Горизонт

   Рваная рана горизонта сочилась кровью рассвета. В колыбели неглубокого овражка, как в тёплой горсти земли, под лоскутным покрывалом осени дремали косули. Им было уютно столь, что нега, натянутая, будто одеяло, до подбородка, придавливала томной тяжестью, не давая угнездиться подле даже единой мысли, - ни грустной, ни подлой, ни приветной.

   Шершавый язык песчаной горки берега реки, высунутый от утомления по-собачьи, испещрённый следами, словно оспинами, был очевидцем того, что по всю ночь на реку приходили то одни, то другие. Опечатки заячьего стрекача, полновесные печати поступи лося, солидная размеренность кабаньих подтопленных троп... Отпечатки  же коленопреклонения оленей выделялись особо. В тяжкую для них осеннюю пору, когда гортанными паровозными криками оглашают они округу, возвещая о своём главенстве над прочими, - совершенно определённо не до возлияний, не до вздохов.

   А горизонт, что вновь кровоточит, вдругорядь закатывает розовые от утомления очи, и торопится уступить место ночи, дабы назавтра, с новыми силами рвать себе сердце до крови, сопереживая, сочувствуя, сострадая тем, у кого тех дней и сумерек наперечёт. Хотя, казалось бы, что ему за дело? Он всегда где-то там, далеко, недосягаем и отстранён, в стороне, сбоку, со всех сторон...