Журавль в небе

         Уже третий день шёл снег. Здание аэровокзала; встревоженные, измученные, уставшие от ожидания толпы людей; очередь у окошечка справочного бюро; пустая суета; холодные закуски и пиво в буфете на втором этаже - в этой круговерти обманутых надежд, холода и одиночества  мне повстречалась Агнешка. На ней было лёгкое светлое пальто и она  вся  дрожала от холода.
             -   Я вторые сутки здесь, - сказала она, прислушиваясь к какому-то объявлению о задержке очередного рейса. -  Ты тоже летишь домой?
             -   Да, но, в отличие от тебя, приехал в аэропорт только сегодня утром. Где ты спала?
             -   В кресле, но сейчас даже  в «Интуристе»  все места заняты.
             -   Ты не больна?
             -   Мне просто холодно. Я уже сдала багаж и надеть мне нечего. Не думала, что будет такой мороз.
             -   Разве в «Интуристе» не лучше? Почему ты пришла сюда?
             -   Там мне надоело: какой-то толстый поляк всё время спит, даже не заговорил со мной ни  разу,  африканцы громко болтают по-французски и  ещё арабы вдобавок ко всему так нагло пялятся... Скука. А здесь я хоть тебя встретила.
             -   Без преувеличения можно сказать, что с  этим  тебе  очень  повезло, -  заверил  её  я,  раскрывая   красно-синюю спортивную сумку, которую и не думал сдавать в багаж: там у меня было несколько журналов, пара учебников и то, что я, собственно, искал - тёплый свитер, связанный  младшей сестрой по случаю моего двадцать первого дня рождения.
             -   Раздевайся, - сказал  я,  нащупав  среди твёрдости  книг  и  журналов  мягкую  шерсть свитера.
             -   Интересное   предложение, -  Агнешка   с  любопытством наблюдала  за  мной, переминаясь с ноги на ногу. - Я бы с удовольствием, но здесь обстановка не располагает: слишком  людно.
             -   Размечталась! Снимай пока пальто, остальное обсудим позже.
             -   Зачем?
             -   Наденешь  мой  свитер,  он  из овечьей  шерсти и очень тёплый. Сделай одолжение, дорогая Агнешка,  я  не  могу смотреть, как ты дрожишь.
             -   Спасибо, конечно,  за «дорогую Агнешку», но твой свитер?.. Я же в нём утону! А если объявят вылет?
             -   Не смеши меня и посмотри в окно: не видишь, как валит снег? Москва и Тбилиси для нас сегодня  слишком несбыточны.
             Она согласилась со мной, сняла пальто и, набросив его на мои плечи, как на вешалку, надела мой тёмно-серый в ромбиках свитер. Выглядела она в нём, конечно, смешно, но под пальто ничего видно не было.
             -   А теперь выпьем кофе, - предложил я. - Тебе необходимо попить чего-нибудь горячего.
             -   Я еле стою на ногах, и на второй этаж мне подниматься как-то не очень хочется.
             -   Сейчас я найду свободное место.
             -   Где? Разве не видишь, что творится?
             -   Подожди минутку.
         Несостоявшиеся пассажиры действительно заняли все возможные и невозможные сидячие места в зале ожидания: они лежали, полулежали, сидели на полу, на выступах по бокам сувенирных киосков, на краешках кресел и пластмассе утомительно-серых стульев. Агнешка наотрез отказалась вернуться в «Интурист»: «тебя туда не впустят», что было правдой, поэтому я решил действовать с присущей не интуристам, то бишь рождённым в СССР гражданам напористостью и смекалкой. У лестниц на второй этаж я нашёл парня, приблизительно моего ровесника, которому, предварительно извинившись, объяснил ситуацию так: у меня беременная жена, рейс, как и у всех, задерживается, а ей просто необходимо немного отдохнуть, то есть посидеть в его просторном кресле. Парень сразу же согласился: «Приводи жену».
         Минуту спустя Агнешка с нескрываемым изумлением наблюдала следующую сцену: едва завидев меня, мой новый знакомый тотчас же вскочил на ноги, широким жестом приглашая Агнешку сесть; мы обменялись с ним рукопожатием, пожелав друг другу счастья в личной жизни и лётной погоды.
             -   Кто это был? - с наслаждением вытянув ноги и с благодарностью поглядывая на меня, спросила она.
         Я устроился на сумке, в фамильярной близости от мутно-жёлтой  застёжки-молнии её левого сапожка:
             -   Один знакомый. Я ему сказал, что ты ждёшь ребёнка.
         Агнешка рассмеялась:
             -   Ребёнка? От кого?
             -   От меня.
             -   Ты неисправимый выдумщик...  Сколько же времени мы с тобой не виделись?
             -   Семьдесят девять дней.
         Пока Агнешка пребывала в лёгком замешательстве от точности моего ответа, я вспоминал тот несомненно милый  и одновременно странный своей смутной недосказанностью и неясными надеждами на будущее  вечер в общежитии.
         Агнешка училась на втором курсе, я - на четвёртом и, хотя мы иногда встречались в университете, знакомы были в основном по общежитию. Подлунный мир соткан из мелочей: она мне улыбнулась, я прибил карниз в её комнате, она привезла мне пивную кружку с гербом Ополе, я подарил ей книжку стихов Бараташвили в польском переводе... как зарождаются чувства, почему мы выбираем тех, а не других? В Агнешке не было абсолютно ничего примечательного: не красавица, но и не дурнушка; среднего роста, стройная; пшеничные волосы, обрамляющие бледное лицо,  дымчатые глаза - неожиданно внимательные и насмешливые.
         В тот сентябрьский вечер у меня было свидание с подружкой по трудовому лагерю, о котором жене, естественно, знать не полагалось. (Я женился в восемнадцать лет и никогда не считал это событие самым счастливым в своей жизни). Однако и неприятностей мне тоже не хотелось. Поэтому, когда подружка суровых трудовых будней прошлого лета скрылась за угол универсама, я сразу же сообразил, что идти домой в таком до неприличия трезвом виде просто неудобно, тем более, что жена отлично знала, что следует понимать под словами: «Я иду сегодня вечером к Мише». А следовало понимать из этого следующее: мы с Мишей, Звиадом и Колей скинемся по пять рублей, купим три бутылки водки, двенадцать бутылок пива и, довольствуясь запасами мишиного холодильника, неплохо проведём время под песни «Воскресения» и «Машины времени». Ситуация была сложной: Миши на самом деле в городе не было, Коля, у которого был «хвост», перед завтрашним зачётом штудировал английский, Звиад же, запершись в своей комнате с Нелли, строго-настрого запретил его беспокоить. Выпить, тем не менее, было необходимо: даже призвав на помощь все свои артистические данные, я не смог бы симулировать запах.
         Легковесность - неплохая штука в  мире условностей, проверенных  ситуаций и незыблемости брачных уз, где роли выучены заранее, реплики известны и уже давно никто не задумывается, хорошо это или плохо. Я купил бутылку «Русской» и решил, поднявшись на седьмой этаж,  постучаться в дверь к Агнешке, благо её соседка по комнате и моя однокурсница Света (я это знал точно) уехала домой на несколько дней. Я почему-то был уверен, что застану Агнешку дома.
         Вообще-то такое у нас было если не в порядке вещей, то уж во всяком случае в пределах допустимого: гость в общежитии всегда был от Бога и даже в незнакомую компанию можно было влиться по праву члена студенческого братства. Ещё раз всё взвесив и придя к выводу, что кроме опасности встречи с женой в трезвом состоянии («Где ты был? У Миши? Вы играли в шахматы? Ты думаешь, я поверю в эту ерунду?»), другие опасности меня не подстерегают, я нажал на кнопку лифта в вестибюле.
         У Агнешки были гости: незнакомые мне немки, какой-то чернявый парень, вероятно араб, афганец Вахид и белокурая венгерка Агата с шестого этажа.
             -   Можно тебя на минутку? -  бодро сказал я Агнешке с порога.
             -   Конечно, -  по-моему, она даже обрадовалась, - я сейчас.
         Мы встали в секции,  рядом с дверью в душ.
             -   Мне нужно выпить, - сказал я, - а у тебя вечер интернациональной дружбы.
         У меня, вероятно, был такой таинственный вид, что она явно заинтересовалась:
             -   Что значит «нужно выпить»? Ты алкоголик?
             -   Пока ещё нет. У меня болит зуб.
             -   Почему бы тебе не выпить дома?
             -   Жена не верит, что у меня болит  зуб.
             -   Я тоже не верю.
             -   Но ты - не моя жена.
             -   И слава Богу! Тебе не кажется, что ты ведёшь себя как-то странно?
             -   Кажется. Я бы тебе  объяснил, что  к  чему, но  эти  твои  гости... их  десять  человек, а  у  меня  всего  одна бутылка.
             -   Я дам тебе ключ от комнаты Мажены, садись там и пей, сколько твоей душе угодно.
             -   Я не могу пить один.
             -   Значит,  я нужна тебе в качестве собутыльницы? Интересно. А как же гости?
             -   Придумай что-нибудь. Этот араб - твой парень?
             -   Нет.
             -   Вот и хорошо, - мне почему-то было приятно, что я ошибся с выводами.
             -   Ладно, сейчас я вынесу ключ, подождёшь меня у Мажены.
         Вскоре мы сидели в комнате соседки Агнешки аспирантки Мажены и я, быстро отыскав стаканы, с укоризной произнёс:
             -   Могла бы принести хоть немного закуски.
             -   Тебе лучше ничего не есть, у тебя ведь болит зуб.
         Но она принесла всё-таки несколько бутербродов с колбасой и сладковатой польской горчицей, потом снова вышла и вернулась с баночкой болгарских пикулей.
             -   Когда на моём горизонте появляешься ты, я забываю, что я - Агнешка Птак, девушка с принципами и вполне сложившимися взглядами, и превращаюсь в часть единого целого с тобой, а поскольку ты человек абсолютно дисгармоничный и ищущий в темноте то, чего там быть не может, у меня назавтра болит голова и ощущение полного хаоса во Вселенной.
             -   Хорошо сказано. У тебя очень красивые глаза, Агнешка, с такими глазами не следует думать о хаосе.
             -   Почему, ну  почему  я  тебе  делаю то, чего никому другому   бы  не  сделала?
             -   Ты чувствуешь во мне родственную душу.  Это вовсе не значит, что мы – хорошие, просто мы в чём-то похожи.
             -   Зачем ты скрываешься от жены? Ты её не любишь? Зачем же тогда ты на ней женился?
             -   Разные бывают жизненные ситуации...
            -    А какая была у тебя?
            -    Она забеременела.
            -    Но детей-то у вас нет?
            -    Зато есть штамп в паспорте.
         Я поднял стакан и чокнулся с Агнешкой:
             -   Настанет день, я тебе всё объясню. И когда-нибудь,  через  много лет, вспомнив твою сегодняшнюю улыбку, пойму, что ничего лучше этого у меня в жизни не было.
             -   Ты уже опьянел?
             -   Ещё нет.
             -   А говоришь, как пьяный.
             -   Все влюблённые немножко пьяны.
             -   И в кого же ты влюблён?
             -   Ах, Агнешка, я живу с одной, встречаюсь с другой, а думаю о третьей.
             -   Может, тебе следует обратиться к врачу? Как это называется? Не раздвоение, а «растроение» личности.
             -   Любопытный термин.   Обязательно   воспользуюсь   твоим  советом,  боюсь  только,   что  в  межвузовской  поликлинике меня поднимут на смех.
         Съев бутерброд, я спросил:
             -   Ты с кем-нибудь встречаешься?
         Она рассмеялась:
             -   Конечно.
             -   Извини за прямоту, но кто он? Я его знаю?
             -   Плохо. Он похож на тебя, но, к сожалению, существует лишь в моём воображении.
         Я поцеловал ей руку и долго держал её в своей ладони.
             -   Пей быстрее, - проговорила она, опуская глаза. -  И налей мне тоже.
         Прощаясь, я сказал: «Спасибо за понимание», на что она, грустно улыбнувшись, ответила: «Трудно понять человека, который не может разобраться в самом себе».
         Я ушёл домой вполне выпившим: с  «алиби» всё было в порядке.
         И вот сейчас я сидел у ног Агнешки на своей сумке и смотрел, как она пьёт кофе, который я принёс ей из буфета, выстояв пятнадцатиминутную очередь.
         Агнешка улыбалась. Я недаром говорил, что у неё особенная улыбка: тонкая, излучающая тепло, с ямочками на щеках.
             -   Рейсы на Москву задерживаются до десяти часов утра, - прохрипел динамик над нашими головами.
             -  Сейчас  вернусь,  -  сказал  я и  подошёл к окошечку справочного бюро, где выяснил, что рейсы на Тбилиси тоже задерживаются до утра «по причине неприбытия самолётов». Сдав свой билет, я через некоторое время предложил Агнешке:
             -   Поехали домой?
             -   На чём? Автобусы уже не ходят. Вообще-то о второй ночи здесь я думаю с ужасом, но денег у тебя нет, у меня же только злотые и мелочь на дорогу в Москве.
             -   У меня есть деньги на такси.
             -   Откуда? Ты же говорил, что у тебя всего три рубля? Ещё кофе купил, печенье...
             -   Я нашёл.
             -   Опять сочиняешь?
             -   Нет. Поехали, что нам здесь делать ночью?
             -   Я поеду только с одним условием: ты перестанешь меня обманывать и расскажешь правду и о том вечере у Мажены,  и о том, откуда у тебя вдруг появились деньги.
             -   Я их украл...  в буфете.
             -   Нет, ты невозможный человек! Я остаюсь.
             -   Я пошутил. Поговорим в такси.
         Всю дорогу до общежития (приблизительно полчаса) я говорил, а Агнешка молча слушала, изредка вставляя эмоциональные реплики на русском и на польском.
             -   Как же ты поедешь в Тбилиси? - спросила она, наконец.
             -   На поезде.
             -   А денег хватит?
             -   Я поеду в общем вагоне.
         Снегопад не прекращался, и такси не могло подъехать к общежитию из-за сугробов. Сонная вахтёрша сочувственно спросила:
             -   Нелётная погода?
             -   Да, - ответил я. - До завтрашнего утра.
         Агнешка открыла дверь ключом с голубым брелоком (у меня был точно такой же, привезённый ею из Ополе). Мы вошли в холодную, пахнущую духами комнату, и она весело сказала:
             -   Вот мы и дома. И ещё не так поздно, только вот очень холодно.
             -   Я принесу рефлектор.
             -   А как же ты? Тебе не будет холодно у себя?
             -   Выдержу.
         Я вышел и вернулся с рефлектором. Соседки-немки, о чём-то оживлённо беседовавшие в секции, окинули меня равнодушным взглядом: их северного темперамента явно не хватало на скоропалительные сплетни; жаль, что в моём тбилисском дворе  на Колхозной площади  выводы делались гораздо быстрей.
             -   Чай уже готов, - сказала Агнешка и улыбнулась. - Я так тебе благодарна!
             -   За что?
             -   Ты же продал билет из-за меня!
             -   Просто мне хотелось поговорить с тобой в такси: в общежитии у нас никогда нет на это времени.
             -   Опять выдумываешь?
         Мы выпили чай, я закурил, и Агнешка сказала (очень строго):
             -  Останься у меня, здесь теплее... Ляжешь в мою постель, а я буду спать на кровати Светы. Ты не против?
         Я рассмеялся:
             -   Конечно,  нет.  Просто  я  ещё  никогда  не спал с девушками в общежитии  таким оригинальным образом:  в одной комнате, но в разных кроватях.
             -   Напрасно смеёшься. Ты бы мог, конечно, прийти ко мне, но для разнообразия полежи лучше один.
             -   Агнешка, когда ты вернёшься, я обязательно признаюсь тебе в любви.
             -   Мне кажется, твоё чувство найдёт во мне понимание.
         ... Утром мы стояли у входа в «Интурист»: как раз объявили посадку на её рейс и она заметно нервничала:
             -   Не хочу улетать.
             -   Через две недели мы всё равно встретимся. Я буду думать о тебе.
         Она робко поцеловала меня в губы и скрылась за матово-прозрачными дверями зала ожидания «Интуриста».
         Самолёт с Агнешкой взмыл вверх. Я шёл к автобусной остановке и уносил с собой вкус её поцелуя.