Была она такая бесстрашная, боевая!

 
7 мая 2015 года  праздничный номер «Калининца» открывала большая (почти на всю первую полосу) фотография-раритет. Последние дни войны. У поверженного Рейхстага группа военных, а в центре совсем юная девушка-кубаночка. Это связистка-радистка Панасенко Елена Яковлевна из хутора Лебеди.  Лица военных вместе со страшной, безмерной усталостью  светятся от радости, счастья! Война в долгие четыре года, кровопролитные бои, тяжелые раны и гибель фронтовых друзей, море страданий, лишений, боли и горя, - все это позади. И они — победители, уже мечтают о встрече с родными и близкими, о мирной жизни. В большом, подготовленном к 70-летию Великой Победы обзоре писем  о нашей землячке, радистке Леночке, было совсем мало сведений.  На второй фотографии — девушка в военной форме. На погонах всего одна лычка, значит она — ефрейтор. Брови вразлет, округлое милое личико, красивые, миндалевидные глаза, в которых столько усталости и непоколебимости. На третьей Леночка с подругой, видимо зимой, потому что они в шинелях и шапках.
Елена Яковлевна родилась в 1920 году на хуторе Лебеди. После окончания школы училась в Ростовском торговом техникуме. В 1941 году добровольцем ушла на фронт из города Кропоткина. Служила в войсках маршала Рокоссовского связистом — радистом, участвовала во многих важных сражениях Великой Отечественной. Прошла всю войну. Дошла до Берлина. После войны проживала на хуторе Садки Приморско-Ахтарского района. Умерла в июне 1995 года.   Редкие фотографии сотрудницам Лебединской сельской библиотеки передала ее младшая сестра, а они — в редакцию.   
Почему я вспомнила о давней газетной публикации? Да потому, что в свой последний приезд на хутор Лебеди меня попросили написать о труженице тыла Зинаиде Яковлевне Яковенко.  Я сразу не догадалась, что она-то и есть младшая сестра радистки Леночки, героини майского обзора писем 2015 года.
От центра хутора мы прошли совсем немного, разве что один квартал. Остановились у крепкого кирпичного дома. Позвали хозяев, никто не вышел. Прошли по дорожке. Постучали в окно веранды и вновь позвали. Вскоре на крыльце появилась женщина преклонных лет. Представились и она пригласила нас в дом. Зинаида Яковлевна оказалась открытым, приветливым человеком. На вопрос о том, помнит ли период оккупации, ответила:
- Ну как же не помнить, я же с 1931 года, в войну уже не маленькой была, все понимала, а главное, была такой бесстрашной, боевой! Сейчас вспоминаю и удивляюсь.
   
За что забрали отца и где он сгинул?
Всякий раз, общаясь с земляками старшего поколения, восхищаюсь их стойкостью и мужеством, энергией, выносливостью и оптимизмом! На их долю выпало столько тяжелейших испытаний, а они не только все выдержали, но и не разочаровались, до самых седин сохранили жизнелюбие! Вот и пожилая хуторянка поведала мне поистине необыкновенную, наполненную многочисленными трагическими эпизодами историю.
На хуторе, который когда-то назывался Вороной Греблей и почти вплотную присоединялся к станице Гривенской, выросло не одно поколение казаков Панасенко. Отец моей героини Яков Никифорович был бригадиром садово-огородной бригады хуторского колхоза. Во многом, благодаря его усилиям и знаниям, удалось вырастить не только замечательные сады, но и виноградники, славившиеся в тридцатые годы по всей округе. Но в 1937 году по навету «доброжелателя» бригадира обвинили во вредительстве и арестовали. Впрочем, семье никаких разъяснений никто не давал. Так до сих пор родные и не знают за что он пострадал и где сгинул?
Зинаида Яковлевна помнит, как ночью приехали на подводе грозные мужчины, сделали обыск в хате, ничего не нашли, но отца арестовали. «Мама утром пошла в сельский совет, но отца уже отправили в Красноармейскую. Вот и все. Как маме трудно было, ведь детей было пятеро: брат и нас четыре сестры: Мария, Елена, Матрена и я — самая младшая».
Брат Яков погиб в Керчи
Ясно, что семья бедовала. Выручал сад, что  возле дома еще отец посадил. Когда началась война, брата Якова вскоре призвали в армию, но, когда,  моя собеседница не могла назвать точно. Помнит только, что многих лебединцев тогда провожали вместе. Эшелон с новобранцами дошел до Ростова-на-Дону. А там его разбомбили. Был сущий ад, огонь и дым, неразбериха. Некоторые  хуторяне с перепугу отправились пешком домой. А Яков  с Варавкой (имени его Зинаида Яковлевна не смогла вспомнить) отправился в Краснодар, где проводилось переформирование военных частей. Об этом парень успел написать матери в  письме. Просил не переживать, не беспокоиться о нем. Из Краснодара новобранцев отправили в Керчь, где Яков Панасенко и погиб. Но узнали они об  этом не скоро.
Время было оно тревожное. Враг приближался. В конце лета (очевидно, 1942 года, а не 1941, как сказала женщина) нагрузили они с мамой телегу яблок. Год тогда оказался уж больно яблочным, урожайным, и поехали, чтобы поменять плоды на продукты. Перед вечером подъезжают к мосту через речку, что перед Брюховецкой. Рядом стоит большой дом. Почти к самому дому подошли заросли камыша. Позвали хозяев. Вышел  старый дед и повел их по над берегом, камышами в дальнюю пристройку. А в самом доме слышалась немецкая речь. Ранним утром сердобольный дед опять через камыши вывел их к дороге и велел возвращаться домой, потому что вперед ехать опасно.
К вечеру второго дня путешественницы заметили слева от дороги полевой стан. Мать пошла на разведку, оставив дочку приглядеть за лошадью. Вскоре подошли мужчина в какой-то незнакомой военной форме. С ним была ладно одетая женщина, поинтересовавшаяся тем, что у девочки в телеге? Зиночка приоткрыла полог и показала. « И нас угости», - предложила незнакомка, подставив сумку. Что оставалось делать? Угостила. Лишь спустя время девочка поняла, что тогда впервые увидела немецкого офицера.
Между тем вернулась довольная мать: ей разрешили переночевать на полевом стане. Заехали с телегой в конюшню, где и расположились на ночлег. Утром расплатились за пристанище яблоками, выменяли на них немного пшеницы и довольные отправились восвояси, уже нигде больше не останавливаясь.
Постояльцы были добрыми
Вскоре на хутор пришли оккупанты. Рано утром в дверь постучали, хозяйка открыла дверь, а перед ней два молоденьких немецких солдата. «Гутен морген, мутер?, - сказали и прошли в комнаты. Постояльцы оказались довольно добрыми. Не выгнали семью в сарай, как получилось у других хуторян, посоветовали корову, а потом и телочку спрятать в доме, в дальней маленькой комнатке. Были, видно, эти солдаты из простых немцев, не злобствовали. Не ругались, не в пример, заходившему частенько к ним переводчику из наших эмигрантов.  Называли его постояльцы: «Русишь Врангель».
Перед тем, как советские войска начали выбивать фашистов из хутора,  в доме Панасенко собралось много немецких солдат. Улеглись они  на полу, собрались спать. Но не ту-то было. Раздался гул самолета. Вбежал разъяренный переводчик, начал всех  поднимать, а одного из постоянных постояльцев особенно грубо вытолкал во двор. Раздалась автоматная очередь. Второй  постоялец вернулся с плачем, объясняя, что русишь Врангель убил его друга. Тут начался бой, немцы убежали, а женщина с дочкой укрылась в окопчике, который предусмотрительно вырыли заблаговременно во дворе. Старшие дочери были не дома. Одна — на фронте воевала, другая с мужем ушла на хутор Свистельникова. А бои шли жестокие и не один день.

Хоронили солдатиков в братской могиле
Еще не стих бой, еще рвались снаряды, а к их дому пришли три советских солдата. Зинаида Яковлевна вспоминает: «Мама выскочила из окопчика, кричит: «Сыночки, родные!». Они машут ей, чтобы не выходила. Тут у нас на глазах одного и убило, другие начали отстреливаться».
А когда все стихло и старо ясно, что оккупантом нет, не узнали люди любимого хутора: везде разрушения, воронки, рытвины. И — тела убитых. Наши войска ушли, гнали фрицев дальше, а за похоронную команду начали работать хуторяне. Среди них и бесстрашная Зиночка: «У нас в саду двух наших солдат похоронили, а немца того белобрысого, которого убил переводчик, там, где Бойко жили, у самом берегу ерика. Убитых солдат было много, их собирали на подводы и свозили в братскую могилу, туда, где сейчас памятник. Мы с Денисом Клименко вместе работали, других не помню».
И рассказывала женщина все просто, бесхитростно. О том, что был студеный, ветреный февраль, что замерзали и уставали — ни словечка. Как будто все в порядке вещей, как будто иначе было невозможно.  Для нее — так и было. Как и тайные походы на окраину хутора при фашистах.  «Меланья Чернявская прятала у себя на чердаке трех наших солдатиков. Мама готовила еду, а я относила.   Огород-то наш в ерик упирался,  вот я по камышам, по камышам и ходила незамеченная. Ничего-то я не боялась! Так они до самого прихода наших».
Долго еще после освобождения хутора ребятишки сидели по домам. В школе, где при оккупантах был госпиталь немецкий, потом стал советский (старое здание, где сейчас библиотека). Семилетку Зина окончила в 1947 году.  До этого сестра Лена пришла из армии и замуж вышла, переехала на хутор Садки Приморско-Ахтарского района. О войне она рассказывала неохотно. Оказалось, что некоторое время она была радисткой в партизанском отряде на Брянщине. Натерпелась, насмотрелась, намучилась! Но дошла ведь до Берлина и выжила.  Зинаида Яковлевна вспоминала: «В Садках она секретарем в совете работала. Детки у ее родились только через пять лет после войны. Все было хорошо, но через много лет, после того, как пришло ей письмо от фронтовой подруги, затужила она дюже, серьезно начала болеть. Я сама в Садки ей то злополучное письмо носила, думала потом — лучше бы и не носила!».

 Замуж вышла за шахтера
После окончания семилетки Зина работала почтальоном. Хутор тогда был больше, почти до самой Гривенской. За день дивчина пешком носила письма и газеты  не только  по центральным улицам,  но и на самые дальние окраины, на Золотьки, в Пономаривку,  за ерик.  А ведь и пенсию людям носила тоже: «Пенсии были не большие, по 50-70 рублей, только одна вдова офицера получала 256 рублей. Хоть и жили бедно, но спокойно. У меня даже и мысли не было, что могут ограбить, не боялась». На всю жизнь ей запомнилось, как  несла она в самый дальний уголок хутора письмо от сына-фронтовика родителям-старикам. Устала, аж за ерик надо было идти. Пришла. Возле старой хатки дедок сидит, спрашивает: «Ты чего, доченька прийшла?». « Да вот, принесла вам письмо от сына», - ответила девушка. Выбежала старушка, давай благодарить, обнимать, целовать письмоносицу: «Моя ж ты, родненькая, я ж тебя нагодую!». И пирог был у бабушки очень вкусный, такого потом Зинаида никогда не едала.
В 17 лет отчаянная девушка решила поехать на заработки, хотя мама и была против. Аргументы дочь приводила весомые: здесь голодно, зарплата копеечная, а лебединские девчата, что уехали в Донбас, говорят, там хорошо, много платят. Несколько лет работала Зинаида в шахте, участвовала в художественной самодеятельности, ее не раз премировали. Там и суженого себе нашла. В 1951 году двойню родила (мальчика и девочку). Приехала  молодая семья на Кубань Жили в Садках, потом в Лебедях, на родном подворье построили дом.
Зинаида работала в бригаде, в 1960 году поставили ее заведующей детсадом. Довелось трудиться землемером,  в чеках рисовых, заправщицей на колхозной заправке. Была активисткой, депутатом сельского совета, членом колхозной ревизионной комиссии, но в партию не вступила. А самой большой наградой считает туристическую путевку по городам героям. Ездили на поезде, побывали в Москве, Ленинграде, Риге, Харькове, Киеве, в Керчи и Севастополе.
На судьбу женщина не сетует. Бог дал силы все пережить. 12 лет трудилась после того, как вышел пенсионный возраст. Четверых детей вырастили с мужем, жаль давно овдовела. У нее восемь внуков и девять правнуков. Живет с сыном в добротном доме.