врач

Глава 1.

             Я ехал в душном рейсовом автобусе уже четвёртый час. Монотонность, с какой ехал автобус, прерывалась короткими остановками и на каждой из них, водитель, поворачивался в салон, кричал название станции, а потом прибавлял: «Выходь, кому надо». Выходили по несколько человек с вещами, котомками, а вот  заходили мало и налегке. Один - два,  не более. Спрашивали, довезет ли их автобус до определенной станции, и плюхались на дерматиновые сиденья. Автобус трогался и снова медленно набирал скорость. Пейзаж за окном,  был не то, чтобы совсем никакой, но и примечательного в нем ничего не было. То пробежит за окном небольшая роща из невысоких сосен или берёз, то начнётся и сразу закончится небольшая, ничем не приметная деревушка. Чем дольше мы ехали, тем расстояние между такими деревушками увеличивалось и увеличивалось, пока не стало совсем уж скучно долгим.

             Мне, не было скучно. Я глядел в окно на проплывающие мимо дома, деревья, дорогу. Смотрел на выходивших и входивших людей. Мысли плыли одна за другой, унося меня все дальше и дальше от этого автобуса, пыльного окна, людей, дороги... Я погружался все глубже в недра своей памяти и весь был наполнен то ли  радостью, то ли тревогой, то ли гордостью, а скорее всем сразу. Внешне спокоен, но внутри меня бушевали эмоции. Их было много, но все они были производными ликования и радости.

              Вспоминал, как радовался,  когда окончил медицинский институт, интернатуру по хирургии. Как ликовало мое сердце от осознания того факта, что теперь, я самый что ни на есть, настоящий врач! Что теперь, я не студент, а самостоятельный врач - хирург, способный принимать решения, от которых, возможно даже,  будет зависеть чья то жизнь! Вспоминал, как был горд той ответственностью, что взял на себя, торжественно зачитывая клятву врача, при вручении мне диплома. Как искренне не понимал тогда, своих сокурсников, мечтающих остаться работать в городе, в большой больнице или вообще при кафедре, пытающихся строить свою карьеру сразу с престижного, как тогда говорили, «блатного» места. Наоборот! Я мечтал проявить себя именно самостоятельно. Чтобы надо мной не было довлеющего мнения профессоров, преподавателей и других светил медицины! Чтобы самостоятельно научится принимать верные решения и проявить все свои умения, знания и пусть небольшой, но все же опыт! Я мечтал о передовой, как, может мальчишка, мечтает попасть в свой первый настоящий бой, идеализируя всё вокруг.  К тому времени я уже успел поработать на скорой, самостоятельно мог выполнять ряд небольших оперативных вмешательств, поработать в приемном покое, и не понаслышке имел представление об оказании первой медицинской помощи. Но всегда, кто то более опытный был рядом, кто то, кто мог прикрыть или направить в нужном направлении. И вот теперь мне не терпелось самому испытать себя в настоящем деле! Конечно, я понимал, какая колоссальная ответственность ложится, в таком случае, на мои плечи, но я ждал ее! Я хотел ответственности!  Внутренне, я был готов к трудностям и испытаниям. Все, что я хотел на тот момент, это помогать людям и стать самым лучшим врачом в мире. Наивность моя, тогда воспринималась абсолютно нормальным состоянием и органично вписывалась в мое отношение к жизни в целом.
             
        Вспоминал, как самостоятельно пришёл в министерство, в кабинет, где давали распределения, и попросил направить меня, куда ни - будь подальше. Помню, как мужчина в пиджаке посмотрел тогда на меня и переспросил: « Как это? Подальше?» Я ответил тогда, что хотел бы уехать туда, где я буду наиболее востребован. Мужчина вышел из кабинета, затем зашёл обратно, но уже не один, а с другим. Оба весело смотрели на меня. Тот, к которому я обращался в первый раз, спросил улыбаясь: « Молодой человек, так куда бы вы хотели поехать?» Я, не понимая сарказма, честно ответил: «Куда-нибудь, где есть острая необходимость во мне,… куда – ни будь подальше…» Мужчины расхохотались: «Слышал, Николаич, подальше куда-нибудь! - первый, на этих словах, поднял указательный палец вверх - ну, вот что, юноша, все это весьма похвально… - первый обратился теперь ко мне - есть у меня одно такое местечко… - второй не выдержал и улыбнувшись вставил - Специально для тебя берегли!»

            Вышел я тогда из кабинета гордый и радостный с направлением в самый дальний район на границе нашей области.


***


         Старенький «ЛУАЗ» остановился, на обочине, подняв колёсами  клубы пыли. «Конечная! Выходь!» - прокричал водитель в сторону полупустого салона. «Как это - конечная?» - я встрепенулся, глянул в окно - ничего, что напоминало бы автостанцию. Да и дорога уходила  дальше, как ни в чем не бывало. Как водитель понял, что конечная именно тут, а не скажем, на сто метров подальше? Оставшиеся в салоне три бабки с сумками уже покидали автобус. Я нерешительно поднялся со своего места, кинул спортивную сумку на плечо и направился к выходу. Проходя мимо водителя, я все же переспросил: « Конечная?» «Выходь, выходь, приехали» - пробурчал шофёр. Я спустился на землю и огляделся.      
             
        Основная достопримечательность бросалась в глаза и этой достопримечательностью была дорога, по которой только что приехал мой автобус. Асфальтовая, двух полосная дорога. Первое впечатление на этом и закончилось. Приглядевшись внимательнее замечаю, что чуть дальше от места остановки,  начинаются одноэтажные домики. Домики на вид простые, без выкрутасов. Стоят ладно, рядком с обеих сторон дороги. Я пошёл вдоль дороги по направлению к домам. Нужно было найти больницу. Часы показывали около двенадцати часов дня. Жара. Людей на улице почти нет. Тишина. Очень не привычно, после большого города, очутиться в таком месте. Иду, разглядываю домики. Вот магазин какой-то продуктовый, вот ещё ларёк с продуктами. О, тут даже кафе есть! Интересно, я потом не раз замечал, что в таких местах у кафе не бывает названий. На вывеске написано просто «кафе». Из двери кафе вышел здоровый парень, за ним ещё один. Оба недоброжелательно уставились на меня.  Я машинально отвёл от них взгляд и не замечая того сам, прибавил шаг. Неприятные типы. Пройдя ещё минут  пять, я понял, что прошёл весь посёлок от конца до его начала. Дальше идти некуда, дома закончились, а дорога уходила все дальше и дальше. Я остановился. «Ну и куда теперь? Где мне искать больницу ? А может, тут и нет никакой  больницы? Может так только, название одно?»

     Я стоял на краю деревни в полной  растерянности, пока наконец, не заметил какого - то одиноко идущего по улице, старичка. Заметив человека, я тут же поспешил к нему. Подойдя ближе, краем глаза, заметил, что старичок вовсе не такой уж и старый. Ну, лет шестьдесят может. «Здравствуйте! - доброжелательно начал я - не подскажите, где у вас находится больница?» Старичок - мужичок остановился и без всякого стеснения, прямо таки с прищуром, стал пристально меня разглядывать. Оглядев меня сверху вниз, наконец, произнёс: « А зачем тебе?» Я несколько удивился, такому ответу вопросом на вопрос, но в голосе старичка агрессии не услышал, и не показав своего удивления, спокойно сказал: « Да, понимаете, я врач. Работать у вас буду. Вот только что приехал, ищу больницу». «Врач?» -  С неподдельным интересом переспросил старичок. «Врач» - утвердительно ответил я. Старичок - мужичок снова прищурил один глаз: « А какой врач?» «Хирург»- начиная привыкать к манере общения собеседника, ответил я. «Хирууург! - аж присвистнул старик - вот ведь!» Он весь как то засуетился, заманипулировал руками, поправил кепку, вытер лоб, почесал переносицу, похлопал себя по карманам, весь задвигался, как то, что ли. «А как вас звать?» - спросил снова старичок, но уже, словно, заискивающе. «Денис - ответил я и смутившись немного, добавил -  Васильевич» «Так, а что же мы стоим то, Денис Васильевич, пойдёмте за мной, я провожу, покажу - старичок суетливо обошёл меня и бодро зашагал вдоль дороги - пойдёмте, пойдёмте, тут близко всё».

         Я шёл за новым попутчиком, погруженный в свои мысли и не слушал его болтовню. Думы мои были о том, что вот каких- то пять часов назад, я был одним человеком, и вот я уже совсем другой! Могу представляться по имени - отчеству и это никого не удивляет. Могу сказать - я врач! Я хирург! Ещё вчера я собирал сумку в дорогу и был обычным студентом, окончившим мед. академию, а уже сегодня я настоящий врач и я не посрамлю этого звания! Мужичок между тем болтал не умолкая: «Вот повезло мне! Первым нового хирурга встретил! У нас ведь не задерживается никто. Вы, вот, седьмой. Не знаю надолго ли! Хороших только один был - Макар Иваныч! Вот это был хирург! С большой буквы! Жалко спился. Но когда работал - вот любую болезнь мог вылечить! Вот любую! Из Москвы ехали к нему! И операции делал! Жалко мужика - спился и умер. Всем селом хоронили его! И из Москвы опять же … Потом Женька был, но тот совсем недолго проработал, в город уехал. А вот посля Женьки, Олег Петрович тут работал. Толковый врач был, но тоже закладывал. Как то по - пьяни, выпал со второго этажа больницы. Лечился потом долго. Работать не мог уж. Уволился и тоже уехал. Потом Артём Михалыч был. Тот только деньги брал. К человеку без денег и не подойдёт даже. Да… любил он деньги то… депутатом стал потом. Наобещал тут всем …. И уехал. После Михалыча бабу прислали. Та и месяца  не проработала - уехала. Наверное тут место такое… неблагоприятное.  После неё присылали студентов ещё каких то… на практику что ли, не знаю. Может, дыру закрыть… не знаю, врать не могу.  Сейчас заправляет Олег Быков, но про него вы и сами узнаете.  По факту хирурга у нас и нет! Обратится совсем некуда! Ездим в соседнею область. Кто побогаче в город едет. Но это уж, так… как повезёт. В основном сами как то обходимся. Гинеколог, зато у нас есть. Николай Степанович. Терапевт есть - Иван Николаевич. Вот и все, в общем то. Ну если вы тут задержитесь, Денис Васильевич - заживём! У вас у самих - то планы какие? Надолго к нам?» Я старика слушал в пол уха, поэтому ничего не ответил. « Денис Васильевич, вы к нам надолго? Или как?» - старичок остановился у бревенчатой избы, и повернулся ко мне. «Надолго, надолго» - успокоил я старика. « Ух, отлично! - обрадовался мой попутчик - а мы собственно и пришли!» Старик прошёл в избу.  Я грустно посмотрел на избу, и пошёл следом за ним. 

       Очень меня удивила и одновременно расстроила эта больница. Да какая там больница! И правда, название одно! Амбулатория, какая то! «Ах, ты ж, прямо с неба на землю! - досадовал я про себя. Вот теперь понятна текучка кадров.  Как тут работать?»  Я уныло плёлся за стариком, проходя по темному коридору и с каждым шагом понимал, что работать мне тут придётся несладко. Взяв себя в руки, я, все же, решил не унывать и так рано не сдаваться. Мы прошли в какое то совсем крошечное полутемное помещение. Окно, стол, стул. На стене шкафчики. Умывальник. Я изо всех сил пытался не расплакаться и не показать виду, насколько сильно  я  поник духом. Вдруг, к моему изумлению, из висящего на стене деревянного шкафчика, мой старичок достал початую бутылку водки, потом взял с подоконника кружку и со словами: « Ну, давайте знакомится!» - стал переливать содержимое бутылки в эту самую кружку! Удивлению моему не было предела! Я вдруг отчетливо понял, что никакая это не больница! Это обычный жилой дом этого мужика! И вел он меня не в больницу, а к себе домой! Я наотрез отказался, что - либо пить с хозяином дома, чем неподдельно расстроил старика. Пытаясь сохранять хладнокровие  но, все же негодуя на старика, я решительно направился к выходу. Старик сам выпил содержимое чашки, быстро, буквально на глазах,  захмелел и, причитая, что то, типа «ну не обессудьте», шатающейся походкой вывел меня обратно на дорогу. Пальцем он указал мне направление, куда следует идти до больницы. Сам идти он уже не мог - сказывалось опьянение, но все причитал, что «нельзя вот так вот с народом! Не по-людски», что он «от всей души», а я вот не оценил! Что он «очень ценит непьющих, но тут особый случай!»  Ну и все в том же духе. Я, как мог, вежливо распрощался со стариком, стараясь найти нужные слова благодарности, и скорее пошёл дальше в одиночестве.

            Надо сказать, меня удивил тот факт, что отойдя от дороги, вглубь посёлка, всего то, метров на сто, я обнаружил насколько красивые и живописные тут места! Я шёл по узкой извилистой тропинке, поднимаясь вверх.  С обеих сторон меня окружали красивые, раскидистые клены, молодые дубки и березы. Росла густая крапива, лопухи, акация, сирень. Все это давало такой неповторимый аромат, что кружилась голова. В душе наступило умиротворение. Хотелось остановиться и просто дышать этим воздухом, наполненным ароматами трав и деревьев. Несколько раз тропинка прерывалась деревянным мосточком через прозрачные, журчащие ручьи. В тишине этой рощицы пели птицы. Я как губка впитывал энергетику природы и она давала мне пишу для ума, для сердца, для души. Много раз потом, проходя по этой тропинке, я всегда находил ответы на свои вопросы, отдыхал душой или просто получал порцию новой энергии, когда сил казалось больше не было. Как словами описать этот удивительный уголок природы, где один только воздух сводит с ума своими оттенками свежести и ароматами разносортной зелени! Поистине удивительное, волшебное место!

           Поднявшись на гору, мне сразу же открылось здание  больницы.  Больница оказалась трёхэтажная и находилась в очень живописном месте. Мне определенно нравилось тут все больше! Старой постройки, но вполне себе добротное здание, окружённое со всех сторон зеленью и истоптанными тропинками. У крыльца стояла серая «буханка» с красным крестом на борту. Четверо мужиков курили и о чем - то весело рассказывали друг другу. Завидев меня, замолчали, посмотрели оценивающе. Я мимолётом прочитал этот взгляд. «Как они все понимают, что я приезжий? На лбу у меня написано что ли?» - подумал я. 

          Пройдя в приемный покой, под пристальными взглядами мужиков, я спросил у первой же, попавшейся на глаза, женщины в белом халате:  «Здравствуйте, скажите, пожалуйста, как пройти к главному врачу?» « К Константину Львовичу? Он сейчас на обеде. После двух приходите»- ответила женщина.  «И эта тоже оценивающе смотрит - подумал я - вслух же произнёс - спасибо, подожду  тогда» Я сел на деревянную лавку, сумку поставил рядом. Женщина ушла, но вскоре, словно по делу, прошла мимо в одну сторону, не сводя с меня глаз, потом в другую. Буквально через минуту прошла ещё раз, уже с другой женщиной и теперь они разглядывали меня обе. «Как в музее» - подумал было я, но мои мысли прервал мужской голос: «Добрый день. Извините, вам, зачем к главному? Если не секрет?» Я поднял глаза.

           Передо мной стоял врач. За его спиной - те самые две женщины в белых халатах. Я не знаю, по каким таким признакам можно сразу выявить врача среди людей в белых халатах, но эти признаки явно существуют. И то, что передо мной стоял врач, я даже не сомневался. « Приехал вот…к вам… работать» - начал было я. «Хирург?» - перебил меня врач. «Да, хирург» - весьма скромно ответил я, внутренне все же  снова испытывая  гордость за себя и свою профессию. « Ну, вы были правы,- врач обернулся к женщинам, - с меня печенька. Я, заведующий хирургическим отделением, Олег Владимирович Быков - врач протянул мне руку - будем знакомы» « Денис Васильевич»-  ответил я и пожал крепкую руку хирурга. « Бери свою сумку, Денис Васильевич, и пойдём со мной - Олег Владимирович дружески похлопал меня по плечу  - главного все равно сейчас нет, а мы потолкуем пока» Я воодушевленно подхватил сумку и пошёл за заведующим. Внезапно он остановился, развернулся всем корпусом ко мне и спросил: « Денис Васильевич, я человек прямой, не умею там по всякому, спрошу прямо, какие планы?» Я немного опешил, и тоже остановился. « Планы? Работать…» « А ну это хорошо- улыбнулся Олег Владимирович - значит сработаемся!» Он развернулся и уверенно пошёл дальше.

         Мы поднялись на второй этаж и вошли в отделение. Сразу же от входа прошли в ординаторскую. « Присаживайся, располагайся» - заведующий сделал неопределенный жест рукой и сел в вполоборота за стол.  Я сел на диван. « В бой рвёшься?» - Снова улыбнулся мне хирург. Я промолчал и еле заметно кивнул. « Это хорошо, этого у нас навалом -  Олег Владимирович выждал паузу, словно собираясь с мыслями - рассказывать о трудностях не буду, сам все увидишь. Но работа от городской отличается. Тут и уметь надо все и при этом человеком оставаться. И неясно ещё, что главнее. Народ у нас хороший в основном... Будешь человеком, все сложится, нет… ну тут думаю, подскажут тебе…» Олег Владимирович помолчал ещё пару секунд и продолжил : « Работы конечно много. Если не сбежишь, научишься всему. У нас и в поликлинике надо и экстренка есть и дети и травма - все есть. Это тебе не город. Тут все сам будешь делать. Операции делал какие-нибудь?» «Аппендицит делал, холецистит. На резекции желудка помогал много раз.  Непроход, помогал тоже.» - Мне очень хотелось назвать побольше операций, но по факту это было все, а врать никакого смысла я не видел. «Отлично! Отлично! Значит справишься! - Олег Владимирович, потёр ладони о колени - значит, отделение я тебе сейчас покажу, больных передам. Дежурить придётся постоянно. И в больнице по графику и на дому, в остальные дни.  Ты один тут, есть время - спи, дергать будут постоянно. Если куда из дома идёшь - сообщи в приёмник, что бы они знали, где ты. Привыкнешь. Тебе, кстати, главный  жилье обещал?» « Да я как то и не спрашивал» - ответил я. « К главному пойдёшь, в первую очередь требуй! Они должны жильём обеспечить. Ну что ещё? В пятницу, субботу - дискотека в кафе - без поножовщины не обходится, будь готов… с утра до обеда прием в поликлинике - это на первом этаже, я покажу, потом идёшь в отделение, занимаешься больными. Ну и экстренка само собой. Вроде не забыл ничего. Работай. Сестёр, санитарок не обижай, они и так за копейки тут пашут. Будут вопросы- спрашивай у гинеколога нашего, Николай Степановича, он грамотный мужик, сто лет тут работает. И Иван Николаевич терапевт - вот такие мужики!» - заведующий показал характерный жест с сжатой в кулак ладонью и оттопыренным первым пальцем  - разберёшься со временем. А сейчас пойдём вместе к главному, заявление напишешь. Я тоже напишу - в отпуск. Бессрочный.  Два года выйти отсюда не могу. Тошнит уже.» Олег Владимирович встал из - за стола, и мы пошли к главному врачу.

               Главный спокойно подписал мое заявление. Осведомился лишь о жилье. Есть, говорит, где жить? Я честно ответил, что нет, негде. Про себя удивился: «как можно задать такой вопрос? Откуда у меня может быть жильё тут?» Главный врач посмотрел на меня сквозь свои очки и абсолютно спокойно произнёс: « Выделим Вам палату в неврологии. Обосновывайтесь там, а как появится возможность, сразу же выделим квартиру. Потом. Сложно сейчас с жильём. Но в палате Вам и проще с одной стороны, при больнице постоянно. Говоря все это, главный врач, ни разу не улыбнулся. Все время он был спокоен и серьёзен. Олег Владимирович, - обратился он к Быкову - проводите коллегу в неврологию, распорядитесь, чтобы ему дали «люкс», а вы - главный повернул голову в мою сторону - сегодня осмотритесь, а завтра в 8:00 жду вас в конференц-зале на общебольничной планерке»

                Я не то что бы, вышел из кабинета главного врача, я вылетел на крыльях своей гордости! Сердце стучало: - «ты врач - ты врач - ты врач!» Теперь я официально врач - хирург! Я официально работаю хирургом ЦРБ!  Хотелось прямо сегодня, прямо сейчас приступить к работе. Казалось, весь мир смотрит на меня с почтением и уважением. Смотрите, врач идёт! Распрощавшись с хирургом Быковым, я пошёл в неврологию, обживаться.

            Палата «люкс» в неврологическом отделении больницы была просторная и светлая. Находилась она в самом конце отделения, и пройти в неё «не засветившись» не представлялось возможным. Чтобы попасть к себе «домой», нужно было пройти вдоль других палат, мимо сестринского круглосуточного поста, мимо клизменной, процедурной комнат, мимо комнаты сестры - хозяйки, вдоль столовой и снова вдоль палат. Сам «люкс» , когда то раньше, был палатой интенсивной терапии и в напоминание об этом остались пол и стены, выложенные светлой плиткой. Кровать стояла одна. Функциональная. Несколько в нерабочем состоянии - не работал механизм поднятия и опускания головного конца кровати- но от неё этого и не требовалось. Зато в палате был душ и маленький холодильник. Что ещё нужно для счастья молодому специалисту, приехавшему работать в район? Лично мне, больше ничего нужно не было. Да и того, что было, хватало, как говорится «за глаза».   
   
                Распаковав вещи, сложив свои книги на пол, так как стола или какой либо полки не оказалось, я взял атлас топографической анатомии, чтобы скоротать вечер за полезным занятием, как вдруг вспомнил,  что целый день ничего не ел. В животе заурчало. «Ладно, с этим завтра разберусь» - подумал я и провалился в сон.

Глава 2.

           Проснулся я от пения птиц за окном. Солнце светило через стекло прямо  мне в лицо, так как занавесок, как и стола со стульями в моем новом жилище не было. В миг вскочив с кровати и выполнив утренние процедуры, я поспешил на работу, то есть из отделения неврологии спустился на первый этаж в конференц-зал. В 7:45 я уже сидел на деревянной сидушке и скучал в пустом помещении. К восьми зал начал заполнятся людьми. Я никого не знал и поэтому украдкой и не без интереса рассматривал входящих. Впрочем, другие врачи поступали так же, завидев меня.  Пришёл и Олег Владимирович. Я, конечно, узнал его сразу и разулыбался. Он улыбнулся в ответ, протянул руку для рукопожатия: « Ну, что, освоился?» «Так точно!» - Бодро ответил я. Он сел рядом, повернулся и стал оживленно беседовать с мужчинами с заднего ряда, рассказывая им какую - то медицинскую историю, дослушать которую до конца не дал, вошедший последним, главный врач.  Главный сухо поздоровался со всеми и обратился к Быкову : «Давай, Олег, что там у нас». Олег Владимирович поднялся со стула:  «За сутки 43 обращения. Прооперированых двое. Ножевые. Оба бытовые. По больнице всего двести шесть человек. В хирургии 62, из них травма 21, гнойных 9, двое хроники.  В ПИТе четверо: Лукашин трепанация, 2-е сутки после ДТП, двое этих ножевых, оба нормальные, готовы к переводу. И вчера поступил Игнатенко с ОКС.  По терапии 49, неврология 23 человека. Все спокойно на утро». Я слушал Быкова, открыв рот. Ножевые, прооперированы… это же так круто! Он вчера спас две жизни! Две жизни людей! А говорит об этом так обыденно и даже как то вскользь. Вот, что значит, быть настоящим профессионалом!  Я повернулся к хирургу, и плохо скрывая волнение, прошептал: «Олег Владимирович, оказывается, вы ночью оперировали? Ножевые? А почему меня не позвали?» Быков улыбнулся: « Наоперируешся ещё, обещаю». 

             Все это время главный говорил, что то об экономии, но я его совсем не слушал, все представлял, как  скорая помощь с мигалками мчит по ночному, пустому городу, не останавливаясь на светофорах, потому, что везёт умирающего молодого парня, которого хулиганы проткнули ножом просто так. А, нет, не просто так! Он заступился за девушку! Хулиганы приставали к девушке, а парень заступился, и его ткнули ножом и теперь он умирает! А он ведь хороший парень! И пострадал несправедливо! И он должен жить! Его непременно нужно спасти! И вот, скорая мчит, сирены воют. Парень стонет и держится за живот, откуда течёт кровь. Вот уже и больница. Парня на носилках бегом вносят в  приемный покой. Доктора! Позовите срочно доктора! Это кричит дежурная медсестра. А я давно уже услышал вой сирен, и  выбегаю в белом халате и сразу оцениваю ситуацию. Надо срочно делать операцию. Я и говорю…. Мысли мои оборвались. Я услышал свою фамилию. «… Так что, как говорится,  прошу любить и жаловать»- закончил свою речь главный врач. Я понял, что главный представил меня коллегам, встал со стула, растеряно повертел головой и снова сел на своё место. Главный врач встал из - за стола и со словами « пойдёмте работать» пошёл к выходу. Вместе с ним зашумел, сдвигаемыми  стульями и разговорами, зал. Врачи вставали и переговариваясь, выходили из конференц-зала. Я оставался сидеть на месте и ждал пока не вышел последний. Мне было, как то  неудобно пройти вперёд кого ни будь. Наконец последним вышел и я.

                «Ну что ж, Денис Васильевич, пора включаться в работу» - подумал я сам о себе и пошёл на первый этаж в поликлинику на приём.

           Глава 3      

Спустившись на первый этаж, я оторопел. В коридоре сидели и стояли люди, счета которым не было. Воздух гудел от различного вида звуков. Но каково же было мое удивление, когда я понял, что вся эта толпа людей пришла на приём ко мне! Все эти люди пришли за помощью к хирургу! Как только я зашёл в кабинет, толпа загудела ещё сильнее:  « А где Быков? Приём то будет? Это что, новый хирург? Нууууу…» Я с ужасом сидел за столом, смотрел на дверь и неожиданно для себя громко сказал в сторону коридора:« Проходите!»

            Первой, хромая, зашла раскрасневшаяся  тетка, лет шестидесяти пяти, которая с порога начала причитать: « Здрасти, ой, еле дошла до вас, еле дошла! Думала не дойду уж! Что делать? Ноги не ходят. Помогите, Христа ради. Ну сил нет, еле дошла ведь.» Послушав с полминуты повторяющиеся по кругу жалобы, я перебил женщину: « Так, а что болит то, поконкретнее?» «Колени, сынок, колени болят. Сил нет, как болят!» « Давно болят?» - напуская серьезности, спросил я, снова перебив пациентку. « Да уж лет пять как»- ответила женщина.  « Ну, давайте глянем. Лягте ка на кушетку»  - жестом указал ей на стоявшую у стены кушетку для осмотра. Тетка подозрительно посмотрела на меня: «шо? Прям ложится?» Я осмотрел ей ноги, коленные суставы, пощупал пульс. На лицо хронический артрит коленных суставов. Выписал ей лечение в виде уколов и мазей, курс  физиотерапии. Направил на рентгеновский снимок коленных суставов. Тетка не скрывала своей радости. «Ой спасибо, вот спасибо» - выходя из кабинета говорила женщина. Когда она вышла, через дверь, я отчетливо услышал, как она сказала кому то:  « Толковый! Первый раз меня хоть кто то посмотрел!» Мне было лестно это слышать, но насладится успехом мне не дал, вновь вошедший пациент. За ним, следующий, следующий, следующий. Шли с жалобами на боли в ногах, руках, животе, спине. На шум в ушах, на дрожь во всем теле, на слабость, на плохой сон, плохой стул и прочее. Я очень старался давать грамотные советы, чтобы не упасть в грязь лицом. Но когда к тебе приходит глухой дед восьмидесяти восьми лет, сам не понимая зачем пришёл  и через каждое твоё слово, спрашивает: «Шо?» - тут уж, знаете, любой замешкается.    
   
            Удивило меня тогда и то, что было очень много людей с показаниями к плановому оперативному лечению по поводу грыжи или калькулезного холецистита, но все они приходили лишь за направлением в город и очень удивлялись, когда я говорил им, что операцию можно сделать и тут. Всех таких пациентов я направлял на сдачу анализов и записывал на плановую госпитализацию. Последнего человека я принял, когда на часах было уже, что то, около 16:00. Посмотрел я тогда 63 человека. Уставший и опустошенный, но гордый и радостный от проделанной работы, пошел в отделение. Тут меня ожидало некоторое разочарование. В ординаторской, везде, где только можно, на подоконнике, на столе и даже на стуле лежали стопки «голых» историй болезни. То есть историй болезни давно пролеченных больных, но до сих пор не оформленных. Только титульные листы. «Ладно- подумал я- разберемся, узнаю завтра  насколько срочно нужно оформить эту документацию и буду писать по несколько в день. Надо начать с текущих». Я взял блокнот, написал на бумаге номера палат и пошел в обход, начиная с первой. Обход вышел удручающим. Половину пациентов лежали с непонятно чем, и даже они сами толком объяснить своё присутствие в хирургическом отделении  не могли, половину вообще лишь числились, а по факту отсутствовали. Основной диагноз: «хронический панкреатит.  Обострение». Или такой: «фурункул мягких тканей». Лишь двое пациентов - прооперированые накануне и переведённые в отделение из ПИТа сегодня утром, вписывались в мое понимание хирургического больного. Позвав медсестру, перевязал этих двух, а затем и всех остальных, кто в этом нуждался. Выполнил назначения переведённым, после того как с ужасом узнал, что они не получают никакого лечения с утра. При переводе из ПИТа, лечащий врач отделения, должен был назначить им лечение, а так как лечащий врач у них теперь был я, назначения им при переводе сделано не было. Ну не предупредил меня никто. Бардак!

                Из всех лежачих пациентов тогда, при моем первом обходе, запомнился один. Иван Григорьевич Тишов. 56 лет. Трудяга. Всю жизнь на тракторе. Диагноз: атеросклероз артерий нижних конечностей. Гангрена левой стопы. Для самого Ивана Григорьевича слово «гангрена» не говорило ничего. Я же, едва, взглянув на его стопу понял, что это стопроцентная ампутация, причём по «золотому правилу» сосудистой хирургии, по среднюю треть бедра. Стопа была ледяная, синюшная и отечная. Двигать стопой самостоятельно Иван не мог. Пульсация прощупывалась только в паху, а на тыле стопы уже появились характерные пятна, делающие кожу как буд - то мраморной. Я как мог быстро объяснил пациенту, что нога умерла и спасать уже нечего. Надо ампутировать. «Как это ампутировать? - воскликнул удивленно Иван Григорьевич - Всю ногу?! Не дам!» Я, как мог, сделал грозный, а скорее всего серьезный вид опытного хирурга, и вынес вердикт: - « Послушайте, Иван Григорьевич, что за детский сад? Не желаете оперироваться, насильно делать никто не станет. Выпишу завтра из отделения, надумаете- придёте. Но только знайте, что  каждый следующий день усугубляет ситуацию со стороны ноги, гангрена поднимается выше и убивает вас. Даю вам время подумать до утра. Утром или в  операционную или домой». Я говорил как можно серьезнее, а в голове думал о том, что самостоятельно ногу не ампутировал ещё ни разу. Видел много раз и стоял ассистентом много раз, а вот самому делать не приходилось. Руки, что называется, чесались.  Надо бы мужика уговорить. Мои размышления прервал топот, доносившейся со стороны коридора, затем шумно открылась дверь в палату и появившаяся на пороге, по-видимому, санитарка выпалила в пространство:  «Хирург тут? - увидев меня она закончила предложение - Вас в приемный срочно!» «Вот оно! Началось!»- пронеслось в моей голове, и я побежал в приёмное отделение, в узких кругах, чаще называемое просто - приемник.

Глава 4

В приемном отделении оказалось шумно. Основной шум создавался даже не от самого пациента, который орал отборным матом, держась за окровавленное лицо, сколько от многочисленных сопровождающих, которые, впрочем, так же не разговаривали, а исключительно орали и исключительно матом.  Мед персонал приемника, а это мед сестра и санитарка, активно пытались подойти к потерпевшему, однако тот их грубо отталкивал и все время орал: « Доктор где!?» И далее уже матом. Группа сопровождения, состоявшая из пьяных молодых людей так же грозно и развязно орала что то, типа того, что где доктор и почему его так долго нет, а так же, что каждый из них, сделает с доктором когда тот соизволит явится. Кругом шум, неразбериха, толкучка. Окровавленный в очередной раз пытается ударить свободной рукой по стене, видимо для устрашения или от нервов, но промахивается, так как пьян, и еле удержавшись на ногах истошно орет, зыркая одним глазом на мед сестру: « Хирурга позови! Где хирург!?» « Я хирург» - отвечаю я вполне спокойно. Спокойствие мое, однако, больше напускное и хладнокровие даётся мне не просто. Выгнав абсолютно все лишнее из головы, оцениваю ситуацию и к моему собственному удивлению железным голосом произношу:  « Посторонние почему тут? Все кто с больным приехал, покиньте приемный. Быстро». На мое  удивление через три минуты перед  мной стоял лишь один окровавленный пациент, да и он уже не орал, а лишь дико озирался по сторонам. Ладонью он продолжал прикрывать окровавленное лицо. Из разбитой губы на пол шлепнулась крупная капля крови, издавая глухой звук. « В смотровую»- скомандовал я и повел уже безропотного, но по прежнему пьяного, а потому развязного пациента. Все оказалось очень даже банально. Пьяная драка. Стеклянной бутылкой ударили по лицу, она разбилась, и осколки этой бутылки наделали множество порезов. Крови много, а повреждения не значительные. Промыв раны перекисью, и наложив пару швов, пациент был благополучно отпущен с рекомендациями обратиться ко мне в поликлинику за больничным. Бывший окровавленный ушёл, крикнув через спину: «Спасибо, док» На улице его поджидали пьяные товарищи. Все время, что их друг провёл в приемнике, они пили на крылечке, и очень буйно встретили его при выходе ором, матом и улюлюканьями. Вскоре и эти крики утихли. Я был доволен собой. Краем глаза заметил, так сказать кожей, ощутил, что моей работой оказались довольны и дежурная мед. сестра и санитарка.

          «Ну что, с боевым крещением» - подумал я про себя и в ту же секунду услышал вой сирен скорой помощи. Уже  через минуту, в приёмник, буквально, втащили волоком чёрного мужика со скрюченными руками и ногами. Воздух в приемнике наполнился запахом горелого мяса. «Провода снимал. Думали, не довезем. Живой ещё» - протягивая мне бумажку - направление, произнёс мед. брат со скорой. « Говорят, в соседних домах пробки повышибало! Шибануло знатно!» Мужчина был жив. Это было понятно только по не регулярному хриплому дыханию, которое давалось пациенту с большим трудом. Вдох и выдох он сопровождал протяжным стоном, отчего становилось жутко. Глаза представлены только мутным белком. Веки опалены, гиперемированы и отёчны. С лица, шеи и с кистей рук слезла кожа, но вместо кровавых мышц лишь серые волдыри и что то наподобие рубцов покрывали открытые участки тела. Одежда расплавилась и прилипла к телу. На секунду я оторопел и как то бессознательно, но твёрдо произнёс:-« Несите ножницы, быстро! Физ. раствор!» Работая раньше на скорой помощи я имел дело с термическими ожогами, но я никогда не встречал еще таких ужасных и обширных поражений электротоком. Я понимал лишь, что надо найти и закатетеризировать любую вену для проведения инфузий. Такую вену я нашёл в паху. Поставив капельницу с физ. раствором, занялся одеждой. Думать о лечении было некогда. Я срезал одежду, клал стерильные салфетки на поражённые области и не заметил как наступила смерть. Лишь, после того, как мед сестра сказала: « Доктор, остановитесь…», я обратил внимание, что пациент замолк и его стоны прекратились. Ещё полчаса я пытался завести пострадавшему сердце. Вводил  адреналин, гормоны. Выполнял искусственный массаж сердца. Все безрезультатно. Констатировал смерть. Оказывается, от момента поступления пострадавшего, прошло целых четыре часа! Словно четыре минуты.

            Совершенно опустошенный, я сидел около окна в приемном покое, и наблюдал, как санитарка убирает обгорелые тряпки и потом моет пол, на котором только что шла война за жизнь пациента. Поле боя, на котором, только что потерпела поражение армия жизни перед армией смерти. Еще одно движение шваброй и снова все чисто, словно ничего и не было. Словно не было обреченного на смерть пациента, не было отчаяния от невозможности выцарапать его из лап смерти, не было этих четырёх часов ожесточенного сражения за его жизнь. Осталось лишь опустошение и усталость.
Я вдруг вспомнил, что хотел разобраться с историями больных в отделении.  Обход сделаю завтра, а сейчас пойду, разберусь с документацией. Как то ведь надо приводить в порядок ту кипу историй болезни, что была оставлена мне, внезапно ушедшим в отпуск Быковым. Уставший я побрел в отделение.

            Часы показывали 23:30. Я вяло перебирал безликие истории болезни. Никакого интереса они для меня не  представляли и до того, как я взял их в руки, а уж начав писать - вообще вызывали отвращение. Какие то: «Иванов - острый панкреатит, Петров - хронический холецистит». Как заставить себя сделать эту бестолковую работу? Как отвлечься от назойливых мыслей о том, что ты не всесилен. Что, обладая знаниями, умениями и желанием победить смерть ты просто ничтожен, бессилен  перед ней. А раз бессилен, и все предопределено, то стоит ли бороться? Стоит ли вступать в бой, заведомо понимая, что потерпишь поражение? Ты веришь в себя? в пациента? в Бога, наконец, когда кидаешься в ожесточенную войну с самой смертью? Да кто ты такой?! Кто вообще дал тебе право вмешиваться в такие великие божественные процессы, как жизнь и смерть? Ну, допустим, этот обгоревший до костей человек, выжил, благодаря моим стараниям, и что дальше? Я обрёк бы его на пожизненные страдания. Может, именно благодаря моему желанию спасти, я довёл бы его до крайней степени страдания? До самоубийства?! Мозг продуцировал мне страшные картины дальнейшей  жизни спасённого. Слепой калека, от которого отвернулись все, без средств к существованию и ежеминутно борющегося с душевной и физической болью!  Балансирующего на грани сумасшествия и мечтающего о смерти. Это спасение? Этого я хочу? Как я могу взвалить на свои плечи, ответственность за его дальнейшее существование? Как потом, зная, на какие мучения я его обрёк, успокаивать свою совесть мыслью, что я не понимал, что делаю? Или понимал?  Как с этим жить дальше? Нет ответа.

             Мои размышления прервал громкий стук в дверь. Оказывается, незаметно для самого себя, я уснул, сидя за столом с историями болезни, и понял это только теперь разбуженный резким звуком. «Доктор, вас в приёмник» - громко сказала санитарка по ту сторону двери. «Иду» - сказал я в ответ, и встал из за стола.

               На часах было половина четвёртого утра. В приемнике мед сестра указала мне на дверь: « В машине сидят, боятся выходить». Толком ничего не понимая, я вышел на улицу, где стояла машина скорой с открытыми дверьми. Уже начинало светать. Ни одного звука. Ни лая собак, ни пения птиц, ни даже верещания сверчков. В такой тишине отчетливо слышалось слабое хрипение и всхлипы, доносящиеся из машины. В салоне скорой сидела женщина с опухшими от слез глазами, плохо одетая и с растрёпанными волосами. На руках она держала ребёнка, мальчишку, на вид лет трёх. Мальчик был бледно синего цвета. Он не плакал. Лежал, прижавшись к матери и очень слабо хрипел ртом. Завидев меня, мать, крепче сжала своего малыша, глаза ее налились кровью. «Не дам!» - вдруг заорала она. «Что случилось?» - Я старался говорить спокойно, переводя взгляд то на мать, то на растерянного мед брата, стоящего рядом. После недолгой паузы мне ответил мед брат: « Вызвали на температуру, ну мы приехали. ОРЗ… литичку делать не давал… я ему игрушку какую то сунул, а он в рот ее…ну вот,  я ему укол, а он давай кашлять…» Мед брат замолчал, а мать заорала снова, обращаясь к мед брату : «Сука! А по спине ему бил?!- и уже повернув искажённое злобой лицо ко мне продолжала - Федя задыхаться начал, а он по спине ему! Не дам! Не дам Феденьку! Везите в город! Слышите! Суки!» У неё была истерика, но я не обращал на неё  никакого внимания. Я судорожно пытался представить анатомию гортани и понимал, что с каждой секундой инородное тело может уйти глубже в трахею. Мать ругалась и по-звериному защищала умирающего ребёнка. Не понимая, что делать дальше, я подошёл к матери: «Успокойтесь. Дайте я просто посмотрю, может достать можно…» Мать на некоторое время ослабила хватку и я, воспользовавшись этой заминкой, взял ребёнка на руки. « Мне свет нужен» - сказал я спокойно и попытался пойти в приёмник. « Не дам!» - снова истошно заорала мать и вцепилась в руку ребёнка. «Уйди, убьёшь, дура» - сказал я твёрдо, и посмотрел в обезумевшие глаза. Мать обмякла и молча опустилась на землю. Я уже бежал в приемный покой, крича на ходу: «Анестезиолога из дома! Быстро!» Светлана Леонидовна, полная женщина с отёкшими, больными ногами, давно работающая медсестрой приёмного отделения, моментально оценила ситуацию как экстренную, и поэтому  стояла, словно вкопанная и лишь поправляла сползающие очки на потном лице. Ее помощница, коллега по работе, а в быту, просто подруга, Елизавета Михайловна,  работавшая санитаркой не менее давно, оказалась по проворнее, а вернее по наглее, и по этому сразу же дала мне понять, что орать тут не стоит и анестезиолога не будет, так как он, просто - напросто,  в запое уже вторую неделю и все врачи, а уж тем более дежурный хирург обязаны об этом знать. Я, не зная что делать, положил ребёнка на кушетку, и стал светить в его рот настольной лампой, схваченной со стола. «Зажим! Дайте зажим!» - я, как мог, старался говорить уверенно, но все равно срывался на крик. Ребёнок затихал. Он хрипел все тише, и все реже. Я держался из последних сил, но паника охватывала меня изнутри. С лампой в одной руке и зажимом типа  « Бильрот» в другой, я судорожно пытался увидеть инородное тело в горле умирающего малыша. Свет от лампы был слишком рассеян и не доставал до дна ротовой полости. Дальше миндалин - темнота. Наконец меня осенило. Ларингоскоп! Ну конечно! Клинок ларингоскопа устроен таким образом, чтобы можно было интубировать трахею под контролем зрения. На конце у него лампочка, которая светит прямо в глотку. «Ларингоскоп! Дайте мне скорее ларингоскоп!»- кричал я, размахивая лампой и зажимом. Открыв все возможные стерильные наборы, биксы, шкафы и шкафчики ларингоскоп, наконец был найден. Я никогда в своей жизни никого не интубировал. В тот момент у меня и мысли не было о том,  делал я раньше так или не делал, получится или  не получится. Я просто придумал шанс на спасение. И этот шанс нужно было использовать, во что бы то ни стало! Это были последние мгновения, когда ребёнка ещё можно было спасти, он уже не дышал. Я резко запрокинул ему голову назад, засунул ларингоскоп в глотку и вот оно! На самом дне, из темноты трахеи я увидел что то, напоминающее нитку. Изловчившись, ухватил за нитку зажимом и потянул на себя. К нитке был привязан деревянный шарик, наподобие большой бусины. Ещё секунда и воздух с шипением вошёл в лёгкие Федора. Второй вдох, третий, четвёртый. Мальчик розовел на глазах. Наконец, он открыл глаза и захныкал: « Мама, мама, у меня горлышко болит». Услышав голос сына, мать оттолкнула, все это время, сдерживающего ее мед брата, и буквально влетела в  приёмник. Она ползала на коленях у изголовья кушетки, на которой лежал ничего  не понимающий Федя, целовала его и шептала только одну фразу: « Феденька, сыночек, Феденька мой»

                Меня затрясло. Я вышел из приёмника под видом непонятно чего. Мне хотелось плакать и очень не хотелось, что бы кто то увидел мои слёзы.

                Светало. Начинался новый рабочий день. Скоро закончатся первые сутки, как я работал хирургом центральной районной больницы. 

Глава 5.
         
             Утром, сдав дежурство и зачитав сводку по больнице, я обнаружил, что всем врачам,  абсолютно все равно, как прошло мое первое дежурство. Я все ещё представлял себя героем дня, как минимум, но ни главный врач, ни кто либо из присутствующих, вообще никак не среагировали на мой доклад о ночных обращениях в приемный покой. Обычное дежурство, обычного врача. Что тут может вызвать интерес? Немного расстроенный таким обстоятельством, и потому сразу уставший, я поплёлся в поликлинику.

              Потянулись рабочие будни. Утром прием по 70-80 человек, потом попытки разобраться с документацией в отделении, вызовы в приемный покой. Бессонные ночи. Рассветы.  И снова поликлиника и снова приёмник. Время шло. Я научился спать везде и в любой позе. Есть минутка- мозг отключается и пытается восстановится в ускоренном режиме. Только так, можно было не спать по двое- трое суток подряд. Научился не думать о еде, потому, что эти мысли здорово отвлекали от дела, тогда когда нужно было мобилизоваться и сосредоточится на деле. Мог вообще забыть, что и когда ел в последний раз. Я научился быть всегда и везде одновременно. Зовут в терапию- бегу в терапию, зовут в приемный покой - бегу в приёмный покой. Нужен там- я там, нужен тут- я тут. Наладил, какое- никакое, проведение плановых операций. Сказать, что появился стабильный поток пациентов, будет неправильно, но появился хотя бы план операций на месяц, на неделю, на день.  Теперь, хоть было чего придерживаться. Даже анестезиолог Толя - так все его звали, а правильнее, Анатолий Петрович- вышел из своего постоянного запоя и теперь пил только тогда, когда не было плановых операций. Росло число пациентов, которым я искренне помог, а вместе с ним росло и число обращений. Например, в поликлинике, нередко, число обратившихся теперь доходило до сотни в день. А число плановых операций достигло двух - трех в неделю.

             Пациенты, ранее вынужденные, ехать за двести километров в другой город на операцию по удалению желчного пузыря, теперь все больше выбирали оперироваться по месту жительства. Конечно, я вёл строгий отбор, и малейшее отклонение от стандартного,  отсекал сразу. Например, если пациент был излишне полон или имел серьёзные сопутствующие заболевания, я рекомендовал ему, все же, обращаться в более специализированные больницы. Себе же оставлял самых, на мой взгляд, стандартных пациентов. Старался свести риски к минимуму. К сожалению в жизни нет ничего более непредсказуемого, чем свои собственные планы.

            Впервые оказавшись в операционной, перед плановым оперативным вмешательством, оказалось страшно. Пациенткой была женщина с желчно- каменной болезнью, которую я сам направил к себе на операцию из поликлиники. Когда я уговаривал ее сделать операцию, я был красноречив и уверен в себе. Эта уверенность передалась и пациентке. Она доверилась, и пришла делать операцию ко мне. И вот оказавшись в операционной, когда все ждут команды к началу, анестезиолог Анатолий Петрович, интубирует пациентку, анестезистка занимается установкой внутривенного катетера, опер сестра опытным глазом оценивает мои действия, мне вдруг стало страшно. Все ещё можно повернуть вспять. Можно предотвратить возможные непоправимые последствия. Ведь, одно дело, операция экстренная, когда «либо пан либо пропал», когда терять нечего и любая твоя помощь сыграет во благо, и совсем другое дело, когда операция запланированная. Можно выбрать, где и когда её проводить. Можно выбрать врача, которому доверяешь свою жизнь и здоровье. Ответственность, какая ложится на плечи хирурга, в таком случае, многократно выше. Нужно быть уверенным в успехе операции не на сто, а на двести процентов! Что если, что то пойдёт не так? Что если допустишь ошибку и вопреки всему, все же причинишь вред? И потом, ведь работа в операционной коллегиальная, и зависит не только от квалификации хирурга, но и от квалификации ассистента, операционной сестры, анестезиолога, анестезистки. А спросят все равно с хирурга.  Как объяснить потом пациенту, который доверил тебе самое ценное, свое здоровье, что ты  искренне хотел помочь, но ... Не получилось?! И как, потом, смотреть в глаза людям, которым ты, вместо помощи, принёс лишь страдания?
        Я мыл руки в предоперационной и, в сотый раз, прокручивал в голове ход предстоящей операции. Я пытался предугадать все возможные осложнения, трудности с которыми могу столкнутся, при выполнении данного вида  вмешательства. Чем больше я думал об этом, тем страшнее мне становилось. И тем труднее мне было начать.  Так повелось ещё со студенческой скамьи, когда на экзамене, давали время на подготовку. Я искренне не понимал тога, да не понимаю и сейчас, зачем нужно это время? Ведь ты или знаешь или нет. К чему готовится? Готовиться к экзамену нужно было раньше, а теперь время проверить, насколько ты подготовлен. Ну, представьте себе картину: У вас спрашивают ваше имя, а вы в ответ:«подождите минуточку, мне надо подумать, подготовится» Или на простой  вопрос, что такое, допустим,  стол, пустится в пространственные изъяснения, переплетая историю, русский язык, математику и геометрию с культурой быта древних  православных католиков  - ну, нелепость же! Вот так же четко, как своё имя, я знал ход предстоящей  операции, прежде чем начал ее. И поэтому, разом, отбросив все страхи и сомнения,  решительно переуступил порог операционной. В тот раз операция прошла гладко и без каких либо эксцессов. Пациентка была выписана мною уже через неделю.

Окрылённый первым успехом, вскоре я запланировал и вторую холецистэктомию. Но следующая операция пошла не со всем по моему плану. 

          Безденежных Тамара Ивановна, 56 лет. Впервые госпитализирована в хирургическое отделение по скорой помощи с приступом желчной колики. Купировав острый болевой синдром лекарствами, я предложил ей пройти обследование в городе и сказал тогда, что скорее всего ей  понадобится операция, так как приступ повторится вновь. Видимо, мои слова подействовали на неё. Она прошла все обследования и городские хирурги подтвердили мой диагноз и необходимость выполнения ей оперативного лечения в плановом порядке. Она пришла ко мне на приём со словами, что согласна прооперироваться по месту жительства. То есть, чтобы, операцию ей делал я. Я согласился. Как и в первый раз, я очень волновался, но теперь справился со своими эмоциями намного быстрее. Операция протекала штатно, как вдруг в самый ответственный момент, когда я накладывал гемостатические швы на печени, вокруг загудели стены, и с шумом из всех вентиляционных отверстий полетела пыль, птичьи перья и ещё черт знает что! Я успел только кинуться телом на операционную рану и закрыть ее собой. На спину мне полетел песок и грязь. Все это продолжалось не дольше двух - трех секунд, но и этого времени хватило, чтобы все в операционной покрылось толстым слоем пыли. Кто то из хоз службы, по распоряжению главного врача, в рамках профилактических мер, проверил работу вентиляции. Операцию мы закончили, продезинфицировав рану несколько раз. Но, несмотря на все мои усилия, рана заживала плохо и долго. В итоге на теле пациентки остался грубый шрам. Пока она находилась на лечении в отделении, я прикладывал максимальные усилия, для того, чтобы пациентка выздоровела как можно скорее. Перевязывал по два раза в день. Назначал сильные антибиотики и менял схемы лечения. После выписки, я старался избегать встречи с ней. Почему то, мне было стыдно.

Глава 6.

             Приёмник, приёмное отделение- самое живучее место во всей больнице. Даже если представить себе, что закроются все отделения в больнице, уволятся все врачи, в приемное отделение все равно продолжат обращаться укушенные, ужаленные, порезанные, пьяные, голодные, температурящие, беспокоящиеся, не спящие, много спящие, слабые, потливые, немочащиеся и наоборот мочащиеся слишком часто, а так же много другого народу, кому необходима медицинская помощь. Тут практически никогда не бывает тишины. И уж если образовалось какое то спокойствие, знай, скоро его нарушит вой сирен скорой помощи или матерная брань избитого в пьяной драке. Так что, моя ночная жизнь была, по прежнему, насыщенной и бессонной. Меня часто спрашивают люди, не связанные с медициной, почему большинство пациентов попадающих ночью в приёмник пьяные? Неужели люди так много и часто пьют? Ведь каждый второй, если не каждый вообще, обратившийся в приемное отделение ночью - пьян. Да! Представьте себе! Пьют много. И ответ на ваш вопрос – да.  Пьют до посинения, до мордобоя и понажовщины. Пьют до кровавой рвоты, до смертельного панкреонекроза. Падают под колёса, с крыш домов, с лестниц. Ломают руки, ноги, шеи. Отмораживают стопы, кисти. И пьют. Выписываются из отделения и снова пьют. 

Самым первым поставщиком пьяного и искалеченного контингента,  было то самое кафе у дороги, что я наблюдал по приезду. Это было одно из самых злачных мест, где всегда сидели и культурно отдыхали пьяницы всех мастей. Не проходило и дня, что бы из этого  кафе не привозили кого то после драки, или с отравлением алкоголем.

             По обыкновению, в четыре утра, скорая доставляет худого, бледного, пьяного мужика, который корчится от боли в животе. Перитонеальные симптомы положительные. Когда начал пить не помнит. Когда заболел, не помнит. Орет от боли отборным матом. Срочно беру в операционную. Констатирую огромную хроническую язву желудка, осложненную кровотечением. Ушить язву  не представляется возможным в виду  воспалительного процесса вокруг язвы. Швы просто режут воспалённые края язвы. Советоваться не с кем. Отложить операцию нельзя. Принимаю решение о проведении резекции желудка. Операционная сестра переглядываются с анестезиологом и оба тихо вздыхают.

Резекцию желудка самостоятельно не делал ни разу. Морально помогает лишь тот факт, что операция экстренная и выхода другого у меня нет. Решаюсь.

           Операция длилась пять с половиной часов. К моменту наложения швов на кожу спина уже отваливалась, как не своя. Только наложив повязку на шов, понял, как сильно я устал, и в каком напряжении прошли эти пять с половиной часов. Дальше пациента перевели в палату интенсивной терапии, я сделал все необходимые назначения и ушел с головой в работу. Новый день начался, по обыкновению, с поликлинического приема, на смену которому, пришли перевязки в отделении, обход по больнице и все это плавно переросло в ночную работу по приемному покою. На следующее утро, я первым делом, побежал смотреть своего пациента. Я сгорал от нетерпения, как он? Как проходит послеоперационный период? Получилось ли? С каким же удивлением, я узнал от дежурной мед сестры, что господин Мурзин- такая фамилия была у моего подопечного - самостоятельно покинул отделение! « Как это покинул?!» - в сердцах воскликнул я, не веря своим ушам. « А вот так! - медсестра развела руками- проснулся утром, и давай матом орать, чтобы дали ему опохмелится, я конечно сказала, чтобы не орал, а иначе вам пожалуюсь. А он говорит, да пошли вы все на … В общем встал и ушёл! Мне с ним бороться что ли?!» Я прямо оторопел от услышанного -  «Как встал?! Как ушёл?! У него перитонит же… резекция вчера… голый?!» «В простыне»:- равнодушно ответила медсестра.

              Мурзина нашли почти сразу. Он лежал на крыльце больницы, голый, завёрнутый в простыню и мёртвый.

Глава 7

             Жизнь устроена так, что какой бы не был пожар, он все равно, рано или поздно угаснет. Какой бы силы не было наводнение, вода по итогу отступит. Какой бы ураган не был, он все равно стихнет, и сколько бы балов не набрал шторм, всегда придет время и для штиля.       

           Это была суббота. Я впервые за все время работы в ЦРБ проснулся самостоятельно. За окном ясное, белое солнце на чистом синем небе. Время 10:30 утра. Поразительно, как быстро человек привыкает к трудностям и начинает ценить то, что раньше даже и не заметил бы. Такая малость! Проснуться в десять тридцать утра, самостоятельно, без будильников и без настойчивого стука в дверь- вот счастье! Не надо никуда бежать и никого спасать. Одно это уже вызвало у меня улыбку. Я умылся и даже заварил себе кофе. Тишина. Никто никуда не зовёт. Посидев в палате некоторое время, словно выжидая какого то подвоха, я вдруг осознал, как давно, просто так, не выходил на улицу. Боясь спугнуть, обрушившуюся на меня благодать, я быстро оделся и вышел из больницы, не забыв сообщить в приемный покой, что пошёл гулять. Солнце стояло уже высоко. 

                Я пошёл той самой тропинкой, по которой когда то пришёл в больницу. Это было удивительно красивое и спокойное место. Казалось, пока меня тут не было, все стало ещё более сказочным, величавым. Появилась даже, какая то, таинственность этого места. Деревья уже нельзя было назвать молодыми. Своими кронами они закрывали небо и создавали удивительные тени на тропинке. Кустарники, папоротник густо закрывали пространство, создавая живой коридор, оказавшись в котором, любой испытывал умиротворение и душевное равновесие. Где то рядом, тихо журчала вода. Мосточки через овраги с прозрачными ручьями, кое где покрылись мхом и подернулись ржавчиной. Птицы пели на разный манер, от ритмичного простого чириканья, до сложных переливающихся и пересекающихся между собой трелей с захватом нескольких октав. Тут было так хорошо, что можно было просто стоять в центре этого Эдема, вдыхать наполненный свежестью воздух,  слушать безумно красивое пение птиц на фоне журчания воды и получать бесконечное удовольствие. Даже время тут текло по другому, словно это была другая, параллельная вселенная,  где законы природы выполнялись по каким то своим правилам.  Вроде погулял минут пять, а на самом деле пролетел час или даже полторта. 

         Я расслаблено брёл по тропинке, наслаждаясь покоем. Постепенно, незаметно для меня самого, мысли сами собой переключились с работы, больных, с недописанных историй болезни, на что то другое, пока даже, было непонятно, на что.  Я пинал мелкие ветки, валяющиеся по дороге, стараясь мастерски забить ими гол в ворота между каких - нибудь кустов. Потом, некоторое время постоял на железном мостке через ручей, пытаясь рассмотреть в нем что нибудь, да хоть бы и рыб. Пройдя по мостку я обнаружил что тропинка по которой я шёл, была не одна. В неё, как ручьи в реку, впадали множество других еле заметных тропок уходящих в самую рощу. Я свернул на одну из них. В роще было настолько уединённо, что казалось, тут вообще никто никогда не нарушал покой этих мест. Вдруг взгляд мой приковал гриб, а за ним сразу же и второй. Я, городской человек, грибы знал только по картинкам. Но моих знаний о грибах оказалось достаточно, чтобы понять, что я вышел на грибную поляну с хорошими, съедобными грибами. Оглянувшись, с видом заядлого лесника, я заметил вокруг много берёз. «Подберезовики!»- догадался я и принялся искать грибы ещё. Спустя некоторое время я набрал достаточно, по моему мнению, грибов для жарки. Сложил их в снятую с себя кофту со связанными рукавами, наподобие узелка. Довольный собой,  я подобрал, какую то ветку, напоминающую посох, и с узелком, полным молодых подберезовиков побрел глубже в рощу. Тропка была узка, извилиста, буквально для одного человека, и в одном месте  проходила сквозь заросли крапивы. Крапива так густо разрослась в том месте, что пройти мимо, не задев ее, не представлялось возможным. Ну, разве что, ребёнку. Я, своей палкой - посохом срубил несколько веток крапивы.  Получилось весьма эффектно. Представив себя мастером боевых искусств, владеющим посохом, словно бог, я срубил ещё пару веток. Следующее мое движение было более витеевато. Я раскрутил посох над головой и с резким выпадом в бок, словно сбивая противника с толку, нанёс сокрушительный удар по крапиве, от чего на тропинку упали еще веки. Далее последовала серия ударов уже со звуковым сопровождением. «Ха!, Уч!, Киии- я!» кричал я, разгорячившись. Посох свистел то справа, то слева! Листья крапивы взмывались ввысь и медленно падали на землю, словно брызги крови, из ран врагов. «А так?! Ха!» орал я и нанёс удар по ногам врагов, для чего мне пришлось присесть на корточки. «А такое видел?! Уч!» и резко распрямившись, со свистом, нанёс удар теперь уже по самым верхушкам. В общем, со стороны я, наверное,  и выглядел, словно китайский мастер школы дракона, обладающего силой свистящего посоха, только вот в самый разгар боя, когда противник уже молил о пощаде, до моего уха донёсся голос: « Здравствуйте, Денис Васильевич». Я, раскрасневшийся от битвы, опустил палку и увидел двух взрослых женщин, идущих мне на встречу. Вроде бы я видел одну из них в больнице. А может на приеме… я растерялся. «Здравствуйте»- сказал я, стараясь быть серьезным и сделать вид, что это не я только что вырубил почти всю крапиву. Женщины, еле заметно улыбаясь,  прошли мимо, и скрылись где то за деревьями, а я, ругая себя за такую вольность, подобрал свой узелок с грибами, выбросил палку подальше, и бодро пошёл своей дорогой, оглянувшись на поле битвы лишь раз: «Тфу! - снова поругал я себя - как неудобно то…»

                Скоро тропинка вывела меня на большую дорогу, примерно в то место, где останавливался автобус, привезший меня сюда. Чуть подальше кафе «кафе». С удивлением я узнал, что по субботам тут разворачивался рынок. Прямо на дороге, видимо зная расписание автобусов, тут устанавливали палатки с одеждой, обувью, всякой кухонной утварью, мясной, рыбной и молочной продукцией и даже с бытовой техникой. Каждую субботу сюда стекались, наверное, все жители посёлка. Это было как традиция что ли, или скорее единственное развлечение для жителей. Все встречались тут, обсуждали новости недели, текущее положение дел. Женщины покупали что то для дома, мужики что нибудь для машины или рыбалки. Тут же около «кафе» выносили столики на улицу, за которыми можно было выпить по стаканчику пива с друзьями в ожидании своих жён. Я был очень удивлён тем обстоятельством, что очень много незнакомых мне людей здороваются со мной, а некоторые мужчины, даже протягивают руки для рукопожатия. Кого то из них я смотрел в поликлинике, кого то оперировал, но большинство не знал.
    
          Мне стало неуютно, и я поспешил поскорее пройти этот импровизированный рынок и посмотреть еще что нибудь, как вдруг за плечо меня кто то похлопал. Обернувшись я увидел водителя со скорой Александра Ивановича, который чуть отдышавшись сказал: «Денис Васильевич, меня за вами послали, поедем в больницу» Вся эта короткая речь была лишняя, увидев Александра Ивановича, я сразу понял, зачем он здесь. «Да, конечно» - ответил я, и мы пошли к машине. Александр Иванович, опрятный, непьющий, но много курящий мужчина, лет шестидесяти, всегда был немногословен. Молчал он и сейчас. Смотрел на дорогу, крутил руль и курил. Да я и не напрашивался на разговор, смаковал последние мгновения своей свободы, тишины и уединения. Сейчас приедем в приёмник и снова боль, страдания, напряжение… снова нужно быть собранным, грамотным, умным, ответственным… уф.

                Около приёмного покоя было людно. Стояло четыре,  припаркованные как попало, автомобиля. Все огромные и чёрные. Ещё парочка «нив» и «лад». У каждого автомобиля и на крыльце стояли по группе, в основном, молодых людей, одетых одинаково. Спортивный костюм и кожаная куртка.  Я напрягся.
 
                Не успел я выйти из машины, ко мне подошли двое, сурового вида парней, с прямым вопросом: «Ты хирург?»- и не дожидаясь ответа, грубо взяли меня за локти с обеих сторон. «Пойдём»-  произнёс один из них. Мы отошли метров на десять в сторону от всех. « Михалыча знаешь? - спросил опять тот же тип, видимо более разговорчивый, и снова не дожидаясь моего ответа продолжал- умрет если, молись.» Тип смотрел мне в глаза и было понятно, что говорит он серьезно. « Не умрет. - Почему то ответил я, и проклиная себя за эту фразу продолжил, как мне показалось тоже серьезно - больной где?» «Там.» - Шмыгнул носом второй, и разжав мой локоть, ткнул пальцем на дверь приёмного покоя. Я пошёл в приёмник и услышал окрик в спину - « доктор!- я обернулся - Если че, следом пойдёшь. Отвечаю»

                В приемном отделении толпились те же люди. Стоял мат и гул голосов, среди которых, можно было услышать голос мед сестры Надежды Ивановны: « Ребята, ну расступитесь, не ругайтесь тут, сейчас доктор придёт»  «Рот закрой!» - отвечали ей грубо. Я уже был в подобных переделках, не такого масштаба конечно, но все же. С порога железным тоном отчеканил: « Все посторонние вон отсюда!» Это всегда срабатывало, сработало и сейчас. Толпа с шумом, но постепенно покинула тесное помещение. На кушетке остался лежать крупный, если не сказать тучный мужчина, лет пятидесяти с абсолютно бледным лицом. Глаза его были закрыты. Рубашка в области живота пропитана кровью. Мужчина, казалось, не дышал. Быстро положив руку на сонную артерию, я заключил: «Жив. Готовьте операционную»

                Анестезиолога Толю, нашли и доставили те же, что стояли теперь под окнами больницы. Его привезли пьяного и мокрого. « Мокрый, чего?» - спросил я трясущегося  анестезиолога. «В-в-в одой о-о-о блив-  али»- икая ответил Толя. Анатолий быстро трезвел и включился в работу.

             Три проникающих ножевых ранения, массивная кровопотеря сделали своё дело. Несколько раз сердце больного останавливалось. Делали массаж сердца, заводили и работали дальше. Кровопотерю восполняли собственной кровью пациента, собирая ее из брюшной полости и вводя потом внутривенно. Почку и селезёнку пришлось убрать. Как назло, в это же время скорая привезла ребёнка с подозрением на острый аппендицит. Он ждал своей очереди, а я нервничал, понимая, что его тоже надо брать в операционную. Около полуночи взяли в операционную и мальчишку с аппендицитом. Все обошлось. Отросток не успел лопнуть, перитонита не было. Успели вовремя. Только наложил повязку, зовут в приемник! Да что такое?! Видно за все в этой жизни приходится платить! Вот я и плачу за свое сегодняшнее утро! Вспоминая свою дивную прогулку, подберёзовики  в кофте, оставленные в приемнике, плетусь смотреть нового обратившегося. Оказалось, звонили из соседней деревни, что находится за 20 км от ЦРБ. Ребенок, болит живот. Скорая уже ждёт. За что мне это!?  Делать нечего надо ехать. Попросил только медсестру с санитаркой грибы мои глянуть, может, затесался среди них какой нибудь ложный, я ведь, не грибник все же. Полчаса езды на медицинской буханке и вот мы на месте. Мальчик, 10 лет. Оказалось аппендицит. Еду обратно уже с ребенком. Снова операция.  Аппендэтомия без особенностей.  Уставший, но довольный проделанной работай,  я вышел из операционной,  далеко за полночь. У ординаторской меня встретили «братки».  «Ну? Жив?» спросил один из них, подойдя ко мне ближе. Я был таким уставшим, что мне было совсем не до них, не хотелось даже разговаривать и что либо объяснять.  «Пока, да.» - Ответил я, и пошатываясь от усталости, пошёл в свою палату, спать.

             Выспаться все же не удалось. Разбудил настойчивый стук в дверь моей палаты. Я еле открыл глаза. На пороге стоял ещё один хмырь, похожий на тех, с кем общался несколько часов назад. Ничего не понимая, я смотрел на него, но лицо его было в тени, и разглядеть его я не мог. «Слышал, спас ты его» - не здороваясь произнёс неизвестный. Втолкнув меня обратно в палату, тихо зашёл сам и  прикрыл за собой дверь. Пройдя до окна, он развернулся всем телом ко мне и встал так, что его лицо опять оказалось в тени. «Скучно живешь, ботаник» - произнёс снова хмырь. Я догадался, конечно, откуда ветер дует, но стоял молча. « А мог бы и не спасти- продолжил хмырь- глядишь веселее бы жить начал» Я продолжал слушать его молча. Мне было не по себе, слишком зловеще выглядел хмырь. Все его повадки и манера разговора выдавали в нем человека, давно переступившего все человеческие грани и от того становилось не по себе. Я стоял и думал о том, что если сейчас со мной что то случится, то узнают об этом только в понедельник утром… « слышь, очкарик, я тебе вот что базарю, - хмырь подошёл ко мне ближе- получишь кусок, если дядя из наркоза не выйдет. Хороший кусок, очкарик» Хмырь направился к выходу, повернулся у самой двери и добавил - «хороший кусок, за ничего не делать» - и вышел, закрыв за собой дверь. Сразу после его ухода, я хотел было сбегать к прооперированному бандиту, и посмотреть как он, но меня одолела такая усталость, что я, не то, чтобы сбегать, я даже думать ни о чем не мог. Я лёг и провалился в сон.

           Так,  я побывал в детстве, почувствовал себя счастливым, насобирал грибов, мне угрожали смертью и обещали озолотить. А ещё я самостоятельно сделал сложнейшею, даже для опытных хирургов операцию, спас жизнь олигарха и двух детей. И все это за неполные сутки.

***
            Грибы мои, все как один, оказались несъедобными, и долго ещё по больнице ходила эта история, забавляя местный народ, как я насобирал, а потом ещё и попросил перебрать гору поганок.
           А мне казалось, подберезовики.
***
              Алексей Михайлович, местный олигарх и бандит болел долго. Около двух месяцев понадобилось ему, чтобы твёрдо встать на ноги. После выписки из отделения, я ещё несколько раз созванивался с городскими врачами, устраивая ему всякие консультации. Оказалось, Михалыча знали тут все. Ему принадлежало все, что могло принадлежать в частных руках. Такие люди, обычно благодарят, оставляя номер телефона и как бы в дар, разрешают тебе позвонить им. Так было и со мной. «Денис Васильевич, спасибо вам. Я вам теперь жизнью обязан» сказал при выписке Алексей Михайлович и протянул мне визитку- звоните, по любому вопросу».  По какому вопросу я мог бы ему позвонить?

           После его выписки, было заметно, как прибавилось  уважения ко мне, со стороны мед персонала больницы. И врачи и мед сёстры, казалось, разглядели во мне врача. Появился ещё один контингент пациентов - свои. Меня начали просить работники больницы посмотреть своих родственников или друзей. Жён, мужей, детей, бабушек и дедушек. Так что работы хватало. Я сутками мог не появляется в своей палате. А уж если и приходил, то только спать.

Глава 8.

Прошёл год. Поликлинический приём уже не наводил на меня ужас. Я мог отменить его в любой момент, так как ловко отсеивал тех, кто пришёл по делу, а кто просто так « поболтать» или больничный продлить. Многих уже знал в лицо и знал, чего от них ожидать. Я, по прежнему, учил ход предстоящей операции наизусть, но уже не так робел, если что то вдруг шло не так. Плановые операции были расписаны на месяц вперёд. Я даже написал и сдал все неописанные истории болезни, что накопились тут за долгое время. Все вроде бы наладилось, но я по прежнему жил в палате неврологического отделения и чаще стал замечать, что мне нужен отдых. Постоянная круговерть «приём-операционная- приём» не давала ни минуты побыть в тишине, прочитать книгу, собраться с мыслями наконец. Я даже ел на бегу, а про сон вообще молчу. А самое главное, я всегда был, что называется в напряжении. Не было такого времени, чтобы я был уверен в том, что например допью свой чай или доделаю свои дела без того, чтобы меня куда нибудь не вызвали. Это мог быть приемный покой, любое отделение больницы, роддом. Могли позвонить из окрестных деревень и приходилось ехать на вызов туда. В дальних деревнях нашей области, с медициной вообще - «труба».

             Однажды  в приемный покой ЦРБ позвонили с фельдшерско акушерского пункта такой вот деревни, находящейся за 30 км. Фельдшер сообщила, что хотела бы вызвать хирурга. Повод к вызову - «голова болит». Когда мне передали вызов, я даже возмутился:«Что значит голова болит?! А я при чем тут?!». Сделать обратный звонок не получилось, трубку на том конце,  категорически никто не брал. « Инсульт может? - объяснил я сам себе повод к моему вызову. Хотя, почему тогда, не вызвать терапевта, например?» Я уже  научился не вязнуть в ненужных мыслях. Зачем рассуждать на тему почему так а не иначе,  если ехать все равно надо. Как не поехать? Через какой нибудь час все встанет на свои места и появятся ответы.

             Заехав в эту глушь, мы с водителем, даже не сразу нашли Ф.А.П, а когда нашли, не очень то и обрадовались - на покосившейся деревянной избушке с вывеской «амбулатория» висел здоровый навесной замок. На улице было пусто, как бывает пусто только в деревнях. Это не город, где улицы никогда не бывают пустынны, тут все сидят по своим домам и занимаются своими делами. Спросить, где мне найти звонившего в ЦРБ фельдшера, было не у кого. Я сидел в скорой, стоявшей у ФАПа и ждал хоть кого нибудь.

            Пошёл дождь. Наконец, на улице появилась женщина, скоро идущая, и накрывшая голову ладонью, словно это помогало ей укрыться от дождя. Я выскочил из машины и окрикнул ее:«Здравствуйте! - Женщина остановилась -  Как нам фельдшера найти? Я из больницы» «А, вот дом- женщина указала на дом, неподалёку - Людмила там живет, вы в окно постучите, она дома должна быть.» Поблагодарив женщину, я поплёлся к указанному дому. Людмила Ивановна, фельдшер ФАПа очень удивилась, когда выслушала меня. О загадочном звонке она слышала впервые. Людмила Ивановна предложила пройти на ФАП и посмотреть журнал вызовов- там фиксируются все обращения и вызовы врача из ЦРБ. Может это прольёт свет на загадочный звонок. Я начинал злиться. Что за бедлам тут происходит!  Мне делать нечего, что ли, кроме как за тридевять земель, под дождём, искать кого то, у кого «голова болит»?! В журнале действительно нашлась запись о вызове хирурга из ЦРБ и действительно в графе «цель вызова» было написано слово «голова». Вот только Людмила Ивановна этого звонка не совершала и слово «голова» не писала. По подчерку, Людмила Ивановна поняла, что писала ее помощница Маша, студентка мед колледжа, дочь подруги Людмилы Ивановны. Та, бывало,  приходила сюда и «помогала» Людмиле Ивановне в каких то мелочах. Уф! Осталось выяснить, к кому я был так срочно вызван и закрыть этот вопрос, который уже не то, что бы меня злил, но приводил мой и без того усталый организм в состояние лающей от безысходности собаки! Внутри все кипело! Мало того, что может и вправду, где то ждут моей помощи, считая минуты, так ещё и мое драгоценное время, которое я мог бы потратить на других, на себя, в конце концов, было так варварски уничтожено! Я нетерпеливо ожидал, когда же Людмила Ивановна разберёт писанину в графе «адрес». В глазах у меня сверкали молнии. «Ааааа, вот это кто! - наконец произнесла Людмила Ивановна - Пашка! Странно, чего бы ему с головной болью обращаться?» Флельдшерица пожала плечами, и закончив переписывать адрес из журнала на тетрадный листок подала его мне. « Вот, Куликова, 11. Это почти на краю.  Сейчас назад выезжайте на дорогу и по ней до конца деревни, там увидите поворот такой будет, и там три дома, вот в заброшенном, котором, там Пашка и живет. Павел Горелов - поправилась Людмила Ивановна- он раньше трактористом у нас был, потом выпивать начал. Уж не знаю, что у него там стряслось…» «Ясно» - сказал я и не прощаясь вышел на улицу.  Дождь почти прекратился, но под ногами была такая липкая, толи грязь, толи глина, что пройти по ней не испачкавшись, было невозможно. «Поехали» - буркнул я водителю, когда забрался в кабину буханки.

          Дом, где проживал Павел Горелов, действительно, был заброшен и всеми забыт. Он стоял на отшибе, весь заросший кустарниками и травой. Окна были до того грязные, что могло показаться, на них есть занавески.  Калитка скрипела на ветру, болтаясь на одной нижней петле. Ни одного источника света. На темном фоне дома, темные тени кустов и деревьев. Заходить в дом, было не столько страшно, сколько противно. Дом явно выглядел не жилым. Немного потоптавшись на крыльце, я толкнул дверь. Дверь оказалась открыта. «Есть кто?» спросил я, обращаясь в темноту. Ни звука. Можно было бы развернутся и уйти под предлогом, что тут явно никого нет, но себя ведь не обманешь. Вдруг у человека инсульт, и он не может произнести не звука. Я решил зайти. Идти в темноте было страшно и немного противно, я старался не до чего не дотрагиваться, даже плечами до стен. Короткий коридор вывел меня в небольшую комнату. Глаза уже стали привыкать к темноте, да и в окна светили фары буханки. Я заметил большое темное пятно на полу. Приблизившись, я чуть не заорал от испуга! Пятном оказался лежавший на полу человек! Я ещё не понимал жив он или нет, и чтобы это понять мне категорически нужен был свет. Пошарив рукой по стене, нашёл выключатель и включил свет. Взору моему предстала картина, при виде которой желудок свело в спазме и захотелось вырвать. На грязном, дощатом полу, среди множества пустых бутылок, лежал бездыханный мужчина. Лицо его было не разглядеть, оно было все в засохшей крови и волосах. В разломленном черепе в области темени торчала рукоять топора. Только сейчас до меня дошёл специфический запах разлагающейся плоти. Я поскорее выбежал на улицу. « Ну, что там?» - спросил водитель. « Вызывай милицию по рации»- сказал я, плюхаясь на переднее сиденье  буханки. Водитель усмехнулся: « По какой рации? Отродясь тут никакой рации не было» « Тфу, ты! - мне хотелось скорее покончить с этой поездкой - ну, тогда к Людмиле Ивановне, пусть сама вызывает».  В ожидании милиции, а потом ещё в заполнении кучи бумаг,  в разговоре с участковым, со следователем и ещё с разными людьми в погонах, мы провели там не один час.  Домой вернулись почти под утро. Светало.

Глава 9

              Суббота хороша уже тем, что это первый выходной на неделе, за которым последует и второй. Так происходит у всех людей, нормальных профессий. У врачей же, что суббота, что вторник, особой разницы нет. Ну разве что в выходной утром нет общебольничной конференции и некому зачитывать сводку по больнице. Ну и на том спасибо. 

                Выполнив обход, сделав все перевязки и даже написав истории болезни, я обнаружил, что дел то, вроде как, и нет! Последний раз, когда была такая суббота, я хорошо запомнил, поэтому, особо радоваться не спешил. А то только расслабишься, обязательно что нибудь произойдёт эдакое.

             Тем не менее, время шло, меня никто нигде не ждал. Я сходил в приёмник, уточнил на всякий случай, все ли спокойно. Медсестры только руками замахали, как бы говоря- идите куда шли, а то притяните что нибудь. Вышел на улицу. Красота! Вокруг тишина, небо голубое - голубое, чистое - чистое! Ни облачка! Солнышко светит, так и манит пройтись. Может и вправду прогуляться, чего тут сидеть то?  Только я сделал шаг со ступенек приёмника, как в больничный двор въехала  легковая машина, ваз 2107, семерка по народному. Вышел водитель - мужчина, лет за пятьдесят, немного полный и от того потный. Он открыл заднюю дверь, оттуда вышел мальчик, лет семи. Оба подошли ко мне. Водитель несколько волновался: «Здравствуйте, вы доктор?» - спросил  водитель, посмотрев мне в глаза.

-Я
Тут такая ситуация… тут поворот есть рядом, напротив кафе, знаете? Я ехал 30-40 - не больше… - водитель немного замялся - а он за мячом выскочил… я его чуть задел только. Хотел уехать, нормально же все… спросил его больно где, пацан? Говорит нет, не больно. Но все равно поверьте его, может рентген там сделать или ещё чего. Я оставлю его?
- Оставляйте, а чей мальчик то знаете?
- Не знаю, но там ГАИ приехало, разберутся…
-Хорошо, оставляйте мальчика

               Я смотрел на мальчишку, он на меня. «Ну, привет!» - протянул ему ладонь, мальчишка протянул в ответ свою, но промолчал. Видно было,  что напуган. «Болит чего нибудь?» - спрашиваю, сидит улыбается, смотрит на меня и снова молчит. «Нуууу, партизан, ничего не скажешь! Фамилию хоть скажи, позвоним маме, чтобы забрала тебя.» Молчит. Улыбается и молчит. «Может глухонемой? - думаю про себя, а в слух говорю - пойдём, я тебе животик посмотрю. Покажешь мне свой животик?» зашли в приёмник, я объяснил мед сёстрам в чем дело, уложил мальчишку на кушетку, стал осматривать. Ну, руки, ноги на месте, переломов нет, ссадин, ушибов тоже нигде не обнаружил. Живот мягкий, зрачки нормальные, пульс 66 в минуту… похоже обошлось. Но что то, я не мог понять что, меня останавливало от того, чтобы дать последнее заключение, что здоров. Может, то,  что мальчишка не издал ни слова, с момента своего появления?

              Спросил у медсестёр, знают ли они его, обе не знали. Тоже не очень понятно, я привык уже, что тут все всех знают, а мальчишку вот впервые видят, и одна и вторая. Ещё раз гляжу на мальчишку, да вроде в порядке все… может, работая столько времени хирургом в ЦРБ у меня развилась паранойя? Прошу сестёр взять у мальчишки  общий анализ крови, а самого его прошу полежать на кушетке некоторое время. Выйдя на крыльцо приёмника, чувство лёгкости и желания пройтись, как ветром сдуло. В голове плотно сидел молчаливый пацан. Почему молчит? Напуган? Чем? Тут, в приемном, уже минут двадцать, все с ним ласковы и обходительны, сейчас то испуг уже должен пройти… что не так? Вспоминаю осмотр: руки - ноги переломов нет? Нет точно… ссадин, синяков нет? Нет… зрачки нормальные? Нормальные… живот мягкий? Нормальный вроде живот… надо пойти посмотреть живот по пристальнее… И тут я вспоминаю, что у детей сердцебиение чаще чем у взрослого. 70-80 и даже 90 ударов в минуту. У мальчишки я насчитал 66… может ошибся… надо посчитать ещё раз. С такими мыслями я вернулся в приёмник.

            Снова подошёл к мальчишке. Он лежал и по прежнему, глядя на меня, улыбался.  На этот раз мне показалось, что губы у него стали бледнее. Считаю пульс - 60 ударов в минуту! Надо копать! Что то явно не в порядке! Смотрю живот- мягкий, спрашиваю больно ли? Молчит! Улыбается и молчит! Как так?! Не могу же я, взять в операционную здорового мальчугана, просто что бы посмотреть, все ли у него хорошо! Как недостаёт аппарата УЗИ! Сейчас бы приложил датчик, и уже половина вопросов бы ушла! А если не датчик?… в десятый раз мну живот, слушаю перистальтику, вдруг отчетливо слышу звук всплеска воды! Характерный симптом катастрофы в животе! Сёстрам говорю, посылать за рентгенологом - сделаем снимок брюшной полости- если жидкость есть, на снимке увидим. И тут же прошу привезти анестезиолога. Скорая уехала за специалистами, а я продолжаю наблюдать за пациентом. Губы уже явно становятся бледными, пульс - 55/ минуту. Надо что то делать, только что?! Как заглянуть в живот? Внезапно, меня осенило! Медсестру прошу принести троакар. Мальчик продолжает улыбаться и молчать. Быстро обкалываю кожу на брюшной стенке новокаином и прямо на кушетке в приемном отделении  протыкаю брюшную стенку. В ту же секунду, из трубки под напором начинает бить фонтаном алая кровь. Я оторопел. Мальчик белел на глазах. « В операционную, быстро!» -  заорал я на мед сестёр.  Затем я схватил мальчишку на руки и побежал с ним в оперблок. Через минуты две мальчишка был на столе, ещё через пару минут в операционную вбежал анестезиолог Анатолий Петрович, на ходу дававший распоряжения анестезистке. Когда я разрезал живот, первое что случилось,  это вместе с фонтаном крови из раны выпала почка. У мальчишки оказалась серьезная травма с отрывом правой почки, и размозжением печени. Массивное кровотечение. Кровь собирали из живота и переливали ее в вену. Правую почечную артерию и вену удалось найти и прошить практически в слепую, все было залито кровью, из размозженной печени. Не помогали отсосы и постоянный забор крови из брюшной полости. Мальчик уходил на глазах. Никто из нас, не знал, что бы ещё сделать, что бы спасти его. Мы переливали кровь, я ушивал то, чего ушить было просто невозможно. От печени остались одни  кровящие лохмотья, и каждый мой шов был криком отчаяния. Час, второй, третий. Никто из бригады не проронил ни слова.  Каждый делал своё дело, вкладывая всю душу в работу! Господи! Пусть он живет!

           Наконец, на шестом часу операции до меня донестись слова анестезиолога:- « Все ребята, хватит. Он уже час, как мёртвый»

***

            Я сидел у окна в операционной. Посреди операционного зала на операционном столе лежало тело мальчика, имени и фамилии, которого я не знал. На вид, лет семь. Все белье под мальчиком было в крови, пол на котором стоял стол тоже был весь в крови. Мальчик лежал белый и светлый. Он молчал и улыбался.

***
          Ко мне подошла анестезистка: «Денис Васильевич, там мама мальчика приехала, выйдите к ней» Каждое, услышанное слово, словно молотом вбивалось мне в голову.  Наверное это самая трудная, самая антигуманная, самая отвратительная составляющая моей профессии! Иногда, это просто невозможно сделать. Все во мне протестовало:  «Как выйти?! Что говорить?!» В какой то прострации я вышел к матери ребёнка. Она вся, глаза ее, все ее существо, представляли из себя одну сплошную надежду. Она безмолвно кинулась ко мне с немым, но явно услышанным, мною вопросом. Казалось, все святые в этот момент, просили меня сказать ей, что то хорошее, что то обнадёживающее. Я не смог сказать ни чего. Мой рот сказал за меня : « Я сделал все, что мог…».

***
Она завыла. Завыла так, что сначала мои уши ничего не услышали, лишь каждая клетка моего тела сжалась и превратилась в чёрную дыру. Множество чёрных дыр, которые сливались, превращаясь в бездушную, космическую пустоту, поглощая меня целиком. На уровне ДНК отпечатался во мне этот вой. Вой матери, потерявшей ребенка.  Она уже никогда не будет прежней. Она выла, и казалось сама вселенная выла с ней в унисон. Она упала на пол. К ней подбежали санитарки, сестры. Я молча ушел в первую попавшуюся комнату. Это оказалась комната врачей оперблока. Там сидел Анатолий Петрович. Он смотрел на стол, на котором стояла лишь чашка со спиртом. Он молча подвинул чашку в мою сторону. Я, так же молча, выпил залпом обжигающий спирт.
Я уже никогда не буду прежним.

Глава 10

       Примерно через месяц, меня вызвал главный врач и радостно  сообщил, что теперь, я наконец то могу переселятся в ... общежитие! «Поймите, Денис Васильевич, время сейчас сложное, мы стараемся. Дом, в котором планировалось выдать вам квартиру, никак не достроят. Говорят, денег нет. Но и в палате вам жить больше не стоит. В общем, вот вам ордер- главный протянул мне бумажку- можете собирать вещи» « А где оно находится, хоть?» - спросил я главного, уже на выходе из кабинета. «Как! Вы не знаете? - искренне удивился главный- тут рядом, в парке! Пешком минут пять. Вы когда выйдете, спросите любого, вам покажут» «Спасибо»- кивнул я головой, давая понять, что понял все комментарии, и вышел из кабинета.

         Вещи собрать не проблема, можно и потом. А сейчас, учитывая, что время есть, решил пройтись посмотреть, что за общежитие. На разведку, так сказать.

         Выйдя за больничные ворота, спросил первого же попавшегося на пути мужчину, где находится общежитие и да, действительно, он указал мне направление на одну из многочисленных тропинок уходящей в глубину парка.  Оказалось, что идти нужно не пять, а двадцать пять минут и конечно, нужно знать местность, так как, не зная, можно легко свернуть не туда. Наконец, взору моему открылось само общежитие. Если бы не красная табличка на входе, я бы подумал, что это теплушка для лесников, склад, или сарай. На сомом деле это был обычный железнодорожный вагон, только вместо колёс, он стоял на каких то бетонных опорах. Сам же вагон, хоть и был выкрашен грязно голубой краской, никак не мог скрыть своего железнодорожного предназначения. Я поник.

          Войдя внутрь, глаза заслезились от сигаретного дыма, что висел в воздухе плотной стеной. Почти сразу столкнулся с грузной женщиной, сидящей за маленьким столиком, которая удивлённо посмотрела на меня: «Вам кого?».  Я молча протянул ей бумажку. «Аааа, - лениво взяв ордер протянула женщина, - паспорт давайте» «Я не взял с собой… просто посмотреть пришёл» - растерянно пролепетал я. «Ну смотри, смотри -  женщина неуклюже  повернулась и сняв со щита за спиной,  ключ, протянула его мне - вторая, у окна.»

           В общежитии было четыре комнаты, пятую занимала вахтёрша. Один общий душ, общая кухня и общий туалет. Комнаты разделены между собой фанерными перегородками. В одной комнате жил уже месяц какой то командировочный, три другие пустовали. Почему мне не предлагали съехать сюда раньше я не знал, да и знать не хотел. Я вдруг понял, что это начало конца. Согласится тут жить я не мог. Какие бы стертые грани банальных бытовых условий у меня не были, но эти грани существовали! Я не мог ходить по полчаса по лесу, если меня, вдруг , экстренно вызовут в приемный покой. А если зима? Или дождь, ночь, слякоть…? Я не мог отдыхать тут, утопая в сигаретном дыму как в газовой камере. Много чего я не мог себе позволить в общежитии. Но самое главное, находясь постоянно в нервном напряжении, я нуждался в месте, где мог бы остаться наедине сам с собой. Общежитие, на то и общежитие. Это не то место.
Главный отказал мне в просьбе остаться жить в палате неврологического отделения. Я перебрался в общагу.
И теперь я точно знал, что уеду.

Глава 11

                В жизни каждого человека рано или поздно наступают перемены. Наступило такое время и у меня. Конечно, я решил уехать не из за того, что перебрался жить в общежитие, но этот факт помог мне принять окончательное решение. Этот факт мешал не мне лично. В конце концов в быту я очень неприхотлив, и приспособился бы к жизни и в таких условиях. Но это очень мешало моему делу! Моей профессии. Я мог сутками пропадать в больнице, и приходил сюда лишь отсыпаться. Впрочем просто выспаться тут было так же  нереально, как и жить. Постоянно ходили какие то люди, пили, ругались с вахтершей, ругались между собой. Туалет и душ всегда заняты, а кухня всегда грязная.

            Я по прежнему вёл приём в поликлинике, делал обход по больнице, ездил на вызова в дальные районы , выполнял плановые операции, которые к слову, теперь проходили каждый день. Но теперь в моей душе росло и крепло чувство, что хочется большего. Большего не в плане количества операций или больных, а в плане профессионализма. Мне хотелось творческих прорывов в профессии. Я чувствовал, что могу оказывать более профессиональную помощь, чем мне позволяли стены центральной районной больницы.

                Как то, в предоперационной, я нашёл аппарат узи, бережно накрытый простыней. Я спросил у кого только можно, откуда он, и как на нем работать. Все поджимали плечами. Прислали когда то по программе модернизации, а работать на нем никого не научили, денег на обучение не выделили. За свой счёт учится никто не хотел, вот аппарат и стоял, бережно накрытый простыней, охраняемый материально ответственным лицом в виде сестры хозяйки хирургического отделения. Я долго не решался его включать, но соблазн был слишком велик и как то ночью, когда сон мой, в очередной раз, был прерван, чем то незначительным, я все же включил его. Монитор горел холодным голубым светом. Я взял в руки датчик, нанёс специальный гель на руку и приложил его к запястью. Появилась картинка. Это было так волнительно, непонятно и завораживающе. На мониторе было серое пятно, но что именно оно показывало, я так и не понял. На следующую ночь, я уже более смело включил аппарат и снова стал водить  по своей руке, всматриваясь в серое пятно на мониторе. Я нажимал разные кнопки и смотрел, как меняется картинка на экране. Как вдруг, я понял что вижу свою лучевую артерию, а рядом вену! Это так захватило меня, что я исследовал всю свою руку по сантиметру от запястья до плеча. С тех пор, я почти каждое свободное время, бежал к аппарату и изучал эту удивительную технику. Когда я понял, как и что смотреть, хоть и в рамках ургентной патологии, я пошёл к главному врачу с просьбой разрешить мне официально поставить аппарат в приемном отделении и использовать по назначению. Какого же было мое удивление когда я получил отказ! Мотивируя тем, что техника дорогая и стоит на балансе больницы, а сертификата по узи у меня нет, а денег у больницы для получения мной такого сертификата конечно нет и не будет, главный врач запретил «на пушечный выстрел» подходить к аппарату. На следующий день аппарат исчез из предоперационной. Вроде как его утащили на склад куда то.

         Желание профессионально расти, заполняло меня. Мне уже стало казаться, что оставаться здесь равносильно преступлению перед своей мечтой стать врачом! Всегда нужно быть честным прежде всего перед самим собой. И я честно признался себе в том, что мое пребывание в ЦРБ уже тяготило меня. Думы о переезде становились навязчивы.

            Делая очередной обход, подхожу к пациенту Климову Аркадию Максимовичу. Мужчина, 71 год. Госпитализирован мною сегодня утром с диагнозом « атеросклероз артерий нижних конечностей. Гангрена левой стопы.» О том, что фактически, левая стопа уже умерла и гангрена распространяется выше, Аркадий Максимович ещё не знал. Может догадывался, но из моих уст этого не слышал. Он с тревогой смотрел на меня, словно боялся спросить про ампутацию. Я подсел к нему на табурет у кровати: «Вот, только дошёл до вас, Аркадий Максимович- спокойно начал я разговор первым. Болит?» - я взглядом указал на отёкшую, мраморную стопу, с уже почерневшими пальцами.
Болит, зараза - поморщился пациент
Ночью спите? - спросил я. Вопрос был не праздный.  Я надеялся, что ночных болей у него нет, тогда появлялся хотя бы шанс, за что можно зацепится. Но его ответ был ожидаем.
Какой там сон! Только ногу положу на кровать так крутить начинает, хоть на стену лезь. Вот спущу ее на пол, успокаивается потихоньку. Так всю ночь и сижу, мну ее заразу.
Плохо дело - подумал я вслух.
Да понятно, что ничего хорошего - ухмыльнулся Аркадий Максимович.
А давно как ночью болеть стала?
Ну… месяц может… недели три может…
Да, дела…Что делать будем, Аркадий Максимович? - спросил я серьезно, глядя прямо ему в глаза.
А что? - удивился больной- есть выбор?
Выбор всегда есть - начал было я, но мужчина перебил меня
Ногу резать не дам! У меня внуки! Мне детям помогать надо! Я молча дал ему высказаться и продолжил
Так вот, Аркадий Максимович, я немного проясняю ситуацию. Болезнь ваша называется атеросклероз. Это когда сосуды, по которым кровь идёт в ногу, забиваются холестериновыми бляшками. В вашем случае сосуды забились настолько, что кровь перестала поступать в ногу. Ну это как, если бы вы перетянули ногу жгутом и оставили на месяц. Без кровоснабжения орган, то есть ваша нога начинает умирать. Умирая образуются токсины, которые разносятся по всему организму и отравляют его. Отравляют сердце, почки, головной мозг наконец. Таким образом, избавившись от мертвого органа, в вашем случае ноги, можно спасти всего человека. А вот теперь вернёмся к вашему выбору. Аркадий Максимович смотрел на меня во все глаза и внимательно слушал. Выбор ваш заключается в том, что либо вы принимаете ситуацию такой какая она есть, соглашаетесь на ампутацию, меняете свой образ жизни, бросаете курить,  потом подбираете протез и остаётесь полноценным членом общества, либо вы остаётесь при своём мнении, продолжаете медленно умирать и мучить своих родных и близких вам людей. В том числе ваших детей и внуков. В конце концов вы оставляете им право только похоронить вас и все, что они запомнят это их немощный, умирающий дед, который до конца своих дней думал только о себе. Аркадий Максимович сидел молча, глядя куда то мимо меня, потом кинул взгляд на свою ногу.
Если бы другие врачи, хоть раз бы так поговорили… может и не было бы ничего, а? Он посмотрел на меня.
Может и не было бы. И что? Аркадий Максимович, вы ведь взрослый человек. Зачем сейчас все это? Если бы то, если бы это. У каждого из нас своя жизнь, свои болезни, своя судьба. Ну, каков ваш выбор?
Когда резать? Аркадий Максимович снова посмотрел мне в глаза.
Сильно болит? Спросил я снова
Терпежу нет!
Значит сейчас. Сейчас скажу медсёстрам, чтобы вас подготовили. И вот ещё что… это правильный выбор. Я встал с табурета и пошёл к выходу. У двери Аркадий Максимович окрикнул меня: « Доктор!» Я обернулся.  « Спасибо!»

                Операция прошла успешно. Рана зажила первичным натяжением, то есть без нагноения.  Аркадия Максимовича забирали из отделения два рослых парня, может сыновья, подумал я. Они заботливо поддерживали его, когда он лихо шёл на своих костылях по коридору и улыбался провожающим его соседям по палате.

         Мое заявление об уходе, главный подписал не без проведения мне лекции на тему: «он умный, я дурак». Не без льстивых высказываний в мой адрес. Не без рисования радужных картин, где меня ждёт  место « пупа земли» в районе. Я был к этому готов и стойко выслушал все его речи, касаемо моего решения. В конце я искренне поблагодарил его, за пусть и не сознательное, но все же  участие в моем становлении врача.

          Вещей набралось ровно столько, сколько их и было, тогда, когда я впервые приехал сюда. Одна спортивная сумка. Даже одежда на мне была  та же самая. Когда к приемному подъехала скорая, чтобы подбросить меня до автобусной остановки пошёл дождь. На крыльцо стали выходить мед сестры, врачи, санитарки. Все они говорили мне очень тёплые слова и желали удачи на новом месте. Сев в машину, я смотрел как они машут мне и  старался запомнить их лица. Я прощался с ЦРБ.

«Поехали»- сказал я водителю, и прикрыл глаза ладонью, чтобы никто не заметил моих слез.

Глава 12

              Капли дождя скользили по стеклу автобуса. Я смотрел, как удаляется от меня, ставший мне родным, посёлок. Ровные, маленькие домики вдоль дороги, кафе под названием «кафе», больница, парк. Через две минуты все исчезло за поворотом, словно и не было ничего.

           Словно не было постоянного напряжения, которое со временем становится привычкой. Не было бессонных ночей, проведённых в изнурительной борьбе за одну только возможность, дать шанс,  на  жизнь. Словно никогда и не было слез отчаяния и безысходности, когда все твои усилия оказываются напрасными. Не было ликования и гордости от успешно проведённого лечения. Не было побед и не было поражений. «Победы?» «Поражения» Это лишь слова. Сами по себе, эти слова давно уже утратили своё величие. Как просто мы говорим: «врачи одержали победу». А слово «поражение» давно заменено на «неудачу». Неудача! Словно в азартной игре! Осталось «победу» сменить на «удачу», и тогда весь смысл извечной битвы борьбы со злом, тьмы со светом,  сведётся к простой игре. «Удача улыбнулась» « удача отвернулась» Вот и все.

             Но что же стоит за этим словом ,«победа»? Что означает оно для врача? Когда ты смотришь в глаза самой Смерти и не задумываясь,  бросаешь ей вызов! Когда, с остервенением, на какое способен лишь отчаявшийся, кидаешься  на неё, словно бешенный пёс, вгрызаясь зубами в шею врага! Когда все что у тебя есть ценное: семья, любовь, своя честь, своё здоровье, репутация, чувства -  всё , чем дорожишь больше всего, жертвуешь во имя спасения одного единственного, незнакомого тебе человека! Движимый одним  лишь  состраданием, каждый раз,  врач отдаёт себя на растерзание тьмы, ради света, в глазах своего пациента. И тут не бывает компромиссов.  Только так и можно одержать Победу! Победить Смерть! Не обмануть ее, не спрятаться от неё, а смять, раздавить, уничтожить! Пусть ценой своей жизни, но дать жизнь другому! Это ли не подвиг, достойный увековечивания? Да! Конечно да! Но не в этом подвиг врача. Может ли врач, потратить все силы в борьбе со злом, отдать всего себя целиком, без остатка и при этом остаться слабым и немощным перед новой битвой? Имеет ли он право, победить саму Смерть и удалится на покой? Нет! Тысячу раз, нет! Для следующего и следующего и следующего пациента ты воплощение силы! Силы добра! Силы света! В этом и есть  подвиг! Тебе снова и снова вверяют битву за новую жизнь. И снова ты видишь тот же оскал, снова бросаешься в бой не щадя себя, снова рвёшь глотку самой Смерти, любой ценой. Нет такого врача, который специально, умышленно хотел бы причинить вред. Все продиктовано любовью и состраданием. Изначально, врач, это та сила, которая всегда будет на стороне добра. Сила, которая защитит, даст надежду, даст свет. Можно ли простить поражение врачу? Да, наверное, но прощает ли поражение, он сам себе? Никогда… и даже если само небо говорит тебе «смирись», врач не прощает себе поражений. « Поражение» - какое простое слово… это значит, что ты не смог. Не сумел. Не справился. Это значит, что вся армия зла ополчилась на тебя… и ты… ты видишь, как ты беспомощен, мал, как ничтожен перед силами Добра и Зла.  Имел ли ты право вообще быть здесь? Среди Высшего Вселенского Святого отбора? Какое право, ты присвоил себе, чтобы вмешиваться в эту канцелярию? В конце концов ты сам ,всего лишь, обычный человек. Обычный человек, но с душой Бога. Оружие врача не знания. Не опыт и не умение работать руками. Все это необходимо лишь как вспомогательные инструменты, без которых ты беспомощен в своём желании помочь. Но настоящее оружие врача, оружие сокрушительной силы, оружие, без которого ты не можешь быть врачем, это душа! Душа, способная, поглотить в себя всю боль и страдания. Душа, способная вместить в себя все горе, какое только возможно. Одни справляются с этим, другие нет. Те, кто выбрал себе профессию врача, ломаются почти сразу. Те же, кто по жизни, выбрал себе путь скорби, путь сострадания, путь жертвоприношений, имеют шансы стать врачами.

         Можно ли винить воина Света, за то, что его поглотила Тьма? Позволяет ли мораль человеческая судить врача по делам его? Да, к сожалению, позволяет. Но что суд? Что стоит суд человеческий, перед судом своей собственной души? Нет страшнее суда для врача, чем суд свой собственный. Нет тяжелей ноши, чем своя душа, истерзанная и измученная противоречиями. Говорят, что после смерти, души врачей отправляются в ад, за то, что бросали вызов самому Богу! За то, что вмешивались в Божьи промыслы … что ж,  значит,  нашему брату,  нет покоя ни тут, ни там. Значит, выходных, как обычно не будет. Мы к этому давно привыкли.

            Я очень устал. Я смотрел на капли дождя на стекле, и мне хотелось плакать. Мне хотелось выплеснуть свою переполненную чужими страданиями душу и стать чище, светлее, легче. Мне хотелось быть нужным, мне хотелось быть сильным. Мне хотелось, чтобы автобус скорее привёз меня к моей цели. Впереди меня ждали новые победы и новые поражения. Новые муки, страдания, боль, разочарования и вместе с этим новые победы, новые спасённые жизни! Как никогда, я понимал, что по прежнему хочу стать врачем. И я стану им. Чего бы мне это не стоило. Я понимал, что в моей собственной душе никогда не погаснет свет, и моя священная сила добра, данная мне Богом, никогда не исчезнет, даже если исчезну я сам.

            Автобус ехал по своему обычному маршруту. Люди входили и выходили на своих остановках.

           Я смотрел в окно и думал, что вот так, и вся наша жизнь, словно автобус катится по дороге к новым свершениям, новым победам и поражениям. Иногда случаются остановки и тогда водитель, поворачивается в салон и кричит название станции, а потом прибавляет: «Выходь, кому надо».

 28 сентября 2021 г