Рад Разум Роман

"ПЕРВАЯ  ЧАСТЬ



1


Мысль это мгновенная жизнь.
Вошло в меня нечто теперь – и словно сразу я лишился того, что прожил, и даже хотения будущего.
Мир -- мал…
Мир – мал!..
Вычерпать море ведром не потому никто не берётся, что оно какое-то неизмеримо большое, а потому, что… некуда выливать почерпнутую воду: она потечёт обратно в море.
Мир мал. Мир – мал.
Ощущение такое: явное – явного!..
Да и -- прежде всего… настроение такое теперь.
«Теперь»…
Мир мал, мал.
И вокруг меня, и вообще.
Вокруг – это вот тело моё; оно – тоже мало, мне мало. Столь мало, что я его как бы и не замечаю…
Мир людей, чуть подальше, человеческий мир – тоже мал, даже – тем более.
А – ещё далее?..
Как бы – всего лишь далее…
И я -- от вошедшего в меня того «нечто» -- теперь лишь о малости, о мерности.
Ощущение малости мира…
Тоска!..
Без спокойной безбрежности пространства и времени.
И мне нынче так – словно бы… не убежать. От той, понявшей меня, малости.
Великая!..


Гнев…
Капризный детский гнев!
Сквозь сон… от прерывания сна…
Что? Что?..
Звонок!.. о-ой…
Тишина паузы…
И опять он – звонок надсадный.
Возмущение всего, чувствую, пространства комнаты!
Я – сквозь веки – ощутил самую глубь ночи… или, может, самую рань чёрного осеннего утра…
И ещё он…
О-о, да это он… гневный-то!
Я – обмер.
Определил положение моего, под одеялом, тела…
…И – вмиг ощутил ужас бодрствования.
Ужас пребывания – вообще.
«Неужели?..»
«Жизнь в сей час шагнула значительно…»
«Вот она, ощутимая правда!..»
Все эти мысли-чувства – в один единый мой трепет.
Зво-нок…
То есть – понятный!
Я – не зная, подняты ли веки, – уже деловито протянул руку в знакомую темноту.
Светильник... осветил очередной звонок.
И показал моим глазам, что они, да, не спят… и даже, нет, не моргают.
Я опустил другую руку к полу.
Мобильник.
…Да.
Сестра.
Все мелочи пространства передо мной были особенно – зачем-то – чёткими.
Звонок… В кулаке…
Смотрел… просто смотрел… ощущая ценность зрения…
Мне сделалось ново; и -- жутко ново… никчёмность всех видимых предметов… запах пространства.
Жду...
Нет…
…Посмотрел ответственно на тяжёлый мобильник.
Запомнил жёстко час и минуты.
Ощутил – власть… власть события…
Встал послушно и плавно.
Ощущая совершаемый поступок.
Умылся, утёрся.
Ощущая вершимое поведение.
«Три часа, пятьдесят четыре минуты».
Какие цифры значительные!.. Только… почему их можно поставить… в последовательный ряд?.. Зачем это нужно?..
А зачем думается об этом?..
Заварил чай. Стыдясь.
Выпил чашку. Стыдясь.
Признался наконец: с того мига, как посмотрел, кто звонит… думал, во сколько начинают ходить троллейбусы… да ещё и, впрочем, -- надеялся надеяться…
Открыл шифоньер. Постоял.
Как давно и это, и это не надевал…
Надел самый хороший мой костюм.
Постоял. Стоять было странно.
Сел в кресло к монитору. Просто -- тёмно-зелёному. Так находится тоже было странно.
Медленно крутнулся с удобным креслом. Лицом и грудью -- к вниманию комнаты… к вниманию пространства…
Положил ладони на колени.


Думал я думал – молился-молился; и вот мне Бог… меня самого!.. и какого-то -- особенного.
Мир – мал.
Как… мал?..
Для кого мал? Для чего мал?
Не для кого-то и не для чего-то, а – попросту мал.
Мал!
Была у меня первая любовь. И – не будет больше никогда этой первой, любви именно первой.
И – ни первой моей детской игрушки, ни первого школьного звонка, ни первой прочитанной книжки… ни первой моей статьи газетной…
И этак – во всём, во всём.
Я, к примеру, таскаю какой-то свитерок, и вроде бы ничего… но ведь он мне маловат… Я втиснусь вон в троллейбус – и уж ощутимо места мне мало…
Я, наконец, болтаю вот с тем и с этим… но ведь они мне – только произнести!.. -- малы, малы…
…Тоска.
Мир мал, мал.
Правда, нестерпимо… в данном случае… даже вымолвить… это слово: «впервые»…
Печаль.
Почему-то не произношу: «горе»…
Не умею…
…«Мир мал». – Кому не скажи!
В меня, быть может, и вошло это открытие… от наблюдения… от присутствия других.
А они – живут себе, шевелятся…
И вослед – ещё одно явное.
Стало быть -- живут во сне. Все живут во сне! Буквально пребывают во сне.
Человек, когда спит телом, поудобнее устраивает это своё тело. -- Точно так же он разумно поудобнее устраивает свою душу во сне жизни на этом свете.
Но -- некуда деваться: мир – таков, таков.
…Мир мал.
И чемпион мира – один. И по шахматам, и по боксу. И лишь победив именно его, можно стать чемпионом.
Мир мал.
И если кто-то мечтает, напевая, о том, чтобы кончился наконец неприятный ему век, то, понимает, стоит лишь помечтать, чтобы для этого всего-навсего скончался единичный вождь.
Мир мал.
И если, например, ловить голых негров на одном континенте, то потом их в трюмах через океан, походя кормя ими акул, можно переправить, для возделывания плантаций, только лишь на другой – той же планеты -- континент.
Мал, мал!
Чтоб далеко не ходить: суть любовной (и любимой) народной драмы – из-за тесноты общежития: «Не кричи во весь народ: мой батюшка у ворот…»… а судьба собственно цивилизации -- в президентском «ядерном чемоданчике»…
Века – они ведь тоже: обозначают сами себя лишь в арифметической прогрессии… Кстати, нарастающая эта прогрессия вовсе не прибавляет ничего к малости мира.
И если самолёт пассажирский, реактивный и аж сверхзвуковой, совершит вынужденную посадку в экваториальный водоём… и пассажиры, избежавшие огня, выберутся, счастливые, из проклятого самолёта… в желанную, то есть, влагу – то там их всех сожрут аллигаторы… А что же. -- Нет учебников школьных (или -- времени и прилежания их штудировать…) о животном мире той части света!.. Нет и у крокодилов другого, столь исключительного, случая, чтоб поместить в своё чрево такое нежное мясо, да ещё и почти без волос!..
Кстати о всякой жидкости. Приливы-отливы так называемого мирового океана – всего лишь, по малости мира, от близости небольшой этакой другой планеты – Луны.
Да что там. -- Скоростей космических – всего-то три. И все скорости возможные, опять же – на этом свете, ограничены, по созвучию, именно скоростью света.
Сочтены -- все атомы всех металлов и все атомы всех неметаллов.
…Мир мал, мал!
И нельзя певцу звёздному проехаться в метро, в автобусе городском, попросту – пройтись по улице.
Кстати, к известности стремление – так как людей на Земле мало; сколько бы ни было – а исчислимо мало; и, стало быть, в самом деле возможна такая ситуация, что на этой планете тебя будут знать без исключения все. А что потом?.. – Тоска. Потому многим чаще всего хватает славы – ну, на всю школу, на весь какой-нибудь город, ну, на всю одну какую-нибудь страну.
То же – и стремление к богатству и к власти. Действительно ведь мыслимо, что все богатства мира людей и вся власть над всеми людьми будут в каких-то одних руках. И – что дальше?.. Над всеми. Только и всего. И – если уж слово «дальше»-то – тоска.
Империалисты стремились строить и строили целые империи, именно всемирные, потому что, как раз, это осуществить было возможно натурально: мир в самом деле таковски мал.
Итак, стыдно быть империалистом…
Гении всех видов и косящие под гениев потому-то и стремились и стремятся к славе мировой, что она реально достижима: мир-то малюсенький.
Скучно быть славным!..
Мир настолько мал, что и в самом деле -- решать и даже свершать можно: начать ли войну… произвести ли эликсир молодости… изобрести ли ядерное оружие… лететь ли на другую планету… запретить ли сметную казнь… наболтать ли ребёнка в пробирке…
И действительно, действительно -- всем и всеми в мире можно манипулировать!
Как заткнутыми в одной стеклянной колбе.
И этим может быть одержим… какой-то пересчитанный тайный клан… или даже и вовсе кто-то абсолютно один.
И при этом, при этом, при этом… всем и заботы нету – хотя бы: так ли это на самом деле!..
Да и не странно: появляется где-то вождь – и сразу там пропадает обыкновенная доброта и личный разум.
Мир мал.
Мир мал – и вокруг Земного шара уже тесно от «космического мусора».
Мир мал и всегда-то был: в научном журнале читаю, что найдены в степи две пули спаянные – они столкнулись полтора века назад, летя в противоположных, стало быть, враждующих направлениях, во время известной исторической разноплемённой битвы: опять же -- из-за малости географического, соответ¬ственно, пространства.
Мир мал – и нет мира, где бы не было науки.
Мира мал – и нет уже науки, которая бы не изобрела интернет.
Мир мал – и нет теперь интернета, где бы не было, тут как тут, порносайтов!..
Мир мал: у каждого лишь один член; поэтому средства все коммуникативные обещают и препарат для его «ощутимого увеличения». Кем ощутимого? – Разумеется, прежде всего, лишь его обладателем… ну и, ещё дальше, разве что… его обладательницей.
…Да что говорить.
Был, предполагают, -- всего-навсего сколько-то миллиардов лет тому -- некий «большой взрыв».
Ну а что было до «большого взрыва»?..
Можно бы, и верно, и не мучиться о столь далёком…
Но… где тогда был -- я?..
Тоска!
Мир мал, мал…
Сюжет самый святой всемировой – радение о спасении; и таковой – один-единственный.
Для всех…
Навсегда...
Печаль…


Смотрю иной раз в зеркало – вижу… кого-то…
Кого когда-то на этом свете не было… кого когда-то на этом свете не будет…
Ведь это – правда.
Реальность!
Притом это правда, которая – прежде всего. Прежде всего.
Вот я заглянул в зеркало-то. А до этого мига меня в этом зеркале не было…
И так же я, родившись, заглянул в эту жизнь.
Меня, меня! -- когда-то не было?.. когда-то не будет?..
Мне бы этом – прежде всего бы и думать! рассуждать! гадать! Ликовать или стенать.
Но – об этом я меньше всего думаю.
Это ли не странно?..
Единственное объяснение – уже, говорю, и есть: я во сне.
Единственное утешение – если утешение: я – видим, видимый… слышимый, осязаемый, обоняемый; пребываю в этой жизни -- в видимой; на этом свете – на видимом.
И что меня – видят!
…Смотрю – теперь-то -- в окно.
Одетые люди двигаются на двух своих, значит, нижних конечностях…
И – без тоски малости мира.
Впрочем, вон сцена у подъезда напротив… На легковой машине привезли старуху: с палкой, в пальтеце старинном коротком демисезонном клетчатом; в платке старомодном цветастом… Она – смотрит куда-то вверх, на какой-то, что теперь, напоследок, её, этаж… А все рядом – смотрят себе под ноги…
Всю жизнь я наблюдал, озадаченный, за старухами, за старушками – существами, прежде всего, загадочными.
Вон снеговая прядь из-под платка той старухи…
…С какого же дня это во мне – о малости-то мира?
-- Мама…


…Руки на коленях – и думал о значительности пространства. О приобретении пространства. О лишении пространства.
И об ответственности. Перед пространством.
На часы смотреть страшился.
Ведь они-то – теперь было понятно -- как раз о пространстве!..
Ждал звука.
Хотел, чтоб он -- раньше?.. Хотел, чтобы -- позже?..
Тиканье тикало – и всё решало…
Губы высохли.
Чаю ещё попить стыдился… совестился
…С какой-то другой стороны -- тоже, как и электрический, снаружи -- на зрачки мои струился, брезжа… полупрозрачный, полувидимый… летний солнечный… зелёный, голубой… уютный, тёплый… свет, свет… В этом свете, как в сладком прозрачном сиропе, я -- в коротких штанишках, в безрукавой рубашке и в большой кепке – тяну руку меж жердей соседского огорода, никак не могу дотянуться, царапая уже и плечо, к орешнику за орехами…
Я подвинулся встать. Но, опять же, счёл неуместным… хоть как-то, по поводу самого себя, двигаться.
В этом летнем зелёно-голубом уютном сладком свете… передо мною сейчас… залетали ещё и руки… знакомые, самые знакомые… умелые… грубоватые… но всегда тёплые…
Глаза мои, ощутил, горячие… обновились…
Не надо.
А как надо?..
…Звонок.
Он, увы, возвратился.
Посмотрел на часы.
В самом деле: под окном – чем-то грубым по асфальту.
Звонок...
Мобильник взял.
В кулак.
Встал.
Звонок…
Я – глядя в то место, где окно, – включил.
-- Да.
-- Андрей…
-- Да.
-- Мама…
Я ощутил моё тело как тело. И – виноватое, виноватое: за то, что оно – тело, не ощущающее сейчас… ни даже зубной боли, ни хотя бы усталости…
-- Что?
-- Ночью… В четыре часа…
-- Где?
-- В реанимацию…
-- В какой?
-- Больница эта…
Я отключил.
…Вот теперь -- нельзя! Ничего нельзя.
Кроме движения.
В прихожей обулся и надел куртку.
Шагнул – как бы включаясь, не забыв о нём, в другое пространство – в комнату и по-обычному поцеловал Богоматерь в глаза.
В прихожей стал надевать куртку.
Мурашки по всему, вертикальному, телу пробежали… Счастья, счастья!..
Я уныло и обречённо… эту вторую куртку стал снимать… с уже надетой.
Слыша… чей-то стон…


…Снаружи -- и сверху, и снизу, и со всех сторон ощутим был чёрный снег и, вперемешку, чёрный дождь.
Равнодушный троллейбус…
Пустой -- ненужный – вокзал...
В автобусе кресло было с устройством, под локтем, непривычным… Зачем?..
Через какое-то – воющее, качающееся – время заметил, что сегодня… никого ещё не видел. И не слышал. Кроме мобильника.
Такое, значит, отныне – неужели?!.. неужели?!.. -- началось иное пространство.
Вспомнил – прежде всего, прежде всего – все мои чувства-мысли-слова с того мига глубокого звонка…
…Её тёплые и шершавые чуть скрюченные пальцы.
Запах её седых желтовато-серых всё густых волос…
Взгляд её пёстрых, в мелких пежинках, глаз… всегда искоса и бегло… Гордый, но и вопросительный… Вопросительный, но и таки гордый…
Как это всё… по-настоящему. По-настоящему!..
Из всего-всего – самое. Самое!..
Вообще, вообще – разоблачающее меня. Парализующее. Обнажающее.
Правдивое до слёз. За которые, за единственные, не стыдно. И даже – ни перед кем бы и ни перед чем не стыдно.
И тогда – зачем что-то иное?..
Зачем и для чего это такое менять?..
И почему тогда, как сейчас, всё… так?..
…Она идёт по дороге ли, по двору ли – прямая, стройная, невысокая; и глаза -- всегда себе под ноги. И уж редко, чтоб хотя бы повернула голову в сторону… где там поглазеть – хоть просто посмотреть.
На фото на всех – где она ещё молодая, красивая, черноволосая – взгляд её в объектив чаще искоса и снисходительный… упрекающий, обвиняющий… и – гордый, гордый!.."

Ярославль, 2005 – 2008

ЛитРес Евгений Кузнецов Рад Разум Роман
Роман «Рад Разум» -- третий из цикла: вслед за романами «Быт Бога» и «Жизнь, живи!».
Бывший следователь, а ныне писатель ввергнут в новые потрясения – в соответствии с так называемой окружающей действительностью.
https://www.litres.ru/evgeniy-kuznecov-31599846/rad-razum/