Крупицы истины

Крупицы истины

Уходит в прошлое война. Время стремительно затягивает травой траншеи на полях сражений, почти не осталось живых свидетелей той смертельной схватки с жестоким и сильным врагом. Бесследно уходит поколение, воевавшее с фашизмом второй мировой, но время не в силах ослабить память о героизме миллионов советских людей. Память стирает лица, поступки, факты, а значимые фрагменты жизни яркой вспышкой молнии вонзаются в подсознание, где оставляют неизгладимый след.

В Советском союзе патриотическое воспитание считалось приоритетным. Ежегодно в День Победы в школу приходили ветераны войны, живые свидетели тех событий. Они трогательно, со слезами на глазах, вспоминали ужасы войны и, чуточку смущаясь, рассказывали об участии в кровопролитных боях, о том, как смогли выжить в тех нечеловеческих условиях. А о полученных наградах говорили так, будто это незаживающие душевные раны, ведь за каждой из них тянется шлейф в горнило войны, в те страшные события. Им приходилось каждый раз заново переживать то невыносимо горькое состояние души.
Помню, что раньше каждый пионерский отряд носил имя героя Великой Отечественной войны. Я, как командир отряда, вместе с классом долго изучала и обсуждала кандидатуры. Отряды имени Зои Космодемьянской, Александра Матросова в школе уже были, нам предстояло выбрать другого героя. После долгих дебатов, внимание остановили на юном партизане – Лёне Голикове. К началу войны ему исполнилось пятнадцать лет. Из книги, принесенной из библиотеки, мы узнали, что Лёня участвовал в разгроме немецких гарнизонов, уничтожал мосты и автомашины с боеприпасами, лично сопровождал обоз с продовольствием в блокадный Ленинград. Лёня Голиков был награждён орденами Ленина и Красного Знамени, медалью «За отвагу», а медалью «Партизана Отечественной войны» II степени посмертно.

В детстве мы все восхищалась героями Великой Отечественной войны, партизанским движением, не подозревая о том, что многие из них живут среди нас, дышат одним и тем же воздухом, но не кичатся своими заслугами, не требуют от властей особых привилегий и льгот. Они привыкли хранить тайну и быть невидимыми для окружающих.
Недавно я узнала от своего земляка – Константина Артисова, что его мама – Артисова (Путникова) Антонина Александровна тоже прошла горнило войны. Родилась Антонина Александровна 26 мая 1921 года в деревне Андреевское Пельшемского сельсовета Вологодской области. Антонина росла в многодетной зажиточной семье, где были две коровы, лошадь, куры. Отца в ту пору называли тятей, и она не скрывала: «У нас тятя умным был. Он боялся, что его, как и многих тогда, могли сослать в Сибирь, поэтому не раздумывая вступил в колхоз». Мать устроилась работать на колхозную ферму дояркой, работа тяжелая, дома почти не бывала, может поэтому из девяти детей выжило всего лишь семеро. А те, кто выжили, росли крепкими и умненькими, учились хорошо, вот только документы не у всех сохранились.

Грозное сообщение репродуктора: «Война!», ударило в виски набатом колокола. Антонине Путниковой тогда только-только исполнилось двадцать, мечты о мирной жизни и скором замужестве острыми осколками рассыпались по земле. Она втихомолку сбегала в колхозную контору, записалась добровольцем на фронт. Да «шила в мешке» не утаить, мать, узнав о решении дочери, долго охала-причитала, пробовала было уговорить остаться, мол, и в деревне всем работы хватит, но Антонина осталась непреклонной:
– Все на фронт, а я – на фронт!
– Да, кто все? Разве война – бабьих рук дело? – сама же складывала в платок, как в вещь-мешок, нехитрые пожитки – краюху хлеба, шмоток сала да железную кружку с деревяной ложкой про запас.
– Ложку да кружку-то зачем? Лучше платок мой любимый дай.
– Чай, на фронт идёшь, не на гулянку. В окопах чем исти будешь? Ложка у солдатов завсегда за голенищем сапога. Хоть может статься той ложной хлебать-то нечего, – на глазах матери навернулись слезы, но она справилась с волнением. Трижды перекрестив, дочь напутствовала, – Ну, с Богом. Возвращайся живой, да пиши, коль будет минутка свободная. Я ж переживаю.

В городе в военкомате таких как Антонина, бравых девчонок, собралось не так уж и много, всё больше мужики да парни. И всё-таки военком, повидавший немало на своём боевом посту, седой неулыбчивый дядька в военной форме, расспросив Тоню о том, о сём, распределил её в хозяйственный взвод. В предписании уточнил, чтоб назначили писарем (почерк у Антонины был ровным, разборчивым, да и в документах она умело разбиралась).

Их хозвзвод шёл в пяти-шести километрах от линии фронта. Не любила и не хотела Антонина Александровна вспоминать войну, но однажды не без волнения рассказала сыну:
– Стрельба в положении лежа мне давалась плохо. Дадут трехлинейку, а она тяжеленная, пока целишься, не в силах удержать, штык в землю воткнёшь. Винтовка-то ростом выше меня была.
Вот, ещё… шагали мы как-то строем и не сразу поняли, почему один из солдат упал. Остановились, осмотрели, нашли в шинели дырку, надо же такому случиться, прилетала шальная пуля — вдали шёл бой. Ох, и оторопели мы тогда, вона как бывает. Да делать нечего, похоронили солдатика и дальше двинулись…
Ещё одна страшная оказия случилась на войне. Повариха полевой кухни как-то раз машет нам черпаком и кричит: «Девки, бегите обедать!» Мы только бы собрались бежать к ней, и тут с оглушительным свистом снаряд дальнобойной артиллерии ударил точно в кухню… Представляешь, ничего не нашли, всё в мелкие клочья разнесло… только черпак валялся... Его и похоронили, как повариху. – Вытерев кулаком увлажненные щёки, продолжила. – Если бы позвала чуток раньше?! Всех бы накрыло. Нам повезло – одна смерть на десятки возможных!..

На вопросы сына мать обычно отвечала коротко:
– Нет ничего хуже войны.
Она вспоминала, что бывали моменты, когда человеческая жизнь зависела от промысла Божьего. Везло не всем и не всегда! Один случай Антонина Александровна описала с особым душевным трепетом:
– Не чуяли, не гадали, а попали-таки в окружение немцев. Блиндаж от взрыва снаряда наполовину завалило. Фашисты подумали, что там никого нет и не стали разрывать укрытие. Девять, девять бесконечно-долгих дней и ночей ждали мы своей участи. От мучительного томительного ожидания, сердце чуть не выскакивало из груди, но все затаились, не подавали никаких признаков жизни, боялись даже шелохнуться. С нами служил один капитан. Он в полночь с предельной осторожностью выбирался из-под земли наружу. Лошадь нашу убило, она недалеко от блиндажа лежала. Капитан отрезал от неё кусок мяса и приносил нам. Вот мы и сосали это сырое мясо, чтоб с голоду не сдохнуть. Какая трава в блиндаже росла – всю съели. И как-то все быстро обовшивели… ноги у всех распухли… Чуть вздремнётся, и сразу снился только хлеб, такой ароматный, вкусный, хрустящий. Когда Красная Армия нас высвободила из вынужденного плена, всех до одного в госпиталь – промывать желудки.
Тогда-то сыну врезались в память слова матери:
– В этом мире нет ничего страшнее голодной смерти!

Однажды Антонина Александровна застала кошмарное зрелище, она видела, как горел человек:
– Он ещё живой, орёт, что есть мочи, дёргается, а горит заживо, нам даже слышно было, как жир трещал, но возможности помочь ему нет. Не дай Бог никому такое пережить – это же сплошной ад, такой ужас!

Иногда от неминуемой смерти спасало необъяснимое провидение, и такое случалось на фронте. В тот день их взводу «посчастливилось» спать в каком-то заброшенном старинном особняке, где стояло много статуй. С суеверной деликатностью мать Константина поведала об этой загадочной истории:
– В окнах отражались огни пожарищ и эти отблески каким-то удивительным образом отсвечивали в глазах статуй. За всю войну не было так жутко, как в ту ночь. Конечно, мы понимали, что это творения искусства, но как и почему могли светиться глаза этих изваяний? Будто бесовская сила смотрела на врагов через эти статуи. Утром сослуживцы подтрунивали друг над другом, мол, вояки немецкие тоже горящих глаз статуй испугались, вот и сбежали с поля боя.

Антонина Александровна рассказывала скупо, будто боялась ненароком нарушить клятву молчания, и всегда при этом начинала плакать. Оно и понятно! Невозможно без слёз переворошить то, что довелось ей увидеть, пережить, осознать. Константин, жалея маму, спрашивал редко, но всё же кое-что усвоил на всю жизнь:
– На войне сразу видно, кто есть кто. Человек в военных условиях враз проявляет всё своё нутро! Кто хитрый, кто подлый, кто добрый – все, как ладошке. Бесчеловечные зверства происходили и во время войны, а после неё. –  И добавляла. – Помню, в Берлине после объявления нашей Победы, немцы шли по улицам с низко опущенными головами, виновато смотрели в землю, боялись на русских поднять глаза…

Война – это всегда горе и смерть. Две разных судьбы: отважного Леонида, молчаливой Антонины. Пятнадцать и двадцать! Не раз им пришлось смотреть в глаза смерти, но юность, мужество, страсть помогли преодолеть испытания военного лихолетья, они очень любили жизнь, а больше жизни свободу и свою Родину! Иногда нам трудно оценить те или иные поступки. Мы не голодали, не испытали тот ужас и страх. Сейчас пытаются переписать историю, нашим внукам хотят преподнести другую «правду» о том грозном времени. Наши родители и дедушки смогли дать отпор фашизму, благодаря вере и сплоченности народа одержали Победу! Нам же предстоит сохранить эти крупицы истины в единую базу данных для будущих поколений.