Выстрел в главном корпусе

Загадочная смерть профессора Льва Тове

Кровавый полдень

Утром 17 января 1917 года профессор Томского технологического института Лев Львович Тове принял в горном корпусе экзамены у трех студентов, поставил им «пятерки» и отправился в главный корпус, где его уже ждали на заседании экзаменационной комиссии – в этот день два выпускника горного отделения защищали свои дипломные работы. После защиты первого из них, Тове задал для обдумывания несколько вопросов второму и, извинившись, покинул зал. В коридоре он встретил нескольких преподавателей и служащих института, коротко поговорил с ними, после чего зашел в профессорскую комнату, расположенную справа от актового зала. Было около полудня.

Выстрела никто не услышал.

Преподаватель рисования Захарий Рокачевский, заглянувший в комнату спустя несколько минут, не сразу понял, что здесь случилось что-то страшное.  На диване, прикрыв глаза, полусидел-полулежал Лев Тове. Рокачевский сначала даже подумал: вздремнул человек, но потом увидел в правой руке профессора револьвер. Испугавшись, Рокачевский выбежал из комнаты и, увидев в коридоре студенческого инспектора Гордеева и служителя института Шутова, бросился к ним с криком: «Несчастье! Несчастье!». Втроем они быстро проследовали обратно в профессорскую.

Позже инспектор Григорий Гордеев в своих показаниях приставу 5-го участка города Томска так обрисует представшую перед их глазами картину: «В левом от двери углу профессорской комнаты, на мягком кожаном диване, слегка развалившись, с закрытыми глазами сидел Л.Л. Тове с револьвером в руках… Изо рта вытекшая кровь остановилась в складках форменной тужурки. В комнате слегка пахло пороховым дымом. Об этом ужасном случае я поспешил доложить господину директору института…».

Пристав, вызванный по телефону директором ТТИ Бобарыковым, зафиксировал в протоколе: «Труп покойного находится во втором этаже главного корпуса института по Садовой улице… в профессорской комнате на клеенчатой кушетке, в полулежачем положении; одет в форменную черного цвета тужурку и такие же брюки, на ногах кожаные штиблеты, на глазах очки. В правой руке зажат револьвер системы «Смит и Вессон» среднего размера; никаких следов борьбы или беспорядка не усмотрено. На конторке в этой же комнате на полулисте чистой бумаги лежит записка, писанная карандашом, следующего содержания: «Для пользы дела должен посторониться и передать его в более твердые руки. Желаю успеха, чтобы шло быстрее. 17/1-17 г. Тове», и запечатанное письмо на имя Гудкова…». 

Врач Адамов, производивший осмотр тела погибшего, присовокупил к материалам дознания свои соображения по поводу случившегося: «Покойный Лев Львович Тове в течение последних пяти лет находился под моим врачебным наблюдением; он отличался нервностью, которая особенно резко отличалась у него за последнее время. Полагаю, что он мог покончить свою жизнь самоубийством под влиянием тяжелого угнетенного душевного состояния, близкого к явлению патологического аффекта».
Изучив обстоятельства дела, пристав Ляшков определил: «С несомненностью установлено, что он (Л.Л. Тове) сам лишил себя жизни…».

Смерть профессора Тове ввергла в шоковое состояние весь профессорско-преподавательский состав и студентов Томского технологического института.  Лев Львович был человеком незаурядным. Его уважали коллеги, любили студенты. Сын обрусевшего англичанина, выпускник Санкт-Петербургского горного института, он прибыл в Томск в 1902 году по личному приглашению профессора Владимира Обручева, будучи уже известным специалистом в области горной и золоторудной промышленности. Был избран по конкурсу и.д. экстраординарного профессора ТТИ по кафедре горного искусства. В 1904 году впервые в России начал читать студентам курс лекций «Золотое дело», как неотъемлемую часть подготовки сибирских горных инженеров. Работал консультантом в ряде золотодобывающих и угольных предприятий и даже одно время управлял одной из копей Черемховского угольного бассейна. Четыре года он был деканом горного отделения ТТИ, возглавлял испытательную комиссию по выпуску горных инженеров. Обладал феноменальной памятью и считался энциклопедистом во всем, что касалось горного дела.

К своим 50 годам он добился немалых профессиональных высот. Являлся активным членом Русского общества золотопромышленников, входил в редакцию журнала «Золото и платина», участвовал в работе международных и всероссийских конгрессов по горному делу. Его консультационными услугами пользовались практически все крупные золотодобывающие российские компании. Статский советник, кавалер орденов Св. Анны 3-й степени и Св. Станислава 2-й степени. Отличный семьянин, отец троих родных детей и двух приемных от первого брака супруги Александры Гавриловны Мясниковой…

Что же заставило профессора свести счеты с жизнью в тот трагический январский полдень?

Роковое назначение

Современники, друзья и коллеги покойного считали, что к роковому решению его привело назначение на должность сибирского районного уполномоченного по топливу, состоявшееся 1 декабря 1916 года.

В условиях Первой мировой войны по всей стране обострилось положение с обеспечением предприятий и населения разными видами топлива и дровами. В 1915 в Петрограде было создано Особое совещание по топливу (или просто ОСОТОП), которое возглавил министр торговли и промышленности В.Н. Шахновский. На местах работой по управлению производством и распределением топлива занимались районные уполномоченные Председателя ОСОТОПа.  Это была государственная служба – ответственная и очень тяжелая, поскольку ситуация со снабжением топливом усугублялась с каждой неделей.  Для сибирского уполномоченного – тяжелая втройне, учитывая огромные расстояния и неразвитость коммуникаций.

Под управлением Льва Тове оказалась огромная территория, объединяющая Акмолинскую и Семипалатинскую области, Енисейскую, Иркутскую, Тобольскую и Томскую губернии. Новая обязанность потребовала от него неимоверного напряжения физических и душевных сил. И Тове этой нагрузки не выдержал.

Такова официальная версия случившегося, которая впервые прозвучала уже на следующий день после ЧП, 18 января, в газете «Сибирская жизнь». В своей статье «Самоубийство профессора Л.Л. Тове» известный томский публицист и общественный деятель Александр Адрианов писал:  «Огромная ответственная работа, связанная, при нашем всеобщем расстройстве, с невероятными затруднениями, с ежедневными укорами и требованиями неудовлетворенных потребителей, до такой степени издергала нервы уполномоченному, что он лишился отдыха, лишился сна». Директор технологического института Иван Бобарыков в отчете о происшествии, направленном попечителю Западно-Сибирского учебного округа, подтверждал такую трактовку: «Покойный в последнее время был почти постоянно в удрученном состоянии духа, в подавленном настроении, но окружающие относили это к возможному сильному переутомлению, так как покойный часто жаловался на усталость, и не придавали особенного значения,  зная,  что на долю Л.Л. Тове выпала тяжелая и очень ответственная работа.

Трагическая развязка при вышеизложенных условиях может быть объяснена лишь резким нарушением душевного равновесия».

Голосу уважаемых мужей вторила вдова профессора, Александра Гавриловна, которая в своих показаниях приставу называла причиной самоубийства мужа «сильное переутомление»: «Новая должность уполномоченного по топливу сопровождалась получением массы телеграмм и невозможностью их удовлетворить, отсутствие силы воли отказаться от этой должности заставило (его)  покончить с собой».

Неувязки

Казалось бы, все очевидно и на этом можно было бы и ставить точку. И все-таки в истории с самоубийством Льва Тове осталось много темных пятен и странностей, на которые его близкие и коллеги тогда не смогли или не захотели обратить внимание.
Первое, что вызывает недоумение, как мог истинно любящий муж и глава обширного семейства вот так запросто покончить с жизнью, хорошо зная, что тем самым он оставляет жену и детей, трое из которых несовершеннолетние, без средств к существованию в тяжелейшее время. После смерти Тове обнаружилось, что у него практически нет денежных накоплений. При том, что он прилично зарабатывал и в институте, и на консультациях золотопромышленных предприятий. 

Институт не оставил без попечения семью покойного. Ей была установлена пенсия в размере 1600 рублей в год. У вдовы была приобретена библиотека профессора. И все же…  Почему мысль о судьбе деток не остановила Льва Тове перед нажатием на револьверный курок? Загадка…

Сомнения вызывает версия о сильном переутомлении профессора Тове, вызвавшем у него злополучное состояние «патологического аффекта». Мы достоверно знаем, что назначение на «роковую должность» Лев Львович получил 1 декабря 1916 года. Но так же достоверно известно, что к исполнению своих обязанностей он приступил только 26 декабря, о чем он сам извещал в  «Объявлении от сибирского районного уполномоченного Председателя Особого совещания по топливу», опубликованном в ряде сибирских газет. Под объявлением стоит дата – 2 января 1917.  В газетах оно вышло на несколько дней позже (в новониколаевской «Голос Сибири» 8 января, в «Жизни Алтая» - 10 января, в томской «Сибирской жизни» - 15 января).

Фактически ко дню смерти Льва Тове деятельность управления сибирского уполномоченного по топливу только разворачивалась. Не мог за эти две недели опытный и зрелый инженер, ученый, управленец так запросто сдаться и «устать».
Нет, здесь дело не в усталости и переутомлении, а в чем-то другом! Тогда в чем же?

Прежде всего, зададимся вопросом, почему именно Лев Львович Тове был назначен на эту сложную и хлопотную должность «главного по топливу» в Сибири?  Он все-таки специализировался больше на золоторудной промышленности.  В Томском технологическом институте работали в то время признанные специалисты по каменному углю и другим видам ископаемого топлива. Взять хотя бы профессоров П.П. Гудкова и М.А. Усова. Впрочем, для работы уполномоченного по топливу не требовалась обязательная квалификация горного инженера или геолога.  На Урале, например, аналогичную должность занимал профессор химии Петр Веймарн. Соответственно, круг томских претендентов на этот пост мог быть гораздо шире.

Рисуя личностный портрет Тове после его смерти, коллеги, друзья, ученики не забывали указать на мягкость характера Льва Львовича. «Слишком мягкий по характеру и неспособный отказать кому-либо в просьбе» (Адрианов), «со своим мягким, детски незлобивым характером, склонный лишь к мирному сотрудничеству» (Усов), «он всегда старался уступить свое место другим, всегда склонен был думать, что другие лучше и достойнее его» (Гудков).

И вот представьте такого мягкосердного человека в ситуации, когда нужно требовать, делить, перераспределять, запрещать, отказывать многочисленным просителям.

Трудно сегодня установить, кто протежировал, или, говоря современным языком, пролоббировал Льва Тове на эту должность. Павел Гудков утверждает в своих воспоминаниях, что Тове долго колебался, прежде чем дать согласие.  И тем не менее – согласился, на свою беду. И, быть может, кому-то этим перешел дорогу? 
Тому же Павлу Павловичу Гудкову, например. Человеку с ярко выраженным в то время общественным темпераментом и кипучей жаждой деятельности. Всего через год он станет организатором и первым руководителем Сибгеолкома, возглавит министерство торговли и промышленности в Сибирском временном правительстве…
Или Михаилу Усову, тоже человеку довольно амбициозному… Или еще кому-нибудь.

А когда назначение уполномоченного состоялось, а работа все никак не начиналась, не стало ли это поводом для упреков в адрес Льва Львовича: мол, взялся за гуж, а дело делаешь медленно!

Еще раз внимательно перечитаем посмертную записку профессора: «Для пользы дела должен посторониться и передать его в более твердые руки. Желаю успеха, чтобы шло быстрее». Не кажется ли вам, что в ней содержится отзвук какого-то спора, эмоциональная реакция на чьи-то претензии?

Вспомним одну деталь из протокола осмотра места происшествия. В нем говорится об обнаруженной в профессорской комнате записке и… «запечатанном письме на имя Гудкова»! Интересно, что сам Гудков в своих воспоминаниях ни о каком письме не упоминает. Оно вообще больше нигде не фигурирует. Что было в нем? Еще одна загадка!

А что, если дело было так. Профессор Тове утром 17 января принимает экзамены. У него хорошее настроение, он ставит «пятерки» студентам, затем идет на защиту дипломных работ. Среди членов комиссии, возможно, находится тот, кто в последние дни часто упрекал Льва Львовича за недостаточно активную работу в качестве уполномоченного по топливу.  В ходе заседания или в перерыве звучат новые упреки. Тове не выдерживает, уединяется в профессорской комнате, в сильном душевном волнении пишет записку и письмо коллеге, достает револьвер и нажимает курок. Дело кончено.

В эту версию не вписывается, пожалуй, лишь одно крохотное звено. Зачем профессор приходил на экзамены с револьвером в кармане?