Горе охотники

           В ту ночь, едва не ставшей  воистину злополучной, губительной для моей юной жизни, мы сидели втроём в офицерской палатке. Остался позади ещё один день тактических учений, манёвров, окапываний и стрельб из всего, что в пехоте стреляет. Водочку попивали с устатку, партию в преферанс расписывали. Изнемогающим от полевых тягот бойцам давно уже был отдан приказ на отбой.  Тягомотная бытовуха, рутина жизни пехотного батальона на полевом выходе.

           Мне очень не повезло в той карточной игре. Не сложилось, зацепил «паровоз» на мизере под тремя горбылями. На прикуп очень уж понадеялся. Прикупил… Под ненужную трефовую девятку пришёл, как назло, той же масти марьяж – король с дамой, а у партнёров расклад тот ещё вышел, хуже не придумаешь. Сорок марок с меня в итоге сняли, как с куста, будто кожу живую содрали. Это же целых двенадцать бутылок палёной польской водки «Smirnoff» мимо кассы !

            Хмельное зелье слабо развеивало тоску от поражения за карточным столом. Не деньги уплывшие из кармана так уж сильно жалел, нет. Обидно было за то, что прикуп не «прочуял», что меня как новобранца друзья - товарищи  поддели на «паровозный» кукан. Да ещё глумились, гады, подшучивали каждый на свой лад…

            Чего - то мне после той игры хотелось, а чего именно –  то оставалось непонятным. Настоящие метания души случились, как у того щедринского провинциала. Между конституцией с гражданскими свободами и  севрюжинкой с хреном. Спать ли пойти или физподготовкой заняться в преддверии наступающей ночи, железо потягать. Сублимировать, так сказать, неуёмную досаду. После обидного прицепа на мизере очень уж хотелось сменить обстановку…

            К тому времени темнота полностью покрыла окружающее пространство. Одного  совершенно точно не хотелось - спать. Годы службы приучили за 4 – 5 часов отменно отсыпаться, легко после этого вставать, если служба зовёт. Сколько водки ни выпей накануне. Душевный раздрай мой пресёк командир роты Виорел Плачинта, добродушный, улыбчивый молдаванин. У него и фамилия была такая же светлая, как и он сам. В переводе на русский язык «плачинта» означает пирожок. Вкусная, добрая фамилия. Ротный совершенно неожиданно предложил нам:

   - Мужики, а ведь здесь где – то неподалёку настоящие кабаны шляются. Мне уже раза три бойцы говорили, что видели их следы на одной тропе лесной. Может попробуем какого – нибудь жирного хряка завалить в ночь ? Глядишь, свежатинкой, дичью завтра полакомимся ?
   - Не, Валера, ну их нафиг, парнокопытных тех, я посплю лучше, - ответил на предложение ротного Митяй, командир взвода, третий в нашей с Виорелом карточной компании.
   - Ну а ты, комиссар, компанию составишь мне ? – спросил ротный.
   - Ну а чего не составить, Виорел, пошли поохотимся. Только охотник из меня ещё тот. Но забавно, интересно, никогда раньше зверьё не добывал. Больше по рыбацкой части, ты же знаешь.
   - Да уж, кормилец ты наш, - улыбнулся Виорел.
   
            В Германии это дело было.  Лагерь батальона располагался на берегу огромного живописного озера с настоящими пасторальными пейзажами вокруг. Водоём тот был до краёв насыщен рыбой, и в немыслимом количестве обретались там большие, жирные угри. Даже привычная с детства осетрина горячего копчения, даже любимый свежий балык из сома не идёт ни в какое сравнение с этой чудесной рыбой. Вот я и приноровился к лову на чужестранщине. С огромным удовольствием вспомнил всю дедовскую науку и свои детские астраханские навыки. Бойцы подсуетились, утащили где – то у немцев утлую, видавшую виды старенькую рассохшуюся лодочку и доставили ее в наш лагерь. Кое – как мы ту посудину привели в порядок, щели заткнули, зашпаклевали, перекрасили, а уж оснаститься проблемы не составило. С немецкими – то магазинами. Так что через неделю пребывания на полевом выходе я добросовестно таскал этих толстых, увёртливых, как змеи рыб. Прямо с удочки наш ротный каптёр, подвизавшийся до службы помощником повара в провинциальном ресторане,  жарил или коптил угрей по желанию товарищей офицеров. После чего тут же подавал их нам в палатку в виде закуски. Тот неописуемый восторг от поедания свежайшей жарехи из угря до сих пор свеж в памяти.

         Но рыбалка рыбалкой, дело с детства привычное, а вот охота. Так внезапно, спьяну идти на незнакомое дело… Это сейчас всё понятно и по полочкам, а тогда, чего греха таить, бес попутал. Захотелось получить новый опыт в жизни что ли, покуражиться немного, добычу обрести...

         Так что если дело решено, то оно должно быть и сделано. Взяли с Виорелом в походной оружейной комнате автоматы, набили по два полных рожка патронов. Прихватили непочатую бутылку водки, стаканы, закуску. Дежурный боец притащил из полевой столовой ведро с остатками солдатского ужина, то есть с парашей, как раз месиво для хрюкающих. Чтобы вернее прикормить зверьё, как мы, великие «охотники» тогда полагали. На прикорме настоял я, привыкший с детства на рыбалке подманивать рыбу таким образом. Откуда же мне было знать, что кабан – это не обитатель водных глубин, он немного в другом измерении пребывает. Виорел тоже ничего не знал о тонкостях охоты, но руки на подвиги у него явно чесались, так что желание поскорее  добыть настоящую дичь возбуждало в нас обоих что – то первобытное.
 
          Лениво, расслабленной походкой, в предвкушении неминуемых охотничьих трофеев выдвинулись мы на кабанью тропу, которую заприметили и указали наши бойцы. Километрах в полутора от лагеря она проходила. Вывалили ведро с отходами прямо на лесную дорожку и примостились метрах в сорока поодаль, в ближайшей яме, укрытой по периметру чахлой порослью высокой травы. Навели ориентир в сторону разложенной параши, прицелились, подготовились. Тропинку кабанью от нас отгораживали заросли кустарника, очень густого, так что кабанов, выйди они к приманке, мы  в любом случае не увидели бы. В итоге стрелять решили через кусты, на звук, хрюканье, в ту сторону, где разбросали парашу. Поэтому и прицелились заранее, и ориентиры для себя отметили, чтобы даже в темноте не сплоховать. По паре – тройке патронов выпустили одиночными по кустам для верности. После чего отложили автоматы в сторону, налили по первой, закусили и стали терпеливо ждать радостного похрюкивания будущей добычи в заранее пристрелянных кустах.

         Как говорит древняя народная мудрость – что та охота ? Наливай да пей. Так вот часа полтора прошло за нашей с Валерой задушевной беседой и тостами. Много чего интересного друг другу рассказывали о щедрых молдавских виноградниках и неиссякаемой рыбной благодати Астраханского края, о прочем житье - бытье.  Водка кончилась, закуска была изничтожена. В воздухе разлились покой и благодать. Комары, правда, мешали душевному благолепию, но что – то же должно быть не так в этой жизни, не бывает нигде полной гармонии. Нежданно накатило такое настроение, что хрен с ней, с этой охотой, и так хорошо. Бывают  в жизни редкие минуты, когда вокруг вечный покой, а внутри такая умиротворённость, что бытие и сознание перестают конфликтовать между собой. Кто бы из них по заветам классиков марксизма ни определял друг друга. Прямо как у великого философа Канта – только «звёздное небо над нами и нравственный закон внутри нас»…

        Вдруг сама земля немецкая отторгла от нас все мысли о своём философе и его исканиях. Внезапно раздался шорох в кустах напротив и какие – то непонятные звуки, похожие на постанывание. Никто не хрюкал, но для нас с ротным то было явным знаком. Пришли, подумалось, родимые на запах ! Натасканные, натренированные годами учебы в военном училище и службы, мы, не сговариваясь, подорвались, схватили автоматы, внимательно вслушались в происходящее вокруг. Да, чуткие уши  нас не подвели, потому что шорох, шевеление кустов проявились именно в том месте, где мы заблаговременно произвели свою пристрелку.   

        Напряглись, вслушались снова. Звуки явственны, различимы. Ожидаемого похрюкивания, правда, всё ещё не было, но какое – то живое сопение и движение растительности чувствовалось. Собственные органы слуха не обманешь.

        - Ну чего, комиссар, огонь на поражение ? – тихо cпросил Валера, весь подёргиваясь в возбуждении от внезапно нахлынувшего охотничьего азарта. Он ведь таким  же был «охотником», сродни мне.
        - Давай, влупим, - ответил ему шёпотом,- не сидеть же тут просто так.

        От всей души разрядили мы по заранее пристрелянному объекту остатки своих первых рожков. Предвкушали богатую добычу. Несколько мгновений после этого стояла невыносимая тишина, прерываемая лишь комариным писком, а затем откуда –то из – за кустов, из глубины, будто бы из подземелья вместо верещания подстреленного кабана донесся утробный рык, крики на грани плача. Преимущественно исконным русским матом:

  - ……………………, всех вас в рот ! Вы чего, пацаны ??? Хорош, бля, шмалять уже по своим.

          Голос показался нам подозрительно знакомым.

          - Комиссар, бегом за мной, - резко вскочив, крикнул мне Виорел. Даже сквозь подсвеченную луной темень я мог различить, насколько побледнело его лицо. Да и у меня, признаться, поджилки затряслись от такого, прямо скажем, конфуза. Кого мы там сейчас покрошили ? Да не дай Бог насмерть.

         Рванули вперёд быстрее лани и африканского гепарда. С ужасом в глазах, на еле гнущихся от страха ногах…
 
         Предчувствия ротного не обманули. В пятидесяти метрах от нас, вжавшись в землю на дне небольшой ямки, лежал боец, которого мы и приняли за стадо кабанчиков. Нашей роты солдатик, по фамилии Юрков. Он водителем бронетранспортера служил. Сибиряк, из маленького промышленного городка возле сибирского града Кемерово. Вольное дитя улиц, подворотен, гоп – компаний. Весьма стильный, до состояния эталона продукт хулиганского воспитания. Редкостный разгильдяй, жулик и любитель выпить, за что не раз ему довелось быть покаранным.  Всё оказывалось бесполезным, жил человек и армейском строю по принципу «вольному – воля». В случае с Юрковым, как бы мы ни бились, выходила вообще полнейшая русская вольница. Зато парнишка был дерзкий, со стержнем, в серьёзном деле на таких положиться можно всегда. С эдаким разбойником в разведку идти не страшно, потому что не сдаст и не подкачает. Подобные ему с Ермаком Сибирь брали и со Стенькой Разиным да Емелькой Пугачёвым гулевали по нашим необъятным просторам.

         Виорел в тот момент был потрясён, но не взбешён, нет. Переживаемый катарсис, в котором мы пребывали, исключал злобу на кажущееся несовершенство окружающего мира, даже если в мире том обитали такие нетопыри, как рядовой Мишка Юрков. До нас только лишь начало доходить очевидное – какого масштаба катастрофы мы чудом избежали, каких смертельных бед могли себе нажить из – за своего ниоткуда взявшегося охотничьего азарта и молодой дури сбежавшего из лагеря злодея в военной форме. Что ни говори, а невзначай подстреленный русский боец всё же не кабан немецкий, его в расход безвозвратно не спишешь. Отвечать нам пришлось бы по полной, на всю Западную группу войск происшествие прогремело бы…
 
         Виорелу на тот момент двадцать пять лет только исполнилось, жена с ребенком на руках,  к тому же опять беременная. Мне двадцать три стукнуло, и хоть семьи не было, это легче, но все равно - идти лет на десять по этапу с конвоем не очень хотелось. Жизнь чуть не сломалась  пополам, как дерево во время шторма. От этого незавидного сценария будущего нас отделила только Божья помощь в виде удачи и прыти ошалевшего солдата. Командирские первые пули, как я потом вспоминал ретроспективу произошедшего, прошли чуть левее от Юркова, мои – чуть правее. Веером мы стреляли, по сходящимся траекториям. Шустрый боец не стал испытывать судьбу, мгновенно сориентировался, тут же в ближайшую ямку под крепкий ствол дерева залег, чем и спасся. Растеряйся воин хоть на пару секунд, застынь истуканом от парализующего страха – быть ему изрешеченным пулями родных командиров.   

         Перепуганный, перепачканный землёй и травой, Юрков при нашем появлении вскочил, но ничего внятного сначала молвить не мог. Изо рта его торчал плодородный кусок почвы, ощетинившийся  ошмётками растений. Цапнул, наверное, сволочь, кору земную от дикого страха, зубами в мякоть вцепился, до травяных корней её прогрыз. На лице подонка также потешно приклеились комочки земли и сухие травинки. Видно было, что прямо в землю вкручивался бедолага, кротом хотел в нее зарыться.

         Стоял боец перед нами с какой – то блаженной улыбкой на лице, воздух жадно, лихорадочно ноздрями глотал, как приговорённый к повешению, над шеей которого оборвалась верёвка в минуту казни. Счастлив был парень уже тем, что жив остался и одновременно с ужасом  косил краем глаза на прилично выстриженный пулями кустарник над спасительной ямкой, ставшей его спасением. Гладко выбритое растение это, лишённое листьев и верхних веток, было прекрасно  различимо для взора в разлившемся по земле лунном свете. Не иначе, ясно представлял себе Юрков свою участь в случае собственной нерасторопности.

      - Юрков, мудель, ты какого хрена здесь делаешь ? – усталым голосом спросил изрядно обмякший от пережитого ротный.
      - Да я по нужде, товарищ старший лейтенант, в кустики вот залез, а вы тут вдруг шмалять, бля, начали.
      - Ты зацени, комиссар, какого жирного блудного кабана мы с тобой сегодня добыли !
      - Вот этой дичью завтра лакомиться будем, -  раздражённо ответил я, - на вертел только насадим и поджарим слегка придурка. Та ещё охота у нас с тобой, командир, вышла, только боеприпасы казённые на дурака зря извели.

      - Так они же денежное довольствие недавно получили, - с улыбкой произнёс Виорел, - да, Мишаня ? Деньги карман оттопыривали сильно, гаштет манил путеводной звездой одинокого бродягу, так ведь  ?
      - Или украл чего, Юрков, - спросил я. За тобой, змеем, водится такое. Немцам местным поди толкнул небось какое - нибудь военное и народное имущество ?
      - Товарищи старшие лейтенанты, чего зря наговариваете – то на меня ? Я тут по делам  в деревню бегал, - попытался наплести что – то несчастный солдат. Он оправился от потрясения, расслабился. Язык его теперь ощутимо заплетался, глаза бегали, щёки насытились пунцовым блеском кожи, сдобренной изнутри доброй пайкой шнапса и пива. Парень, что было очевидно,  где – то очень хорошо приложился, да можно даже сказать что и нажрался.

      Щербатый рот, свёрнутый набок нос, шрамы на лице, хитрющее выражение пьяных глаз. Бурное уличное прошлое вообще украсило чело бойца многими отпечатками беспокойного юношеского бытия. Н даже будучи пьяным мурлом, Юрков всей мощью натуры своей источал непоколебимую уверенность в счастливом завтрашнем дне. Улыбался, гад...

     - Врёшь, сволочь, нагло врёшь, - спокойно возразил Виорел, собравший уже себя изнутри из душевных осколков пережитого. Затем он внезапно влепил Юркову чёткий, хорошо поставленный, но не очень сильный командирский хук слева в челюсть. Боец, привыкший к кулачному массажу лица с раннего детства, добросовестно упал, хотя и не было в том особой нужды. Для порядка изобразил страдальческую муку на лице. Потом быстро поднялся и поняв, что гнев начальственный большей частью выплеснут тем хуком, немного расслабился, но всё равно вытянулся по стойке «смирно». Готовый к любым дальнейшим приказаниям, да хоть и наказаниям…

    - Так по каким делам и куда ты, придурок, бегал ночью ? – взыскующе спросил посуровевший для порядка командир.
    - Да надо было там у немцев договориться. Ну, по имуществу, бля. Поторговаться с ними маленько. Для взвода хотел приварок сделать.
    - Почему я про те дела твои шкурные ничего не знаю ? Я командир роты или просто позагорать сюда с вами приехал ? Ты, Юрков, мне тут горбатого не лепи, водку с пивом ты бегал жрать в гаштет с получки. Чего ты нас, двоих целых старших лейтенантов за дураков держишь ? Что за имущество у тебя, если на самом деле где и  украл чего ? Лучше сам говори, колись.
    - Это как пить дать, - поддержал я ротного, - украл однозначно. С солдатского довольствия по гаштетам не набегаешься. Ты, боец, сказки не сочиняй на ходу. Сознавайся на месте с поличным, предъяви его. Так спрос меньше с тебя будет. По сути ты негодяй и преступник, злостный нарушитель воинской дисциплины, самовольщик. Вот тебе и всё твое имущество к военному трибуналу и дисбату. Какое у тебя, голодранца, вообще может быть имущество, чем ты торговать c немцами собрался, если не притырил общественное ?
     - Да чего я украду – то, бля, вещмешок с котелком и каской ? - пуча глаза и с деланой обидой в голосе начал убеждать нас Юрков, пытаясь казаться искренним, - отродясь ничего не воровал. Нашёл там случайно в лесу несколько комплектов ОЗК в яме, вот и решил у немцев на съестное обменять чего – нибудь. Для своих же старался. Вот бля буду, только пару ОЗК нашёл и всё...

       Тут уж мы с Виорелом не выдержали, загоготали в голос. Этот  бандит за год совместной службы был изучен как облупленный, стал для нас ясен, как член Васин. Соответственно – предсказуем. Сколько раз он влипал в разные истории…

       Наказывали его постоянно, а ничего не помогало, не в коня оказывались ни корм армейский, ни все кнуты командиркие. Даже крепкие, от души выдаваемые, затрещины по челюстям бойца мало помогали, на время только разве.

       То Юрков напьётся, то в глаз кому – нибудь засветит, то в соседней роте аккумулятор с БТРа умыкнёт, запчасть или какое другое  нужное имущество себе в машину про запас прихватит. В самоволку убегал, повариху в столовой пытался грубым образом прямо на рабочем месте склонить к сожительств. На боевой технике как – то раз уехал за водкой в магазин, чем привёл в шок и трепет всё оказавшееся поблизости немецкое народонаселение.
    
       Последний раз этому подлецу определили пять суток гауптвахты за то, что попался он немцам в их колхозном саду с мешком уворованных груш. Не сложился набег у бойца, оказался он в окружении разъярённых, хорошо натасканных сторожевых псов. Немецких овчарок, само собой. Ладно ещё, что псы его не порвали на ошмётки дурной плоти. Немцы вовремя прибежали и спасли юношу от неминуемого растерзания, милостиво взяли в плен. Потом Юркова под конвоем сдали дежурному по полку, головами покачали, языками поцокали. Вот мол, какие вы все руссиш швайны. Досталось тогда нам с Виорелом от разных начальников на орехи по полной за недогляд.

      Мало - помалу отлегло от сердца у меня и Виорела после пережитого на той злосчастной «охоте». Боец же, похоже, всё еще пребывал в состоянии счастья и полнейшего блаженства. От осознания того, что шальная пуля так удачно не коснулась его молодого, сильного, гибкого тела. Приберегла хулигана для дембеля на радость девчонкам в Сибири. Остальное – мелочи. Покарают непременно, так это что ? Легко, со смехом, как всегда перенесёт наказание. Отработает, отслужит, отсидит где следует, дело привычное. Вот когда над головой вибрируют десятки трассирующих пуль, то и жизнь представляется немного с иной стороны, быстро переоценка всего происходит. Продолжая придурковато улыбаться, боец молвил своё покаянное…..

       - Товарищ старший лейтенант, ну грешен я, бля. Накажите меня, мудака. Ну самоход, бля, ну выпил в гаштете у немцев. Чего же сразу стрелять – то и в засаду на меня садиться ?   Куда я, бля делся бы, всё равно вернусь. Разве я, бля, злодей какой или предатель Родины ?
      
       Он слишком много возомнил о себе, рядовой Юрков. Действительно подумал, что офицерам роты больше заняться нечем было, как устраивать охоту на беглого бойца…

       -  Ладно, Юрков, пошли с нами. Сутки гауптвахты, потом разберемся. Будет тебе хоть немного времени обдумать свою жизнь вахлацкую.
       - Товарищ старший лейтенант, ну хоть бы до утра отсидеть ! Сутки – то, бля, за что ? - взмолился начавший приходить в себя воин.
       - Cутки, Юрков, сутки. Заработал. Мы с комиссаром из – за тебя, придурка, чуть преступниками не стали и под трибунал не пошли. В следующий раз нюхом будешь чуять место, где можно отливать, а где нельзя и как засаду оббегать десятой дорогой. Ты сколько служишь ?
       - Полтора года, Вы же сами знаете.
       - Так точно. Вот если за полтора года не научился не попадаться в самоходах или псам немецким в окружение, то лох ты алапаевский, Юрков ! Учись жизни, вояка хренов.
       - Бля, товарищ старший лейтенант, я же не знал,  что вы там в засаде сидите ! С собаками это вы правильно сказали, лошара я ушастый, уйти не смог, бля.
       - Ну а ты чего, парашу на тропе не видел ? Мозгов нет, два плюс два соединить не можешь в своем таёжном мозгу ? Или думал, что те объедки твоего ужина с неба свалились ? Или на самом деле думаешь, что нам с комиссаром делать больше нечего, как на разных мудозвонов засады устраивать с применением оружия ? Тебе места во всем ночном лесу больше не было где нужду справить и не попасться ? Тебя только за отсутствие воинской смекалки надо на губу суток на десять сажать.
       - То так, - печально вздохнул боец, внутренне согласившись со своим командиром, - дятел я, бля. Не подумал, а на парашу даже внимания не обратил, очень уж приспичило.

       Потом вурдалак быстро сориентировался, приободрился, смахнул прилипшую траву с лица, улыбнулся и, выдав фирменную хулиганскую усмешку бывалого гопника с очаровательно выщербленным ртом, поддразнил нас:

       - Только и вы, товарищи старшие лейтенанты, сколько лет в сапогах, а стрелять, бля, так и не научились. Не попали ведь в меня.
       - Ещё какой ты дятел, - зло бросил Валера, поддетый шуткой подчиненного, - с броней на башке, без извилин в мозгу. Короче, Юрков. В контейнер на сутки. Проспишься ночью, днем пропотеешь, поумнеешь, поймешь. Без разговоров. На том с тобой и порешим.
       - Так точно, товарищ старший лейтенант, - чётко ответил боец, уже внутренне смирившись со своей участью. Он больше ни слова не произнёс, даже в тот момент, когда по приказу командира дежурный по роте определял его в контейнер и закрыл скрипучую дверь на замок.

       Никто точно не помнил откуда он  в тех краях взялся, этот старый, ржавый, ободранный пятитонный железнодорожный ящик. Каким ветром его занесло в такую даль от ближайшей железной дороги ? Будто бы из – под земли вырос. Всегда, располагаясь лагерем в этом месте, наш батальон использовал ту тару в зависимости от обстановки. Либо как склад, либо как гауптвахту или вытрезвитель для сорвавшихся в штопор бойцов.  Кого мы только туда не сажали, чего в нем только не хранили.

       Провести день в железном контейнере на летней жаре – это не фунт изюма съесть, молоком запивая. Даже с гарнизонной гауптвахтой, где Юрков числился постоянным гостем, несравнима мука нахождения в этом стиснутом железом прожариваемом летом и промерзаемом насквозь зимой . На гарнизонной - то киче что – дави себе нары сутками, спи, да вовремя выбегай на проверку, прогулку и оправку. Ну может, на работу куда вывезут для разнообразия, если  та работа будет. Контейнер – дело другое, тут настоящее терпение и сжатость зубов нужны, когда тело обволакивается таким горячим и плотным воздухом, что человек, кажется, им и не дышит вовсе, а отгрызает себе кислород по кусочку зубами и заглатывает его маленькими порциями.  Но закалённый обитанием в бандах из городских курмышей, Юрков всё выдержал почти с улыбкой на лице. Конечно, его кормили и выводили наружу для разных нужд. Дежуривший по лагерю Митяй по просьбе Виорела не зверствовал, секундомер не включал, давал бойцу возможность при любом удобном случае подольше побыть на свежем воздухе. В меру, разумеется.

      С утра, немного поспав, мы отправили роту со старшиной на завтрак после чего на всякий случай устроили с Виорелом и Митяем шмон в солдатских палатках – мало ли где чего у солдат наших может быть схоронено. Но всё было чисто, следов воровства не обнаружено и даже, что порадовало, содержалось штатное военное имущество в рамках порядка, приличествующего полевому образу жизни. День, как обычно пролетел в хлопотах и занятиях с бойцами. Вечером Виорел лично выпустил недостреленного разгильдяя из полевой каталажки.

     - Ну что, Юрков, посидел на просушке, мозги очистил ?
     - Так точно, товарищ старший лейтенант !

      Промокший собственным потом, поблекший, весь какой – то помятый и явно уставший боец был, тем не менее, в очень приподнятом расположении духа. Гордился собой, потому что достойно отмотал свой срок в душегубке.  Теперь он мог чувствовать себя в роте ещё большим героем, имел полное право гоголем ходить. Авторитета себе добавил весомо, да и как иначе – в самоходе побывал, в гаштете выпил, под пулями полежал, в контейнере честно своё заслуженное отсидел.

      Улыбнувшись, Юрков добавил:

      - Пива бы сейчас холодного бокальчик, товарищ старший лейтенант, разрешите, бля, в деревню сбегаю ? На вашу долю тоже возьму, если надо.
      - Не охренел ли ты, дядя ? – мгновенно взбеленившись, жёстко отрезал Виорел, - может, тебе ещё водочки поднести граммов триста, котлету по – киевски на закусь и бабу под бок тут организовать ? Отбой бегом ! Ещё один залёт будет, так ты у меня нахлебаешься того пива полной ложкой. Дырявой.
     - Вот от бабы бы, бля, точно не откажусь, - вздохнул Юрков, но тут же сам себя обрезал:
     - Есть отбой ! - не нарываясь больше на командирский рык, злодей побрёл к своей палатке.
     - Да уж, неплохо мы с тобой вчера поохотились, комиссар, - задумчиво произнес ротный, - по краю прошли без шеста.  Идем что – ли преферанс распишем, да поспим хоть немного потом.
     - Пошли, командир. Надо мне вчерашние сорок марок у тебя отыграть.
     - Ну давай, пробуй, - рассмеялся Виорел, с азартом предвкушая новую игру...

     Юрков перед самым дембелем всё – таки раскололся. Мы его за неделю до нашей «охоты» отправили в составе батальонной рабочей команды грузить в эшелоны содержимое близлежащих складов дивизионной химической службы. Там, привычно поводив своим жульническим "жалом»  по сторонам, боец быстро сориентировался в обстановке, понял где, чего и насколько плохо лежит. Мгновенно принял решение и вскоре, благодаря своему зоркому, намётанному глазу, умудрился украсть и утащить в лесные заросли несколько комплектов ОЗК. Которые он впоследствии "случайно нашёл" в лесу.
 
     Те  общевойсковые защитные комплекты, оберегающие служивых на настоящей войне от химического оружия и радиации, весьма ценились у людей практичных, знающих. Особенно заядлые рыбаки начинали возбуждённо посверкивать глазами при виде такого добра. На осенне – зимне - весенней рыбалке ОЗК -  вещь незаменимая, в огне не горит, а воду вообще не пропускает. Спрятав уворованное под ветками, Юрков  быстро расторговал всё по двум близлежащим немецким деревням. Края озёрные в округе, рыбаков  среди бюргеров пруд пруди. Удивительно - как парень с басурманами договаривался, если он и по - русски – то разговаривая, через слово вставлял своё неизменное «бля». Он и сам того объяснить не мог. Парадокс. Только  жалел почти со скрипом зубовным о том, что мало умыкнул тех комплектов, недоразжился деньгами перед увольнением в запас. Но всё равно  ему хватило  денег чтобы прилично прикинуться на дембель и уехать из Германии нагруженным фирменной японской аппаратурой. Что – то мне подсказывало, что кража ОЗК была не единственной его аферой...

    Так что той ночью, когда мы с Виорелом  Юркова чуть не подстрелили, боец из деревни с «дела» возвращался. Расторговался на славу, холил и лелеял в кармане остатки валютной выручки после пропоя в гаштете основной её части. Неплохо тогда посидел парняга. К тому же, по рассказам солдатика, любовь у него какая – то с одинокой немкой там завелась. Хвастался он про свои амурные подвиги, когда проставлялся офицерам роты за дембель. Пенял нам со смехом, что поймали мы его только раз, а так он чуть ли не жил ночами в той деревне. Может и врал, но, зная, то, каким он был отчаянным прохвостом, я бы ничему не удивился.

     Что же до меня, то зарёкся я с того случая от любых охотничьих утех, а охотников не понимаю. Что за забава такая - живые душить почём зря губить, будто мало лавок мясных вокруг.

     Зверьё лесное мне действительно жалко. Все эти косолапые, парнокопытные, пернатые и прочие сохатые  ни в чем перед нами не провинились, не заслужили они циничного расстрела чьей то забавы ради.