Каждое утро

Общество – это тысячи осколков одного зеркала,
кто же в нем отражается?
Марина
В кружке с остывшим кофе отражается покорёженный циферблат, расплывающийся с каждым глотком бодрящего пойла. Шесть двадцать, двадцать один, двадцать два. Восемь минут на отдых, затем пальто, сапоги, морозное утро сонного города и окна садика: маяка в непроглядной тьме чьих-то снов.
Марина не торопится, она любит свою работу, детей и их родителей. Только Семёнова, родительница, сидящая в декрете, раздражает молодую воспитательницу. Мерзко наблюдать каждое утро, как маленькая Яна плачет и пытается поцеловать равнодушную мать. Так и подмывает спросить: «Зачем ты ее родила?»
Мамаша нервничает и отпихивает повисшего на шее ребенка. Бежит вниз, избавившись от ненавистного груза, отчего сердце воспитательницы начинает щемить и хочется прижать к себе этого маленького кукушонка.
— Мы не сделали поделку. Я очень хотела, но мама не стала, – шепчет Яна сквозь накатившие слёзы.
— Это не страшно. Мы сделаем вместе, хорошо?
— Хорошо, – отвечает она и завистливо поглядывает на подоконник, где уже выстроились работы тех, кому есть дело до своих детей.
Марина не любит ввалившегося в раздевалку Павлика. Корит себя за непрофессионализм, но сердцу не прикажешь. Прочитав его историю в Интернете, обязательно бы всплакнула. Пожалела бы мальчугана с голубыми неуловимыми глазами, которому нет места среди «нормальных» детей. Пожалела бы тогда, но не сейчас. Когда он рядом, Марина не может с собой совладать. Она испытывает страх и отвращение, но только не эмпатию. Ведь в постах не говорится о боли окружающих от тяжёлых объятий бесстрашного неуправляемого Павлика. Ему нет места среди «нормальных» детей.
Марина не любит его мать, стыдливо прячущую глаза, сочувственно кивающую и разводящую руками: «Вы же педагог, у вас опыт! Работайте!»
У Марины нет опыта. Первая группа, незаконченный педуниверситет и одиночество в море чьих-то требований, недовольства, жалоб.
Марина не любит заведующую и коллег. Первая лебезит перед жалобщиками и укоризненно смотрит на воспитателей, выполняющих её же распоряжения. Вторые доказали, что у дедовщины женское лицо. Каждое утро.
Ирина
Ирина хватает назойливый будильник и прячет его под подушку. Трофим уснул час назад. Эти несносные выматывающие колики вместе с первыми зубами совсем её изнурили. В отражении ночного столика на Ирину смотрят огромные синяки под сонными глазами.
Спать – вот самое заветное желание. Из декрета в декрет, так получилось, а теперь кажется, что уже никогда не кончится. Ранее любимый город стал абсолютно чужим. Она уже не восхищается его широкими проспектами и зелёными улочками, перебегая с колясками от объекта А в объект Б.
Бабушки. Только сейчас она поняла весь смысл этого слова. Эти островки безмятежности остались в другом мире. Переезд, важная работа мужа и одиночество, из которого тебя постоянно вырывают чьи-то потребности. Во внутренней камере никогда не выключается свет.
Муж не может посидеть с ребенком, хотя бы с одним. Он поздно приходит и завтра ему опять на работу, ведь ипотека – это важно. Всё для детей. Она тоже уже не может, но надо будить Яну и одевать Трофима.
Утренние слёзы обоих невыносимы. Она бы с удовольствием разорвалась, но надо делать выбор. Каждый день, каждый час. Яна уже ходит, а сын еще настолько беспомощный, что дочь не в состоянии уравновесить чаши внутренних весов всегда.
Теплая машина, после холодной улицы, скользит по обледеневшим колдобинам из стороны в сторону, словно огромная колыбель. Трофим уже спит, и Яна тоже прикорнула, положив голову на спинку детского кресла. Веки Ирины тяжелеют, но впереди уже маячат спасительные окна детского сада.
— Яна, пойдем, – поднимает она сонную дочь и тихонько закрывает салон. С двумя тяжелее, поэтому надо действовать быстрей, пока один спит, а другая молчит.
Душная раздевалка, наполненная толкущимися телами, а внизу Трофим. Он один, и в голову лезут ужасные мысли.
— Яна, раздевайся, шевелись.
— Поделка, – шепчет дочь и показывает на шкафчик супер родителей.
— Яна, я тороплюсь, беги! – стаскивает она с шеи руки дочери, ведь там в машине Трофим.
 «Чёртова поделка, – думает Ирина и ловит на себе негодующий взгляд воспитательницы. – Надо бежать».
Соня
Каждое утро Соня вздрагивает, услышав противное пиликанье будильника, и прячется под одеяло, надеясь отодвинуть на пару минут ежедневное испытание. Она не любит ходить в детский сад. Долго настраивается, перебирая в голове возможные реплики воспитателя, и готовит на них ответы, чтобы не потеряться, не сорваться, не перейти на крик, который вырвется тоннами испепеляющего негодования и неиспользованных аргументов, неспособных убедить даже Соню.
Она не просит ничего сверх положенного, и закон на её стороне, но кому это интересно? В суровой действительности нет места тем, чей взгляд невозможно поймать, в ком нельзя найти свое отражение.
 «Это его право и их обязанность», – успокаивает себя Соня и ускоряет шаг, увидев огромные светящиеся окна. Павлик тоже их видит, дергает мать за руку и истошно вопит, падая на покрытый коркой льда асфальт.
Двести метров крика и негодующих взглядов родителей, чинно вышагивающих с весёлыми карапузами.
Неприветливая раздевалка с узкими шкафчиками и не умеющая скрывать свои чувства воспитательница. Шёпот за спиной о коррекционных садах и недоумках давно уже не волнует Соню. Как-то незаметно для себя она покрылась толстой шкурой и отрастила клыки, без которых невозможно выжить в гуманном обществе.
Соня приветливо здоровается, а улыбающийся Павлик уже несётся обнимать своих друзей.
Шишечный гусь с пластилиновой шеей занимает свое почётное место на подоконнике, а Соня переводит дух и готовится к вечерней битве. Этот бой не может быть проигран, иначе конец: квартирные стены вместе с её смертью превратятся в казённые со страшным названием Интернат.
Пока у Павлика есть шанс раствориться в толпе, влезть в лекало, стать как все, она будет бережно охранять его путь, восхищаться каждым шагом и с умилением смотреть на уродливого гуся, такого же, как у всех.