и орденом святой Анны.

– Звезду положено носить на правой стороне, – сварливо пробормотал унылый франт, заметив, куда смотрит Радзинский. – И лента должна быть красной. Что за вольности?

Чиновник высокомерно и холодно глянул в их сторону, затянулся и окутался плотным серым дымом. Не стало видно ни его длинной узкой фигуры, ни впалых щёк, ни орлиного профиля. Когда дымовая завеса развеялась, он затянулся ещё раз, наклонился к сидящей рядом хорошенькой испуганной институтке в форменном платьице с белой кружевной пелеринкой и выдохнул дым в её приоткрытый маленький ротик.

Человек за конторкой замер и угрожающе кашлянул. Чиновник ответил ему горящим невменяемым взглядом и бесцеремонно прижал вмиг захмелевшую барышню к себе.

– Полегче, – досадливо морщась, посоветовал ему длинноногий, богемного вида блондин в клетчатом костюме. Он забрал у чиновника сигару и принялся неспешно курить, неодобрительно наблюдая, как тот жадно оглаживает порозовевшую от смущения девушку и чувственно-влажно целует её в губы.

– Пните его кто-нибудь, – звонким голосом попросила бойкая белокурая девица в голубом платье, что сидела в кресле неподалёку. – Они же сейчас начнут сношаться прямо у нас на глазах. – Она отняла у блондина сигару и пару раз затянулась сама. – Давайте сыграем в карты, – предложила она, синей бархатной туфелькой ткнув похотливого чиновника под колено. Тот не обратил на тычок никакого внимания и уронил пискнувшую барышню на диван.

– Их не остановить, – постукивая себя пальцем по губам, философски-отстранённо заметил седовласый, статный господин в светлом костюме, который сидел в кресле возле конторки и на переходящую из рук в руки сигару поглядывал с интересом натуралиста.

Человек за конторкой отреагировал на его слова весьма эксцентрично: он вынул из ящика огромный дуэльный пистолет и бестрепетно выстрелил в потолок.

Наглый чин дрогнул и, чертыхаясь, сел. Помог подняться раскрасневшейся барышне и крепко обеими руками её обнял, недобро поглядывая на тающее над конторкой облачко порохового дыма.

– Спятили? Там же дождь. А вы решили наделать дырок в потолке! – с отвращением ко всему на свете процедил он.

Барышня сияющими глазами посмотрела на него с обожанием и спрятала лицо у него на груди, стараясь не оцарапаться колючими наградами.

– Мы решили играть в карты, ; пояснил фарфоровый вампир, – И нам не хватает двух игроков.

– Какие правила? – снисходительно поинтересовался чиновник, сладострастно перебирая длинными, в сверкающих перстнях пальцами выбившиеся из причёски тонкие светлые волосы своей возлюбленной.

– Главное правило, – вперёд выступил франтоватый блондин, который снова сумел завладеть сигарой, и теперь жадно затягивался в промежутках между словами. – Карту каждый делает сам.

– Из чего? – не понял Радзинский. Он потянулся вперёд и щёлкнул пальцами. На удивление этого хватило, чтобы франт, хоть и с сожалением, но сигару всё-таки отдал.

– Из того что выпадет! – Он встряхнул дневник и из него посыпалась всякая мелочь вроде фантиков, дешёвых колечек и обшарпанных бусин.

– Делов-то! – бодро пробасил Радзинский. Он поймал в воздухе розовую ленточку и нанизал на неё золочёную еловую шишку, конфету и обёрнутый фольгой орех. Схлопнув всё это ладонями, как если бы показывал фокус, он развёл руки и показал всем старую открытку с катающимися на санках детьми, ёлочными шарами и витиеватой надписью «С Рождеством Христовым!».

– Что там написано? – полюбопытствовал длинноногий франт.

– «Я росла среди просвещённых забав», – чарующим баритоном прочёл вслух Радзинский.

– Зачтено! – Довольный франт выдернул из его рук открытку и кивнул фарфоровому вампиру. – Теперь вы.

Тот флегматично пыхнул сигарой и передал её тому, кто сидел рядом. Потянулся к парящей перед ним тетрадке и легонько стукнул по ней пальцем. Ему в руки упали чётки, медная монета, огрызок карандаша и закапанный воском, обугленный клочок бумаги. Вампир сжал всё это в кулаке и с интересом посмотрел на появившийся на ладони миниатюрный карманный помянник.

– Что там? – нетерпеливо потребовал отчёта франт.

– Имена, – неспешно листая страницы, ответил вампир. – За здравие, за упокой. Елизавета, Владимир…

– Тоже зачтено! – выхватывая у вампира помянник, воскликнул довольный мажор. – Кто следующий?

С дивана встал чиновник. Он оказался очень высоким, даже выше, чем длинноногий блондин. Двигался он для своих острых форм неожиданно плавно и как будто вкрадчиво, словно через секунду собирался напасть и прирезать. Чиновник скучающе цапнул дневник, но неожиданно поднёс его своей барышне: встал перед ней на колено и, почтительно опустив голову, протянул ей раскрытую тетрадь. Барышня осторожно коснулась уголка страницы и тут же ей под ноги высыпалась груда исписанной бумаги, сверху упал шнурок и вышитый батистовый платочек. Барышня отчего-то заметно расстроилась, подняла платочек двумя пальцами за уголок и нашла под ним старый конверт.

– Что там? – изнывая от любопытства, спросил франт.

Барышня вынула письмо и прочла:

– Уважаемая Анна Николаевна…

– Зачтено! – длинноногий франт выхватил у неё письмо, пихнул его в конверт и, нетерпеливо постукивая ногой, уставился на чиновника. – Теперь, может быть, вы?
Тот поцеловал барышне руку, поднялся с колен и глянул на блондина надменно и брезгливо, как на насекомое. Небрежно тряхнул дневник и оттуда посыпалась земля, припорашивая его идеально начищенные туфли. Чиновник ни капли не смутился, встряхнул тетрадь снова и на земляной холмик сверху полетели снежинки. Они покрыли землю ровным слоем и немного подтаяли на паркете. Чиновник раскрыл тетрадь, нежно, будто на арфе играл, перелистнул страницу и все присутствующие ясно почуяли запах ладана и услышали одинокий размеренный звук колокола. Из тетради чиновник достал газетную вырезку и, не дожидаясь вопроса, прочёл:

– Завтра, 29-го числа сего месяца в Покровском соборе в два часа пополудни состоится отпевание…

– Достаточно. Принято, – остановил его блондин и забрал у чиновника некролог и тетрадку. – Мадемуазель? – Он, очаровательно улыбаясь, протянул дневник девице в голубом платье.

Та отставила на столик чашку с чаем и азартно ухватила тетрадь. Раскрыла, перевернула и потрясла. На колени ей шлёпнулся рукописный французский словарик, билет в театр и золотая медаль, какие вручают гимназистам. Девица сложила всё стопкой, прикрыла ладошкой и предъявила белокурому франту то ли удостоверение, то ли пропуск, из которого немедленно зачитала звонким голосом вслух:

– Податель сего является штатным корреспондентом «Богородского листка» и…

– Зачтено, зачтено, – поспешно прервал её франт и выхватил из её рук документ. – Кто ещё не тянул карту? – Он оглядел присутствующих и почтительно обратился к человеку за конторкой, – Будете участвовать?

Тот любезно склонил в знак согласия голову и взял протянутую ему тетрадь. Раскрыл дневник, вынул лежащую между страниц бумажную иконку и протянул франту.

– Вот моя карта.

Блондинчик с интересом взглянул на изображение и, близоруко сощурившись, зачитал присутствующим:

– «София, Премудрость Божия»… Что ж, безусловно зачтено, – уважительно покивал он. И обратился к сидящему в кресле седовласому господину. – Карту?

– Пожалуй, – с несколько легкомысленной улыбкой согласился тот. Также как и человек за конторкой он не стал заморачиваться фокусами, а просто раскрыл тетрадку и вынул из неё билет на поезд. – Вот моя карта, возьмите.

– «Москва – Владимир», – зачитал вслух франт и одобрительно кивнул. – Зачтено, безусловно. – Ну-с, – он обвёл внимательным взглядом присутствующих. – Вот вы ещё не тянули, – обратился блондин к тучному багровому господину, которого, казалось, душил его собственный галстук. – Покажите, на что вы способны!

Толстяк промокнул лоб платком и, не глядя, вытянул из любезно поднесённой ему франтом тетрадки некую официальную бумагу. Пробежал её глазами, откашлялся и сообщил остальным:

– Это донос. Протоиерея Никольского на некую А.Н. Штольц, организовавшую еретический кружок. «Довожу до Вашего сведения…».

– Прекрасно! Прекрасно! Зачтено! – с живостью синички по весне прощебетал франт и выхватил из рук толстяка чернеющий штемпелями и визами лист. – Итак, у нас есть… – он перебрал сданные игроками предметы, – восемь карт! – Франт замер на секунду с недоумением на лице, но тут же расхохотался. – Совсем забыл! Я ведь тоже должен тянуть! – Он принялся суетливо листать дневник, пока с торжествующим возгласом не вытащил из него вырезанную из журнала репродукцию. – «Грабарь. Февральская лазурь», – продемонстрировал он всем копию известной картины. И добавил её к остальным «картам».

– Но карт должно быть десять, – встрял Радзинский.

– А десятая вот! – Франт повертел перед ним дневником и уселся за ломберный столик. – Итак, начнём партию.

Из сложенных на краю стола вещиц блондин выудил открытку, которую сдал Радзинский, и внимательно её осмотрел.

– Что ж, пожалуй, это «Солнце». Все согласны? – Он показала присутствующим открытку, которая в его руках превратилась в соответствующую карту Старшей арканы.

Кто-то кивнул, кто-то промолчал, но спорить не стал никто. Франтоватый блондин, чрезвычайно довольный собой, положил карту в центр стола.

– Никогда не знаешь, что выйдет в итоге, – поделился он с остальными причиной своего ликования. – Это так увлекательно! – Он снова покопался в куче «карт» и вытянул помянник, сданный фарфоровым красавчиком-вампиром. – По-моему, это «Повешенный». – Франт нерешительно показал карту остальным и, не дождавшись возражений, положил её справа от «Солнца». – Нет, ну сами посмотрите, он же связан по рукам и ногам, и выставлен на всеобщее обозрение… – на всякий случай заоправдывался он, хотя никто по-прежнему не протестовал.

Следующим блондин нашёл письмо, которое вытянула настойчиво совращаемая чиновником барышня. Он повертел конверт в руках, почесал в затылке, глянул оценивающе на девушку, затихшую в хищных чиновничьих объятиях, и решительно сообщил всем:

– «Двойка кубков»!

Чиновник удовлетворённо кивнул и чмокнул возлюбленную в нежно розовеющую щёчку. Затем он поднял руку и чётко провозгласил, будто представился:

– «Смерть»!

– Да-да, конечно, – поспешно согласился блондин, перекладывая сданный чиновником некролог из кучки вещей в центр стола, где газетная вырезка немедленно обратилась в соответствующую карту.

Затем настала очередь удостоверения, которое добавила от себя бойкая девица в голубом платье. Блондин вертел его и так, и этак, вздыхал, теребил мочку своего уха, словом, всячески демонстрировал своё замешательство. Наконец он решил поделиться своими сомнениями с остальными.

– Вот никак не могу решить: это королева кубков или девятка?

– Тройка! – весело выкрикнул Радзинский.

Седовласый господин и человек за конторкой дружно рассмеялись над его репликой. Франт посмотрел на них было с укором, но скоро и сам заулыбался.

– Ладно, кладу девятку кубков, – решил он. И увеличил ряд лежащих в центре карт на одну. Бодро схватился за иконку. – Ну, это «Дьявол», однозначно. – Он шлёпнул нужную карту во второй ряд. – Это, конечно же, «Мир». – Он также бойко расправился с билетом седовласого господина. – Ну, а моя карта «Воздержанность».

– А моя? – напомнил о себе толстяк.

– Ой! – блондин хлопнул себя по лбу. – Простите. Забыл! Что там у нас? Донос… Думаю, ваша карта «Сила». – Он сдвинул свою карту к краю и перед ней расположил карту толстяка. Оглядел получившийся расклад и потёр руки. – А теперь, господа, главная интрига вечера! Кто же у нас здесь? – Он поднял и ещё раз показал всем дневник. – Это… «Императрица»!

Франт положил последнюю карту на стол и сразу посерьёзнел, стал величественней и проще, как ангел, которого он назначил представлять себя.

– Как видите, не такую уж тяжкую ношу добавила вам чужая судьба. – Он обвёл рукой разложенные на столе карты. – Вы сами видите, сколько преференций вы получили вместе с нею к вашим жизням, и как органично она вписалась в ваши личные сценарии. Конечно, если бы я был плохим астрологом, то, глядя на этот расклад, я бы завёл унылую песню про то, как у натива всё пережато и про стесняющие обстоятельства. Но я, господа, хороший астролог! – весело заявил франт. – И как автор этой чудесной карты я говорю, что вижу перед собой настройку человека, который желает стать скромнее и женственней. Хочет загасить тот избыточный жар, который отпугивал от него окружающих, и прикрыть вольность своего нрава покровом приличий. Довольно простая задача, скажу я вам. Всего-то требовалось от вас постоянно и неусыпно всё это богатство прижимать. Ни один уранист в результате эксперимента не пострадал.

– Чудесно, милейший, – сухо отреагировал на его речь чиновник. – Только как нам теперь отделить своё от чужого в наших реакциях и воспоминаниях?

– А зачем? – Франт заволновался, вскочил со своего места, прошёлся по комнате. – Не надо этого делать, – сказал он строго, как воспитатель в детском саду. – Не надо. Нам надо прожить это всё до конца. Вы все хорошо справляетесь, да.

– А Вера Павловна-то при чём? – снова встрял любопытный Радзинский.

На его вопрос неожиданно ответил седовласый господин:

– А Вера Павловна видит сны, – пояснил он деликатно и мирно. – Она видит сны, мы просыпаемся и проживаем их, потому что она наделяет их силой.

– Ну, например? – не унимался Радзинский. – Как они выглядят эти сны? На что это похоже?

– Вон Роман Аркадьич знает, – устало ответил длинноногий франт. – Он сам таких снов три толстых папки накатал. Только не в тот архив отнёс. – Не дожидаясь, пока чиновник переварит эту информацию, он провёл рукой по лицу и оттянул ворот рубашки. – А вообще, мне бы на свежий воздух. А то голова пухнет от травы этой. Там дождь-то кончился? – буднично поинтересовался он у Радзинского, который сидел ближе всех к выходу.

Викентий Сигизмундович прислушался и сообщил:

– Утих немного. Но я бы хотел посмотреть сны, – твёрдо заявил он, внушительно скрещивая руки на могучей груди.

– Хорошо, хорошо! – сдался блондин, несколько истерично воздевая кверху руки. – Давайте смотреть сны. Только, ради бога, давайте уже выйдем из этого сарая! Я не могу больше здесь находиться!