С лица воду не пить

С ЛИЦА ВОДУ НЕ ПИТЬ

«У нас два уха и только один язык. Стало быть,
надобно больше слушать, а меньше говорить».
Князь Одоевский Владимир Фёдорович,
русский писатель, мыслитель.

   Как-то зимою, после всех праздников, поехал на рейсовом автобусе дед Савватей Коншин в райцентр соседний, кое-чего о пенсии своей уточнить, так как не учли ему работу в том селе, не посчитали и не прибавили деньжат.
   Всё выяснил, управился на редкость скоро, а автобус только через три часа назад пойдёт. Чего ж по магазинам шастать что ли или на автостанции топтаться. Они, магазины, везде одинаковы, как под копирку, один и тот же товар. В самом центре села жил дружок закадычный Савватея, Филипп Кузьмич Лоханкин. Поэтому, собираясь навестить, всё же зашёл Савватей в коопторг. Купил колбаски пол кило, да баранок мягких, да любимые не только женой дружка, Татьяной, но и всеми женщинами вообще, конфетки-подушечки «Популярные». С пустыми-то руками неприлично как-то.
   Побрёл дед по проулку, валенками снег загребая, а не доходя чуток до дома Лоханкиных, услыхал шум множества голосов, гармонь играла с надрывом, хохот, топот!
 - И что за гулянка середь дня, буднего, - подумал старик,- это похороны уж когда, тогда поминки по необходимости в любой день и то тихо всё да чинно, а пьянки-гулянки, да под гармонь, это к выходным ближе случаются в селе. Чудно, однако!
   Ну, пришёл к дому друга, на крылечко взгромоздился, валенки обмёл и постучал согнутым пальцем в косяк дверной.
   Ох, сколько радости от встречи, обниманий - целований. Хозяйка суетиться принялась, на стол собирать, самовар ставить. Савватей такой встречи не ожидал. Душевно всё вышло.
   Похлебали щец, чайку с вареньицем да баранками откушали, поговорили о многом, повспоминали былое. Вот Савватей возьми, да поинтересуйся:
 - А что это за гульба у вас тут, не ко времени, в соседнем-то доме?
 - А-а-а! Так это сын Косулиных с Северов на побывку приехал, деньгу там зашибает. Приехал маненько растрясти кошелёк,- пояснил Филипп Кузьмич, а жена его добавила, поджав губы и досадливо вздохнув, вытирая крошки со стола:
 - Карман поди оттянули денюжки. Да скоро ослобоница от их, тах-та выкрутасничать, да по девкам шлёндрать, конхвектами да шоколадками их накармливать. Там, на Севере том, чай кажна копеичка сил больших стоить, а он здеся профукаваить всё!
 - Татьяна! Уймися! Не наше это дело,- грозно взглянул на супругу Филипп Кузьмич,- да и вообче, бабам слово не давали, коль мужики меж собою рассуждали,- Татьяна тут же живенько скрылась за занавеской печной.
 - Однако народ в соседстве у меня примечательный живёт, у вас таких не водится, - хитро сощурился хозяин,- ежели хочешь Савватей, расскажу, ты ж любишь слухать необычные истории, помню. И почему книжку не напишешь, а? Ох, занимательная книжонка вышла бы!
 - Да я,- почесал затылок Савватей,- раньше об этом не подумал, а когда подумал, то выяснилось, что половину уже запамятовал. Всё на память свою полагался, не записывал, так оно и стёрлось. Ну всё ж расскажи, заинтересовал меня.

 - Ну, что ж, Косулины построили свою избу рядом с нашей. В то же самое время стройку затеяли, когда и мы, тогда участки нарезали молодым семьям. Не плохие люди оказались, сердечные. Дети росли наши вместе, играли, потом в школу пошли. Наша дочка с их сыном Васькой в один класс ходила. Дружил он в основном с девчонками, мягкий, нежный, плакса. Подрос Васька и его в армию забрили, аж на Север, а вот куда именно я забыл. Мать убивалась его - далеко больно, да и холодно в тех краях. Внешне-то он парень высокий, симпатичный, стройный. Девки-подружки в голос выли, провожая. Вроде уж и с невестой мать определилась, местная красавица, правда с гонорком. Да, поди с гонором потому, что мила личиком, цену себе знала. Да Косулиха надеялась со временем блажь из неё вышибить. Она могла! Заноза, а не баба. Однако и другие надежд не теряли, окрутить завидного жениха намеревались, ждали из армии.
   Получили от сына первое письмо родители и успокоились. Вместо автомата черпак ему в армии вручили, поваром стал. В учебке подготовили и привет! В отпуск приезжал, так рассказывал, что как сыр в масле катается, командирам мол, угождает, те довольные остаются. Девки его зацеловывали тут, залюбливали и он уезжал счастливый. Подошёл дембель, Васька телеграммку отстукал, мол еду.
   Кабанчика закололи, напекли, наварили всего-всего. Пригласили гармониста, уговорились с ним, что только сын подъедет, тот жахнет разухабистую. Нас пригласили с Татьяной и других соседей, да и всю свою родню. Наконец настал тот счастливый момент. Эту сцену сроду не забудут в селе.
   Подкатило к дому такси, благо станция не так далеко. Гармонист, как условились, растянул меха гармони, да как грянет плясовую, сынок приехал! Ах, да не один! Из машины вышел Васька, форма по-дембельски расшитая, грудь украшают многочисленные значки. Девки наши восторженно ахнули, стали поправлять причёски, прихорашиваться. Но тут, вслед за Васькой вылезла из такси, как выяснилось после уж, жена! На гармониста цыкнули, он умолк. Наступила пауза. А всё почему? Да потому, что национальности неизвестной жена та, но что из народов Севера, так это точно. Родители, было ринулись к такси да встали, как вкопанные, остолбенели. Девки наши, местные невесты, завыли в крик, видать от разочарования!
 - Это моя жена, познакомьтесь,- как ни в чём не бывало, представил молодуху Васька,- имя её вы всё равно не запомните, а по-нашему ежели - то Матрёна, Мотя, сказал так и ласково посмотрел на свою вторую половинку.
   Ну что тут сказать? Росточком невысока, ножки слегка кривеньки, личико круглое, плоское, будто масленый блинок, глазки - узенькие щелочки, а волосы чёрные, прям жуковые и точно проволока, такие прямые да толстые.
   Мать Василия где стояла, замерев, там и села, её оттащили к крыльцу. Отец, желая показать гостеприимство, натянуто улыбался и тряс руку невестке, приветствовал, стало быть. Когда первый шок прошёл, все пошли в дом, за накрытые столы. Обращался Василий с молодой женой нежно, за праздничным обедом всё подкладывал ей в тарелку. Она не смущалась, кушала.
   После уж выяснилось, что она работала в солдатской чайной за стойкой, была вольнонаёмной, продавцом, попала на работу эту по окончании техникума. Как-то на танцах и познакомились. Родители её оленеводы, жили в стойбище, дочь к ним приезжала не часто.
   Вот стали молодые жить в отведённой для них комнате. Сказать честно, Моте не сладко пришлось. Мать Васьки, тётки, дядья, сёстры двоюродные и даже старая бабушка, которая вынянчила этакого красивого, но не мужественного Васеньку, так и норовили поддеть молодуху, обидеть, часто переходя на обсуждение её внешнего вида, что не допустимо, вообще-то, неприлично даже. Мотя оказалась крепким орешком, страдала, но ни единая слезинка не выкатилась из её узеньких глаз.
   Может она и подумывала уехать обратно, да очень люб был Василий ей, между ними была любовь и согласие. Так бы может быть и извели её наши бабы, ежели б не случай.
   В начале зимы поехали Косулины отец да сын на санях в лес, по дрова и Мотю взяли, сучки да коряги обрубать топором. Хотели всё подготовить, а уж на следующий день на двух санях привести к дому, поэтому каждые руки не лишние. С собой прихватили дедово ружьецо, мало ли что.
   Когда собрались уезжать, тут из леса вышла стая волков, впереди крупный, мощный вожак. Волки, со знанием дела, стали обходить, окружать сани. Лошадь храпела, чуя смерть. Василий так испугался, что залёг на дно саней, стараясь закрыться соломой, а отец трясущимися руками схватил ружьё и прицелился. Но вышла осечка! Косулин запаниковал, заметался, а волки, сверля жертв немигающим взглядом, осмелев, стали приближаться. У вожака, аж слюни липкие потекли, от предстоящего пира. Ощерились все, клыки оголили, зарычали грозно.
   Тут Мотя, с трудов вырвав из рук свёкра ружье, прицелилась и выстрелила прямо в вожака, он повалился, дёргаясь в конвульсиях. В волчьей стае произошла паника. Они растерялись! Перезарядила Мотя ружьё это, доисторическое. Когда прозвучал второй выстрел, волки ринулись врассыпную! Да в разные стороны махнули! Мотя схватила в руки вожжи и погнала лошадь прочь от этого места. А её и гнать не надо было, ту лошадь, она и так ошалела от всего. Дома рассказали мужики эту историю, не особо вдаваясь в подробности. Видать стыдно было им. А мне-то,- Лоханкин усмехнулся в усы,- когда мы чуток со старым Косулиным «пригубили», всё как было рассказал. Знал же, что я ни-ко-му!
   Прошла зима, наступила весна. Свекровь Мотю всё шпыняла, да поучала, как сеять морковь, лук севок сажать. Называла её косорукой, глупой, неумехой. А молодая жена не спорила, молчала и постигала науку сельского хозяйствования. У них же там, на Севере, лето короткое, да почитай его там нету. Откуда девке было знать про семена те?
   Как-то, уже ближе к осени, когда старший Косулин со своим братом пилили дрова двуручной пилой на козлах, Василий в сторонке колол чурбаки на поленья, а Мотя их носила охапками и раскладывала на просушку в поленницу, во двор с криком и матов вбежал полуголый пьянчуга соседский, в одних замызганных подштанниках, босой. Глаза его побелели от ненависти, слюна стекала из рта белой пеной:
 - Черти, черти,- орал он,- не скипитя здеся! Не стукайтя! Всех порежу!
   В руке его блеснуло лезвие ножа, «финки». Мужики удивлённо и с испугом смотрели на допившегося до белой горячки алкаша, не веря в то, что он именно так и поступит, как проорал. А он-то не шутковал. Подбежал сзади в брату Косулина, да и воткнул ножик в бок ему. Мужик ахнул и повалился! Стал кататься по земле и от боли кричать. А кровищи-то натекло, кровищи! Васька, бросил топор, заскочил в уборную и заперся там на крючок! А старший Косулин боком - боком, да за угол дома. Только Мотя вдоль стеночки, не спуская глаз своих раскосеньких с убийцы, да на крыльцо. А там лежал моток верёвки. Не торопясь, в этом деле торопиться не стоит, размотала ту верёвку, быстро сделала петлю. Потом спустилась с крыльца и пошла прямо на убийцу. Муж её, из убошки кричал:
 - Беги, беги Мотя в избу!
   Однако она не сплоховала, раскрутила в воздухе и накинула, ловко так, аркан тот на убийцу. Рванула на себя, обездвижив мужика, до самых локтей, он и дёрнуться не смел. Мотя крепко затянула верёвку и повалился, точно куль тот алкаш! А она муженьку своему кричит:
 - Васютка! Выходи! Шибче, шибче беги, вызывай скорую да милицию!
   Сама стала помощь оказывать дядьке раненому. Тот выжил, вовремя кровь остановила. А то, пока скорую ту дождёшься… Во, какие дела, Савватей! Я на шум-то выскочил, когда она уж заарканила, видать, как оленя в тундре, пьянчугу. Как сейчас вижу, стоит маленькая такая, храбрая перед убийцей. Короче, ужас!
   А последней-то каплей, после которой семья возлюбила и зауважала Мотю, было исцеление старой бабульки. Та надумалась помирать. Вся семья сбежалась, голосят, воют, чего делать не знают. А Мотя тихо сидела в уголке, думала о чём-то. Они, родственники, косятся на неё, осуждают за равнодушие. А бабулька уж и глазыньки не открывает, еле дышит, с хрипом.
   Тут Мотя, будто очнулась, встала и попросила всех выйти вон. Они было артачиться стали:
 - Чаво! Куды! Ет наша бабка, простимси с ёй! Ты уходи давай, иноверка!
   Но тут пришёл на помощь Васька. Он знал то, чего другие не ведали вовсе. Мотя умела лечить! Когда он кипящим бульоном обварил руку, на службе в столовой, тогда она вылечила, Мотя. Васька всех вывел, а кого и выпихнул из избы в сени, да во двор. Встал спиной к двери и не впустил никого. Потом рассказывали, будто раскрыла она свой чемодан, нарядилась в чудные одежды, достала мешочки с травами лечебными, большой бубен, кожаный, короче говоря, вскоре на улице услыхали глухой звук того бубна и низкий, ни на что не похожий голос из-за двери, скрипучий, совсем не её. Ужас пробрал родню! Потом, будто что-то лила и переливала Мотя, заваривала травы. Ну уж это-то понятно, успокоились родственнички. Короче говоря, все притомились в ожиданиях, даже придремнули сидя на чурбаках во дворе. Ближе к вечеру, переодетая уже в свою одежду привычную, Мотя устало вышла на крылечко, да не одна. Под руку вела на свежий воздух старушку - родоначальницу семейства Косулиных. Во как! Вырвала из лап смерти, как говорится.
 - Чудеса!- заметил дед Савватей,- поражённый таким рассказом. Да-а-а! Не приходилось мне такого слышать раньше.
- А я что тебе говорил? - самодовольно хмыкнул Филипп Кузьмич, - теперь вот их с Васькой сынок там, на Севере обосновался. А чего ты хочешь, зов крови. И главное - как две капли воды на Мотю похожий. Видать крепкая у неё порода, сильная. А и то сказать, Васька хоть и красавец, да трусоват. А и есть в кого, в старшего Косулина, поди.
   Тут уж супруга его, Татьяна Лоханкина не утерпела и опять вклинилась в разговор мужчин, правда на этот раз муж её не одёргивал.
 - Опосля уж никомушеньки не позволялося кривое слово про Мотькю произнесть. Сама Косулиха кажного отбреить будь-будь, мол не могитя про мою драгоценнаю Матрёнушку чаво плохоя сказвать! Раздяру! Кажного, самолично раздяру, как лягушку!
 - А ни хто жа и ничаво худого не сказваить боле, вся село к ей за помочью ходить таперя, она не отказваить никому. Ангел! Чисто Ангел!
 - Вот говорят же, - заметил дед Савватей,- мал золотник, да дорог.
 - Ага, ага,- поддержал и Лоханкин,- а ещё - с лица воду не пить. Так-то. И верно ведь!