Мой ЦДЛ. Лев Щеглов

«СКАЗАЛ ОДНАЖДЫ ЛЁВА…»

С поэтом Львом Щегловым мы познакомились на гастрономической почве.
Сейчас мало кто об этом помнит, но в конце шестидесятых – начале семидесятых годов в небольших провинциальных городках кое-где ещё попадались «Рюмочные». О, это были прекрасные заведения, любимые народом! А если серьёзно, то создание сети подобных забегаловок положительно сказывалось на моральном облике наших пьяниц и алкоголиков. В нынешнее время свободной торговли любой желающий выпить может беспрепятственно купить бутылку водки и… Что бывает «И», мы с вами прекрасно себе представляем.
И даже если нынешнему страждущему хочется выпить одну рюмку, он всё равно покупает бутылку, потому что рюмку ему, кроме как в ресторане, нигде не продадут. А какой же уважающий себя человек пойдёт, тем более с утра, в ресторан, чтобы выпить рюмку водки, если на эти же деньги в ближайшем магазине можно купить целую бутылку. И покупают.
И выпивают.
И… Вот тогда это «И» и случается.
В начале семидесятых прошлого века всё было не так. Уважающий себя человек утром шёл в рюмочную, где ему с пониманием продавали рюмку водки. Одну. И обязательно – с закуской. Закуска была не слишком разнообразной – бутерброд или плавленый сырок – но обязательной!
Вот в такую рюмочную я как-то и заскочил ноябрьским утром. Рюмка водки мне была не нужна – в свои девятнадцать я почти не пил, а вот бутерброд с подзасохшим пошехонским сыром съесть очень хотелось. Я уже не помню по какой причине: то ли позавтракать дома не успел, то ли вечный голод молодого растущего организма сказался в то утро… Словом, причина была не важна, а важно было то, что в этой рюмочной я познакомился с Львом Щегловым.
В отличие от меня Лев Сергеевич бутерброд покупать не хотел. Напротив, он пытался доказать несгибаемой буфетчице, что вышеозначенный бутерброд вреден для его здоровья, тогда как рюмка водки просто необходима. Но буфетчица твёрдо стояла на своём: или с бутербродом, или – никак!
Я тогда не знал, что Лев Щеглов – поэт. Я вообще его не знал. Но почему-то этот пожилой, как мне тогда казалось, (почти вдвое старше меня, девятнадцатилетнего!) человек вызвал у меня искреннюю симпатию. Я отозвал его в сторону и быстро объяснил суть моей затеи. Лев Сергеевич всегда схватывал всё на лету. Он забрал у меня мои десять копеек и отправился к стойке буфета. И через пару минут мы с ним получили желаемое: он –
рюмку водки без бутерброда, я – бутерброд без рюмки водки.
На этом наше знакомство могло бы и закончиться, но, подобрев после выпитой рюмки, Лев начал читать мне свои стихи. А я ему в ответ – свои. Творческие души нашли друг друга, и на этой почве мне пришлось съесть ещё один бутерброд. Начало многолетней дружбе было положено.
Я так подробно останавливаюсь на  обстоятельствах знакомства и личности Льва Щеглова потому, что в моей ЦДЛовской эпопее он, впоследствии, сыграл заметную роль. Но об этом позже. А в тот день мы, очень довольные друг другом, вышли из рюмочной и, обменявшись телефонами, разошлись.
С тех пор Лев Сергеевич – сам коренной ярославец – в Ярославле бывал не часто. Но, надо отдать ему должное, почти всегда звонил мне, приезжая в родной город. Рюмочные мы больше не посещали (возможно, они уже прекратили к тому времени своё существование), но новые стихи друг другу читали обязательно.
Я не буду здесь цитировать Лёвины стихи. Желающие могут прочесть их в его сборниках (если повезёт достать) или в интернете. Их там много и все – прекрасные. Приведу здесь только четыре строчки, которые я спустя несколько лет после того, как их услышал, обнаружил на стене верхнего кафе в ЦДЛ.

                Снимите модное манто,
                Наденьте собственную кожу –
                И вас никто раздеть не сможет,
                И не узнает вас никто.

Не знаю, сохранилось ли эта традиция по сей день, но в восьмидесятые годы прошлого века две стены верхнего кафе были знамениты в писательской среде. Украшенные цветными пятнами, наподобие шкуры жирафа, они пестрели автографами известных поэтов: Светлова, Вознесенского, Евтушенко…
Я помню, там были такие строки:

                Я недавно, ев тушёнку,
                Вспоминал про Евтушенку…

И подпись: Леонид Лиходеев.

А ниже, по-моему, рукой Евтушенко, подписано:

                Используя такие рифмы,
                В пути не раз встречали риф мы.
                К тому ж, не надо лишних слов:
                Вы в эпиграммах – не Светлов.

И подпись: прозаик.

Многие, из тех, кому слава великих не давала покоя, в свободных пятнах писали свои «бессмертные» строки. Шариковой ручкой. Но проходило время, и после очередного косметического ремонта,  эти пятна вновь сияли свежей краской, отправив в небытие творения самозванцев.
Спустя несколько лет после того, как я услышал от Лёвы его замечательные строки, я обнаружил их, написанные той же шариковой ручкой,  на одном из пятен. Мне было приятно их прочесть, и в то же время жаль, что вскоре их закрасят. Но прошёл год, прошёл очередной косметический ремонт, а строки никто не тронул. И тогда я подумал, что, вероятно, не только избранные пишут на стенах ЦДЛ, но и закрашивают эти надписи тоже избранно.
Пристрастие к «зелёному змию», конечно, очень облегчало Лёве повседневную жизнь, но кое в чём и усложняло. Восемь лет его, автора нескольких книг,  не принимали в Союз писателей, иной раз потому, что на заседание правления вышеозначенно Союза он приходил в обнимку со своим «зелёным другом». После того, как в третий или четвёртый раз ему было отказано в приёме, Лёва напечатал себе визитную карточку. Там значилось:

                Лев Щеглов
                Поэт
                Не член


В наших ярославских встречах тоже было много интересного. И иногда, хотя в это с трудом верится, они проходили без капли спиртного, были только стихи, рассказы о поездках, разговоры о литературе и, конечно, о женщинах. Женщин Лёва любил, и они его, без сомнения, тоже. Правда, понимали не все. Но об этом вы можете прочесть в его стихах. Так что – повторяться не буду.
Я всегда радовался встречам с этим замечательным и, без преувеличения, очень интересным человеком. На мой взгляд, был у Щеглова только один грех: изрядно «приняв на грудь», Лёва пускался в рассуждения, сводившиеся к следующему: до него, если не считать Библии, литературы не было, и сейчас, при нём, литературы нет. Есть только Лев Щеглов. Поэт.
Поначалу это забавляло, а потом немного надоедало. Однажды, во время какого-то застолья, услышав очередную порцию щегловских откровений, я написал ему такие строчки:

                Сказал однажды Лёва:
                Вначале было Слово.
                Подумал и добавил:
                Потом стихи Щеглова.
                Потом опять подумал
                И, грусти не тая,
                Промолвил, словно плюнул:
                И больше – ни… чего!

Написал и прочёл. От услышанного Лёва, как мне показалось, протрезвел. Он долго молчал, а потом сказал как-то грустно:
– Старик, ты мне это запиши потом. Я твои стихи перечитывать буду, когда увлекусь в очередной раз.
Строки эти я ему написал на бумажке. Но он её, по-моему, потерял.