Тяжёлая поступь Великой Когорты

«В Рождество все немного волхвы»
Иосиф Бродский



А вот слышал не помню где и от кого, что самая уникальная новогодняя легенда до сих пор сиротливо скитается по промозглым колодезным дворам Санкт-Петербурга. И в своём неспешном рассказе я желал бы предоставить этому роскошному преданию наш общий читательский приют. Ибо нет на свете слаще участи, чем вынимать из небытия самые фантастические образы и идеи. А затем неторопливо "увековечивать" их на хрупком временном пристанище монитора или бумаги. Но, поспешим же, друзья, за моим необычным повествованием! Ибо совсем уже скоро в очередной раз заголосят кремлёвские куранты – эти грозные эпические стражи устрашающей мимолётности!

Говорят, что в предновогоднюю ночь на Дворцовом мосте собираются все именитые памятники города…. Да-да, этот мистический Мост даже в обычные ночи разводится только для человеческого глаза. И потусторонние силы частенько пользуются им для неспешных прогулок и непростых разговоров. Вся эта таинственная фантасмагория обычно покрывается густым как марля арктическим туманом. Так что если вы увидите, что разведённый Мост у Зимнего в ночи внезапно окутала непроглядная белёсая мгла – знайте, там сейчас творятся удивительные вещи!

В последнюю ночь перед Новым Годом здесь можно увидеть практически все знаменитые монументы Санкт-Петербурга. Самые известные личности и образы, застывшие в обычное время в виде одиночных памятников и скульптурных композиций, позволяют себе сойтись на пару часов в живописном потустороннем бомонде. Конечно, многие старожилы, простоявшие на своих постаментах не одно столетие, и в такую ночь предпочитают  одиночный величавый променад. Остальные же творения известных скульпторов, оживлённые новогодней магией Зимнего Дворца, не брезгуют неторопливой ночной беседой. Ибо такой случай выпадает лишь раз в году.

В этот раз в суровый ночной час 30 декабря 2018 года в центре внимания был молодой памятник Сергею Довлатову, проживающий вот уже два года на легендарной улице Рубинштейна. В привычной для своего почившего прообраза манере слегка покашливающая скульптура позабавила окружающих рассказом про одного приезжего крымского писателя. Который весьма странно закончил своё путешествие в Город, хранивший в своей утробе многовековые кровавые тайны. Тяжело опёршись массивным задом на мостовые перила, автор «Зоны» и «Заповедника» поведал окружающим памятникам следующую забавную историю:

- В этом году 9 сентября появились на моей улице две прелюбопытные фигуры. Отец и сын, как я понял из разговора. Отец был постоянно и полностью выпивши, иногда до неприличия. Всё время воображал, что он знаменитый писатель и чуть менее знаменитый поэт. Сын вроде как поменьше пристрастен к горячительным усладам, но тоже всю дорогу крепко подшофе. Интересы обоих фланёров определились сразу – русский рок, стихи, барды, кривозеркальный абсурд и старая добрая выпивка. Женщины тоже как бы время от времени возникали в причудливом поле влияния этой разухабистой двойки. Но выпивка всегда перевешивала. В целом, как я понял, на Рубинштейна эта колоритная парочка практиковала древнее ирландское искусство. Напомню уважаемым слушателям, что эта прекрасная многовековая традиция красиво называется по-английски «pub crawl», а по-нашенски более прозаично – «ползком по барам».

Довлатов рассказывал тихо, буднично, скучновато-равномерно, но в своём неповторимом стиле - образно и сочно. История и впрямь была потешная, о чём свидетельствовали редкие смешки и одобрительные негромкие восклицания слушателей. Как только рассказчик с триумфом закончил свою бывальщину самым неожиданным финалом, угрюмый памятник Николая Первого с коня наклонился к почтенной публике и грубовато отчеканил:

- Ничего удивительного. С этими писателями и поэтами всегда одни неприятности. Помнится, как подвешивали полупьяные бомбисты одного такого шустрого забияку в этом клоповнике «Англетере»…. Мне-то всё с постамента всё видно было. А он почти и не сопротивлялся, хе-хе…Блаженный какой-то, прости Господи…Улыбался жалко так….И глазки прикрывал от ужаса…

При этих кощунственных словах стоящая рядом на высоком пьедестале каменная голова грубой высечки буквально взорвалась злыми ножевыми строфами:


Вы ушли,
как говорится,
в мир иной.
Пустота…
Летите,
в звезды врезываясь.
Ни тебе аванса,
ни пивной.
Трезвость...



- Ну, будя, будя, господин Маяковскай…. Ночь на дворе… - капризно прогундосил Нос майора Ковалёва, - Это ещё что…. Я тут годков эдак с пятьдесят назад видел, как одного господинчика с гитарой пребольно колотили какие-то совсем уж непотребные личности. Это прямо в том месте, которое нынче почему-то «пять углов» именуется. А он всё кричал: « Я Гамлет, я Гамлет!»….Я, право, господа, так и не понял, причём тут принц датский?

- Это Володю Высоцкого отбуцкали местные гопнички, по-моему, в 73 году, - снова вступил в беседу Довлатов, который постоянно делал движение рукой, словно во рту у него была сигарета.
- Вы-то, конечно, вряд ли слышали. Но он потом ещё и песню написал: «В Ленинграде городе у пяти углов, получил по морде Саня Соколов». Никакой Саня, конечно, здесь не причём. Как, впрочем, и Гамлет. Обычный перенос своих биографических коллизий на героев собственного творчества. Сам таким постоянно при жизни грешил…..

В этот момент из липкого тумана послышался хриплый недовольный голос:

- Это кто там ещё гавкает?! Никто меня, товарищ, как вы неудачно выразились, в тот раз не буцкал. Просто я немного попел ночью на улице одной очаровательной барышне. Но народ в тот глухой час попался категорически немузыкальный. И до безобразия навязчивый. Вот я и высказал напрямую всё, что думал обо всех этих с позволения сказать поклонниках. И всё бы ничего…. Но тут мне кто-то на плечи повис….Валюха крикнул берегись!!..........

Встрепенувшийся при последнем возгласе Довлатов удивлённо воскликнул:

- Владимир Семёнович! Так нынче и ты теперь с нами в этом славном городе на костях! Поздравляю, меднокаменно, так сказать... Прямо таки бронзовосердечно поздравляю тебя, друг мой любезный, с прибытием! А когда тебя открыли-то? К стыду своему я пропустил столь значимое для  любых мертвецов событие!

- Да вот, с октября месяца нынешнего года из бронзы не выползаю…- грустно улыбнулся подошедший коренастый памятник с гитарой. – И нашли же где поставить, охальники! Прямо в чреве университета имени Герцена! Как тебе, Серёжа, вечное соседство с юными студентками в институте со столь неоднозначным именем?

- Порошу вас без двусмысленностей насчёт моего имени, милостивый государь! - тут же отозвалась величавая бронзовая скульптура хронического диванного революционера. - Я возле Литейного моста много насмотрелся на вашего брата-скомороха. Напьются, и давай песни горланить. А у меня от невских сквозняков и постоянного колокола в голове жуткая мигрень. С одна тысяча девятнадцатого года! И правильно вам морду, извиняюсь, набили. В следующий раз поищите другое место для своих сомнительных ночных концертов….

- Чья бы корова мычала… - тихо пробормотал бородатый лобастый памятник, который, сутулясь, неприметно стоял возле расплывшегося в ночном ознобе чугунного фонаря.
 – Из-за ваших необдуманных писулек и писательского поноса вашего любимчика Белинского некоторые вообще…. На каторге четыре года, как теперь говорят, оттянули….Посмотрел бы я, как вы на эшафоте в свой колокол бы трезвонить зачали…..Вмиг бы ваши батистовые нереволюционные кальсоны пришлось бы в стирку отдавать!

- Друзья, прекрасен наш союз! – внезапно и не к месту восторженно воскликнула знаменитая курчавая Голова. Но на неё все сразу же зашикали: - Тише! Тише! Сам скачет!! Тише, господа-товарищи! Император! Самолично! Дай-то бог, чтобы не остановился! Боже, пронеси и помилуй…

В этот момент со стороны Исаакиевского собора послышался едва различимый стук копыт. Заробевшая луна попробовала спрятаться за панически расплывшееся одинокое облако. Памятники приутихли, и стали невольно прижиматься к краям Моста. В наступившей вдруг загробной тишине скульптура Бродского картаво и страшно, как на панихиде, запричитала заунывную молитву:

Он чёрен был, не чувствовал теней.
Так чёрен, что не делался темней.
Так чёрен, как полуночная мгла.
Так чёрен, как внутри себя игла.
Глаза его зияли, как щелчок.
Ещё страшнее был его зрачок…..

Через минуту из непроглядного бархата ледяного мрака появился Всадник. Как и последние несколько столетий, отец-основатель Призрачного Города неторопливо скакал сквозь оглушающее молчание своей бронзово-гранитной свиты. На секунду осадив Медного чёрного коня возле быстро каменеющего Довлатова, Пётр Алексеевич многозначительно посмотрел на главного рассказчика этой ночи. Укоризненно покачалась маленькая венценосная голова. И, пришпорив недовольно фыркнувшего скакуна, Великий плотник быстро скрылся в сгустившейся тьме Васильевского острова.

- ….и ф этот раз ни слофа….. – с горечью обронила монументальная фигура Великой царицы, вокруг которой привычно сгрудились её фавориты и сподвижники. Уронив на помост ледяную слезинку, Екатерина стала быстро коченеть в крепких бронзовых объятиях, постепенно стискивающих всех присутствующих перед стремительно приближающимися рассветными часами.

- Ладно робяты…..Пора расходиться – скоро мосты сведут! – по-деловому предложила чёткая фигура Высоцкого, на которого, казалось, совсем не подействовало величие прошедшего момента. – А ты, Серёга славно про творческого бухарика рассказал! По рёбрам, говоришь? Чтоб знал, говоришь? Правильно говорят – не буди лихо, пока оно тихо! Ну, держи на прощанье экспромт:

Город грозный на холодной воде…
пиит в ****ой хламиде..
погибнет хрен знает где
в таком неприглядном виде...
Питер встретил поэта недобро -
пересчитали поэту все рёбра...
А как же Бродский, Довлатов и Блок?
Хрен тебе, падла, на тебе в бок!

Довлатов одобрительно кивнул, грустно усмехнулся и окончательно замер с мыслью о невыносимой тяжести небытия. Согбенный Достоевский стоял неподалёку, всё так же отрешённо глядя себе под ноги…. Неподвижный силуэт Бродского, казалось, был полностью раздавлен по-советски тяжёлым хрустальным сумраком. Вечно зябнущий бронзовый Гоголь привычно скрестил руки на груди, безмолвно глядя куда-то вбок. Даже весельчак Пушкин как-то резко приуныл, облокотился на перила и стал задумчиво смотреть на похороненную подо льдом Вечную Реку. Пронизывающий взгляд гения невольно опознавал в ней старшую сестру роковой Чёрной речки, подарившей горячим жизнелюбивым потрохам незабываемое ощущение чужеродного холодного свинца….

Мефистофельский туман над Мостом постепенно рассеивался. Усмирённая морозом Нева непривычно простирала свои обледенелые жилы  куда-то вверх, к новогоднему небесному костру. И, казалось, вот-вот послышится тихий плеск вёсел Харона. И эти печальные звуки неизбежно унесут все дела, мысли и желания к далёкому берегу Безвременья. И впереди у всех был очередной непонятно-загадочный год. Ясно было лишь одно. Грядущее время обязательно приблизит великие безмолвные памятники к берегам Вечности, а большинство бестолково живущих – к быстрому забвению….