Мой ЦДЛ. Вознесенский

«ЧЕГО ТЕБЕ НЕ ХВАТАЕТ ДЛЯ СЧАСТЬЯ?..»

Антон Павлович Чехов как-то заметил (не ручаюсь за точность цитирования), что поскольку не место красит человека, а человек – место, то не Большой театр красит городового, стоящего у его подъезда, а городовой – Большой театр.
Я сидел в углу у самовара и своим присутствием украшал малый зал ЦДЛ (или, как он там назывался?), где происходило совещание молодых болгарских поэтов. Проводил его Володя Шлёнский, а я присутствовал.
Присутствовал я условно-официально, поскольку утром этого дня как снег на голову ввалился в Володину квартиру и предложил срочно израсходовать гонорар, полученный мной за статью в журнале. Дело в том, что я себя чувствовал должником. За пару месяцев до этого Шлёнский подарил мне свою книжечку стихов, вышедшую в издательстве «Современник», с многозначительной надписью: «Мише в день гонорара, совместно пропитого». После чего я пообещал ему, что мой следующий московский гонорар мы тоже пропьём вместе.
И вот гонорар был получен, а у Володи на этот день было назначено «международное», как он сказал, совещание. Поэтому мы решили, что я скромно посижу в стороне, а когда всё закончится, мы экспериментально проверим, насколько хорошо платят в столице периферийным авторам.
Выпив уже шестую чашку (растворимого!) кофе, я смотрел на самовар с ненавистью. Знать, что в нескольких
десятках метров отсюда варят божественный напиток, и пить эту бурду! Но «международный» статус мероприятия не позволял мне просто так встать и выйти. Как-никак, я олицетворял на этом совещании представителя «молодой советской поэзии». Без этого статуса меня давно бы с совещания попёрли.
Я сидел и откровенно скучал. Строки о болгаро-советской дружбе и вдохновителе молодых болгарских поэтов Георгие Димитрове меня не трогали. От нечего делать я стал изучать взглядом зал, в котором мы находились.
Зал был небольшим, но уютным. Главной его достопримечательностью была перегородка в дальнем конце, где в те годы находилась редакция газеты «Московский писатель». Я думал, что с большим удовольствием посидел бы в том, соседнем помещении, показал бы свои стихи: глядишь, что-то бы и пристроил. Но в редакцию меня никто не приглашал, и я продолжал слушать вдохновенные строки о Димитрове.
Вдруг входная дверь приоткрылась и в зал осторожно, стараясь не шуметь, вошёл… Андрей Вознесенский. Я его, конечно, узнал сразу. А Андрей Андреевич, мельком взглянув на меня, вдруг остановился и шёпотом спросил: «Ты чего грустишь? Чего тебе для полного счастья не хватает?»
Я растерялся. Прежде всего, я не ожидал увидеть в этом зале Вознесенского (как потом оказалось, он забежал в редакцию газеты), а потом даже не предполагал, что он со мной заговорит. У Андрея Андреевича было прекрасное настроение. Он понимал, что своим вопросом вогнал меня в стопор, и с интересом наблюдал, как я буду выкручиваться. Положение было пиковое. И тут я вдруг вспомнил, что буквально на днях из печати вышел новый сборник Андрея Вознесенского «Соблазн».
В «Лавке писателя» его ещё не было, так что перспектива купить эту книжку стремилась к нулю. И я, шалея от собственной наглости, так же шёпотом ответил ему: «Вашей последней книжки, Андрей Андреевич!»
Вознесенский хмыкнул и быстрым шагом пошёл по направлению к двери редакции «Московского писателя».
Я грустно налил себе седьмую чашку кофе. Он хоть и был безвкусным, но всё же не настолько, как стихи о болгаро-советской дружбе. В этот момент дверь редакции открылась, и в её проёме вновь показался Вознесенский. Он быстрым шагом прошёл через зал, приоткрыл входную дверь и вдруг повернулся ко мне.
«Держи, – сказал он шёпотом и, расстегнув портфель (папку?), вынул из него сияющий чёрным глянцем сборник. – И не грусти, если этого тебе для счастья достаточно».
Я, в буквальном смысле остолбенев от изумления, взял в руки книжку. На обложке было написано: «Андрей Вознесенский. Соблазн».
А Андрей Андреевич застегнул портфель и, как мне показалось, подмигнув мне, вышел из зала.
Несколько секунд я сидел, ничего не соображая, и смотрел на глянцевую обложку. И только через минуту мне пришла в голову сумасшедшая мысль: «Надо же попросить автограф!»
Наплевав на международный статус мероприятия, я поднялся и выскочил за дверь. Но коридор, ведущий к залу, был пуст. Ругая себя, на чём свет стоит, я дал себе слово, что при следующей встрече с Вознесенским подойду к нему и на правах «старого знакомого» попрошу автограф.

…Два месяца я носил с собой этот сборник. Но получить заветный автограф мне так и не довелось. Оно и не удивительно: чудеса дважды не случаются. А книжка эта стоит на полке в моём книжном шкафу и напоминает мне о том, что её обложки касалась рука Вознесенского...