Одиночное плавание

Все это время, с начала карантина, он почти совсем не выходил из дома, разве что на большое крыльцо, где тихо смотрел на свой маленький дворик, маленькую лужайку между домом и гаражом. Залитая солнцем лужайка была заключена кирпичными стенами, по которым туда – сюда сновали небольшие и юркие ящерицы. А за стенами, куда не посмотри, взгляд упирался в большие деревья и размашистые пальмы с элегантными упругими листьями, настолько длинными, что их легко было принять за ветви. Промежутки между ними были плотно заполнены пальмами поменьше, с листьями похожими на листья банана, но изрезанными поперек до самого черенка.Торчали энергично раскрытой пятерней с острыми пальцами еще какие-то листья. Просветов не было, и ему нравилось это буйство, казалось, что там лес, сказочный лес сказочной Африки.
 
За первым рядом деревьев находился, да и сейчас находится, ряд еще более высоких деревьев. Они поднимаются ох как высоко к небу. Ветер трепет их курчавые ветви, они плавно полощатся и плывут, плывут...

Вот и Пасха. Надо закупиться, сегодня последний день.
 
Он уже, казалось, давно привык к одиночеству и мало с кем общался. Карантин не тяготил. За эти дни он обленился: спешить было некуда, никто не звонил, все сроки отступили. О эта сладость свободы! Но слухи как-то доходили. Страшили, будоражили воображение. Поэтому почти все время он сидел в интернете, следил как распространялся короновирус, слушал комментаторов, находил и анализировал цифры, пытался уловить тенденции. Нет, не только из-за страха - ум требовал работы. Работа была его лучшим лекарством.

Да, надо ехать.

Торговый центр был недалеко, три минуты езды, но пугали сборы, сама поездка за рулем, и все эти хлопоты, связанные с вирусом. С этой короной. Здесь надо было все предусмотреть, выдержать последовательность действий, не перепутать – голова шла кругом.
 
Старик встал и стал собираться. Для выхода за порог, где на каждом шагу поджидала опасность, он приготовил отдельную одежду, которую тщательно стирал после каждого выхода. Переодевшись, собрал в кучу картхолдер, ключи от дома и автомобиля, телефон и санитайзер. Потом стал примерять самодельный респиратор и маску. Респиратор представлял из себя обрезанную до 10 см трубку для подводного плавания, заполненную ватой. Взяв в рот загубник и отогнув трубку назад, стал примерять маску, стараясь, чтобы трубка была полностью спрятана маской. Маска была тоже самодельная, сшитая им самим из старых наволочек. Посмотрев в зеркало, он увидел глядящую на него собачью морду в белом марлевом наморднике. Морда выглядела несколько необычно. Ну да, не хватало стоящих торчком ушек.
 
Похожу на пса, а волк волком, - пронеслось с едва уловимой горечью.
 
Дышать было тяжело, он вытолкнул языком загубник и, чтобы тот не выпадал, поправил маску. Ну вот, можно и ехать. Надев очки, прозрачную шапочку для душа и рассовав по карманам отобранные вещи, он подошел к автомобилю, протер санитайзером ручки и руль и выехал за ворота.
 
Автомобильные динамики под гитарный перебор голосом Дольского потянули: Холодный взгляд любовь таит, и красота гнетет и дразнит!

День был солнечный, природа ликовала, все шло своим чередом, жизнь не прекратилась! Здесь не было места ни вирусу, ни тревоге по его поводу.
 
А что вирус? Дитя природы. Кость в горле и у биологов, и философов. Поделили все на живых и не живых, на разумных и не разумных, на одушевленных и не очень. Вот и решайте куда его отнести, ломайте голову. Каждый думает лишь о себе, как бы не помереть заразившись. А ему, вирусу, что нужно? Ему бы мирно сосуществовать и спокойно паразитировать. Для него мы – целый мир, его Вселенная. Ему нас нужно холить и лелеять, содержать свою Вселенную в порядке даже во сне, не дожидаясь утра и не умываясь. Вот его твердое правило. Вселенная это вам не Планета, да и вирус не принц, хотя и маленький. Нет для вируса большей трагедии, чем наша смерть. Вот уж во истину, со смертью каждого человека умирает целый мир! А легко ли путешествовать между мирами в поисках новой Вселенной?

Мирно сосуществовать, спокойно паразитировать. Получается, что кто-то один из мирно сосуществующих всегда паразитирует на остальных? Ну как пастухи и овцы. - Нет, нет, пастухи заботятся об овцах, кормят их, разводят. - Ну да, а с вирусом разводят нас.

Он притормозил у перекрестка перед небольшим сквером. На траве, как обычно, греясь в лучах жаркого солнца, дремали нищие. В здешних скверах мало деревьев – сплошной газон. Чтобы не обгореть на солнце, нищие прикрыли свои тела лохмотьями одежды. Грязные лохмотья на темном теле. По случаю карантина все они были в белых масках и в белых же резиновых перчатках. Ну а с дистанцией у них никогда проблем не было.
 
Вот что значит Африка. Порядок. Не у нас, - мелькнуло в голове.
Да, пастухи об овцах заботятся, стригут. А кто знает, что делает вирус с нашими клетками? Не стрижет ли он рецепторы на их мембранах своими белками слияния? Всякими гликопротеинами? Путем эндоцитоза между лизосомами? Язык сломаешь! Не стимулирует ли рост клетки? Не поддерживает ли ее в тонусе? Персистенция!
 
Он без привычных затруднений пересек пустующую магистраль с обычно напряженным движением.

Кто знает? Шашлык никто не отменял, конечно, но стадо должно быть в порядке. А зачахнет порода: ни шерсти, ни мяса, и прощай мирное сосуществование. Где те львы, с которыми мирно сосуществовали Св.Мамас и Св. Иероним? Где индейцы Огненной Земли, запечатленные на фотографиях Мартина Гузинде?

Ну а симбиоз? Мутуализм? - Перебил он самого себя.

Он уже давно привык так размышлять с самим собой. А с кем еще? Раньше ему казалось, что его мысли могут быть кому-то интересны. Увлеченный, он пытался ими делиться, но заметил, что слушают его с неохотой и используют любой подходящий повод, чтобы изменить беседу и направить ее в обыденное русло: И как вы? – Ничего. – И как Вашего ничего? – Мое ничего ничего, а Ваше? И участливо улыбаться, улыбаться! Внимание собеседника пробуждалось, лишь тогда, когда он озвучивал его мысли. Однако такое попадание было редко. Ну, деньги; женщины; кто с кем когда где и как часто. Несколько раз, он сознательно делал в беседе паузу, после чего продолжал, но поменяв направление своей мысли на противоположное. При этом он зорко наблюдал за реакцией собеседника. Собеседник же по-прежнему смотрел ласково, улыбался, кивал головой и изредко прерывал его речь восторженными возгласами. Но приглушенно. Так сказать в рамках. Ах, какое чудо эти междометия! Они всегда выражают именно то, что хочет услышать собеседник!

Оо! Да, да, да! – главное при этом нежно смотреть собеседнику в глаза, а там думай себе о чем хочешь!

Он незаметно подъехал к торговому центру. Все в нем сразу напряглось, пустые мысли исчезли, он был на территории врага.
 
Припарковавшись, поймав губами трубку и закусив загубник, он вышел из машины. Враг визуально не просматривался. Перед входом в магазин стояла растянувшаяся очередь. В магазин впускали по мере выхода из магазина. Перед входом прямо на асфальте были нарисованы метки, строго в соответствии с рекомендациями санитарной службы. Народ в целом придерживался меток, многие были в масках. Подошла группа чернокожих ребят, они были без масок, шутили, весело и громко смеялись. Вот она и угроза, - подумал он и отодвинулся.

А чего им боятся?

Как по большому секрету сообщил ему его приятель Саня, Сашко по новому паспорту, вирусная корона - создана специально для белых, а черных - совсем не затрагивает. Эту совершенно секретную информацию под еще большим секретом Сане слил его ЦРУшник. «Мой ЦРУшник» как с гордостью называл его Саня. Ну кто чей - это еще тот вопрос, но знание, оно реальная сила, конечно! Н-да. Любопытно.
Вдох давался тяжело, было жарко и тело вспотело. Вот и вход. Округлая негритянка в маске опрыскала его руки санитайзером и он вошел внутрь магазина. Практически весь товар был в наличии. Толкая перед собой тележку, он стал обходить прилавки и затовариваться. К празднику хотелось чего-то особенного, неимоверно вкусного, пусть и безумно дорого – что деньги? Случись что и кому они будут нужны?
 
Он искал, снова искал и не мог найти. Самое вкусное было в детстве. А он находился страшно далеко, совсем в другом месте и совершенно в другом времени. Здесь все было другое. И он другой. Другой, но здесь. А все они – там. Все ему близкие и дорогие.

Вдруг рой негритят окружил его веселой стайкой и завертел, закружил вместе с тележкой. Дети перекидывали мяч, прыгали вокруг, корчили рожи, толкались, смеялись, кричали и никого вокруг не замечали. Они щебетали на своем, чужом ему языке, о чем-то ему не понятном, но как ни странно близком. В его глазах появился озорной блеск, тело подобралось, приобрело молодую упругость В одно мгновение, он стал своим и они взвились единым целым. Дети толкали его, кидались мячом, хватали за ноги, падали друг на друга и радостно орали. Их звонкие голоса перемежались трубным басом, исходящим из его респиратора.
Немногочисленные покупатели с любопытством поглядывали на происходящее, но вежливо молчали, сторонились и старались провести свои наполненные товаром тележки поодаль от этого вихря тел, предметов и ора.

Трудно сказать, как долго бы это продолжалось, но подошла мать, увлекла детей за собой и оставила его наедине.

Тот, один оставшийся поглядел устало, та-та, та-та, та-та-та, и его не стало. А сколько их там было? Десять?

Затоварившись и отстояв очередь покороче, он подошел к кассе и протянул кредитку. – Пин, плиз. Рука потянулась к терминалу и зависла. Он неожиданно осознал, что за время карантина забыл пин-код своей карты. Как же там оно было? 7-3-5-2? Или 3-7-8-2? Что? Дни или года рождения? Фа-до-си-ми прозвучало в голове. Ну конечно, как можно было забыть такую мелодию! Фа-до-си-ми! 4-1-7-3!
Подойдя к автомобилю он выплюнул загубник и сдвинул его языком максимально в сторону, свободно вздохнул и лишь тогда начал загружать продукты в багажник. После этого протер санитайзером руки, ручки, руль и ключи, завел мотор, снял маску с трубкой, еще раз протер руки и выехал с парковки.

В тебе все музыка и свет, - ожили автомобильные динамики.
 
Половина дела была сделана Теперь доехать, разгрузиться, все разобрать, помыть, продезинфицировать и разложить по местам. Что поделаешь, эпидемия. Коронавирус. Корона.

Вирус всюду вокруг нас, нет скорее только в нас, - пробурчал он на известную мелодию Чижика. Вирусу смерти не нужны. Ему бы спокойно паразитировать. А нам? Вот и вопрос. Нам – это кому? – Нам, то есть нашему организму, телу. В чем, в чем, но в том, что оно наше мы уверены абсолютно! Это космос мы покоряем, а здесь – полные суверены. Наше оно. До последней молекулы, до последнего атома и кварка! Мы, и только мы им управляем!

Ну да, ну да.

Помнится в Будве в море на скале, недалеко от берега стоит прелестная скульптура гимнастки. Стоя на носке вытянутой левой ноги, другую ногу она, сильно прогнувшись, закинула за спину и захватив за ступню правой рукой подтянула к откинутой назад голове. А свободную руку вытянула вверх. Красивая, изящная поза. Разумеется туристы, толпящиеся здесь в изобилии не могут не увековечить себя у статуи, на фоне моря, старого города и возвышающихся за ним гор. Мужики обычно перебираются на скалу, обнимают гимнастку за ногу, хорошо выше колена, смотрят при этом почему-то в сторону камеры и глупо улыбаются. Представительницы прекрасного пола остаются на берегу и став аккурат напротив статуи принимают позу гимнастки, видимо, чтобы указать скульптору на его недоработки – пусть все видят как оно должно быть в идеале.
 
И что же мы видим? Сияющее, ликующее лицо. Ногу, которая не может быть вытянута уже ни при каких обстоятельствах, даже в морге. О носке и говорить не приходится, да и как его найти на разлапистой стопе в форме полукруга? Вторая нога отведена несколько назад, ее стопа едва приподнята и мелко дрожит от напряжения. Плотная шея никак не позволяет голове откинутся, хотя потуги просматриваются четко. Прогнуть тулово невозможно и трактором, но правая рука кокетливо отведена назад в безуспешной попытке коснуться приподнятой стопы. Рука пытается и так и эдак, но все равно только гладит необъятную ягодицу. А вот левая рука торчит таки вверх, но почему-то неестественно перегнутая в локте.
 
Туристки сменяют одна другую, картинки мелькают как в калейдоскопе, вызывая сначала смех, потом – стыд и жалость.
 
А если не простейшие позы? А если менять ритм сердца? Руководить почками, селезенкой? Течением лимфы? Клеточным метаболизмом? Скромно умолчим о том, что ниже пояса. Там и так всем все без слов ясно. Такое вот оно наше тело. Наше?
Причина осложнений и смертей не вирус, а неадекватный ответ «нашего» иммунитета. Наш ответ. Так что же, это мы сами собою так управили? Своим организмом? Своим ли? А не пользуем ли мы чужое, считая его безусловно своим, и при этом даже не дав себе труда освоить его как следует? Конечно, это не доказательство Высшей воли, нет, это иллюстрация нашей беспомощности. Беспомощности туземца поднять в небо лайнер, беспомощности городского обывателя прокормить себя в дикой природе. - Да, отдельный рядовой человек становится все беспомощнее, но человечество в целом - наоборот. Мы становимся все более и более могущественными. – Мы? Мы это кто? Эйнштейны? Биллгейцы? Или безвестные, сотнями захораниваемые в братских могилах? Овцы, возомнившие себя своими в стае гиен!
 
Увлекшись дискуссией с самим собой он проскочил нужный поворот и вынужден был ехать окружным путем.

Теперь, когда появился вирус, мы обнаруживаем, что нечто внутри нас происходит без нас, помимо нас и независимо от нас. И какую истерию это вызывает! Еще бы! Венец творения, все достижимо, все позволено. А тут... Да и много как-то нас, венцов!
 
Он вдруг вообразил голову, на которую откуда-то снизу начали карабкаться венцы. Они были совершенно одинаковые, не лавровые и не терновые, а скорее похожие на корону, на значок ферзя, но в отличие от шахмат только черные. Маленькие, проворные, они расталкивали друг друга и лезли вверх, чтобы утвердится на самой макушке! Увенчать! Но взобравшегося на самый верх тут же стаскивали, а то и скидывали вниз, и его место занималось другим.
 
Нам бы не голову венчать...

Венцов становилось все больше, они уже лезли друг по другу, вот уже и голову не видать – одни копошащиеся в своем стремлении вверх венцы. Уже трудно стало различать отдельные экземпляры, их детали – и только стоящего на макушке можно было рассмотреть во всех подробностях. Но поскольку его все время сменял более пронырливый, казалось, что венчающий то пропадает, то появляется. Движение стало ускоряться, быстрее, еще быстрее. Теперь это была конусообразная темная масса ладно уложенных венцов, в которой не усматривалась, но чувствовалась напряженная внутренняя пульсация. Ни дать ни взять муравейник! Темная масса, увенчанная неподвижной короной.
 
Вдруг муравейник раздался, сжался, замер на мгновенье и вздрогнув звучно испустил пахучую струю газов. Прямо вулкан, не иначе. Венцы осыпались вниз и взгляду предстало нечто округлое, нежно белое, увенчанное слегка покосившейся короной. Корона начала сползать и свалилась.
 
Перед ним висел знак, запрещающий проезд: белый круг с красным окаемом. Он затормозил и остановился. Видимо, повесили совсем недавно в связи с карантином. Пришлось развернуться и выбрать другую дорогу.

Старый брюзга и мизантроп, - выругал он себя. – Еще один венец! Пропустил поворот – теперь катайся!
 
Проезжая мимо огромного цветущего дерева, он вспомнил как к нему приезжал сын и он показывал ему это дерево. Это было безумно давно, когда он еще не был стариком. Дерево, казалось, совсем не изменилось и цветы на его ветвях были точно такие же как тогда, во время их последней встречи. Такие же большие и такие же прекрасные. Они напоминали сердце, разорвавшееся на сотни кусков – ярко алых лепестков, которые так и застыли, не успев разлететься. От малейшего порыва ветра лепестки колыхались, переливались всеми оттенками красного, и сердце оживало. Билось. Живое, разбитое на куски сердце.

Сын приезжал вместе с друзьями. Их визит был частью большой поездки по экзотическим местам Африки. Весь день они осматривали местные достопримечательности – форты, пышные здания колониального стиля, базары и парки, львиные и крокодиловые фермы. Вечер провели в пышащем экзотикой Carnivore. Здесь Африку можно попробовать на вкус. Мясо самых разнообразных животных, от зебры до крокодила. Одних антилоп – не счесть! Особой популярностью пользовались львиные хвостики с черной кисточкой на конце. Злые языки поговаривали, что здесь можно и каннибализмом побаловаться, но это, конечно, выдумки. В центре зала пылал огромный очаг. По его периметру на более чем метровых шампурах, копьях масаи, шипели огромные куски мяса. Изнемогая от жара очага они истекали жиром. Подрумянивались. И пахли, как они пахли! Повара в высоких белых колпаках следили, чтобы мясо не подгорало, проворачивали шампура и поливали горячие бока специальным соусом. По залу сновали официанты – чернолицые, сверкая белками глаз и улыбками, в канотье и полосатых передниках, с шампурами в руках, они наперебой предлагали мясо. Зибра, зибра! – доносилось справа. Крокодайл, плиз! – звучало над головой. Официанты ставили острие шампура в центр тарелки и легким взмахом длинного ножа отрезали от ароматной туши огромный сочный кусок. Не забывали и подливать вино в бокалы. Вина Стелленбоша – лучшие в мире! В углу на возвышении наяривал джаз. Атмосфера была головокружительная.

Он упивался беседой. Легкой, остроумной. Блеск молодых глаз, уверенные движения, парадоксальные мысли, тонкие шутки. Язык их был ярким, новым. Некоторые выражения были ему не понятны и от этого их речь казалась ему еще более значимой. Весь мир принадлежал им. Он радовался за сына и гордился им.

На следующий день сын уехал.

Резкие неприятные крики взлетевших с газона ибисов прервали его мысли. Он был уже в своем районе, два квартала – и дома.
 
Да, виртуальная реальность стала реальнее реальной. Какой смысл лететь на другой конец света только для того, чтобы поговорить? Сейчас это можно сделать не отходя от рабочего стола.

Развитие новых технологий опережало самую необузданную фантазию. Все становилось доступнее, удобнее, легче, проще. Но... Но он все больше и больше чувствовал себя оставшимся на пероне, так и не успевшим со своим громоздким багажом вскочить в отправляющейся поезд. Одиноким на пустом перроне.

Там в поезде настоящее уносилось в будущее, а здесь на перроне - растворялось в прошлом. Время будто бы оборвалось. Всем своим нутром он переживал этот обрыв. Прошлое, чредой предков выверявшее путь в будущее, служившее опорой, становилось теперь лишним, никому не нужным, бесполезным. Кичливое настоящее не нуждалось ни в советах, ни в помощи. Ни в багаже его, ни в нем самом.
 
Его время и его мир оставались здесь, на перроне, и он понял, что не хочет покидать их. Нет, не хочет, задрав штаны, догонять уносящийся поезд.
Там хорошо, но мне туда не надо, я это никогда не полюблю! Господи, как хорошо, что мы смертны!

Да, да, - милый, милый, смешной дуралей!

Внуков своих он не видел. Цветные пятна на мониторе – не в счет. Он любил живое дыхание, тепло тела, искорки проносящиеся из глаз в глаза. Общение в инете не любил. Оно быстро становилось формальным, выхолощенным и фальшивым. Возможно, дело и не в инете. Но беседы выходили пресными, ничего не значащими, на конкретные вопросы ответы все больше были уклончивые или их не было вовсе. А раз так, то зачем лезть в душу?
 
Давно уже у него возникало подозрение, что часто, то там, то здесь, разговоривает он c автоответчиком. Разумеется интеллектуальным. Действительно, зачем нервировать друг друга глупыми вопросами, волновать ненужными темами, обижать неосторожными словами? С автоответчиком же все было гладко. Компьютер не только моделировал требуемую картинку и голос, он контролировал весь ход беседы, ее эмоциональную и интеллектуальную составляющие, предугадывал нарастание напряжения, развитие конфликтов и ловко избегал их, искусно меняя тему разговора, переводя все в шутку или банальность. Более того, по тембру голоса, частоте и глубине дыхания, всей совокупности вербальных и невербальных данных он контролировал состояние собеседника. Разумеется параметры беседы можно было менять, делая ее более или менее эмоциональной, конфликтной или интеллектуальной. Не надо думать, что интеллектуальность всегда ко двору – многих ее избыток доводит до инфаркта! А любимых надо беречь. Включил автоответчик, задал параметры и занимайся спокойно своим делом. Пусть компьютер беседует с любимыми.

Он даже придумал как удостоверится в том, что на связи именно компьютор, как обмануть чертову машину, но так и не сделал этого, то ли не смог, то ли боялся...

Он с легкостью мог вообразить и представить многое: туалеты Марии Мунк на ее последнем портрете, проекции четырехмерного куба, брови Моны Лизы и, разумеется, Марью Львовну, утомлявшую куда сильнее любого праздника. Но, как не старался, не мог представить каждодневную жизни своих детей, в ее прозаических подробностях, милых глупостях, незначительных деталях. Все то, без чего любая реальность рассыпается, превращается в голую схему, штамп, пустой символ.

Нет, дети его и заботливые, и отзывчивые. У него совершенно не было сомнений в том, что обратись он к ним с просьбой о помощи - они помогут незамедлительно, сразу и под корень решат его проблему. В рабочем порядке, оперативно. Коммуникации нынче великолепные, и ехать никуда не надо - все можно сделать в инете.
 
Да, если и не обратись. Вот похороны, скажем, тоже будут на высоте. Респектабельное похоронное бюро, престижное кладбище. И бригада могильщиков соответствующая, все молодые, красивые, безупречно одетые, во фраках и белых перчатках. На специальной тележке они подвезут гроб к могиле, и выстовят его на самом ее краю, на горках могильной земли, сухой и каменистой, как везде здесь. Могильщики выстроятся в ряд и бригадир скажет речь. Покойный удивится как много хорошего он сделал, как велик его вклад и глубоки достижения, насколько был высок полет его мысли и духа. Тут могильщики смахнут слезу, но не все сразу, не синхронно. Зачем нам дешевая театральность? Все будет естественно, натурально. Потом они опустят гроб в могилу и каждый из них бросит горсть земли. Четверо, угрюмых и коренастых, возьмутся за лопаты. Комья земли застучат по крышке гроба и самый юный, не сдержавшись, сорвавшись на фальцет, громко навзрыд зарыдает и отвернется спрятав лицо. Затем могильщики поправят могильный холм, печально постоят в строгом порядке и, отдав дань, стремительно разойдутся, оставив одинокий могильный холм. Кто-то домой, к жене и детям. Кто-то на подработку. Кто-то к любовнице. Иные в спортзал, на танцпол, в ресторан, на встречу с друзьями, званый ужин, пати, да мало ли куда еще? Жизнь продолжается.

Вот мы и на месте.

Он выгрузил продукты. - Куда мне одному столько? Зачем? - Долго мыл их в ванной, что-то вынес на крыльцо для просушки, что-то пристроил в холодильник, а что-то в стол и на полки.
 
Столько неудобств. Но, если взглянуть шире, как лихо складывается пазл! Нет, если бы эпидемии не было, ее решительно следовало бы придумать! Какой гибкий инструментарий! Все перестраивается как по мановению волшебной палочки! И никаких дрязг, никакого шума. И где они теперь, нынешние глобальные вызовы?! К-вирус идет правильно!

А как быстро и комфортно мы обустроились в виртуальном мире! Кто же теперь захочет обратно в пещеру? Кто, чтобы посмотреть утконоса, полетит в Австралию, будет месить вонючие болота и кормить комаров? И все для того, чтобы увидеть мелькнувший под корягу хвост? Гораздо проще надеть шлемофон, нажать пару кнопок и рассматривать жизнь утконоса во всех деталях. А раз не полетит, то и и авиа рейсы ни к чему. И потянулась цепочка.

Потребности удовлетворяются прямо на месте! И здесь же на месте тихо, ненавязчиво формируются. Ну, действительно, на кой черт тот утконос овце нужен?! - Вам не утконос? Вас остричь? Извините, Вам остричься? Пожалуйста! –А теперь удовольствие получить? – Любое! Не проблема! Все здесь, на месте. Ничего не нужно. И никто не нужен.

Никто и никому.

И правда, если от тебя сходят с ума самые прекрасные женщины, которых ты только можешь вообразить (а чем они виртуальные отличаются от живых? Ничем. Мир дается нам в наших ощущениях!), зачем тебе это безформенное создание? Вечно недовольное и постоянно клянчущее? С дурным запахам изо рта и выпадающими волосами, на которые ты постоянно натыкаешься в собственной тарелке? А кому нужен этот самовлюбленный вонючий козел? Импотент во всем кроме пожрать и выпить?

Позвольте, а любовь? – Ну! Все зависит от того, как соорентировать. Можно и партию полюбить, и носки соседа! – А радость материнства, наконец! – А почему не отцовства? Материнство – ценность уходящая, не сегодня – завтра атавизм. Ну какая радость материнства может быть у жены мужского пола? И будем откровенны, виртуальные дети гораздо удобнее. Хочешь щенка (тоже виртуального) – пожалуйста! Опостылел щенок и хочется уже котика – пожалуйста, нет щенка - есть котик. Достали все – и нет ни детей, ни щенка, ни котика! – А жена, муж? – А и их туда же! И заметьте, никакой уголовщины, никаких мук совести, никакой достоевщины!

Такая вот эпидемия. А корона не препятствие, скорее попутный ветер, ситуативное содействие. Сегодня - есть, завтра - нет. Многие пути ведут к цели, как и много рек впадает в море. И каждая вносит свой вклад.

Выйдя на крыльцо, чтобы забрать сушившиеся продукты, старик обнаружил, что уже стемнело.

Плотная масса деревьев чернела на фоне звездного неба. Она волновалась, вздымалась на вдохе, опускалась на выдохе. Волна за волной.
 
Выше, на чистом ночном небе сиял Южный Крест и множество звезд вокруг него, и за ним, и дальше. Все дальше и дальше... Волны. Море. Крест. И ни одного корабля до самого горизонта.
19.04.2020