Гриша

О нем я уже упоминала в моем рассказе <<Желтый бублик>>. Херувимчик маленького роста, талантливый скрипач, гешефтмахер и матерщинник.  

Интеллигентные мама, папа и бабушка из Минска, привезли в Израиль два сокровища- единственного сына Гришеньку, и бабушкину скрипку. Несмотря на полное отсутствие средств, жить они решили в дорогом Иерусалиме. Причина- Иерусалимская музыкальная консерватория, которая даст Гришеньке правильные стартовые позиции и нужный вектор к мировой славе.  

Для оплаты сего проекта папа вкалывал по 14 часов на хлебозаводе, а мама, пристроенная знакомой в местный дом культуры, (матнас на иврите), в качестве куратора мероприятий на русском языке, по вечерам мыла полы, в матнасе соседнего района. Домашние дела взяла на себя бабушка. Она же присматривала за Гришей, чтобы ребенок был накормлен, одет в чистое и делал уроки.  

Родители вваливались домой вечером, молча глотали ужин, смотрели новости. Бабушка отчитывалась что кончилось в холодильнике, какие счета надо срочно оплатить, и как засранец Гришка в очередной раз ей нахамил. Гришка в вечерних посиделках не участвовал, предпочитая сидеть в своей комнате демонстративно заперев дверь.  

Не хотелось ему обсуждать свой день. Классная идиотка уже в который раз напомнила ему, что родители до сих пор не заплатили за годовой абонемент в филармонию  

–Грегори, объясни своим родителям, что для учеников делают огромную скидку. Годовой абонемент всего за 400 шекелей! Это же клюм (чепуха)! – выпучивая глаза говорила она — Это же просто необходимо! Это важная часть твоей интеграции в школе. Ты знаешь, что такое интеграция Грегори?  

Он знал, что такое интеграция. А еще он знал, что 400 шекелей даже со скидкой, это огромные деньги. И знал, что готов даже не ходить в школу никогда лишь бы не видеть глаз мамы, когда он эти деньги попросит. Нет, они, конечно, дадут…но будут так растерянно молчать и смотреть… кто же такое выдержит.  

Так и жили. Хотелось бы написать долго и счастливо, но нет. Через пару лет родители развелись. Правда за школу продолжали платить вместе. Гриша продолжал учиться, но окончательно замкнулся в себе. Друзей в школе у него не было. Нет, ребята пытались с ним общаться. Да и девочкам он нравился. Но он к себе не подпускал. Слишком сильно чувствовал свое безденежье. Даже у тех, кто приехал параллельно с ним, родители уже худо-бедно вставали на ноги. А у них в доме по-прежнему мясной деликатес были копченные индюшачьи попки (для тех, кто не знает это дешевая замена колбасы, состоящая из хрящей и жира с ошметками мяса. В начале 90-х попки имели успех у новоприбывших, которые считали каждый свой эмигрантский грошик). И от этого очень хотелось плакать. Хотелось не быть.  

Решение подсказал сосед Славик.  

– У тебя же скрипка. Иди, становись на угол Бен-Йегуда, и играй.  

– Я не побирушка- набычился Гришка- может мне еще собачку больную рядом привязать? Безногим заделаться?  

–Причем здесь побирушка? – спокойно сказал Славик- ты музыкант. Репетируешь. Заодно публику развлекаешь. Какая разница в зале или на улице? Ну и получаешь плату.  

– Так ведь побьют. Там же все углы поделены. – уже сомневаясь проговорил Гриша.  

–Не побьют. Во-первых, там всегда людно, во-вторых, ты пацаненок. В-третьих, ты же не сам туда пойдешь. Я поговорю с ребятами.  

И Гриша пошел. Задумка оказалась на редкость успешной. За пару часов он зарабатывал больше, чем его папа за два дня. У него была <<крыша>>- шестнадцатилетний бугай Саша, который за десять шекелей стоял неподалеку. Но Славик оказался прав. Гришу не трогали- мальчик, что с него возьмешь?  

Гриша перезнакомился со всеми русскими компашками, которые крутились в центре. Его как будто подменили. Oн оказался на редкость обаятельным, смешливым пацаном, способным быть уместным как в компании приблатненных любителей Любочки Успенской, так и среди очкастых любителей <<что где когда>>. Правда на скрипке играл, все-таки, в основном классику. На момент нашего знакомства, его лексикон представлял нагромождение русских матерных слов, в которых изредка встречались междометия. Ему это нравилось. А еще ему нравилось, что у него много приятелей, и он может себе позволить всех угостить. С ним было весело.  

Он был маленького роста, но девушек это не смущало. А вовремя сказанный комплимент, вовремя поданная рука и подаренная девушке мелодия (бабушка научила), делали его и вовсе завидным кавалером. Кудряшки маленького Ильича, улыбка с ямочками:  

–Гелюсик что тебе сыграть?  

– Кальмана. Красотки кабаре.  

–Лови. С тебя сигаретка. Кстати, ты в курсе что он это сочинил, когда узнал что его брат умер? Такой вот веселый траурный марш.  

Через пару лет закончилась школа. Народ разлетелся. Кто-то в армию, кто-то учиться. А Гриша остался. По состоянию здоровья он был освобожден от армии, а на учебу надо было как он посчитал еще заработать. Незадолго до окончания школы, умерла бабушка. Гриша остался жить с мамой.  

Как-то, заехав с родителями по банковским делам в Иерусалим, я столкнулась со Славиком. И пока родители разбирались в банке мы болтали на улице.  

– А как дела у Гриши? – спросила я после подробного Славкиного рассказа, о его службе, учебе и будущей женитьбе. Словом, когда разговор переходит с личных дел на обсуждение общих знакомых.  

– Ты не знаешь? Гриша умер полгода назад. Передоз.  

Помолчали. Попрощались.  

По дороге домой в мозгу вертелось <<красотки, красотки, красотки кабаре>>.