Новогодняя ночь

                Новогодняя ночь
                Истину не надо рассказывать, так, чтобы ее поняли,
                а так, чтобы в нее поверили
                У.Блейк
               

     Время действия: Эпоха позднего СССР
      Место действия: контора строительного управления, квартира   
                начальника управления, квартира его секретарши.
     Действующие лица: Степан Степанович – начальник строительного  управления,
     его жена, без имени. Марья Ивановна Позднякова – секретарша.

     Слегка морозный вечер последнего декабрьского дня был по-особенному приятен и тих. Казалось, вся окружающая природа – дома, деревья, явления, звуки излучали собой мягкую торжественность наступающего праздника. Это делали и легкие, редкие снежинки, беззвучно плывущие в неподвижном воздухе вертикально к земле, и мигающие цветные лампочки на раскрашенных витринах магазинов, и приподнято-возбужденный вид запоздалых прохожих, спешащих к семейному праздничному столу и скрип снега под их ногами, и даже серовато-пепельный дым, поднимавшийся прямо вверх из массивной трубы городской котельной, в этот очаровательный декабрьский вечер, казалось, плыл в небо с какой-то неторопливой величавостью.
   Давно погасли огни в окнах административных контор и производственных предприятий, не полыхают зарницы круглосуточно ведущихся сварочных работ на площадке домостроительного комбината, с улиц города исчезли тяжелые транспортные грузовики. Закончен трудовой день уходящего года. Весь мир медленно и торжественно погружается в приятно-приподнятое ожидание древнего, вечного и любимого всеми народами и во все времена праздника Нового года.
   Впрочем, стоп, куда это понесло автора. Он так увлекся созерцанием красот предновогоднего вечера, что потерял контроль за собственными словами и допустил грубую ошибку, опрометчиво заявив, будто во всех зданиях административных контор в этот час были погашены огни. Прежде чем делать подобное заявление, автору следовало бы более внимательно оглядеться вокруг. Вот же на углу проспекта им. Гагарина и ул. Советской стоит здание явно административного назначения. Широкоформатные окна, единственный парадных вход с двумя колоннами по бокам крыльца, массивная вывеска над дверью и на ней, черной краской по синему фону витринного стекла крупно написано «Строительно - монтажное управление треста «Промстройиндустрия». Еще ниже указаны часы работы предприятия и размещен логотип организации в форме заключенных в круг перекрещенных друг с другом мастерка и малярной кисточки.
     Перечисленные аксессуары производственной конторы не дают повода сомневаться, что перед нами административное здание.  И, тем не менее, вопреки заявлению автора, на втором этаже этого здания два окна озаряются изнутри равномерным легким светом дневных ламп. Да и третье расположенное рядом, тоже излучает свет, хотя и значительно меньшей яркости, чем соседние два. Значит, в этом здании, несмотря на праздничный вечер, все-таки кто-то задержался.
    Поскольку, ситуацию мы можем воспринимать лишь виртуальным образом, следовательно, о причинах задержки хозяина кабинета в новогодний вечер нам с вами, уважаемый читатель, приходится только гадать. Может быть, он так увлекся работой, что забыл о празднике и ему стоит напомнить об этом, пока малиновый звон московских курантов не отправил без его участия очередной год в архивы истории. Может, в конце рабочего дня кому-то в этом кабинете вдруг стало плохо, а в конторе уже отсутствуют другие работники, чтобы могли оказать ему помощь. В этом случае, тем более необходимо наше вмешательство. И, наконец, не исключено, что в кабинете с горящими лампами вообще никого нет: его хозяева по случаю праздника так торопились домой, что в спешке забыли выключить свет. Опять-таки бесцельная потеря электроэнергии.
    В общем, как бы там ни было, но, чтобы развеять тревогу наших домыслов, давайте, уважаемый читатель, потихонечку заглянем в щель чуть разошедших штор и выясним суть происходящего в кабинете. Все-таки следует узнать, по какой причине в столь поздний предновогодний вечер в кабинете административного здания продолжает гореть свет…
    Что?... Достопочтенный читатель после подобного предложения автора напоминает ему, что заглядывать в чужие окна нехорошо, непозволительно, тактично предупреждает его, что поступать подобный образом, по меньшей мере, неприлично… Конечно, вы правы, уважаемый читатель. Беспардонное любопытство не является признаком порядочного поведения, эта истина известна человечеству давно, наверно, с тех незапамятных времен, когда были придуманы окна. Автор полностью согласен с вашим замечанием, уважаемый читатель, принимает его к сведению, и…, и, тем не менее, оставляет за собой право на подобное предложение. Ведь в окошко мы будем заглядывать не в прямом смысле слова, упираясь лбом в раму и расплющивая нос о стекло, а сделаем это лишь мысленно.
    Итак, потихонечку и, конечно, мысленно, мы приблизились к окну, через щель в шторах скользнули взглядом по стенам кабинета, по спинкам, стоящих у стола стульев, по сейфу, книжному шкафу, торшеру, приблизились к письменному столу…, и еще раз, стоп. Так и есть – за столом сидит мужчина солидного возраста, начальственного вида и не просто сидит, а работает с какими-то бумагами. Перед его глазами откидной календарь с четким указанием даты – 31 декабря 19.. года, а напросив на стене в нескольких метрах -  висят часы. Следовательно, сидящий за столом человек представляет себе и время года, и время суток, и с памятью у него все в порядке, и со здоровьем, слава Богу, тоже.
    Вот теперь, когда мы убедились, что в кабинете с горящим светом никто не нуждается в нашей помощи, как и в нашей подсказке о времени тоже, нам следует прекратить скрытое наблюдение за сидящим в кабинете человеком, тем более, не подозревающим, что за ним наблюдают со стороны. Теперь это делать неприлично даже мысленно. А если говорить серьезно, то у нас и необходимости нет незаметно подглядывать за героем нашего рассказа, поскольку мы обладаем возможностью непосредственно окунуться в суть происходящих событий… Право сочинителя позволяет нам так поступить, что мы дальше и делаем…
    …Степан Степанович пробежал глазами последнюю страницу пухлой папки, сделал на ней размашистую подпись, закрыл и водрузил ее на стопку таких же лежащих перед ним на столе уже проверенных документов. Откинулся на спинку стула, сладко потянулся.
   - У-ф-ф, - сказал он облегченно, - однако и устал же я сегодня, прямо таки чертовски устал, но при всем том, молодец…, в последний день старого года подчистить все документы, проверить и подписать их…, это хорошо…, это просто прекрасно.
  Он аппетитно потянулся еще раз, да так, что хрустнуло в суставах, на душе стало легко и весело. Приятно осознавать, что твой рабочий день оказался весьма плодотворным, что ты не зря столько часов протирал дермантин государственного стула, видеть результат своей работы, вот они: толстые папки отчетов за целый год деятельности возглавляемой тобой организации - выверенные, сбалансированные, подписанные.
    Степан Степанович с удовлетворением потер руки. Приподнятость настроения, кроме радости за результат многочасового труда, подогревалась также небольшим количеством принятого недавно алкоголя и, конечно, ощущением приближающего праздника – через несколько часов наступит Новый год. А, кстати, через сколько?  Он взглянул на висящие перед ним на стене часы и вздрогнул, стрелки показывали половину десятого.
   - Ого, - подумал Степан Степанович и начал торопливо собирать бумаги. Папки с отчетами аккуратно положил в сейф, листы с записями убрал в стол, все закрыл на ключ и стал одеваться.
    - Надо бы хоть в предновогодний вечер вернуться домой во-время, - подумал он, и усмехнулся своей мысли, - ничего себе «во время» - 31 декабря заявиться домой в десять часов вечера.
    Степан Степанович представил лицо жены, особенно в первый момент, когда он появится на пороге квартиры, и заторопился еще больше. Его жена, человек с высшим образованием и, вообще-то, с покладистым характером, тем не менее, задержки мужа на работе воспринимала, как личное оскорбление. Она никак не могла взять в толк, почему человек за семь часов работы не может уложиться с решением своих производственных задач. Сама она работала бухгалтером в обществе спасения на водах и никогда не имела привычки задерживаться на работе. За свой рабочий день она не только отлично справлялась с бухгалтерскими делами организации, но и успевала проведать все близь лежащие магазины.
   Степан Степанович усмехнулся, представив работу бухгалтера крохотной общественной организации со штатом работников в четыре человека и работу руководителя крупного строительного управления с годовым объемом строительно-монтажных работ более трех миллионов рублей. Весовые категории, как говорят в спорте, совершенно несопоставимы. Но торопиться все равно стоило. Степан Степанович обещал жене помочь сегодня вечером в сервировке праздничного стола. Эту новогоднюю ночь они решили провести дома, без гостей, в узком семейном кругу.
    Машинальный взгляд, брошенный в сторону книжного шкафа, споткнулся о стоящую на полке с наружной стороны перед стеклом пустую бутылку из-под коньяка. В конце рабочего дня они распили ее с заместителем по случаю приближающего праздника. Степан Степанович недовольно нахмурился своей забывчивости – совсем ни к чему, чтобы уборщица, убирая утром кабинет, обнаружила ее на видном месте. Поспешно убрал бутылку в нижний ящик стола.
    Поскольку факт распития спиртных напитков на рабочем месте, тем более руководителем предприятия, общественным мнением всегда порицался, автор, учитывая наш конкретный случай, считает нужным подчеркнуть следующее. Увлечение алкоголем, табаком, амурные приключения на стороне, как и другие человеческие пороки к нашему герою никакого отношения не имели, соответственно, и он к ним тоже. Хотя, с другой стороны, практически любой настоящий мужчина, кроме производственных забот и прочих обязательных жизненных нагрузок, как правило, еще имеет свое личное хобби и с удовольствием посвящает ему свое свободное время. А как же иначе. На то оно и существует, так называемое, «свободное время», чтобы человек мог распоряжаться им по своему собственному усмотрению, имел возможность, иногда, как говорят в народе, слегка «расслабиться». Вспомним несколько примеров из прошлого. Александр Пушкин, как известно, кроме творческой деятельности, еще и весьма страстно увлекался игрой в карты «на интерес», Лев Толстой свой досуг посвящал крестьянскому труду, Уистон Черчилль, будучи неравнодушен к горячительным напиткам, в процессе ведения государственных дел, не упускал возможности при случае пропустить рюмочку армянского коньяка. Короче, безгрешных, что было подмечено еще Спасителем, в мире нет. Автору остается лишь отметить, что увлечение нашего героя по сравнению с хобби «великих», являлось более доступным, менее романтичным, и, несомненно, совершенно безобидным занятием. Да, собственно и увлечение то было всего одно – игра на бильярде. Любил Степан Степанович, пребывая в компании таких же, как сам, любителей старинной аристократической игры, почувствовать в руке тяжесть крепкого кия, покатать белые шары по зеленому полю, и потому, частенько проводил свой досуг у биллиардного стола. Но это так сказать, к слову, а пока, что касается чуть не забытой на полке пустой бутылки из-под коньяка, в оправдание нашего героя подчеркнем следующее. Как руководитель крупного коллектива, Степан Степанович отвергал любые банкеты на производстве, был строг к выпивающим, и если сам допускал иногда расслабление после трудового дня, то делал это лишь в  крайних случаях и только с наиболее доверенными людьми. Сегодня, в предновогодний вечер был именно тот случай, когда человек, слегка взбодривший себя алкоголем, не осуждается ни родственниками, ни знакомыми, ни собственной совестью, ни общественным мнением.
    Не будем этого делать и мы с вами, уважаемый читатель. Главное, пустая бутылка во-время замечена, убрана в нижний ящик стола, значит, мы можем спокойно продолжать повествование.
   В конторе стояла мертвая тишина необжитой планеты. По причине приближающегося праздника, все работники управления были отпущены домой еще в три часа дня. Только один начальник в последний день уходящего года решил не покидать своего рабочего места до тех пор, пока не завершит проверку всех бухгалтерских документов. Он не хотел вступать в новый год с хвостами незавершенных прошлогодних отчетов. И вот, слава Богу, работа завершена.
    С приятным чувством душевного удовлетворения Степан Степанович быстренько набросил шарф на плечи, надел пальто, шапку и вышел из кабинета в приемную. Здесь, роясь в карманах еще не застегнутого пальто в поисках ключа от двери, он машинально, из-под наспех наброшенной на лоб шапки, взглянул по сторонам и вдруг при тусклом свете оставленной гореть настольной лампы, увидел в углу на стуле одинокую женскую фигуру. Его рука с ключом застыла на пути к замочной скважине.
   Присмотревшись, он узнал в сидящей женщине свою секретаршу, Марью Ивановну Позднякову.
   - Марья Ивановна, - удивился он, - а что вы тут делаете?
   - Вас жду, - скромно отвечала Марья Ивановна.
   Весь ее вид: и нахохлившаяся поза, и застывшая мумией фигура в зимнем пальто, и ноги, вытянутые под журнальный столик – говорили о том, что она уже давно сидит здесь вот так – неподвижно и в томительном ожидании. Степану Степановичу стало не по себе, что по его вине молодая женщина в праздничный вечер так долго просидела в приемной. Хотя, с другой стороны, он не представлял, в чем заключалась его вина.
    - Зачем же вам надо было так долго ждать, зашли бы в кабинет, выяснили интересующий вас вопрос и шли бы спокойно домой готовиться к празднику.
     - Не хотела вам мешать, - также тихо и безропотно ответствовала Марья Ивановна.
     Степану Степановичу стало совсем неловко. Так и не закрыв на ключ дверь кабинета, он подошел поближе к продолжавшей неподвижно сидеть женщине, спросил озабоченно, но без раздражения:
    - Не могу понять, Марья Ивановна, какая проблема заставила вас в новогодний вечер так долго сидеть в приемной и ждать меня…, разве нельзя было зайти раньше, или, хотя бы отложить решение вопроса на первый рабочий день нового года. Право не понимаю вашего поступка, - повторился он и сделал движение нижней губой, выражая степень наивысшего удивления. Чуть помолчав, снова спросил:
     - Так что же у вас случилось, Марья Ивановна?
   Та молча продолжала оставаться на месте, как будто не слыша обращенных к ней слов, и с какой-то задумчивой сосредоточенностью рассматривала плафон стоящей перед ней настольной лампы. Молчаливая подавленность женщины однозначно подчеркивала, что дело, заставившее ее так долго сидеть в приемной, стоило того.
    - Может нам вернуться в кабинет и там обсудить ваш вопрос, - продолжал ничего не понимающий Степан Степанович, - я готов это сделать, пойдемте, обговорим…
     Мельком взглянул на часы, в душе чуть ужаснулся, но внешне не стал выражать неудовольствия. Он уважал свою секретаршу, как работника аккуратного, исполнительного, обладавшего всем набором необходимых для этой профессии достоинств и потому в любом случае готов был пожертвовать еще несколькими минутами.
   - Нет, возвращаться в кабинет у нас, Степан Степанович, необходимости нет, - наконец тихо сказала Марья Ивановна, - да и чувствую, некогда вам, - она слегка вздохнула, - а вопрос мой совсем незначительный, он не стоит того, чтобы вас долго задерживать.
   - Хорошо, тогда я вас слушаю здесь.
   Степан Степанович снял шапку, размашисто пятерней причесал волосы, водрузил шапку на место и вопросительно уставился на собеседницу. Только сейчас Марья Ивановна оторвала взгляд от плафона лампы и встала, причем, сделала это так, что ее голова слегка коснулась его плеча. Снизу вверх, она взглянула на начальника потупленным женской скромностью взглядом.
    - Скажите, пожалуйста, Степан Степанович, - спросила она потухшим голосом безо всякой надежды получить правильный ответ, - сколько времени я у вас работаю секретарем в приемной?
    - А черт его знает, - недоуменно пожал плечами Степан Степанович, действительно не хранивший в голове подобной информации, - наверно лет пять или шесть, - высказался он предположительно, - да это можно выяснить в отделе кадров…, а зачем вам это?
   Он продолжал оставаться в неведении по поводу причины, заставившей молодую женщину так долго сидеть в приемной. Не для выяснения же этого глупого вопроса.
    - Семь лет и три месяца, - поправила его Марья Ивановна.
     В интонации ее голоса прозвучало сожаление и грустный укор начальнику за невнимательность к столь важному фактору.
     - И за это время, Степан Степанович, - продолжала она, - вы ни разу не взглянули на меня, как на женщину, не поинтересовались, как я живу, есть ли у меня другие, кроме канцелярских дел, интересы, какое у меня к вам не как к начальнику, а, как к мужчине, отношение.
    Замечание человека, так долго ждавшего к себе хоть малейшего внимания, прозвучало без всякой претензии на обиду, без требования горького раскаивания, это была простая констатация факта, изложенного в форме грустного размышления. Но на слушателя она произвела сильное впечатление.
    - Гм-м, - пробормотал сбитый с толку Степан Степанович. Он не нашелся, что еще сказать, но почему-то еще острее начал чувствовать неосознанную вину перед стоявшей рядом с ним секретаршей.
    - Вот тебе и Санта Клаус с новогодним сюрпризом, - чертыхнулся он в душе, снова машинально взглянул на часы, слегка кашлянул и спросил неестественно громко:
     - Да, кстати, а как вы живете?
    При данной ситуации вопрос был совершенно неуместен и прозвучал подобно паровозному гудку, ворвавшемуся в нежные звуки полонеза Огинского.
   - Спасибо, - сказала Марья Ивановна, чуть заметно коснувшись лицом меха его воротника, - ну как может жить одинокая женщина, которой уже почти тридцать лет, у которой нет мужа и отсутствует надежда на его скорое пришествие, - грустно улыбнулась и, шутя, добавила, - и которую начальник за семь лет и три месяца совместной работы ни разу не пригласил в ресторан.
    Глубокомысленная, мягко высказанная претензия за невнимание к подчиненным заставила пятидесятилетнего Степан Степановича зардеться, как маков цвет. Правда, при приглушенном свете настольной лампы это было трудно заметить. Но Марья Ивановна интуитивно уловила замешательство своего начальника, и чтобы замять его смущение, поспешила добавить:
   - А в конторе я задержалась, Степан Степанович, по делу, сидела и дожидалась вас в приемной, чтобы выяснить, правильно ли я сделала, что отправила поздравительную открытку в Главк, поставив на ней только угловой штамп и, не заверив вашу подпись круглой печатью…
   Говоря это, она продолжала улыбаться, совсем не скрывая факта обмана сообщая о причине своей задержки, причем, обмана, шитого такими белыми нитками, что не заметить его мог только глупец, да то в темное время суток.
   Степан Степанович глупцом не был. Даже в условиях затемненного помещения он легко определил бесхитростную уловку в словах своей секретарши. С очередной дозой удивления, но также понял он и истинную причину нахождения молодой женщины в приемной в столь поздний час. Наверно и вы, уважаемый читатель, догадались, что очаровательная секретарша задержалась в кабинете, отнюдь не по названной ею причине, а потому что симпатизировала своему начальнику и в праздничный вечер ей захотелось поставить его об этом в известность. Понял это и уважаемый Степан Степанович. В душе пятидесятилетнего хозяина кабинета всколыхнулась чуть заметная волна самодовольства. Любому уважающему себя мужчине приятно узнать, что какая-то женщина, тем более, молодая и красивая, проявила интерес к его особе. Но настроить себя на непринужденный разговор с обаятельной представительницей другого пола, да еще и после десятичасового общения с сухими канцелярскими папками бывает не просто даже руководителю с большим стажем работы. Степан Степанович в замешательстве переступил с ноги на ногу, еще раз взглянул на Марью Ивановну и только сейчас заметил, что она не только высокопрофессиональный специалист своего дела, но и весьма привлекательная женщина.
    - Вот бурбон-то, - мысленно обругал он себя, пробегая взглядом по ее лицу, волосам, фигуре, приятная женственность которой, просматривалась даже в зимней пальто, - живу, как замызганный чухонец, только и знаю, что производственные планерки, да строительные объекты, а больше никаких интересов в жизни не имею. Ни тебе личного удовольствия, ни человеческого отношения к подчиненным. Действительно, семь лет рядом работает прекрасная женщина, помогает мне во всем, а я совершенно не замечаю ее, проявляю полную бездушность, смотрю на нее, как на исполнительного робота в юбке. Дело дошло до того, что бедняжка набралась смелости и сама высказала мне претензии, притом, вполне обоснованные… Стыдно, товарищ руководитель, - Степан Степанович вздохнул, - вот только, насчет ресторана…, это уже, пожалуй, слишком.
      Марья Ивановна продолжала молчать.
    - Несолидно, все-таки, тащиться в ресторан семейному мужчине под ручку с молодой женщиной, в полтора раза моложе его, - продолжал размышлять в Степане Степановиче разумный голос руководителя и семьянина, - но, что касается комплимента по поводу модной прически, или новой блузки, то сам Бог велел их высказывать женщинам почаще, здесь комплименты всегда будут к месту… Да, век живи, век учись, - еще раз вздохнул Степан Степанович, незаметно направляя свои мысли в другое русло, - впрочем, сходить в ресторан, хотя бы один раз в году с человеком, который уже семь лет является твоей правой рукой на работе, да и к тому же, рукой надежной, что же здесь такого страшного, - это уже подали голос двести пятьдесят граммов выпитого алкоголя, - нет, подобный поступок совсем не является грехом, это просто проявление благодарности человеку за его долголетнюю, безупречную работу. А разве я виноват, что этим помощником является хорошенькая женщина, - все увереннее заявлял второй голос внутри нашего героя, - в конце концов, в жизни надо стараться сочетать полезное с приятным и не быть ханжой по отношению к себе и к другим.  Ведь живем-то мы один раз и имеем право хоть иногда получать от жизни маленькие радости…
    Второй внутренний голос звучал значительно громче первого и Степан Степанович незаметно для себя начал все больше прислушиваться именно к нему. На смену удивления по поводу обнаружения в столь поздний час в приемной своей работницы, в душе Степана Степановича появилось чувство недоумения, как это он так долго не замечал работающей рядом с ним красивой женщины.
    Во избежание негативный выводов читателя о нашем герое, автор, прежде чем продолжать рассказ, считает необходимым еще раз предупредить, что наш герой вовсе не являлся легкомысленным ловеласом, готовым бежать за первой, понравившейся ему юбкой. Избави вас Бог от подобной мысли. Дело здесь обстояло как раз наоборот. Степан Степанович был человеком уравновешенного характера, твердой психики и устойчивой морали, подтверждением чему являлась его двадцатисемилетняя семейная жизнь, не омраченная ни катаклизмами разводов, ни крупными семейными ссорами. Хотя, при всем том, следует также отметить, что присутствие рядом хорошенькой женщины, у него, как и у любого другого мужчины, пробуждало желание показать себя с наилучшей стороны. Подобное поведение является вполне естественным для мужчины, тем более, если не так давно им вовнутрь было принято несколько сот грамм алкогольного напитка.
   Короче, наш герой, в соответствии с заложенной в человека Создателем чувств и под воздействием не так давно выпитого коньяка, постепенно начинал приходить в возбужденное состояние. С удивлением для себя осознав, что перед ним стоит не только исполнительный канцелярский работник, но и молодая, красивая женщина, Степан Степанович начал ощущать в себе прилив внутренних сил. В душе пробудились почти забытые страстные мотивы, все больше возбуждающие страсть нашего героя, в то время, как восприятие временного фактора постепенно покидало его сознание.
    - Вы совершенно правильно поступили, Марья Ивановна, - начал Степан Степанович, настраивая себя на галантный тон, и совершенно забывая о том, что обещал жене сегодня вечером участвовать в подготовке праздничного стола, - решив задержаться и проинформировать меня по поводу появившихся у вас сомнений в правильности оформления поздравительной открытки в Главк. - Лицо его продолжало оставаться серьезным, но в глубине глаз начинали зарождаться чуть заметные искорки чувственности мартовского кота, - уровень ответственности конторского работника как раз и проявляется в его внимательности к исходящим бумагам. Поздравительная открытка, тоже документ, и отправляется она не куда-нибудь, а в вышестоящую организацию, - говорил он чуть нараспев, с явным оттенком безобидной иронии, продолжая ласкать взглядом лицо и фигуру внимательно слушавшей его собеседницы. - Нам очень важно знать, как там будет принята наша открытка, осознавая со всей ответственностью, что могут подумать о нас, если мы, не дай Бог, упустим какую-нибудь запятую, или поставим точку не с той стороны слова. - Похоже, Степан Степанович, увлекшись внимательным взглядом на слушательницу, и поглощенный собственными мыслями, не вникал в смысловую суть произносимых им слов.
    - Беспокойство за судьбу отправленного в Главк документа, - продолжал он, - делает вам честь, подчеркивает высочайший уровень вашей ответственности… А, впрочем, - закончил неожиданно, - надо признать, Марья Ивановна, это совершенно неважно какого цвета, какого содержания и какой формы подтверждения послана наша поздравительная открытка. Можно было ее отправить с угловым штампом, с круглой печатью, можно без того и другого и даже без моей подписи, можно было ее туда вообще не отправлять, потому что, откровенно говоря, поздравления наши в Главке все равно никто не читает…
     Таким неожиданным резюме завершил свой монолог Степан Степанович, а на его лице, наконец-то, появилась долгожданная улыбка. Не снисходительно-официальная гримаса лица, которой начальник в час хорошего настроения одаривает своих подчиненных, независимо от их пола и возраста, а приятно располагающая улыбка мужчины, когда на горизонте появляется неожиданно заинтересовавший его женский объект, и когда он, под воздействием древнего, как мир зова природы, начинает чувствовать влечение к этому милому созданию.
    Итак, Степан Степанович улыбнулся, сделал это непринужденно, широко, искренне. Сухой осадок канцелярщины, накопившийся в его душе после долгого общения с деловыми папками прошлогодних документов, начал интенсивно рассеиваться, уступая место более человеческому, возвышенному, тонкому чувству.
    - Полностью признаю свою вину, Марья Ивановна, - продолжал он, мягким движением беря ее за плечи, - ведь, действительно сухарь…, за этими производственными совещаниями, гроссбухами и отчетами скоро забудешь, что на свете есть другая жизнь с яркими красками впечатлений и богатством внутренних чувств. - Он попытался привлечь ее к себе, но, почувствовав легкое сопротивление, пока эту затею решил оставить, - нам, чиновникам, телефонная трубка скоро заменит все остальные земные радости: и теплоту женской ласки, и вкус их губ, и запах волос… 
   В душе Степана Степановича из-под спуда производственных забот начала вырисовываться романтическая натура поэта. Преображение, подобное тому, что происходило с нашим героем в новогодний вечер в приемной собственной канцелярии, не часто встречается в реальной жизни и потому его трудно логически объяснить. Представьте себе, уважаемый читатель, как если бы конструкция из сухих березовых веток, наскоро связанных в пучок, закрепленная дворником на грубой еловой палке, вот-вот готовая пуститься в работу по уличной мостовой, опахивая встречных и поперечных густой пылью, вдруг на глазах изумленных прохожих начала бы превращаться в благоухающий букет весенних цветов. Картина, хотя и маловероятная, зато вполне сравнимая с той ситуацией, которая сложилась в описываемый вечер, в приемной строительно-монтажного управления. Даже для самого Степана Степановича произошедшая с ним метаморфоза явилась большой неожиданностью.
   - Смотри, как меня прорвало, - подумал Степан Степанович, пытаясь разумом оценить свое поведение, и несказанно удивляясь ему, но, при всем том, остановиться уже не мог. Его неудержимо понесло по рытвинам и ухабам собственного красноречия. Внимательная Марья Ивановна подметила перевоплощение своего начальника.
    - Кажется, разбудила, - подумала она, - сейчас пойдет мне вешать на уши словесную лапшу, теперь только успевай ее стряхивать.
     Однако, мысленная критика поведения собеседника не нашла отражения на ее лице: все тот же потупленный взор и заметно смущенный вид. Сам же Степан Степанович продолжал поражать своим поведением себя и собеседницу. Его преображение, подчиняясь закону неисповедимости путей Господних, пошло стезей безжалостного вскрытия собственных недостатков. Закусив удила, он все больше входил во вкус самобичевания.  Оказывается, полтора стакана пятизвездночного коньяка заметно меняют поведение даже возрастного мужчины, хотя еще и сохранившегося в хорошей физической форме и имеющего в арсенале жизни солидный опыт застолий. Автор нашумевшей в свое время поэмы в прозе «Москва – Петушки» утверждал, что стакан кориандровой, выпитый в утренние часы, антигуманно действует на человека, укрепляет его нервы, но расслабляет душу. Полтора стакана коньяка, выпитые нашим героем в конце рабочего дня, вероятней всего, не затронула у него ни души, ни тела, но пробудили неистовое желание к самобичеванию. Воистину, он наслаждался уничижением собственного «я».
    - Боже мой, - начал сокрушаться Степан Степанович вслух и самим искренним образом, - иметь у себя в приемной такое очаровательное создание и целых семь лет не замечать его...
    - И три месяца, - добавила Марья Ивановна, застенчиво улыбаясь.
     - Тем более, - подхватил Степан Степанович, приходя во все большее возбуждение. Шаловливые искорки мартовского кота, зародившиеся в его глазах несколько минут назад, начали принимать хищный блеск уссурийского тигра. Похоже, он не находил больше слов для оценки своего неразумного поведения. Решив поставить точку в контексте собственного приговора, безапелляционно заявил:
     - Нет, таких, как я, мало расстреливать. Их надо четвертовать без всякой скидки на производственную занятость, без учета высоких мест, занимаемых в соцсоревновании и, не беря во внимание прочих смягчающих обстоятельств. За свое бездушное отношение к женскому полу они не заслуживают никакого снисхождения.
    - Зачем же так жестоко, - возразила смиренная Марья Ивановна. Она уже вписалась в ритм игривого разговора и теперь легко в нем ориентировалась, - если сам Бог прощает людям их прогрешения, то, что остается делать простым смертным, тем более нам, женщинам. Да и исправиться человеку никогда не поздно, если он, конечно, пожелает это сделать, - сказала она мягким голосом всепрощенца, и снова принялась внимательно рассматривать контуры настольной лампы.
    Последние слова собеседницы Степан Степанович воспринял, как прямую рекомендацию приступить к переходу от высокопарной лирики к конкретному предложению. Сам он уже был готов к такому повороту событий, поскольку второй внутренний голос одержал в его душе окончательную победу.
     - Так, значит, вы еще оставляете мне шанс на исправление, - спросил он воркующим голоском. Марья Ивановна не ответила. Она продолжала безмолвно обозревать конфигурацию настольной лампы. Степан Степанович не стал затягивать паузу
    - Я оказался бы неисправимым глупцом, - продолжал он, будто уже получил утвердительный ответ, - если бы не воспользовался предоставленной мне, может быть, последней возможностью.
    При этих словах он подтянулся, приосанился, насколько смог постарался убрать выпуклость живота, расправил плечи и торжественный монолог завершил напрямик поставленным вопросом, - так позвольте, Марья Ивановна, начать исправлять собственную ошибку, затянувшуюся на семь лет и три месяца, уже сегодня, непосредственно сейчас…, позволяете?
    Марья Ивановна оторвала глаза от светильника и подняла на шефа вопросительный взгляд. Потуги пятидесятилетнего мужчины, располагающего комплекцией значительно выше средней упитанности, придать себе выправку бравого гвардейца, она, вероятней всего, не заметила, но его предложением исправиться заинтересовалась.
    - Пожалуйста, - разрешила она, - а с чего бы вы хотели начать свое исправление?
    От нахлынувших чувств, Степан Степанович, похоже, окончательно обалдел. Он предпринял, было, попытку шаркнуть ножкой и отвесить реверанс, как это делают кавалеры в мелодрамных спектаклях, но во-время остановил себя, осознав, что негоже руководителю крупного производственного коллектива превращаться в легковесного опереточного шута. Сумел без проявления лишних эмоций выпустить из себя пар разбушевавшихся чувств. Он не стал расшаркиваться, а лишь взял обеими руками мягкую ладонь секретарши и ласково сказал:
    - С приглашения вас в ресторан, дорогая Марья Ивановна.
   Безобидное предложение начальника, казалось бы, совершенно естественное в сложившейся ситуации, собеседницу привело в трепетное состояние.
     - В ресторан? – тревожно переспросила она, меняя игриво-смиренный вид на искреннее удивление, - в ресторан, и даже сегодня?
    Стремительно развиваемые события начали ее пугать. В ожидании ответа она уставилась на начальника испуганными глазами. Но для Степана Степановича в этом мире уже не существовало преград. Природа мужской сути, подогретая четвертинкой самтрестовского напитка, брала свое, решительно сметая с дороги логику разума, условности возрастных различий, требования административного этикета и прочие факторы, так называемого, здравого смысла.
    - А как же иначе, - воскликнул он в патетическом порыве, - конечно, сегодня. Ведь, как гласит английская поговорка, не откладывай на завтра то, что можно сделать сегодня. Тем более этого нельзя делать в новогоднюю ночь, когда отсрочка на день практически окажется равной отсрочке на год. 
    - Да, нет, вы шутите, Степан Степанович, - сказала Марья Ивановна, убирая из его ладоней свою руку и немножко отодвигаясь, - это невозможно…, так сразу и в ресторан, - чуть задумалась, - да и вас дома, наверно, ждут в этот новогодний вечер.
    - Дома? – переспросил Степан Степанович и вздрогнул. Только сейчас он вспомнил, что время приближалось к десяти часам вечера, и что дома его, действительно, ждали. Легкий озноб пробежал по спине нашего героя, однако, его смятение было недолгим. Проснувшееся в душе страстное желание провести вечер в ресторане с молодой женщиной и интуитивное чувство появившейся возможности его утоления, подминали под себя любые доводы, отвергающие эту возможность. Резким движением головы он отбросил прочь все сомнения, как отряхивают пыль дальних дорог у порога родного жилища. В его голосе зазвучала твердость человека, окончательно определившего для себя безальтернативный вариант дальнейших действий.
     - Нет, Марья Ивановна, - соврал он, не моргнув глазом, - дома меня сегодня, как раз, никто не ждет. Жена уехала к сыну в Прибалтику, а младшая дочь, десятиклассница, ушла с одноклассниками в турпоход, вот чертенята, - непринужденно засмеялся он, - решили Новый год встретить в лесу под живой елкой. Это жди теперь домой только к обеду завтрашнего дня. 
     Вообще-то Степан Степанович не любил врать, но в данном случае все сказанное им было сущим обманом. Его старший сын после окончания военного училища действительно служил в войсках связи где-то под Каунасом, однако, поездка к нему планировалась всей семьей лишь весной будущего года. А что касается романтического турпохода дочери, то вся эта история была выдумана от начала до конца. Степан Степанович даже сам подивился, как это у него все ловко получилось. Раньше он не замечал за собой способности экспромтом создавать такие правдоподобные версии.
   Неизвестно, поверила ли его словам Марья Ивановна, однако сделала вид, что не поверила. Пригрозила ему пальчиком.
    - Ой, обманываете, Степан Степанович, по глазам вижу, что обманываете.
     - Вы меня обижаете, Марья Ивановна, - Степан Степанович обиделся и шутейно надул губки.
     Господи! И что только не делает с нашим братом, мужиком, страстное влечение к противоположному полу, особенно, если впереди забрезжит надежда возможности утоления сладострастной жажды. Любовная страсть делает скупого щедрым, грубого – нежным, солидного – легковесным, умного – смешным. Дамский каприз нашего героя, демонстрируемый толстыми под щетиной начинающих седеть усов губами, даже при неярком свете настольной лампы выглядел неестественно и комично. Понимая, что все это не больше чем игра, оба рассмеялись, а Степан Степанович серьезно продолжал:
     - Нет, правда, Марья Ивановна, зачем же мне вас обманывать. А, потом, если бы меня ждали дома, разве я остался бы сидеть здесь так долго…, подумайте сами.
     Марья Ивановна подумала немного и решила, что последний довод шефа является весомым подтверждением правдивости его слов. Совесть нашей героини успокоилась. Если два человека в праздничный вечер по воле обстоятельств оказались в одиночестве, так почему бы им не провести этот вечер вместе. Она окончательно настроилась на деловой лад и, задумчиво покручивая пуговицу на пальто Степана Степановича, начала размышлять вслух:
    - Интересно, если бы я согласилась…, в какой ресторан мы бы с вами пошли?
   - Конечно в «Нептун», - поспешно воскликнул обрадованный Степан Степанович. Он мысленно праздновал взятие первого редута. Отобрал у собеседницы пуговицы своего пальто и, застегивая их дрожащими от волнения руками, взахлеб продолжал, - там подается на стол такой чудесный, фаршированный овощами судачок, да и к судачку кое-что еще, не менее пользительное, прилагается.
      Шумно втянул в себя воздух и прищелкнул пальцами. В этот момент наш герой чувствовал себя парящим в небе орлом, радость била из него веером неосторожно открытого шампанского.
     - В «Нептун? – переспросила Марья Ивановна, - это который за мостом на дебаркадере размещается, знаю, знаю, неплохой ресторан, я, правда, не помню какого качества у них судак, но ребята в оркестре там играют славно…
     - Еще и как славно, - услужливо поддакнул Степан Степанович, - от грохота ихних цымбал сотрясаются сваи моста, а на реке легкая зыбь поднимается…, впрочем, это все не столь существенно… Так вы как смотрите на мое предложение посетить «Нептун»?
     Марья Ивановна снова немного подумала, как-то по-особому внимательно взглянула в лицо собеседнику, потом также решительно встряхнула головой, как это сделал несколько минут назад Степан Степанович, и сказала:      
    - Ну, что ж…, если вы сегодня действительно свободны и приглашаете меня вместе провести вечер, я не вижу особых причин для отказа. На часик – другой в «Нептун», пожалуй, можно и заглянуть…
    В этот новогодний вечер кабинет начальника осталась незакрытым на ключ, а в приемной всю ночь горела непотушенная лампа. Начальник забыл щелкнуть вставленным в дверь ключом, а секретарша выключить лампу. Но не будем слишком строгими к нашим героям, а читателя успокоим, сообщив, что ничего страшного не произошло: кабинет не обворовали, здание не сгорело.
   А теперь, уважаемый читатель, давайте, проявим деликатность, оставим наших героев наедине и вернемся к ним только утром следующего дня.
   
      Новогодний праздник пронесся для Степана Степановича в таком бешенном аллюре, со столь стремительной быстротой меняющихся декораций и с такой богатой гаммой впечатлений, что калейдоскоп всех событий прошлой ночи просто не мог вместиться в его голове. Тем более, утром следующего дня, в момент нашего возвращения к героям, Степан Степанович находился в таком подавленном состоянии, что еще не успел толком уяснить, является ли голова составной частью его тела. Она гудела натруженно и тревожно, как монастырский колокол, сзывающий в час страшных потрясений народ на городскую площадь. Во рту было сухо и гадко, в ушах монотонно пощелкивало, а открывшиеся было глаза, бесстрастно зафиксировав низкий потолок чужой квартиры, несколько секунд меланхолически похлопали ресницами, и снова закрылись.
    Степан Степанович находился в странном раздвоении души и тела: с одной стороны, сознанием он признавал факт своего существования, однако, тело, как бы находилось в другом измерении – оно было тяжелым, непослушным, отсутствующим. И только тупая боль, исходившая от всех четырех конечностей особенно, когда он пытался ими пошевелить, напоминала о продолжавшем иметь место единстве души и тела.
   Пока наш герой, измочаленный вчерашней попойкой, силится осмыслить собственную суть, давайте, воспользуемся паузой и назовем место его пребывания. Итак, в морозное, солнечное утро первого дня нового года уважаемый Степан Степанович, отец двух детей и начальник крупного трудового коллектива, обнаружил себя в квартире своей молодой секретарши, в ее кровати, в полуобнаженном виде и, как уже было сказано, в крайне разбитом состоянии. Как сюда попал, он не помнил, как отсюда будет уходить, пока не представлял.
    Хозяйки в комнате не было, зато из кухни доносилось веселое позвякивание посуды и приятный запах готовящегося там завтрака. Легкий полусумрак помещения, мягкая музыка, раздававшаяся из слегка включенного в углу радио, наполненная запахом женских духом комната - все говорило о наступлении утра новогоднего, праздничного дня.    Однако, для нашего героя в этот момент не существовало в мире ни вкусов, ни запахов, ни праздничного настроения. Он неподвижно лежал с закрытыми глазами, вытянув руки вдоль одеяла, и ни о чем не думал. Будто через тугой слой ваты слышал, как за окном чиркала лопата, то дворник убирал выпавший за ночь снег, изредка доносился гул автомобиля, за стеной диссидент Токарев хриплым голосом поливал грязью нашу советскую действительность. Короче, жизнь продолжалась. А Степан Степанович лежал, не двигаясь минуту, вторую, третью. Он мог бы так лежать и час и два, а может даже целую вечность. Однако, получаемые извне звуки, постепенно возвращали его к сознанию, к жизни, принуждали к свершению каких-либо действий.
    Он приподнялся на локте и осторожно потряс головой. Болевые ощущения, возникшие от этого движения, окончательно убедили нашего героя в том, что голова все-таки является органом его тела. Только после этого Степан Степанович второй раз открыл глаза, и очумело посмотрел по сторонам. Его бессмысленно созерцающему взгляду предстала аккуратная однокомнатная квартирка незамужней женщины. Скромная, но со вкусом подобранная мебель, стены в розовых отсветах обоев, бараночные завитушки на которых, выдавали увлечение их авторов стилем барокко, репродукция картины И.Крамского «Незнакомка», под ней на тумбочке маленькая полиэтиленовая елочка. Электронные часы на противоположной стене показывали половину десятого.
   -О-хо-хо, - сказал Степан Степанович, откинулся на спину и стал задумчиво смотреть в потолок.  Однако, опять-таки, следуя объективности приходится признать, что его задумчивость была чисто внешней. В действительности, он находился в таком депрессивно-подавленном состоянии, когда опустошенный мозг не мог родить ни единой толковой мысли. Он не мог представить себе, как будет объяснять жене свое отсутствие дома, как будет дальше смотреть в глаза своей секретарше, он даже не знал, что скажет ей сейчас, когда она зайдет с кухни в комнату. Он просто лежал и с обреченным безразличием смотрел в потолок. Правда, его беспокойство по поводу последнего обстоятельства – предстоящего разговора с Марьей Ивановной, было, оказывается, напрасным. Через несколько минут, она легкой пташкой впорхнула в комнату, беззаботно ему улыбнулась и весело чирикнула:
    - С новым годом, Степан Степанович, с новым счастьем, мой дорогой Карузо.
    Весь ее вид демонстрировал неподдельную радость, в поведении ни капли замешательства. Казалось, будто лучики солнца ворвались вместе с ней в комнату, где лежал Степан Степанович, принеся с собой и праздничность Красного дня календаря, и прелесть домашнего уюта. Скромная, аккуратная кофточка с отложным воротником и коричневая юбка чуть выше колен плотно облегали ее тело, рельефно вычерчивая женственность его форм, на щеках играл румянец, вызванный то ли жаром плиты, то ли приподнятостью настроения. И вся-то она будто светилась изнутри.
    Вот только Степан Степанович был не тот: своим помятым видом он явно не вписывался в праздничную обстановку новогоднего утра.
    - Взаимно и вас, Марья Ивановна, - пробормотал он на ее приветствие, силясь улыбнуться, - а почему вы назвали меня Карузо?
    Марья Ивановна слегка потускнела. Она села к нему на кровать, погладила по голове, просительно сказала:
    - Степан Степанович, ну, давайте, еще немного побудем друг для друга просто Степой и Машенькой, а с первого рабочего дня вновь перейдем на официальный тон руководителя и подчиненной, хорошо?
    - Хорошо, - покорно согласился Степан Степанович, - так, почему же ты, Машенька, называешь меня Карузо?
   - О-о-о, - она снова рассмеялась, - я не думала, Степа, что ты обладаешь таким прекрасным вокалом, так славно поешь.
    И без того несвежее лицо Степана Степановича начало сереть еще больше.
     - Я пою? – переспросил он удивленно, - да откуда ты это взяла.
     - Не притворяйся, Степа, не скрывай своих талантов, - она слегка потрепала его за нос, - у меня теперь есть вещественное доказательство.   
    Марья Ивановна снова выпорхнула в коридор и тут же вернулась с большим плюшевым медведем в руках.
      - Видишь? – спросила она, - что, красивый?
      - Большой, - согласился Степан Степанович, - а причем тут Карузо?
     - При том, что этот медведь – твой приз за хорошо исполненную песню, тебе так аплодировали, так аплодировали.
    Марья Ивановна снова села на кровать, медведя посадила рядом. Степан Степанович ошалело посмотрел на медведя, на Марью Ивановну, сглотнул липкую слюну.
- Что же я там пел? – спросил глухим голосом.
     - Да, разное, но мне больше всего понравилась песня «Помнишь мама моя…». Ты ее на «бис» исполнил два раза. Я такой песни ни разу не слышала, откуда ты ее взял?
     Степан Степанович болезненно поморщился и хотел повернуться лицом к стене. Так он обычно поступал дома, когда жена прискребывалась к нему с неприятными вопросами. Только сейчас вспомнил, что пока он не дома, и что впереди еще предстоят непростые вопросы жены, от которых ему будет не отвертеться, используя прием оборачивания к стене. С обреченным видом он остался лежать на месте, решив до конца испить чашу неприятный воспоминаний о вчерашнем вечере. 
- Плясать я не пытался? – спросил хмуро.
     - Пытался, - не стала скрывать Марья Ивановна, - и даже не однажды, но всякий раз тебе мешали столы и стулья.
    - Мешали? – Степан Степанович, забыв о болезненном состоянии тела, испуганно привстал, - а я там ничего хулиганского не натворил?
     - Вообще-то нет, - успокоила его Марья Ивановна, - правда, одно время тебе пришла в голову идея отодвинуть в сторону бадью с декоративной пальмой.
- Зачем?
     - А кто тебя знает…, утверждал, что она свет застит, мы, в аккурат, рядом с ней сидели.
- Отодвинул?
     - Куда там, она же тяжелая. Да, потом эта официантка, психопатка, дура ненормальная…, ей, видите ли, не понравилась твоя затея, разоралась так, что хоть всех святых выноси. Хорошо, что администратор пришел.
- А тот, что?
     - Сначала тоже разошелся, хотел милицию вызывать, но, узнав, что ты начальник строительной организации, сразу присмирел. Подсел к нам за столик, стал интересоваться, хорошо ли нас обслуживают. А когда ты пообещал сделать косметический ремонт их помещения, он вовсе развеселился. От своего имени заказал бутылку шампанского, и вы с ним пили на брудершафт.
     Под Степаном Степановичем жалобно заскрипели матрацные пружины. Он вспомнил о катастрофической нехватке рабочих в своем управлении, о ежегодно растущем числе незавершенных объектов и на душе Степана Степановича стало пустынно и тоскливо.
    - Купец первой гильдии Фома Гордеев, - мрачно прокомментировал он свое поведение и также бесстрастно спросил:
     - А больше я ему ничего не обещал?
      - Не знаю, - сказала Марья Ивановна, незаметно переходя на «вы», - вы потом с ним уходили куда-то в подсобные помещения, как я поняла, осматривать фронт предстоящих работ, пробыли там недолго, но вернулись в пыли, паутине и в какой-то известке. Где только все это нашли, вроде ресторан размещается в посудине, плавающей на воде, а столько с собой принесли грязи, - она вздохнула, - в таком виде оставаться в ресторане было нельзя, я вызвала такси, и мы уехали… После небольшой паузы продолжала. -  Сначала я хотела отвезти вас домой, вместе с таксистом настойчиво выпытывали у вас адрес, но бесполезно. В своем молчании вы были тверды как партизан, так и оставили в тайне свое местожительство. Но не бросать же вас было на улице, вот мы и приехали ко мне…
    Молодая женщина слегка застеснялась, поспешила перевести разговор на другую тему.
      - Ваш костюм я немного почистила щеткой, пыль и паутину убрала, но следы известки остались, надо застирывать. Я не стала этого делать, ведь костюм будет мокрый, а вам сейчас надо идти домой, ваша дочь скоро должна вернуться из турпохода.
    Степан Степанович кисло улыбнулся, пробормотал благодарное «спасибо тебе Машенька» и с мучительным видом закрыл глаза. Больше ни о чем, ни говорить, ни думать не хотелось…
     Через полчаса Степан Степанович встал, помылся, оделся. От завтрака, к большому неудовольствию Марьи Ивановны отказался, но бутылку минеральной воды выпил. Выпил в коридоре и прямо из горлышка. Когда полностью одетый, обутый и причесанный, но без радости на лице он стоял у дверей на лестничную площадку, Марья Ивановна вспомнила:
     - Степан Степанович, а медведя-то возьмите, он вами честно заработанный приз.
      Степан Степанович укоризненно посмотрел на нее и ничего не ответил.
…………………………………………………………………
     Подойдя к дверям собственной квартиры, Степан Степанович, не имея желания торопить события, не стал нажимать звонок. Он остановился и, в поисках ключа, начал неторопливо рыться в карманах. За те сорок минут, что он потратил на пеший ход от дома своего гостевания до собственного дома, в его голове перетасовалось множество различных версий, коими можно было бы объяснить жене свое отсутствие дома в новогоднюю ночь. Однако, ни один из перебранных вариантов не отвечал всем требованиям правдоподобия. Грубый угол лжи обязательно торчал из любой попытки объяснить свой поступок, каким-либо непредвиденным случаем. Все версии, что приходило в измученный ум нашего героя, при их элементарном анализе оказывались несостоятельными. Тогда он принял простое, но гениальное решение: в первый раз в подобных обстоятельствах ничего не придумывать, а рассказать жене на чистоту всю правду. Где был, что делал. А там будь, что будет.
    После принятия столь благородного решения на душе Степана Степановича сделалось как-то легко и чисто. Как после бани. Даже тело стало меньше болеть.
    Отыскав, наконец, ключ, он вставил его в скважину замка, легко щелкнул и осторожненько открыл дверь. Хотя решения своего дальнейшего поведения при разговоре с супругой Степаном Степановичем было принято окончательно, все рано отсутствие жены в этот момент дома для его явилось бы подарком судьбы. Но, увы, в этом плане ему не повезло. Отсутствовала лишь дочка, а жена не только была дома, но она уже давно слышала возню с замком и в полной боевой готовности ждала появление супруга в дверях. Когда он переступил порог, она стояла посреди комнаты, подперев руки в бока, и смотрела на него, как Николай 1-й на декабриста, приведенного к нему на допрос после неудавшегося восстания.
    Итак, наступил кульминационный момент нашего повествования. Положение Степана Степановича в эту минуту было незавидным, даже можно сказать, плачевным было его положение. В старину сердобольные христиане в таких случаях говаривали «не сотвори, Господи, и врагу моему».  Примеры подобного толка, правда с относительно позитивным результатом, можно найти и в произведениях мировой литературы. Так, Ходжа Насреддин, благодаря собственной смекалке, всегда мог найти выход из любой сложной ситуации, солдат Швейк скрашивал тягостные минуты жизни вспоминанием взятого из собственной биографии какого-нибудь забавного случая, Тиль Уленшпигель на все удары судьбы реагировал беззаботной, лукавой улыбкой. Но приведенные примеры являются изображением фактуры прошлых времен. Если же прибегнуть к примеру из современной жизни, то сложившееся с нашим героем положение, можно было бы сравнить разве что, с позицией на шахматной доске, когда силы противоборствующих сторон совершенно неравнозначны.
     Один игрок, в данном случае Степан Степанович, имел в своем распоряжении единственную пешку, которая, жалко притулившись к королю, испуганно жмется к его ногам. Так пес, учуявший в кустах запах тигра, прячется за спину охотника. Другая сторона, в лице супружницы Степана Степановича, имела в своем распоряжении всю королевскую рать, да к тому же еще и обладала правом первого хода. Она не стала затягивать с приведением в действие своего преимущества.
    - Ну-ка, дорогой муженек, будь добр, расскажи мне, где это тебя всю новогоднюю ночь черти носили? – спросила она суровым тоном судебного обвинителя.
    Степан Степанович не сразу сделал ответный ход. Учитывая принятое им благородное решение ничего не утаивать, наш герой решил не торопиться. Не спеша снял пальто, шапку, ботинки. Здесь же, в прихожей предпринял неуверенную попытку очистить от извести пиджак и брюки, однако, его благие намерения дали отрицательный результат. Своей попыткой он еще больше забелил известью одежду и ладони. Махнул рукой, тяжелым шагом прошел в комнату, устало опустился на стул. Жена молча следила за его действиями, терпеливо ждала. Ей спешить было некуда. Она уверенно чувствовала свои права командующего ситуацией, и потому в поведении была спокойна. Степан Степанович глубоко вздохнул, сцепил пальцами ладони рук, опустил голову долу и начал свое искреннее покаяние.
    - Хочешь, верь, хочешь, не верь, но сегодня я расскажу тебе истинную правду, изложу все, как на духу. 
    Жена криво усмехнулась, но промолчала. Все в той же позе бескомпромиссной Фемиды она продолжала стоять посреди комнаты. Муж взглянул на нее из-подлобья, немного испугался прокурорского вида, но усилием воли заставил себя продолжать линию чистосердечного признания.
     - Значит так…, - начал он свой отчет, - вчера просидел я на работе до девяти часов вечера, подчистил все годовые отчеты, убрал папки в сейф, и только собрался уходить…
     - Как вдруг зазвонил телефон с перевалочной станции, - оборвала его жена, - и тебе сообщили, что в адрес вашего управления поступили вагоны со строительными материалами. Вот тебе, бедняге, и пришлось всю ночь собирать бригаду грузчиков и организовывать разгрузку вагонов…, так?
     Степан Степанович с удивлением воззрился на жену.
    - Ну, чтобы штрафов не платить за простой, - с иронической улыбкой продолжала жена подбрасывать ему спасительную идею, - ведь они, железнодорожники, народ ушлый, знают, когда поставить вагон под разгрузку.
    У Степана Степановича хватило благоразумия отказаться от данайского дара жены.
     - Да нет, - сказал он, - никаких вагонов вчера не было, - слегка переместился на стуле, принимая более устойчивую позу. - Ты слушай дальше, я же тебе рассказываю все, как было, - несколько сбитый с темпа рассказа, он попытался снова войти в его колею, - так вот, значит, закончил я работу с документами, убрал все бумаги в сейф, выхожу в приемную, смотрю…
    - А там трубу центрального отопления прорвало, - опять язвительно начала продолжать его версию жена, - горячая вода хлещет в стену, вся приемная заполнена паром, ты обратно в кабинет, да за телефон - аварийку вызывать…, угадала?
    Степан Степанович поднял измученный лик на жену. Его и без того расшатанная праздничной одиссеей нервная система начала окончательно сдавать.
    - Да, не было никаких вагонов и аварии тоже не было, - сказал он устало, - зачем ты так настойчиво навязываешь мне заведомо ложную версию, когда я хочу рассказать тебе все начистоту, - Степан Степанович позволил себе рассердиться и даже повысил голос, - в конце концов, ты выслушаешь меня, или нет.
     Жене не понравилась попытка супруга высказать свое недовольство. Ситуация была не та.
    - Нет, - грубо оборвала она мужа, - достаточно я от тебя разных баек наслушалась за двадцать семь лет совместной жизни и не надеюсь услышать что-нибудь новенькое, - вызывающе усмехнулась, - тем более, я и без твоих раскаяний знаю, где ты провел эту ночь.
    Степан Степанович вздрогнул.
    - Откуда? - тревожно спросил он.
     Его первая мысль была о том, что кто-нибудь из знакомых был в «Нептуне», видел его там с секретаршей и уже успел доложить жене, - кто тебе рассказал?
    - Никто мне ничего не рассказывал, - запальчиво обрезала его жена, бросила взгляд на испачканный пиджак, - история проведенной тобой ночи на тебе самом, как на экране осциллографа подробно расписана. Может рассказать, как дело было?
    - Ну? – спросил заинтересовавшийся Степан Степанович.
     - Не нукай, не запряг, - резким движением руки жена отбросила со лба волосы, презрительно продолжала, - бедненький, совсем памятью ослаб, забыл, где был и что делал…, ну, что ж, придется помочь тебе вспомнить… А дело было так…  Во-первых, по случаю Нового года вы с замом в конце рабочего дня выпили бутылку конька…, так?
    Чтобы сделать подобное заявление, можно было и не обладать даром провидца-Ностардамуса. Степан Степанович это прекрасно понимал, догадливость жены по поводу выпитой бутыли его не удивила. Он согласно кивнул головой и с тревогой стал ждать дальнейшего изложения версии.
    - Возможно, затем ты поработал с документами, - продолжала жена, -  до работы ты дурной, я это знаю, зато потом, правда, не скажу, во сколько именно ты ушел из конторы, но совершенно уверена, что отправился ты оттуда прямехонько на вокзал…
     Выражение испуга на лице Степана Степановича сменилось искренним удивлением.
    - На вокзал? – переспросил он, - а зачем?
    Жена посмотрела на него с презрительной жалостью. Ее начинало раздражать тупое упрямство исполнителя гадкого поступка, хотя необходимость что-либо скрывать уже давно отпала, поскольку ей и без того все было ясно.
    - Только не пытайся, пожалуйста, строить из себя невинного девственника, как та вдова, что пять раз побывала замужем, - сказала она грубо, - тебе это не личит… Зачем он отправился на вокзал? – вторично отбросила в сторону непокорные волосы, - а затем, чтобы в Красном уголке вокзальной забегаловки всю-то новогоднюю ночь проиграть в бильярд…
     Обвинение в адрес мужа было брошено резко, отрывисто, как внезапная пощечина по лицу, наотмашь. Пораженный Степан Степанович слегка приоткрыл рот, замер на месте, безмолвно обозревая лик рассерженной супруги. Он оказался настолько ошарашен высказанным в его адрес обвинением, что даже не нашелся, что на это ответить. Продолжал сидеть и молча хлопать глазами.
    Жена, не обратила внимания на состояния мужа.
    - Господи, - простонала она трагическим голосом, схватилась за голову и прошлась по комнате. Похоже, она собиралась заплакать.
    - Добрые люди в эту ночь семьями сидят за праздничным столом под елкой, отмечают Новый год, а мой старый дурак с кием, да с мелками ходит вокруг биллиардного стола… Тьфу, прости ты меня, Господи, - только сейчас заметив на лице мужу степень неподдельного удивления, еще больше повысила голос. - Может ты еще спорить вздумаешь, - спросила грозно, - может вздумаешь доказывать мне что-то другое, - она подошла к нему вплотную, ткнула пальцем в грудь. - Да ты посмотри на свой пиджак, свои руки, они же у тебя, как у маляра, все в мелу…, молчи уж лучше и не спорь…
    Степан Степанович послушно взглянул на костюм, на руки и понял, что спорить тут бесполезно. Против очевидной истины не попрешь – надо признаваться. Прижатый неоспоримыми факторами к стене, он потупил глаза и полным раскаяния голосом сказал:
      - Признаюсь, был грех с бильярдом, увлекся…, но обещаю, это было в последний раз…