История рода Пановых. Глава 6

     Глава 6. От «кочкина пира» до «тучи каменной».

       Ещё со стародавних времён служба в Яицком – Уральском казачьем войске существенно отличалась от казачьей службы в других войсках. Только уральские (яицкие) казаки имели право на, так называемую, «наёмку».
       «Служба в нашем войске бывает не по очереди, как в иных казачьих войсках, а по найму: – так праотцами нашими, царство им небесное! – заведено и узаконено ко благу всего нашего народа, – объяснял устами старика писатель И. И. Железнов. – К примеру: кто хочет идти на царскую службу, тот нанимается с тех, кто хочет дома оставаться и хозяйством заниматься; выходит: всем хорошо, всем выгодно. Наёмщику тем хорошо, возьмёт деньги и на них сам соберётся и семью свою приспокоит; а нанимателям тем хорошо, что останутся дома и отданные наёмнику деньги воротят из промыслов.
        От таких порядков и царской службе нет ни малейшего ущерба. К примеру, для Батюшки – Царя рази не всё равно, кто выдет на службу: Карп ли, Иван ли? Лишь – бы вышел, да был – бы только казак исправный, то – ись, доброконный хорошо одетый и хорошо вооруженный. А при наёмке казак всегда выходит на службу исправнее, нежели при очереди. Стало быть, от наёмочной службы не только нет ущерба, а, напротив, есть выгода большая» (Железнов. Т. 1. 1910. С. 322). 

      Так бы и жили себе уральские казаки, не тужили, если бы в Уральское казачье войско не пожаловал член Департамента Водных коммуникаций, генерал – лейтенант Фёдор Иванович Медер. В 1802 году он совершил инспекционную поездку в Уральск, после которой последовало Положение, направленное на кардинальные реформы в Войске.
       «В 1800 году правительство решилось преобразовать управление всех находящихся в России казаков, в Уральск был прислан генерал – лейтенант Медер, – писал оренбургский чиновник А. И. Левшин. – По составлении им касательно сего предмета проекта, и по соображении оного с мнениями министров Военного и Внутренних дел, Правительствующему Сенату дан 26 декабря 1803 года Именной Указ о многих переменах во внутреннем правлении Уральского казачьего войска, как по военной, так и по гражданской части.
         В Указе сём заключалось: уничтожение найма казаков на службу, и установление вместо оного строгой очереди; подчинение всего войска непосредственному заведованию Оренбургского начальства; преобразование Войсковой Канцелярии; повеление председательствовать в оной до времени, вместо атамана, генералу Медеру; введение новых по всему войску одинаковых мундиров, и пр.» (Левшин. 1823. С. 32 – 33).

        Писатель В. П. Правдухин (1892 – 1938), живший в детстве в посёлке Каленовский и друживший со сверстниками, братьями Пановыми, так охарактеризовал это трагическое событие в жизни уральских казаков:
       «В начале XIX века вводятся на Урале «мундиры и штаты», – писал Валериан Павлович. – Яик снова встает на дыбы. Жесточайшая расправа учинена была князем Волконским над казаками, знаменитый «Кочкин пир». Их пороли на снегу за городом. Они сбрасывали с себя одежду и голые валились на мёрзлую землю.
       – Хоть умереть на груди родной земли в своем человеческом обличье!
       Казни, ссылки, шпицрутены вырывали из казачества его цвет и силу» (Правдухин. 2011. С. 40).

       Надо заметить, что бывший тогда Войсковым атаманом Д. М. Бородин, никакого противления введению «мундиров и штата» не выказал. Вероятно, «старые люди» тоже поначалу сильно не противились этому, пока посланец Департамента Водных коммуникаций, генерал – лейтенант Медер, не начал проявлять большой интерес к рыбной ловле и реке Уралу, вообще. Если бы Водный департамент задумал открыть судоходство по Уралу, тогда не зачем было ломать существующую в Войске систему «наёмки». 
       «Генерал – лейтенант Медер, до времени в Уральском войске остающейся, поставлен с вами в надлежащее по начальству вашему отношение, – предписал атаману Бородину военный министр. – Ныне составляется здесь положение для управления войска сего, которое привести в действо будет ему предоставлено. Положение Урала и беспорядки тамошнего управления требуют, чтоб приняты были меры, кои бы при подлежащем устройстве, послужили вообще к пользе края того» (Большая Энциклопедия Нефти и Газа, статья «Генерал – лейтенант, страница 1, абзац 2).

        Директором Департамента Водных коммуникаций был в ту пору граф Николай Петрович Румянцев, сын знаменитого полководца. В 1802 году его назначили министром коммерции (торговли), сохранив за ним должность в Водном департаменте, что давало Румянцеву «в первые годы царствования Александра 1 возможность прямого доступа к императору по званию министра и обсуждения, в том числе дел по управлению водяными коммуникациями на личных аудиенциях у Александра 1, а также на заседаниях Комитета министров». Граф Румянцев активно инициировал проведение работ по расчистке фарватера ряда рек, в т. ч. Буга, Волхова, Дона, Москвы и других. В то же время, граф развивал торговлю со странами Европы, настаивая на неограниченном вывозе туда хлеба. Чёрная икра также могла стать отличным экспортным товаром, вероятно, поэтому Румянцев и задумал прибрать к своим рукам реку Урал с её рыбными богатствами, а для начала решил ввести для казаков такую дисциплину, какая существовала в регулярных войсках. Да, видно, ничего не знал граф про уральских казаков. В знак протеста против Положения, казаки стали молча уклоняться от участия в традиционных рыболовствах на Урале, в том числе зимой, в багренье.

        «В 1800 годах правительство желало ввести в Уральской казацкой общине «чередовую», или очередную службу, но казаки воспротивились, – писал Железнов. – Они видели в этом первый шаг к регулярщине, а регулярщина для яицкого казака, по его понятию и убеждению, горше, чем для крепостного – барщина. «Бери, Белый царь, хоша всех нас на свою Государеву службу: все пойдем с охотой. Но очереди нам не надо. Пусть остается по старому – наемка. Хоть два гроша казак возьмет, да все – таки пойдет по охоте, а не как рекрут по очереди!» В то время вызывался или снаряжался пятисотенный полк в Грузию. Этот полк одеть в однообразное платье, – и это казакам было противно, и это пахло им регулярщиной. «В чем ходили наши праотцы, в том и мы будем ходить, в том и детушек наших желаем видеть! – Не надо формы!»
       От «не надо формы» дошло, наконец, и до «не надо» всякого преобразования, всякого правительственного распоряжения, словом, не надо стало никакого штата. Слово штат сделалось для казаков словом ужаса. Скажи казаку: «Ступай в огонь!» Перекрестится казак и пойдет в огонь. Скажи казаку: «Прими штат». Перекрестится казак и скажет: «Приму смерть, но не приму штат!» (Железнов. Т. 1. С. 371).
        После «кочкина пира» схлестнулись интересы «старых людей» и графа Румянцева. Граф был силён данной ему властью, но и «старые люди» были «не лыком шиты». «Старые люди» понимали, что если казаки перестанут участвовать в рыбной ловле, то могут нарушиться традиционные поставки икры и рыбы ко Двору. Полетели в Гатчину с Урала «летучки» с письмами. Но, император Александр 1 не особо жаловал Гатчинский дворец, а потому бывал в нём довольно редко. Более двух лет понадобилось, чтобы вежливо убедить Государя Императора изменить Положение 1803 года, с учётом пожеланий уральских казаков:
       «Впоследствии Государь Император рескриптом на имя Оренбургского военного губернатора князя Волконского, от 4 – го декабря 1806 года, приказал опять дозволить наём на службу вместо очереди и оказал многие другие снисхождения к казакам, – писал Левшин. – Прочие постановления, в упомянутом нами Указе от 26 – го декабря 1803 года заключающиеся, приведены в исполнение и составляют ныне главнейшие узаконения, коими Уральское казачье войско управляется» (Левшин, с. 33).

        Вероятно, генерал Медер прознал, что «старые люди», проживавшие в форпосте Калёновский, посылали свои «летучки» в Гатчину. «Весной и летом 1806 г. в Петербурге арестованы ещё три казака, ходатаи от Уральского войска: Иван Гущин, Пётр Железнов и Яков Дынников, – пишет Курлапов. – «Без письменных видов» шли они к царю, от всей общины…» [Курлапов А. З. Яицкие – Уральские казаки. Повседневная жизнь и праздники/Историко – краеведческое издание. Уральск, 2013. С. 185 – 186]. В форпост Калёновский был послан вооруженный отряд солдат, вероятно для того, чтобы припугнуть уральских казаков накануне осенней плавни, которая начиналась оттуда.
        «Осенью 1806 г. казаки Калёновского форпоста отказались выделить лошадей под армейские караулы, – пишет Александр Зотович. – Для ареста зачинщиков была прислана воинская команда подполковника Струкова. Казаки не выдали карателям своих товарищей – Дуракова, Панова и Салынина – и заявили, что если надо отвечать, то они все готовы явиться в Уральск. Казаки говорили Струкову, что третий год служат без всякой помощи войскового начальства, их притесняют старшины, без вины прогоняют сквозь строй. Поэтому службу казаки почти не несут и недовольны реформой в Войске [14, с. 21]. Угроза подполковника стрелять на них не подействовала, и он вынужден был возвратиться ни с чем» (Там же, с. 186).

        Нужно заметить, что казаки Дураковы, Пановы и Салынины не только были из числа «старых людей», но и состояли в довольно близком родстве друг с другом. Например, Василий Андреевич Дураков доводился родным братом Степаниде Пановой, дочери бывшего священника Андрея Ивановича Живетина. Казак Тит Семенович Салынин был женат на дочери Дмитрия Ивановича Панова, а в Ревизских сказках 1817 и 1834 годов он показан под фамилией Хохлов. Кстати, в Ревизской сказке 1817 года Калёновского форпоста Уральского казачьего войска были впервые записаны наши казаки Пановы под своей настоящей фамилией:
«б/н Панов Петр казак, возраст 50 лет
У него сыновья: казак Харитон – 25 лет, малолетний Маркел – 6 лет.
У Харитона, малолетний сын Егор – 3 лет.
№ 3747 Казака Петра Панова жена Степанида – 50 лет
У неё дочь Марья – 16 лет.
Прасковья, жена Харитона – 23 лет
У неё дочери: Анна – 3 лет, Анна – 1 лет.
№ 3877 Панов Иван казак, возраст 60 лет.
№3749 Казака Ивана Панова жена Ирина – 55 лет» [Национальный архив Республики Башкортостан (НА РБ), ф. И – 138, оп. 2, ед. хр. 188, л. 493 об. – 494].

       К сожалению, в Ревизской сказке (переписи) 1817 года показаны только имена и фамилии, но отсутствуют отчества казаков. В тоже время, это первая перепись уральских (яицких) казаков, куда записаны и лица женского пола. Поэтому Исповедальные росписи Флоро – Лаврской церкви Калмыковской крепости 1819 года являются хорошим дополнением переписи 1817 года.
«Служащие и отставные и их домашние:
№ 275. – 636. Казак Петр Димитриев Панов, возраст 52 лет.
586. Жена его: Степанида Андреева – 50 лет.
637. Дети их: Харитон – 30 лет.
587. Жена его: Прасковия Васильева *) – 28 лет.
638. Сын их: Егорий – 9 лет.

№ 276. – 639. Казак Василий Андреев Дураков, возраст 56 лет.
588. Жена его: Матрена Ильина – 54 лет.
640. Дети их: Андрей – 16 лет.
589. Ксения – 12 лет.
641. Еремей – 7 лет.

№ 277. – 642. Отставной Иван Димитриев Панов, возраст 68 лет.
590. Жена его: Ирина Иванова – 67 лет.

№ 280. – 647. Отставной Семен Иванов Хохлов, возраст 80 лет.
594. Жена его: Ефимия Иванова – 70 лет.
648. Дети их: Артемий – 47 лет.
595. Жена его: Пелагея Иванова – 40 лет.

№ 281. – 649. Казак Тит Семенов Салынин, возраст 40 лет.
596. Жена его: Наталия Димитриева – 39 лет.
650. Дети их: Тимофей – 19 лет.
597. Жена его: Татьяна Иванова – 18 лет» [Государственный архив Оренбургской области (ГАОО), ф. 173, оп. 14, д. б/н, лл. 47 об. – 48].
       *) Прасковья Васильевна Панова, вероятно, была дочерью Василия Зайкина, чьи сыновья записаны в переписях 1817 и 1834 годов.
       Всего на двух листах были записаны 15 семей калёновских казаков, которые приехали в Калмыковскую крепость, где была Флоро – Лаврская единоверческая церковь, единственная на всю низовую линию. Конечно, были церкви в Яицком городке и Гурьеве, но до них добираться из Калёного было ещё дальше. Дороги тянулись через степи, где полно было ядовитых змей и пауков (тарантулов), которых нужно было опасаться во время ночевок под открытым небом.
       «Судя поэтому, можно думать, что жить и путешествовать по степям, где водятся тарантулы, весьма опасно, – писал Железнов. – Совсем нет... Хотя тарантул и ядовит, хотя он, при удобном случае, и не прочь укусить человека, но в том – то и сила – ему решительно почти не представляется случаев кусать человека. Когда человек, одетый и обутый разумеется, идёт пешком или едет верхом на лошади, тогда, конечно, тарантулу нет возможности укусить путешественника: ведь тарантул не зверь какой лютый, не бросится же он на человека, когда человек его не трогает!.. Может тарантул укусить только сонного, лежачего и вообще беспечного человека, но никто, ни казак, ни киргиз, не ляжет в степи голым телом на голую землю, а уж непременно подстелет под себя или лоскут кошмы, или баранью овчину, или «джибагу» *). Вот эти – то простые, но всегда случающиеся в степи под рукой вещи, и спасают человека от тарантула. Почему? А вот почему: кошма, известно валяется из бараньей шерсти; «джибага» – та же баранья шерсть; об овчине и говорить нечего, словом, все поименованные вещи – принадлежности или части барана. Бараны же, как говорит общий голос киргизов и казаков, самые злые враги и истребители тарантулов. Бараны не только не боятся тарантулов, но даже поедают их, лакомятся ими. Сколько раз случалось пастухам, киргизам и не киргизам, видеть, как бараны, на их глазах, гонялись за тарантулами и поедали их.
       *) Нечто среднее между войлоком и бараньей овчиной. Это свалявшаяся на баране и потом снятая с него ножницами шерсть. Из «джибаги» киргизы и бедные казаки шьют шубы и одеяла» (Железнов. Т. 1. С. 106 – 107).

       Особенно агрессивны и ядовиты тарантулы бывали весной, когда наши Пановы и остальные уральцы выходили на «севрюгу». Вообще, весной все Божьи твари выползали из своих зимних убежищ и устремлялись в степь, на волю. С нетерпеньем ожидали прихода каждой весны и уральские казаки.
       «Разбегаясь веснами на десятки вёрст по своим поймам, Яик хранит богатые травою и лесом луга, заносит рыбу в озера, – писал Правдухин. – Казаков кормит рыба и скот. По весне они ловят воблу, севрюг, сазанов по разливам» (Правдухин, с. 30 – 31).   
       Особую радость наши Пановы и другие калёновские казаки испытывали, когда весна бывала поздняя и недружная, а Яик оставался в «трубе».
        «Водоразлитие было малое или почти его и вовсе не было, – писал Железнов. – Урал немного поднялся или, как говорят казаки, вздулся, запенился, покрыл только одни косы (низкие песчаные острова) да слишком низкие берега, потом кое – где через рытвины, ерички и старички, успел прорваться в луга, залил кое – какие впадины, лощины, суходолы и тому подобные низменности, соединенные между собой сетью ериков; но на возвышенности, или на так называемые гривы, взойти не смог… Рассердился старик (Яик – Горыныч), нахмурился, как курун (индийский петух), пуще прежнего запенился и, пристыженный, побежал к морю по всегдашнему, не очень – то широкому, своему ложу, между всегдашними и на этот раз непокорными берегами, не дозволившими ему вырваться на простор… Это значит, по выражению казаков, Яик в трубе.
       Если весной «Яик в трубе», т. е. в обыкновенных своих берегах, – это значит истинная благодать для «севрюжников». Вся рыба, разумеется, красная, как – то: белуга, осётр, севрюга, преимущественно последняя, – вся рыба, какая только войдёт из моря в реку, сжатую берегами, по необходимости теснится и держится густо в узком пространстве, и в большом количестве, целыми иногда косяками, попадается в длинные сети, охватывающие Урал чуть не через всю его ширину. Тут казак успевай только выбирать сеть и «чекушить», или «глушить» севрюг – добыча будет, и добыча славная, будет на что купить для себя шёлковый халат и козловые сапоги, а для жены или дочери штофный или левантиновый сарафан; на всё, на всё достанет.
       Напротив, в большую полую воду, когда Урал разольётся во всю ширину долины, от кряжа до кряжа, на расстояние семи, восьми и больше вёрст, рыбу не так – то легко поймать, ей есть где разгуляться, рассеяться и попрятаться» (Железнов. Т. 1. С. 30 – 31).

       Однако калёновские казаки слыли самыми удалыми рыболовами. Они нередко и в большое половодье умудрялись иметь хорошие заловы. Правда, для этого рыболову нужно было попасть на «набор».
      «Выбрав удобное место, преимущественно в затишье, за каким – нибудь отрогом, или кряжным мысом, в луга вдающимся, севрюга собирается или набирается в кучи, или, так сказать, свёртывается в клубы и остаётся по нескольку дней на одном месте: тут она мечет икру, – писал Железнов. – Вот это – то сборище севрюг и называется набор.
      Попав случайно или неслучайно на «набор», рыболов с одного обмёта, т. е. с одного приёма, столько может заворотить сетью севрюг, что буквально загружает бударку и всё – таки не умещает в ней всей добычи; тогда часть добычи рыболов сажает на кукан, т. е. на верёвку. Ясно, что в большое половодье, на «наборах», больше можно поймать рыбы, чем тогда, когда Урал в «трубе».
       Однако, «набор», как клад, не всегда и не всякому давался, а только единичным счастливцам… Поэтому севрюжье рыболовство, говоря вообще, добычливее бывает в то время, когда «Урал в трубе», а не тогда, когда он принимает на себя образ «синя – моря Хвалынского» (Там же, с. 32).

       Весной выпадали большие христианские праздники: Пасха, Никола – летний или другие, поменьше, на которые рыбачить было грех. Отдыхали калёновские казаки прямо на берегу Урала, в том месте, где заставал их тот или иной праздник. Пили водки или вина уральские казаки, надо заметить, помногу, но и закусывали при этом славно, а потому допьяна редко кто из них напивался. Обычно, захмелевши, казаки затягивали старинные народные песни или пускались в пляски, из которых самым распространённым был, конечно, «казачок».  Песни и пляски случались ближе к вечеру, а с раннего утра уральские казаки принимались кошеварить. Казачек на рыболовства, как правило, не брали, поэтому варили пищу себе казаки сами. 
      «Они располагались артелями по песку, т. е. по самому берегу Урала, а телеги их стояли поодаль от них, по косогору. – писал Железнов. – Сети у рыболовов просушивались… Лошади казачьи гуляли в лугах, по «гривам», без «косяшника» (пастуха). За лошадей казаки не боялись: лошадям некуда было уйти: кругом «грив» вода, а о киргизах – ворах казаки не думали, полагаясь на казачьи пикеты…
       Во многих местах курились и пылали костры. Казаки готовили обед. Кто варил из налимов уху, кто стряпал с осетриной пельмени, кто жарил в котлах севрюжину, изрезанную в мелкие кусочки, кто более других прихотливей, пёк в горячей золе, для разнообразия, целых осетрят и севрюжат, а кто уже отведав досыта, или, как говорится, до отвала, того, другого, третьего, лежал, пригревшись на майском солнышке; словом отдыхали казаки – братцы после трудов праведных» (Там же, с. 33 – 34).

       Надо заметить, что не только рыболовствами занимались казаки в старые годы, а жили обычной жизнью: женились, рожали детей, хоронили усопших стариков. Так, согласно сведениям, взятым из Метрической книги Флоро – Лаврской церкви, Калмыковской крепости, за 1828 год, вероятно, холостые парни Егор и Маркел Пановы были восприемниками (крёстными отцами) у дочерей калёновских казаков:
       «№15 12/20 март У казака Феодора Чебакова дочь Александра. Восприемники: Егор Панов и Акилина Чибакова.
        № 50 6/23 октябрь У казака Петра Ларшина дочь Пелагея. Восприемники: Маркел Панов и Евдокия Демешева» [Центральный Государственный архив Республики Казахстан (ЦГА РК), ф. 708, оп. 0, д. 72/2121].
       А умудрённые большим жизненным опытом казаки и старики записаны в качестве поручителей во время церковных бракосочетаний (венчаний):
       «№ 6 18 января Бударинского форпоста казак Ульян Никитин сын Панов 20 лет понил девицу Ксению Семенову Кличенкову 18 лет. Поручители: Козьма и Иван Изюмниковы, Пётр Портнов, Максим Лапин.
        № 26 14 апреля Каленовского форпоста казак Дементий Григорьев Чебаков 19 лет понил девицу Анну Яковлеву Зарубину 17 лет. Поручители: Семен Марьянов, Кондратий Ялолов, Михайла Лакаев, Василий Дураков, Иван Зайкин.
       № 29 5 июля Каленовского форпоста казак Филимон Матвеев Косарев 21 года понил девицу Анисью Романову Чеботареву 18 лет. Поручители: Яков Зарубин, Аггей Ялолов, Иван Зайкин, Василий Дураков, Петр Караваев.
      № 50 18 октября Каленовского форпоста казак Никита Кузмин Будигин 20 лет понил девицу Ульяну Иванову Сумкину 19 лет. Поручители: Федор Будигин, Тимофей Лакаев, Петр Панов, Михайла Хохлов, Федор Ялолов» (Там же).
       Наконец, когда казак умирал и его отпевал священник Флоро – Лаврской церкви, то в Метрическую книгу вносили следующую запись:
       «№ 4 20 февраля Отставной казак Матвей Иванов Кесарев (правильно будет – Косарев), возраст 79 лет. От продолжительной болезни» (Там же).

       Осенью 1833 года, а если быть точным, 21 сентября, в Уральск приехал Александр Сергеевич Пушкин, поэт и писатель, собиравший материал про Пугачевский бунт. До этого он посетил Оренбург, откуда и прибыл в столицу Уральских казаков, где был тепло принят, как атаманом Покатиловым, так и казачьими чиновниками (офицерами). В честь дорогого гостя два дня подряд давались шумные балы в атаманском доме, где рекой лилось вино, а столы ломились от рыбных деликатесов и чёрной икры. В перерыве между балами, Пушкин записывал воспоминания уральских стариков, которые сами воочию видели и слышали «самозванца», прозванного правительством Емельяном Пугачёвым. Для уральских же седых стариков он был и остался в памяти, как «Великий Государь Пётр Фёдорович».
       «По словам Пушкина, виновник бунта, самозванец Пугачев, был не иное что, как создание Яицких казаков, – писал Железнов, – то есть Пушкин просто на просто сказал, что Яицкие казаки сами выдумали самозванца, чтоб иметь предлог побуянить и посвоевольничать. Как ни велика моя вера в гениальность автора, не могу, да и нельзя согласиться с таким приговором. Много причин и причин основательных, убеждает меня, что не казаки создали самозванца, не казаки подбили, подговорили Пугачева на самозванство, а Пугачев обманул, обольстил простых и безхитростных казаков, выдав себя за государя» (Железнов. Т. 2. 1958. С. 314).
       К сожалению, российские историки придерживаются такого же мнения, как и гений, А. С. Пушкин, который настаивал на том, что это яицкие казаки уговорили Емельяна Пугачева принять имя Императора Петра III:
       «Сперва дело шло о побеге в Турцию: мысль издавна общая всем недовольным казакам, – писал Пушкин. – Но яицкие заговорщики слишком привязаны были к своим богатым родным берегам. Они вместо побега, положили быть новому мятежу. Самозванство показалось им надежною пружиною. Для сего нужен был только прошлец, дерзкий и решительный, ещё неизвестный народу. Выбор их пал на Пугачева. Им не трудно было его уговорить. Они немедленно начали собирать себе сообщников» (Пушкин, с. 24).
      Однако «старые люди», в том числе и наши Пановы, имели свой взгляд на Пугачевский бунт, который нашёл отражение в Преданиях, записанных с их слов бытописателем И. И. Железновым, во время его творческой поездки по берегам Урала в 1858 году.
       «Пушкин посещал Уральск, – констатировал Железнов, – видел тамошних старожилов, живых свидетелей Пугачевщины, говорил с ними; но того, что выдано им в вышеприведенных словах, он не мог слышать от казаков: казаки не могли говорить ему этого и понапрасну клеветать на своих, потому что казаки совсем противного мнения. Даже в настоящее время потомки тех казаков, которые стояли и дрались против Пугачева, и которые крепко порицали Пугачева и его приверженцев за их буйство и зверство, обвиняют одного Пугачева, как обманщика и обольстителя, а о тех, которые держали его сторону, отзываются как о заблудших, поддавшихся искушению и обману хитрого самозванца. Следовательно, предание на стороне казаков» (Железнов. Т. 2. С. 319 – 320).

       После визита в Уральск великого русского поэта А. С. Пушкина, была произведена новая перепись уральских казаков, получившая официальное название, как «Ревизская сказка 1834 года казаков Уральского казачьего войска». Оригинал этой, ставшей последней, переписи Уральских казаков до сих пор хранится в Государственном архиве Оренбургской области (ГАОО). Например, в 1834 году, в Каленовском форпосте проживали:
        «№ 7983 Харитон Петров Панов, возраст по прежней переписи – 31 лет, ныне – 49 лет.
Харитоновы сыновья: Егор, возраст – 6/24 лет; Семен – 13 лет, Евтихий – 10 лет, Никита – 6 месяцев.
№ 7873 Харитонова жена Прасковья – 46 лет.
Егорова жена Евдокия – 21 лет.
Харитона дочери: Татьяна – 7 лет, Татьяна – 5 лет» (ГАОО, ф. 98, оп. 2, д. 65, лл. 1003 об. – 1004).
       «№ 8034 Петр Дмитриев Панов, возраст – 52/70 лет.
Петра Дмитриева сын Маркел – 10/28 лет.
№ 7024 Петра Дмитриева жена Степанида – 70 лет.
Маркелова жена Ефимья – 18 лет» (Там же, лл. 1009 об. – 1010).
       По рассказам моего отца, Пановы были в родстве с генералом Федотом Григорьевичем Бизяновым (1782 – 1858). Не берусь утверждать, но может быть жена Маркела Петровича Панова была дочерью Ф. Г. Бизянова?
       В Метрической книге Михайло – Архангельского собора 1828 года есть следующие записи:
       «№ 65 Дата рождения/крещения: 20/26 Август У есаула Ивана Мизинова сын Александр. Восприемники: подполковник Безянов и Ефимья Безянова.
        № 81 Дата рождения/крещения: 21/30 Сентябрь У хорунжего Петра Пуговкина сын Александр. Восприемники: Алексей Баблонов и Ефимия Безьянова» (ЦГА РК, ф. 708, оп. 1, д. 274).
       Муж и жена не могли быть восприемниками у одного ребёнка, поэтому можно предположить, что Ефимья была родной дочерью подполковника Ф. Г. Бизянова и могла выйти замуж за Маркела Панова. Конечно же, эта версия потребует дополнительной проверки, а сейчас покажем семью ещё одного сына Петра Дмитриевича Панова, Ивана, которая во время переписи 1834 г. проживала в городе Уральске:
        «№ 6563 Иван Петров Панов, возраст – 14/42 лет.
Иванов сын Иван – 13 лет
№6534 Ивана Петрова жена Степанида – 40 лет» (ГАОО, ф. 98, оп. 2, д. 65, лл. 760 об. – 761).
       К сожалению, других достоверных сведений о семье Ивана Петровича Панова нет. В 1853 году, в Уральске, в качестве «наёмника» значился казак Иван Панов. Но, не зная его отчества трудно сказать чьим сыном он был. В декабре 1864 года, в уральской сотне есаула В. Р. Серова служил казак Иван Панов, который погиб в знаменитом сраженье под Иканом. Но тоже, что – либо утверждать о его родстве с Иваном Петровичем Пановым, невозможно.

       Большим недостатком Ревизских сказок (переписей) было отсутствие отчеств у жен уральских казаков, потому было достаточно трудно определить из какой семьи была та или другая казачья жена. В семье уральского казака жена не только постоянно наводила чистоту в его доме, она была, в первую очередь, матерью его детей – казачат.
       «… в мазанках у казаков светло и чисто, – писал Правдухин. – Земляные полы хозяйки протирают чуть ли не каждый день. Летом мажут наружные стены красной глиной, разрисовывая вокруг окон причудливые азиатские узоры. Белой глины в области почти нет. Крошечные окна часто вместо стекол заткнуты пунцовыми перинами, алыми подушками, белыми кошмами, – тёплые запахи и жаркие цвета! Казачки горды своим домом. Они ревниво охраняют его. Когда мужчины летом «уходят в дорогу», казачки занавешивают окна, закрывают плотно двери и ставни, если они есть, и ребятам нет туда доступа совершенно. Казачата, проворные зверёныши степных просторов, проводят дни и ночи под небом. Сами хозяйки, скинув обувь, заходят в горницу лишь затем, чтобы взглянуть, не потухла ли перед образом негасимая лампада. Им кажется, что в их доме живёт ещё кто – то, невидимый и постоянный.
        Казаки дома – в гостях у родительниц. Так зовут они всех своих женщин. Казаки ревнивы, но не к домашности, а к рыболовным угодьям, к косякам коней. Их становье – река, луга, степи. Вспоминая на чужбине родину, казак редко помянет дом или двор; нет он взгрустнёт об Яике, сыне Горыныче, о солёных степях и реже о своей любимой душеньке. Горынычами казаки называют самих себя. Мнится им, что древние богатыри, их прародители, ворочали горы и потрясали самую землю» (Правдухин. 2011. С. 28 – 29).

       Летом 1837 года Уральск посетил Наследник престола Великий князь Александр Николаевич. Событие для степной окраины Российской империи было более, чем знаменательное.
        «Радостен год был тем, что войско наше сподобилось встречать и принимать гостя дорогого, Царь – Наследничка, – писал Железнов. – Объезжая свою Расею, Царь – Наследничек посетил и наш городок, – хотел, значит, взглянуть своим державным оком, как живут – поживают детки его любезные, казаки уральские» (Железнов. Т. 1. С. 324). 
       Казачье начальство, чтобы ублажить высокого гостя, организовало для Наследника показушное багренье на Урале, в самую летнюю жару.
       «На Яике, пониже Красного яра, сделали плот, – писал Железнов, – а под плотом чаны, а в чаны напускали живых осетров; это для того, чтобы показать Царь – Наследничку живой пример в лицах, – как наш брат зимой рыбу багрит» (Там же, с. 326).
       Вручив Наследнику багор, помогли гостю вытащить на помост икряного осетра, ловко посаженного водолазами на его багор. На лице Наследника были радость и восторг неописуемый. Тут же, на плоту, осетра разделали и приготовили свежую икру, которую Наследник с большим наслаждением опробовал. Встреча удалась; атаман В. О. Покатилов, прямо таки, ликовал!
        «Скажу коротко: народ наш сердцем радовался, что сподобился узреть Царь – Наследничка, – писал Железнов, – а начальство наше от радости и ног под собой не чуяло, что успело представить всё в отличном порядке. Особенно радовался атаман наш, Василий Осипыч Поткатилов; уши у себя видел; надеялся ленту через плечо получить… да не получил: вышла такая пренеприятнейшая история!» (Там же, с. 329).
       Едва успел атаман Покатилов проводить Наследника, который отъехал от его дома в дорожной коляске, направившись в Бузулук, как случился конфуз:
        «Старики останавливают его коляску среди улицы и, пав на колени, бросают испуганному царскому сыну челобитную, – писал Правдхин. – В ней исчислены все их обиды, в ней мольба – вернуть казачеству старинные вольности. Казаки счастливы: наконец – то их горе узнает сам царь!» (Правдухин. 2011. С. 40). 
       Жаловались старики на атамана Покатилова, который не был уральским казаком, да ещё, между делом, задели оренбургского генерал – губернатора В. А. Перовского, который считался любимцем царя Николая 1.
       «Перовский обиделся, да и как ему не обидеться? – писал Железнов. – И воздал Василий Алексеевич каждому дураку по делам его, особенно Филичеву, яко главному зачинщику и любимцу Поткатилова. Только одного Павлова Ефима не наказывал, за старостью лет. Это тот самый Ефимушка, Яковлевич сын, Павлов – молодец, который допреж того шёл супротив князя Волконского» (Железнов. Т. 1. С. 342).
       «Слишком за тридцать лет допреж того, как случиться Филичевой истории, – писал Железнов, – оренбургский губернатор, князь Григорий Семеныч Волконский хотел ввести у нас очередную службу и чуть ли не поголовное брадобритие, одно слово, – хотел ввести штат на солдатский штиль. Казаки, знамо дело, воспротивились, а Павлов был в головах» (Там же, с. 343).   

       Однако, такая выходка городских стариков, которые действовали явно по науськиванию сторонников бывшего атамана П. М. Назарова, могла привести к кровавой трагедии, если бы положение не спас полковник Ф. Г. Бизянов, служивший в то время старшим чином в Войсковой Канцелярии. Надо сказать, что Федот Григорьевич проявил себя с самой лучшей стороны по отношению к своим собратьям – уральским казакам.
       «Когда атаман В. О. Покатилов уехал в Илек и написал в Оренбург, что войско бунтует, то исполнять обязанности атамана остался Ф. Г. Бизянов, – пишет Трегубов. – Он из Илека получил приказ встречать идущего в Уральск генерал – губернатора В. А. Перовского и его отряд салютом из пушек. Полковник Бизянов заподозрил неладное и приказал всем казакам выехать из города на сенокос. Никаких салютов, во избежание недоразумений, он приказал не делать. Подходившим к Уральску войскам генерал Перовский дал команду подготовить свою артиллерию к бою и быть готовыми к нападению «бунтовщиков». Войдя в город и, не увидев никаких бунтовщиков, генерал Перовский всё – таки наложил наказание на войско за самовольную подачу прошения. Последовали наказания участников происшествия, но Ф. Г. Бизянов спас войско от напрасного кровопролития, не выполнив провокационный приказ» (Трегубов. 2006. С. 62).

      Разбирательство было долгим; перетряхнули почти всё Войско, выискивая слишком говорливых казаков и смутьянов. Однако и этой трагичной ситуации пришёл неожиданный конец, а казаки с облегчением выдохнули.
       «Пошабашив счеты с Филичевым и с зловредными казаками, Перовский приостановился, затих, как будто сдовольствовался, – писал Железнов, – судилище своё нелицеприятное закрыл; войска свои спровадил от нас восвояси и сам вслед за ними уехал. Народ наш перекрестился. Слава Богу, говорили мы друг – дружке. Прошла каменна туча!... Много ли, мало ли, хоша и выдернула из нас, однако народ остался в стороне. – Толкуем так то, а того и не чуем, оболтусы, что настоящая – то туча только собиралась. Не успели мы хорошенько отудобить и оглядеться, как наслалась бумага, в такой, сударь мой, силе: чтобы уральское войско, немедля ни мало, в течение одного месяца, выставило на службу четыре пятисотенных полка, то – ись, по пятьсот пятьдесят казаков каждый! Вот так загвозка! Кто её ожидал? Никто!» (Железнов. Т. 1. С. 348).

        Собирались полки по «наёмке»; каждый служилый казак должен был нанять двух наёмников. Сумма выходила запредельная – до 1000 рублей. Бедные казаки нанимались служить, а многие богатые казаки разорялись в одночасье. Мало того, только один полк отправили на внешнюю службу – на Кавказ, а остальные полки распустили по домам, до времени.
       «По нашим правилам, тем казакам, которые служат в своих пределах, ничего от казны не даётся: ни жалованья, ни провианта, ни фуража, одно слово ничего, – писал Железнов. – По нашим же правилам, тем казакам, кои наймутся на какую бы то ни было службу, не дозволяется уже участвовать ни в багренье, ни в плавне, ни в курхае, – одно слово, казаки, кои возьмут с войска наёмку, лишаются права заниматься войсковыми промыслами и пользоваться рыбными ловлями» (Там же, с. 354).
       Оказались казаки – наёмщики в трудном положение, на иждивение у своих семей: самим пить – есть надо, лошадей кормить надо, чтобы годны были к службе, а промышлять нельзя – разорение! Вскоре, послали этих казаков усмирять старшину Букеевской Орды Исатая, который взбунтовался против хана Джангира. Да только кормились казаки в том походе опять же за свой счет, что ещё более усугубило их семейное положение. Наконец, один полк услали в Бессарабию, а другой в Финляндию. В 1839 году генерал В. А. Перовский отправился в свой Хивинский поход и взял с собой, последний, четвёртый полк. В этом неудачном зимнем походе, отлично проявил себя полковник Бизянов, который спас от погибели не только уральских казаков, но и многих солдат Оренбургского гарнизона.
       К сожалению, неизвестно участвовали наши Пановы в вышеописанных событиях или являлись сторонними наблюдателями. Судя по той негативной оценке, которую дал писатель И. И. Железнов в очерке «Туча каменная», можно предположить, что «старые люди» крайне отрицательно отнеслись к внезапному вручению петиции Наследнику престола уральскими стариками.
         «Таким родом, ни за что, ни про что, по милости сумасбродного Филичева, войско наше терпело ужасное унижение и оскорбление! – писал Железнов. – А всего несноснее, всего прискорбнее, это то, что нас ни душой, ни телом неповинных, нас, слуг верных, оклеветали перед Батюшкой – Царём, якобы мы буяны! Вот, что уж больно прискорбно!» (Там же, с. 339).

        Однако несмотря на невзгоды жизнь на Урале продолжалась. Старшие сыновья Харитона Петровича Панова: Егор и Семён давно выросли и успели обзавелись своими семьями; настал черёд женить и младшего из сыновей – Евтихия. Невеста ему досталась непростая, а внучатая племянница самого Чики – Зарубина, который слыл ближайшим соратником «самозванца – царя» Емельяна Пугачёва.
        Выписка из Метрической книги Флоро – Лаврской церкви 1843 года, раздел II «О брачующихся», сообщила следующее:
        «№ 18 Дата венчания: 18 Апрель
        Каленовского форпоста служащий казак Эвтихий Харитонов Панов, единоверческого вероисповедания, первым браком, 19 лет.
        Того же форпоста казачья дочь девица Мария Яковлева Зарубина, единоверческого вероисповедания, первым браком, 20 лет.
        Кто совершал таинство: священник Василий Голованичев, с дьячком Симеоном Герасимовым, дьячком Селиверстом Махориным и пономарем Анисимом Кирпишниковым.
        Кто были поручители:
        По жениху: Каленовского форпоста казаки Маркел Петров и Симеон Харитонов Пановы.
        По невесте: того же форпоста казаки Тихон и Павел Яковлевы Зарубины» (ГАОО, ф. 173, оп. 14, д. 127, л. 88 об.).

       Не менее интересны выписки из той же Метрической книги, раздел 1 «О родившихся»:
       «№ 23 Дата рождения: 19 Март. Дата крещения: 24 Март. Имя младенца: Матрена.
       Родители: Каленовского форпоста казак Симеон Харитонов Панов и законная жена его Агафия Феодорова, оба единоверческого вероисповедания.
        Восприемники: Того же форпоста казак Егор Харитонов Панов и казачья жена Ксения Агафонова Будигина» (Там же, л. 14 об.).
       Здесь, Агафья Федоровна Панова – в девичестве была Будигина, а Ксения Агафоновна Будигина – в девичестве была Буклешева. Это ещё раз говорит о том, что «старые люди» старались брать невест из своего круга.
       «№ 133 Дата рождения/крещения: 4/11 Ноябрь. Имя младенца: Мин.
       Родители: Каленовского форпоста казак Ефтихий Харитонов Панов и законная жена его Мария Яковлева, оба единоверческого вероисповедания.
        Восприемники: Того же форпоста казак Егор Харитонов Панов и казачья жена Агафия Феодорова Панова.

       № 134 Дата рождения/крещения: 5/13 Ноябрь. Имя младенца: Иоанн.
       Родители: Каленовского форпоста казак Михаил Тимофеев Лакаев и законная жена его Татьяна Кондратьева, оба единоверческого вероисповедания.
       Восприемники: Того же форпоста казак Стефан Аггеев Ялов и казачья жена Васса Осипова Ялова» (Там же, л. 69 об.).

       В последней выписке, Татьяна Кондратьевна Лакаева в девичестве была Ялова. Казачья жена Васса Осиповна Ялова в девичестве – Азовскова. Она дочь казака Калёновского форпоста Осипа Михайловича Азовскова, предок которого, казак Павел Богатов, укрывал на своём дворе нашего предка Ивана Фёдоровича Панова, во время переписи полковника Захарова в 1723 году. В конце XIX столетия потомки этих Лакаевых и Яловых ещё ближе породнятся с нашими Пановыми, но об этом расскажем в следующей главе.

       В заключении хочу сказать несколько слов о значении имён моих прямых предков Евтихия Харитоновича и Мина Евтихиевича Пановых.
       Евтихий – мужское имя греческого происхождения, которое в переводе означает «счастливый», «великодушный», «весёлый». День Ангела или именины бывают 12 раз в году. Например, в «жаворонки», 9 (22) марта – мученик Евтихий Севастийский, а 27 марта (9 апреля) – праведный Евтихий. Поэтому назвать, даже примерную дату, когда родился наш Евтихий Панов, невозможно.
        Мина (Мин) – мужское имя греческого происхождения, в переводе – «лунный». Русская народная форма – Минай.
       По всей видимости, Мин Евтихиевич Панов отмечал свой день Ангела 11 (24) ноября – Память великомученика Мины Котуанского, Египетского (304). Его 11 ноября крестили и нарекли в честь этого великомученика Мина.

   

   


Рецензии
Здравствуйте, Николай!
Прочитал очередную главу Истории Вашего рода. Как обычно - прорва интересных сведений. Детали, бытовые условия и, конечно, источники - особенно радуют.
Вам большое спасибо за такой труд!

Баранов Сергей Сергеевич   26.02.2023 08:42     Заявить о нарушении
Здравствуйте, Сергей! Спасибо, за доброе слово.
С уважением,

Николай Панов   26.02.2023 08:56   Заявить о нарушении
На это произведение написаны 2 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.