Не к чему...

   Тянет шею зелёный дятел через бурую волну лозы, как из пучины, встряхнувшей некстати песчаное дно. Ловит взгляд, вопрошает будто, всё так ли он хорош, ровно таким же щёголем покинул это место, под барабанную дробь весенней капели. Без сожаления или полный им, - нет до того дела, а вот каков он ныне... докука, право слово! Ну и не покривишь душой, да скажешь, что вполне себе пригож,  по прежнему в ладу с собою. И не важно, что ещё недавнее пёрышко к пёрышку на его боках поредело слегка, и, дабы полакомиться ягодкой, требуется ему на кивок головы дольше прежнего. Тут он, рядышком, любопытен и пуглив, ненасытен и разборчив.
   Дрозды, упиваясь смущением дятла, его неуверенностью в себе, грузно прыгают с грозди на гроздь, роняя их наземь. Разбиваясь вдребезги, ягоды истекают густой тёмной кровью, и смешиваясь с пылью, скоро сами становятся ею.
Дятел растерян сим бесчинством, и нет предела возмущению синиц. Памятуя про несносную зимнюю пору, когда голод принуждает отказаться от капризов, каждая виноградина, будто узелок, ухватившись за который, можно отыскать в себе силы добраться до тёплого стана весны.

   День неминуемо блекнет. Крона леса, пробитая навылет, зияет отверстием луны, а та холодит бледностию своей, словно нарочно. Насмотревшийся на неё дятел, зябнет, укрывшись с головой в своём дупле. Не к чему оно на ночь, не к чему...