Жизнь в тюряге

            Медленно тянется тюремное время. Через десять дней  баня, но на  третий день уже все начинают чесаться, раскатывая грязь по  коже.  Долговязый усмирился. В маленьком государстве настала демократия: полы мыли все, по очереди, передачи не конфисковались, отменились  подленькие игры, где проигравшего унижали. Так было три месяца.
             Но вот дождался Сашка дня суда. Кроме ножа, ему предъявили ограбление школьного  буфета.  Сашка  его не  грабил, это дело Владика с дружками, но колбасу и конфеты из буфета он ел. Поэтому не упирался и не заложил Владика, а написал признание, подумав, что за нож  впаяют,  а  за буфет только попугают. Перед судом он свиделся с Анной.  Плача,  она  сообщила ужасную  вещь: на днях арестовали Вовку за убийство.  «И он покатился», -  подумал  Сашка.  И заныла   его душа, понимая, что  убийство – это страшно,  могут  расстрелять.
            Буфет вылез Сашке боком: прокурор запросил  три года  за  нож и четыре - за ограбление буфета. Суд дал по совокупности шесть лет. Владик присутствовал на суде;  сидел туманный,  видно,  накурился  «плану».  Когда прокурор обвинял Сашку  в  ограблении  буфета, он съёжился и  опустил голову.
             Теперь Сашку  перевели  в  другую  камеру, к  долгосрочникам. Там ему предстояло ожидать,  когда  собран будет этап малолеток. Звякнул засов, распахнулась железная дверь, за которой располагалась другая дверь из  толстых прутьев. На Сашку густо пахнула табачная вонь. Слева от  входа сплошные нары, справа, где был метровый проход, стоял деревянный  стол.  Всего на  пятнадцати  квадратах разместилось десять человек. Окно пугало массивной чёрной решёткой.
              Увидев  вокруг  себя взрослых, Сашка приободрился. С нар встал коренастый мужик, обладающий  округлой и  чёрной, как уголь, бородой. Поглаживая под  неаккуратными лохмами короткую шею и взирая  на  Сашку насмешливо, он сказал:
            - Проходи, дорогой гость. Сколько  гостить?
- Шесть лет… за нож и за кражу в школьном буфете.
- За нож,  как? – за хранение?
- Подрезал одного.
- Подрезал, да ещё  государственная  кража.  Шустрый - везде успел. Лет-то сколь?
- Шестнадцать скоро.
- Пацан. Ничего, не переживай. Эй, тебе сколь дали? -  спросил  он  заключённого,  которому было не больше двадцати лет.
- Мне? Пятнадцать.
- А тебе сколь? - обратился он к немолодому мужичку, чёрный свитер у  которого складками свисал на шее.
            - Мне? - раззявил тот рот в широкой улыбке. – Всего-то двенадцать.
- Ну, слыхал? – бородач похлопал  Сашку по  плечу. -  И я  с третьей  ходкой,  двадцать уже отсидел. Ты малолетка –  половину  не  просидишь.  Пока проходи,  там, на серёдке,  место есть.
Сашка уложил матрац на дощатые нары, не зная ещё, что пребывать  ему  здесь целых три месяца. «Борода» был вором «в законе». Означало это, что  все ему должны безоговорочно подчиняться. Он улаживал  разгорающиеся  конфликты, и житьё  зэков было относительно спокойным.  А ещё он был балагуром,  и,  не падая  духом,  любил  послушать кого-нибудь и сам потрепаться.
 Но однажды покой в камере был нарушен. Это случилось, когда втолкнули в  камеру блатного мужика – тоже «вора в законе». Кличка у  была «Пончик», хотя на пирожок он похож не был: коренаст, жилист. Ступив в помещение, он разразился отборной бранью, и всем стало понятно: начнёт  права качать. Такую  рожу увидишь редко; разговаривая с кем-нибудь, он глядел на  собеседника так,  что  тот  опасался, как бы тот не откусил  ему нос. И шутки его были злые. Здесь, в камере, многие его знали, и он знал многих. Войдя, он присел на нары к тому  зэку, у которого свитер свисал на шее, и сказал:
            - Молодчина, худой, что ещё не сдох.
- Да и ты живой, Пончик, как ни странно.
Приветствия на этом завершились. «Пончик» продолжал трепаться, косясь на «Бороду». Зэки его молча слушали  –  кто  кивал, кто  хихикал.  Только  немой и очкарик,  бывший бухгалтер,  подрёмывали, равнодушно отвернувшись к стене. «Пончик» внимательно посмотрел на них.

В первое  воскресенье, когда по коридору надзирателей ходило мало, «Пончик» предложил сокамерникам поразвлечься  игрой в  «лису».  Игра эта  проста. В матрац закладывали сапоги и жёсткую подушку, а зэку полотенцем завязывали глаза,  и он хлестал матрацем направо и налево, норовя попасть в кого-нибудь. Это делали по очереди. «Пончик»  первым  взялся  «голить». Он завязал глаза и стал наносить бойкие  удары  «лисой»,  причём,  попадало  лишь  немому и бухгалтеру. К «Пончику» подошёл «Борода» и, стянув с него полотенце, сказал: «Хватит!»  «Пончик», метнув на него стрелы глаз, махнул рукой и отошёл в сторону.   
             Вскоре отправился «Борода» по этапу. Вместо него  привели  очередного  немого.  Он  был  атлетом.  Не зная про его глухоту, ему задали вопросы. Он не реагировал. И лишь когда к глухому  подошли несколько человек с обидой и окружили вплотную, он показал на уши; зэки хмыкнули и отошли.
 
Время в тюрьме тянется страшно медленно,  жизнь в ней зэки обустраивают,  как  умеют.  В камере, где обитал Сашка, делились пайками честно. Если водились у кого-то деньжата, в ларьке прикупали конскую колбасу и  серый  хлеб,  который  был лучше сырого  тюремного; там же брали махорку.  Когда  возможность  была,  «подогревали»  соседние камеры, забрасывая к ним «коня» - сплетали искусно из  ниток  от  носок верёвочку. При её помощи вели также переговоры. Переговаривались так же с помощью кружки, приставленной к стене или потолку. Администрация, конечно, старалась  пресечь  подобную связь: подельники могли  перед судом  договориться.  Пойманные  с  «конём» , отправлялись  в карцер. Среди  надзирателей нашёлся тип, который с помощью кружечки выманивал у соседей  продукты, умоляя «подогреть» сотоварищей. Это он делал, когда камеру уводили на прогулку. Но его уловку раскрыли, и много  воров  поклялось  закопать  его  при  встрече  на  свободе.
            Заметно сдал бывший бухгалтер. Бесконечный кашель изводил его.  Ночью он мешал спать, особенно Сашке, который лежал рядом. Но больному никто  не выговаривал, жалея и понимая, что это может быть с каждым.  Иногда зэки жаловались  надзирателям,  мол,  погибает человек, надо бы  подлечить, но те посмеивались: таких  в  больничку  не  отправляют.  Приносили, правда, таблетки, но они  не помогали. И как-то  увидели  зэки  на  потолке паука. «К покойнику»,- сказал кто-то.  Этой же ночью Сашка проснулся от хрипа; взглянул на  соседа, а он уже дёргается, пытаясь вздохнуть.  Сашка  разбудил  сокамерников.  «Пончик»  стал стучать  в  дверь,   крича:  «Эй, пришлите врача – человек умирает!» Ответ был кратким: «Придёт утречком медсестра…  человека нашёл…» Так и просидели  до  утра  возле  трупа. А паук  всё  болтался  на потолке, пока не вынесли покойного. Вместе с покойным и паук исчез. Перед  обедом  заместитель  начальника тюрьмы зашёл.
           - Посмотреть хочешь, сколько  осталось живых нас? - сквозь зубы сказал «Пончик».
            Ответом  был ему карцер. Вечером по кружке передали, что утром в туалете Сашку будет  ждать записка. Когда Сашка взял бумажку и  прочёл, то  в  глазах  его потемнело. Писал Вовка: « Брат, здравствуй  и  прощай.  Меня  расстреляют». Плохо стало Сашке. Вспомнил отчаянные крики по ночам, душу леденящие, - крики заключённых уводимых на расстрел: « Прощайте! Пацаны, про-о-щайте! Повели уже…» Залитый  слезами, он возвратился в камеру. Даже надзиратель, глянув на него, головой качнул. В камере его  пытались утешить: «Суда  пока не было».
            Когда  возвратился  из  подвала  «Пончик», зэки обступили его:  теперь он был главным. «Пончик» сказал, что прощать тюремщикам смерть сокамерника не стоит: так всех уморят. «Я продумал всё, будет  бунт», -  сказал  «Пончик».  Но к вечеру он был  снова посажен в карцер. Стало  понятно: в  камере  «наседка».  Кто?  Был здесь один новенький  –  спортсмен, мастер спорта по штанге. Настораживало  то, что он часто  получал  передачи.  Спортсмен пытался объяснить,  что  это от матери. Но было видно, что хлеб и конская колбаса из тюремного ларька. Когда возвратился из карцера «Пончик» , здоровяка поставили на колени и, держа крепко за ступни и руки,  колотить  стали  крышкой от параши по шее. Видимо, спортсмену стало очень уж больно: он принялся орать,  клянясь,  что никому ничего  и никогда.  Тогда «Пончик» швырнул братве шнурок. Петлю накинули  на багровую  от  побоев  шею, и принялись душить. Понял здоровяк, что  задушат, и прохрипел:
           - Я скажу…
            И рассказал, что уже целый год, как хозяином он завербован и по тюряге гуляет «наседкой».
            - Спускайте штаны! -  заорал  «Пончик»,  вращая  бешено  глазами. – Чего стоите?
Сашка стал свидетелем жуткого зрелища. Зэки по очереди подстраивались сзади  к  штангисту  и   бесстыдно насиловали его толстую тушу. И это продолжалось до тех  пор,  пока  от  туши  не понесло зловонием. Тогда на спортсмена стали мочиться. Бедолага взревел звериным голосом и на четвереньках ринулся к двери. На его крик  дверь  открыли,  и «наседка» выполз наружу, волоча за собой штаны. Это зрелище потрясло Сашку, он долго не мог без омерзения смотреть на участвовавших в наказании зэков.