Сергей Федотов

СЕРГЕЙ ФЕДОТОВ

Недалеко от станции Ночка находится деревня Коржевка, в которой сохранился древний каменный храм, чем-то похожий своей каменной мощью на сказочных богатырей. Удивительным было не то, что могучие камни этого храма пережили так много ураганных веков русской истории, а то, что он все эти века был действующим. И в кровавом веке двадцатом то ли забыли о нем комиссары, то ли другие дела и заботы отвлекли их от храма и священников его, но только не прекращалась тихая певучая молитва в его стенах, просящая милости и сохранности для России и народа ее, в метущемся, неуспокоенном, спешащем за мелькающими обманами мире.
В один из холодных и сырых дней поздней осени зашел в этот храм пожилой человек очень плохо одетый, по виду бродяга. Зашел и присел на скамеечку в темном уголке и сидел, разглядывая печальными выцветшими глазами суровые лики святых на старых досках икон. Сидел он долго и, не тревожимый никем, притаившись в уголке, думал свою тихую думку. 
Отец Владимир, молодой еще священник, настоятель храма, присланный сюда из большого города, заметил бродягу, но не сразу подошел к нему, что-то делал в алтаре, выходил, проходил мимо незнакомца, а тот сидел так долго, что батюшка все же обратился к нему:
- Здравствуйте, вы что-то хотите?
- Здравствуйте, батюшка. Вот пришел… хочу поговорить с вами, - ответил тот, смущаясь.
Священник, видя, что за человек перед ним, деликатно предложил:
- Сейчас у нас будет трапеза, приходите в домик возле церкви, там и поговорим.
- Спасибо, батюшка, - сказал бродяга и неловко поклонился священнику.
Он был явно тронут приглашением и на лице его застыла благодарная улыбка человека, отвыкшего от доброго человеческого обращения. Долго говорил священник с незнакомцем, и после этой беседы остался жить пришлый бродяга при древнем храме.
Тогда же довелось мне познакомиться с ним и хоть прошло уже много лет с тех пор, забыть этого человека я не могу. Было в Сергее, так его звали, что-то такое настоящее, цельное и неподдельно доброе, что влекло к нему людей. И еще одно качество поражало в нем – его необыкновенные, золотые руки, способные на любое дело.
Однажды, зимой, когда я приехал в Коржевку, я встретил Сергея, который вдруг попросил меня купить ему бутылку водки. Меня эта просьба смутила, но я выполнил ее и когда тайком, чтобы никто не видел, передавал ему эту бутылку, он сказал:
- Да не бойся, у меня сегодня день рождения, пойдем посидим ко мне, выпьем, поговорим.
Священник выделил ему для проживания малюсенькую деревянную бытовку, в которой хранили рабочий инвентарь. Сергей прибрался в ней, соорудил из досок лежанку, поставил старую печь-буржуйку, и нежилая серая бытовка ожила, согретая человеком. В этой уютной бытовке мы и сели за нехитрый стол. И долго уже сидели, говоря обо всем на свете, как Сергей вдруг спросил:
- Что же ты не интересуешься, кто я, и откуда, и как сюда попал?
- Зачем? – отвечал я, - если ты ничего не говоришь, значит, не хочешь.
Сергей покачал головой, помолчал и начал вдруг рассказывать мне о своей жизни.
- Я родился в большом городе, где большие дома, магазины и театры. Была у меня мать и отец и был я самым обычным человеком. Учился в школе, служил в армии, после армии женился, родился у меня ребенок. Словом, жил как все, не хуже и не лучше, обычной рядовой жизнью, в обычной семье. А потом жизнь моя в одно мгновение прекратилась.
Мне было двадцать пять лет. Рано утром я как обычно поехал на работу. Вышел на своей остановке и пошел на завод. От остановки до проходной было метров пятьсот, но тогда мне нужно было забежать в ларек, чтобы купить сигарет. Ларек находился возле продуктового магазина, в который что-то привезли в то утро. Прямо у входа в магазин стояла большая фура и пара грузчиков восточного вида что-то разгружали. Я купил сигарет и собрался уже идти на работу, как вдруг меня окликнули, кажется, водитель этой фуры. Он попросил меня помочь загрузить в нее какой-то ящик. Я согласился, времени было до начала работы предостаточно, а водитель как-то странно на меня посмотрел, потом подошел ко мне и потрогал за руки, будто проверял, крепкие ли у меня мышцы и сказал: «О, сильный мужик! Хорошо!» Я залез в фуру и стал принимать на себя ящик. Со мной в машине был еще парень с бородой, молодой и не разговорчивый. Мы загрузили ящик, и я уже собрался вылезать, как вдруг меня сзади сильно ударили по голове. Я тут же потерял сознание. Очнулся я в кромешной темноте и сразу не мог сообразить где я и что происходит. Руки и ноги у меня оказались крепко связаны, в рот был забит кляп. Вскоре я понял, что нахожусь в фуре, лежу на полу у стенки, а с другой стороны завален какими-то коробками. Фура то ехала, то останавливалась, а я изо всех сил пытался прислушиваться, но ничего у меня не получалось.
Машина ехала очень долго, мне казалось, что несколько дней, но за это время меня никто не разу не потревожил. Пару раз машина останавливалась на много часов, вероятно, на ночлег. Голодный, измученный жаждой, в полном неведении о происходящем, я был в отчаянном положении и никак не мог собраться духом. Терзаемый неизвестностью и нелепостью произошедшего, я засыпал, просыпался, плакал от отчаяния, но сделать ничего не мог. Мне казалось, что это жуткое путешествие никогда не закончится, что беда, случившаяся со мной – это сон, безумие! Но, наконец, машина остановилась, долго стояла и вдруг лязгнул затвор и открылась дверь. За многие дни я увидел свет и услышал человеческие голоса. Язык, на котором говорили был чужой и восточный. Началось какое-то движение, и я понял, что фуру принялись разгружать. Наконец, вытащили из нее и коробки, за которыми лежал я. Внутрь заскочил совсем молодой парень, подошел ко мне, громко засмеялся и с необъяснимой ненавистью и злобой начал меня избивать, а потом схватил за волосы и потащил за собой к выходу. У меня были связаны ноги и руки, мне было невозможно идти за ним, а он тащил меня, рыкая какие-то ругательства. Наконец, этот парень достал нож и разрезал веревки на ногах и на руках. Я поднялся, и он изо всех сил опять ударил меня по лицу, потом в живот, а потом выпихнул меня из фуры, я упал и больно ударился головой. Тут меня кто-то рывком поднял на ноги за шиворот и пихнул в открытую дверь рядом стоящего микроавтобуса, который тут же тронулся с места.
Меня привезли в какой-то аул в горах. Водитель, открыв дверь, сказал мне:
- Выходи, мужик.
Я вылез из машины и оказался перед высоким кирпичным забором, за которым возвышался кирпичный добротный дом. Скоро ворота забора открылись, и из них вышел человек средних лет и, не взглянув на меня, что-то сказал водителю, который тут же уехал. Только тогда этот мужчина посмотрел на меня и произнес:
- Иди за мной, теперь я буду твоим хозяином.
Я поковылял за ним, в ту страшную минуту ясно поняв, какая беда со мной случилась, и беда эта называлась рабством. Человек этот отвел меня в каменный сарай, который был хлевом для животных, и перед тем, как закрыть за мной дверь, сказал:
- Вода и еда в углу, сам найдешь.
Когда я остался один, я быстро нашел и воду, и еду и набросился на то и другое. И, поев, я сел на солому и зарыдал. Никогда не думал я, что моя жизнь может вот так резко измениться и в такую беспросветно страшную сторону.
Так началась моя новая жизнь. У моего хозяина, Хамзата, как я вскоре узнал, было кроме меня еще шесть человек рабов из самых разных мест России. Каждый из них попал сюда нелепо и почти вот так же как я, с небольшими вариациями. И все они грезили одним: побегом. А я, как только понял, что со мной произошло, сразу же для себя решил, что обязательно сбегу. Эта решимость спасла мне жизнь.
Потекли дни, похожие на навязчивый кошмарный сон. Нет, меня не били, разве только изредка забавлялись, смеясь надо мной, сыновья Хамзата. Жуткими были ночи и ночные думы. Эти думы терзали меня, и мне иногда казалось, что я сошел с ума, что я уже умер, а тело продолжает свое странное существование, помимо моей воли и сознания. И не было никакого утешения, никакого света в душе, словно попал я в подземелье, из которого нет выхода. Прикованный цепями к стене, я стонал от отчаяния, и однажды неожиданно, сама собой на меня нахлынула молитва. Это пришло как откровение, как чудо. Я молился простыми, обычными словами, и эта ночная сердечная молитва стала не просто утешением для меня, она стала смыслом жизни. Я ждал ночи, чтобы помолиться и утешиться сердцем. Я просил Бога о милости, о свободе, о моих близких, чтобы он, милосердный, поддержал их и успокоил.  И, молясь, я начал укрепляться духом, я чувствовал, как я возрастаю, как я становлюсь сильным. Если бы не эта молитва, не вера, которая пришла ко мне, я бы и сейчас еще спал бы с овцами в сарае и делал бы самую тяжелую и грязную работу для жадных и ничтожных людей.
Прошел год, и один из рабов сбежал. И сбежал он как-то неумно, непродуманно. За ним сразу же погнались, я видел, как несколько человек, прихватив ружья, пустились в погоню. И очень скоро вернулись назад. «Не догнали, наверно?» - спросил я у моего напарника, который был родом с Дальнего Востока. Он ответил раздраженно, что догнали и убили. «А почему ты так думаешь?» - спросил я, и он ответил, что они быстро догоняют и пристреливают беглеца, никогда не возвращая его назад.
Хозяин наш был дьявольски хитер и бессердечен, он знал, что нужно делать с нами, поэтому мы жили в полной изоляции. Он хотел, чтобы мы превратились в домашних животных, безответных и безгласных, без воли и желаний. Но со мной он просчитался.
Я прожил в рабстве семь лет, и за эти годы не было ни одного дня, ни одного часа, чтобы я не думал о побеге. Если бы представился хоть один случай бежать в течение этих лет, я бы обязательно этим воспользовался. Но случая все не было и не было, и я притаился. Мои товарищи все сбегали и всех убивали. Я думал, почему? И понял их ошибку. Они бежали вниз, с гор, рассчитывая найти дорогу и по ней добраться до какого-нибудь города и их быстро настигали. Я же твердо решил, что как только придет мой час, побегу вверх, в горы.
И час этот настал. За годы жизни в ауле ко мне привыкли и даже на ночь уже не приковывали к стене. Ко мне часто обращались, когда нужно было сделать что-нибудь сложное, починить машину или телевизор, поэтому меня ценили. Сыновья Хамзата выросли и учились в Москве в престижных вузах. Старик хвастался передо мной их успехами, а я никак не мог порадоваться этому и не скрывал своего равнодушия. Он сказал мне как-то:
- Не любишь ты нас. Я бы тебя отпустил, ты хороший настоящий человек, но кто мне починит электричество или телевизор? Кто машину починит? Ну скажи, разве ты плохо у меня живешь? Разве я обижаю тебя?
Что я мог ему ответить? Меня только удивило, как мог он не понимать, что он сделал для меня и моих родных?
Наконец, старший сын его должен был жениться на какой-то дальней-дальней родственнице. Хамзат готовился к свадьбе. Он сам уже порядком постарел и смягчился, просил меня помочь в приготовлениях. Я охотно ему помогал, почувствовав, что время мое пришло.
Свадьбу отгрохали роскошную. Гуляли, шумели, стреляли, танцевали будто в последний раз. А я сидел в сарае, слышал свадебный шум и молился, просил Бога, чтобы он помог мне бежать. Я знал, что пару дней меня не хватятся, забудут на радостях обо мне. Я положил в сумку хлеб, немного копченого мяса, соль, спички, воду и как только все потихоньку угомонились, бежал из аула. Собаки все наперечет меня знали и любили и ни одна не забрехала. Все тропинки, ведущие к дороге, мне были известны, но я пошел в другую сторону, в горы, в лес, туда, куда за мной не пойдут никогда, и я не ошибся.
За все время пути погони не было. Бродил я долго, несколько дней. Была весна, солнце грело, и я наслаждался свободой, думал, что если даже меня настигнут и убьют, то хоть эти несколько дней будут моими! Наконец, мне удалось набрести на железную дорогу. Я стал ждать поезда и когда какой-то убогий товарняк проезжал на небольшой скорости, мне удалось запрыгнуть в него, и я ехал, ехал, ехал, радуясь, что еду и радуясь, что долго.
Два месяца я добирался до родного города, как зверь, боясь куста, прячась от людей и когда, наконец, добрался, сразу же прибился к бомжам, то есть к таким же, как и я. Бомжи – люди тертые, меня приняли, но их жестокий и перевернутый мир был не для меня. Мне было-то всего тридцать два года, а выглядел я как старик. Эти бомжи меня и считали стариком, скажи я им сколько мне лет, они бы не поверили.
Когда я узнал, сколько лет Сергею, я вздрогнул. Он был моложе меня!
- У меня не было документов, - продолжал Сергей, - не было денег, никого и ничего у меня не было. Я не знал, как я буду жить, не понимал, что мне делать. Я думал о том, как мне появиться дома? Я мечтал об этом все годы своего рабства, но, когда настало время сделать этот шаг, я растерялся. Я не представлял себе, что скажу им, моим дорогим и родным людям, которые уж и отчаялись меня увидеть и, наверное, уже похоронили, да и живы ли они? А жена? Она могла выйти замуж. А мой сын был еще очень маленьким, когда меня схватили. Какой он сейчас? Может, вообще не нужно беспокоить их? Я колебался, но желание прийти домой было сильнее сомнений.
Приведя себя хоть в какой-то человеческий вид, я приковылял к своему дому, сел на скамеечку во дворе и почувствовал, что у меня не хватает духа войти в подъезд. Тут ко мне подсел на скамейку мужчина. Я его сразу узнал, это был наш сосед Слава. Он только постарел немного. Я спросил его:
- Вы не скажете, жива ли еще Марья Филипповна из пятьдесят восьмой квартиры?
Он посмотрел на меня удивленно и ответил:
- Она умерла года четыре назад, если не больше.
- А ее муж?
- Он умер еще раньше. А вы кем-то им приходитесь?
Он опять посмотрел на меня, прищурился и уже не отводил глаз от моего лица, словно что-то вспоминал, а у меня сердце защемило от его слов.
- А где они похоронены?
- На Никольском кладбище. Я помогал хоронить их и на кладбище ездил и иногда прихожу к их могилкам, там у меня недалеко мать похоронена.
«Значит, тетя Люся тоже умерла,» - подумал я.
- Мы с вами случайно нигде не встречались? – спросил Слава.
- Да нет, не встречались. А ведь у них сын был, сноха, внук. Что с ними стало, не знаете?
- Сын их пропал очень давно. Они по моргам ездили, в розыск подавали, Сергеич держался, а потом слег и умер, сердце его не выдержало. А Марья Филипповна, бедная, не долго его пережила. Сноха замуж вышла, уехала куда-то далеко, кажется, даже заграницу, не знаю точно. Квартиру эту продала, сейчас там другие люди живут. А я вас, все же, по-моему, где-то видел, у меня память на лица цепкая.
Как я удержал рыдания, не знаю, а сосед все смотрел и смотрел на меня.
- Да нет, мы не могли встречаться, - ответил я, встал и пошел.
Я прошел уже много, как вдруг услышал крик за спиной:
- Серега, ты!?
Я обернулся и увидел, как Слава бежит ко мне. Я остановился, он подбежал ко мне, и сказал:
- Серега! Ведь это ты! Я узнал тебя!
Я махнул рукой, повернулся и пошел дальше, а когда через пару десятков метров оглянулся назад, Слава все еще стоял и смотрел мне в след. Больше он меня не окликнул.
А я поехал на Никольское кладбище, и там долго искал родные могилки и нашел их. На одном на двоих скромном памятнике было две фотографии – матери и отца. Я вошел в оградку и рухнул на их холмики. Я никогда так не рыдал, даже когда жил в том проклятом ауле в овечьем сарае. И сколько я рыдал я не помню, наверное, пока слезы не закончились.  Помню, как вышел из кладбища и забрел в храм при нем. Вид у меня, видно, был такой, что ко мне подошел священник, добрый старичок и что-то стал говорить мне, но я не слышал его, что-то отвечал ему, но что, не помню. Он отвел меня в домик, где хлопотала какая-то женщина в платке и посадил за стол. Та женщина налила мне чаю, поставила передо мной еду, и батюшка велел мне поесть, а потом сказал, что в деревне Коржевка есть храм, в котором служит отец Владимир. К нему он и посоветовал мне поехать и даже денег дал на дорогу. И вот я теперь здесь и, надеюсь, здесь и останусь навсегда, а там, как Бог даст.
Мы долго еще сидели с Сергеем, а потом я уехал и думал, и думал о нем и никак не мог успокоиться.
********
Я приехал в Коржевку через год и сразу же поспешил в храм. Издалека еще я увидел людей, выходящих с сельского кладбища. Когда я подошел к храму, то встретил знакомого человека.
- Кого схоронили? – спросил я.
- Сергея Федотова, - был ответ.
Я остолбенел.
- Что же с ним случилось?
- Вот идет отец Владимир, спроси его.
Я поздоровался со священником и спросил у него, что произошло с Сергеем. Батюшка обрадовался мне и отвечал:
- Знаете, умер он как-то необычно, но что я знаю точно, что Господь прибрал его к себе. Познал он в жизни такое главное, что не всякому дается. Недавно я сказал ему, что нужно исповедоваться и причаститься, раз он твердо решил жить и трудиться при храме. Он честно готовился, а потом исповедовался и причастился. Эту исповедь я не забуду никогда, а Сергей после причастия стал необыкновенно спокойным, и словно засветился изнутри. Три дня он не выходил из своего домика, а потом пришел ко мне, мы с ним поговорили, посидели у храма, он был радостным, умиротворенным, пошел к себе, а на следующее утро его позвали завтракать, но он не ответил. Открыли дверь, а он мертвый. Врачи сказали, что умер он оттого, что сердце его устало. Так и сказали.