4. 2. 4 Нижние чистилища

                Из книги «Роза Мира» Даниила Андреева:

 (стр. 172) «Над тремя последними чистилищами господствуют ангелы мрака.

Первый из этих слоёв – Шим-биг – являет собой медленный поток, движущийся по невыразимо мрачному миру, заключённому под высокий свод. Трудно понять, откуда исходит полусвет, мёртвенный и безцветный. Мельчайший дождь сеется на поток, вскипая на его поверхности маленькими пузырями. И уже не одежда мучающихся здесь душ, но сами души в их деградировавших эфирных телах похожих на дымно-бурые клочья. Они мечутся назад и вперёд, цепляясь за что попало, лишь бы не пасть в поток. Их томит не только ужас: ещё больше мучений заключается в чувстве стыда, нигде не достигающем такой силы, как в Шим-биге, и жгучая тоска по настоящему телу, по мягкому тёплому миру – воспоминания о радостях жизни на земле.

Здесь же усиливается сострадание.

А устье потока видится совсем вблизи. И сам поток, и весь этот туннелеобразный мир обрываются там подобно тому, как обрывается туннель метро при выходе на эстакаду. Но воды не впадают ни во что: и они, и берега, и свод – всё растворяется в серой безпредметной пустынности. Там не может быть никакого тела, там и намёка нет на какую-либо почву или среду. Только одно не гаснет там: искра самосознания. Это чистилище называется Дромн: иллюзия страшного небытия.

И если в Шиг-биге себя искупали те, на ком ответственность за несколько человеческих смертей, хотя бы даже смертей преступников, кому подписывается смертный приговор или на кого составляется предательский донос – в Дромне находятся те, чьё нарушение Закона кажется, на наш взгляд, несравненно меньшим. Да, арифметика Кармы – странная арифметика! И в Дромн увлекают не злодеяния, не кровопролития, но всего лишь кармическое следствие активного безверия, воинствующее отрицание духовности, деятельное утверждение ложной идеи о смертности души. Тайна этой удивительной, непропорциональной, казалось бы, кары в том, что все эти волевые акты ещё при жизни  в Энрофе как бы наглухо забили пробками дыхательные пути души; итогом явилось ещё большее утяжеление эфирного естества, чем даже бывает  в результате отдельных преступлений, если взять их изолированно, самих по себе.

Пленнику кажется, что нигде нет ничего, нет и его самого – именно так, как это ему рисовалось при жизни. И он с величайшим усилием, очень нескоро может справиться с поражающим фактом – неугасанием самосознающего «я» даже здесь, в абсолютной пустоте, вопреки рассудку и здравому смыслу. При этом он начинает смутно понимать, что всё могло быть иначе, если бы это небытие – или полубытие – он не выбрал сам.

Но тоска добровольной покинутости, окрашивающая пребывание в Дромне, мало-помалу начинает уступать место тревоге. «Я» чувствует, что его куда-то влечёт, как бы вниз и вкось, и само оно из точки превращается в вытянутую фигуру, устремлённую книзу. Отсутствие всяких ориентиров не даёт понять, падает ли он медленно или низвергается с большой  быстротой. Только  внутреннее чувство вопиет громче доказательств логики, что он движется ни вверх и не в сторону, но именно вниз.  Вот внизу уже обозначилось и розоватое пространство. Несколько мгновений этот цвет может показаться падающему даже радостным. Но затем леденящая догадка пронизывает несчастное «я»: оно поняло, что неопреодолимо опускается в раскалённое, тихое, как бы железное море. Вес опускающегося стремительно возрастает; вот он прикасается к раскалено-красной поверхности Фукабирна и погружается в его среду. Мука состоит кроме жгучего телесного страдания именно в ужасе опускания в вечные пытки – опускания, которое представляется невозвратным».