Часть II. Глава 13. Строитель коммунизЬма

Для Сары Абрамовны Ленивкер это был одновременно удар ниже пояса и куча возникших вопросов. И сейчас Сара должна была что-то сказать этому Кацману про то, как его украденная  ваза попала к ней в комнату, но все слова мгновенно выветрились из её головы. «Был бы Яша, он бы нашёл что сказать этому недоделанному мильёнщику», - подумала Сара. И, не придумав ничего лучшего, она решила сделать из себя  полную дуру.
– Какая ваза? – удивлённо спросила Сара, делая вид, что в углу комнаты абсолютно ничего не стоит, и что Марк Моисеевич указывает на пустой угол комнаты.
– Вот эта ваза! – сказал Кацман и, подойдя к вазе, ткнул в неё указательным пальцем.
– Вот эта ваза? – переспросила Сара, понимая, что от ответа ей не уйти, как ни крутись.
– Вот эта ваза! У меня её украли три месяца тому назад. Милиция её ищет, но найти нигде не может, в то время, как она преспокойно стоит у вас в спальне. И зачем вы мне задаёте эти странные вопросы? – пытался достучаться до Сары Абрамовны Марк Моисеевич. – А, я вспомнил! Вы вчера орали в трубку, что у вас в кармане сидит прикормленная мафия! Сара Абрамовна, вы – бандит? Признайтесь честно и отдайте мне мою вазу.  И мы сразу же разойдёмся, как в море корабли.
– Да не орите вы! Марк Моисеевич! Если бы я была таки бандит, вас бы тут вообще не стояло. Эта ваза – вещественное доказательство. Она здесь прячется. Я не могу сейчас рассказать вам об этой сложнейшей операции, потому что мне запретил товарищ Ганько, но я почему-то чувствую, что ваш корабль с моим уже никак не разойдётся.
– Вы украли вазу, а теперь всё сваливаете на товарища Ганько? А, я кажется понял – он в доле? Или, как там у вас говорят: он в деле? – не унимался Кацман, поднимая голосом градус разговора.
– Простите, Кацман, я, конечно, не Айвазовский, но если вы сейчас не прекратите истерику и не заткнёте свой рот, «девятый вал» я вам гарантирую. И у меня встречный вопрос на ваши подозрения: откуда у интеллигентного человека, пусть даже немного бизнесмена, такая куча драгоценных камней? А? Молчите? И правильно делаете. Показания вы будете давать в милиции. И если не хотите до свадьбы вашей дочери оказаться в местах не столь отдалённых,  вот вам пластырь и заклейте себе рот. Меня ждут на кухне, сидите тут и даже не вздумайте высунуться, пока я не позову. Кстати, у меня пару вопросов: ваша бывшая Галя знала, что за вазочка стоит в её квартире? И второй вопрос: откуда вам известен мой адрес?
– Когда нас отвезли в милицию в день нашего знакомства, вы называли адрес, а у меня память хорошая, – сказал Кацман и, видимо, не соврал.
– Мама, ты где? Сколько можно там сидеть? Иди к нам уже! – раздался крик Арика из кухни, и Сара, прижав к губам указательный палец, прошептала:
– Вы пока придумайте правдоподобную версию, а мне надо кормить семью, - сказала Сара и пошла к двери. Потом обернулась и ещё раз посмотрев на Кацмана своим уничтожающим взглядом, сказала: – Я вас буду называть Александром Ивановичем.
– Это ещё почему? – спросил Кацман.
– Потому что вы – не Кацман! Вы – Корейко! Александр Иванович Корейко. Смотрели «Золотой телёнок»? Всё, сидите тихо, если хотите выжить. Нет, если вообще хотите жить…

Придя на кухню, Сара увидела, что всё уже на столе: Милочка отварила яйца, Лея сделала бутерброды, Дора начистила картошку, но делать из неё ничего не стала. Все сели за стол, Сара быстро проглотила то, что ей положили на тарелку, запила чаем, подождала, пока все закончат трапезу и произнесла:
– Мои дорогие. Я должна вам что-то сказать. Милочка, прошу тебя не волноваться, но сейчас у меня в комнате сидит твой папа.
– Что? Как папа? А почему он сидит в Вашей комнате, Сара Абрамовна? Он хочет меня забрать? – всполошилась Милочка и прижалась к Арику.
– Ша, дитя, успокойся. Он, на минуточку, ушёл от твоей мамы и пришёл сюда искать политического убежища на одну ночь. Дора, что ты на меня так смотришь, как будто я – президент твоей сраной Америки? Давайте, я его сюда приведу, и вы сами у него спросите. У нас яйца остались? Мне кажется, что он тоже голоден… Юра, пойдёмте со мной на секундочку, это важно.
Сара с товарищем Ганько вышли, и, открыв дверь своей комнаты, перед ними предстала картина маслом: Кацман преспокойненько спал на её кровати, крепко обняв свою вазу.
– Сара Абрамовна, что это значит? – шёпотом спросил милиционер, взявшись за кобуру.
– Ша, Юра, это его ваза. Теперь Вам как-то надо объяснить этому шлемазлу, почему его ваза стоит у меня в комнате. Я ничего толкового не смогла придумать.
– Вот это да! – вымолвил Ганько и попытался тихонько ослабить хватку Кацмана. Но вытащить вазу из объятий спящего Марка Моисеевича было сложно: Кацман открыл глаза и, увидев милицейскую форму Ганько,  поднял руки, зажав вазу ногами.
– Тише, товарищ Кацман. Это я, товарищ Ганько, зять Сары Абрамовны. Немедленно отпустите вещдок и сядьте.
Кацман разжал ноги и сел на кровати с поднятыми руками. Ганько поставил вазу на пол.
– Теперь скажите, вы хотите, чтобы мы поговорили здесь, без свидетелей, или мне отвезти вас в милицию? – по деловому спросил Ганько, почувствовав себя, как минимум, майором.
– Сара Абрамовна, скажите, моя дочь знает, что я здесь? – спросил Кацман, опуская руки.
– У меня от моей семьи секретов нет. Юра, давайте сейчас представим Марка Моисеевича честной компании, а потом вы его допросите по всей строгости протокола. Но без посторонних свидетелей. И, собственно, без протокола. Простите, что прошу вас об этом, но этот засранец, всё таки, почти член семьи. Не так: Марк Моисеевич – большой член нашей маленькой семьи.
Сара, Марк и товарищ Ганько прошли на кухню, где сидела в ожидании семья, и Кацману пришлось рассказать им всю правду.
Как оказалось, Марк Моисеевич всю жизнь занимался бизнесом, даже тогда, когда этого нельзя было делать. Бизнеса в СССР не было и быть не могло. Или нет, он был, но носил очень конкретное название: хищение в особо крупных размерах. Кацман открыл подпольное предприятие по пошиву курток из натуральной кожи. Он нанял людей, оставшихся без государственной работы, поставил профессиональные списанные швейные машинки, и, переделав их под пошив кожи, загребал огромные по тем временам деньжищи. При этом он говорил своей жене: «Галочка, капитализЬм – это, как ни скажи, плохо, поскольку капитализЬм это – эксплуатация человека человеком. А коммунизЬм  – это наоборот.  Поэтому я, Галочка, самый настоящий строитель коммунизЬма!»

Подпольные цеха Кацмана росли обратно пропорционально благосостоянию гражданского населения. У Кацмана был определённый дар: он умел делать деньги из воздуха: у него всё было поставлено на широкую подпольную ногу. В нашей большой, необъятной стране  разводили крупный рогатый скот и  были построены заводы по переработке кожи. На каждом заводе был тот, кто отвечал за тайный сбыт продукции налево, а иными словами, грабил эту бедную страну, кто как мог. Марк Моисеевич скупал кожу машинами, платил наличными, и ему было чем заняться в свободное от государственной работы время. А работал он главным инженером на ткацкой фабрике, откуда, собственно, и имел списанные машинки, нитки, подкладочную ткань и всю фурнитуру. У него замечательно был налажен сбыт готовой продукции: «через завсклад, через товаровед, через директор магазин»  и так далее, как верно потом заметил товарищ Аркадий Райкин.

Когда гражданам разрешили легально заниматься индивидуальной трудовой деятельностью, Марк Моисеевич уволился с фабрики, оформил все документы на свой маленький заводик и поставил свой бизнес на нормальные, почти честные, рельсы. Деньги он не откладывал на чёрный день, потому что не ждал, что когда-нибудь наступят светлые дни в его жизни, и он сможет безнаказанно и официально пользоваться накопленным состоянием. Именно поэтому на все деньги от прибыли он покупал драгоценные камешки, и когда встал вопрос, где их хранить, он приобрёл на рынке модную китайскую вазу и отвёз её к ювелиру.
Ювелир не был человеком пятой графы, что было большой редкостью как для ювелиров, так и для гинекологов. Василий Апполонович Бздюк был человеком порядочным и принципиальным только в тех вопросах, которые касались непосредственно его уклада жизни. Главный принцип этого ювелира, выгравированный у него на сердце, гласил, что «даже самый замечательный ювелир не сможет сделать настоящий брильянт из говна».  Он был жаден до денег и, к тому же, оказался продажной сволочью:  после того, как впаял камешки в вазу Кацмана и отдал её хозяину, тут же навёл на него Бройлера. Бройлер отправил к Кацману братву и приказал создать иллюзию ограбления. Для отвода глаз бандюки выбросили из шкафов и секций все вещи. Они разбили унитаз и всю квартиру обмотали дефицитной туалетной бумагой, которую Галочка хранила на антресолях. И на этом бы им успокоится, зная, что Кацман никуда обращаться по поводу пропажи не будет, но эти идиоты унесли аж целых три Галочкиных шубы и пять золотых колец. Галочка пришла домой первой и, обнаружив разбой, вызвала милицию, где и описала всё похищенное, включая вазу с камешками. Кацману ничего не оставалось, как признаться  в том, что вазу таки унесли.
Бандитов взяли на базаре с Галочкиными шубами, и в милиции они сообщили про вазу с камнями. Но поскольку вазу найти не удалось, Бройлер остался не у дел, так как предупредил через своих людей на зоне, что если на следствии всплывёт имя порядочного и честного бизнесмена Шлакбаума, то живыми грабители из тюрьмы не выйдут. Так что вазу искали и милиция, и Кацман. Милиция обшарила все ломбарды и все ювелирные лавки – ваза пропала, как будто её и не было. И если бы не случай с пошивом свадебного костюма для товарища Ганько, её бы не нашли никогда.

– Товарищ Ганько, а почему вы не сообщили в милицию о находке, а поставили эту чёртову вазу здесь? Вы тоже, между прочим, совершили должностное преступление и вам тоже грозит срок! – решил припугнуть Кацман доблестного воина Ганько, но не на того напал. Ганько встал, поправил кобуру, явно намекая на преимущество, кашлянул и сказал:
– Потому что потому, товарищ Кацман! Мы разрабатываем серьёзную операцию по поимке бандита Бройлера, а Сара Абрамовна добровольно согласилась помочь следствию. Поэтому я предлагаю расширенному семейному совету проголосовать за моё предложение: пока всё сохранить в тайне. Кто «за»? – решительно спросил Ганько.
Все, кроме Кацмана подняли руки.
– Кто против? – опять спросил Ганько и посмотрел на Марка Моисеевича.
– Шо вы на меня так смотрите, товарищ Ганько? – спросил Кацман и добавил: – Я из воздержавшихся. К тому же у меня есть вопрос: скажите, а мне вернут мою вазу? – и  Кацман умоляюще посмотрел на жениха.
– Если вы докажите, что все камни заработаны честным путём, то обязательно вернут, ещё и орден повесят за раскрытие банды Бройлера.
– Подождите, а если не докажу? – поникшим голосом спросил Кацман и, покраснев, посмотрел на Милочку. Милочка неотрывно смотрела на отца, понимая, что перед ней сидит, опустив голову, не её любимый папа, а совсем неизвестный ей человек.
 – Ну, если не докажите – конфискуют в пользу государства и, возможно, дадут срок за особо крупные размеры, – «успокоил» Кацмана товарищ Ганько, мысленно дорисовав себя до полковника.
Также было решено, что Марк Моисеевич будет спать на кухне, на раскладушке, потому что Дора наотрез отказалась уступить ему гостиную, в которую ещё даже и не переехала….

Продолжение: http://proza.ru/2022/01/20/1968