Наисчастливейшее время

«В целях отделения от всей большой семьи я предпринял маленькое строительство на усадьбе достававшегося мне по наследству дома на Московской улице. Там на дворе у нас были большие каменные сараи, которые я и решил оборудовать под жильё. Тонкие каменные стены мы утеплили досками, всю постройку оштукатурили, и у нас вышла, хотя и миниатюрная, но очень уютная и симпатичная квартира, которую мы с женой хорошо обставили.

Весь этот домик был обращён на юг, и потому у нас всегда в комнатах было солнышко. Вот какой была наша квартира: полы в двух комнатах были паркетные, а в остальных – застелен красивый линолеум. В гостиной и в столовой были большие во всю комнату ковры.

Мебель Лизочкиного приданного для будуара разместилась в гостиной. В столовой был шкафчик-горка, в котором находилось наше столовое серебро. В гостиной были зеленоватые обои под обивку мебели, на окнах шёлковые и тюлевые драпировки. Столовая была оклеена под дуб. На стенах висели хорошие гравюры и картины.
 Всё было так красиво, уютно и удобно!

Всё было отстроено за лето, и мы с чрезвычайной радостью переехали в наше маленькое  гнёздышко. Наконец осуществились долгожданная наша с женой мечта жить отдельно, собственной семьёй и хозяйством!
 
Мы сразу установили собственный режим. Утром, около 9 часов, пили кофе, после чего я отправлялся в контору своего торгового дома или в бывший отцовский кабинет, где висели два больших портрета отца и нашего героя – брата Бориса, погибшего на войне.
 
Вся финансовая и бухгалтерская работа, ведение деловой корреспонденции с Москвой и другими городами, откуда мы получали товары, наблюдение за торговыми оборотами полотняного магазина – всё теперь было возложено на меня.

Второй же магазин мануфактурных галантерейных товаров и церковной утвари всецело находился в распоряжении старшего брата Михаила Васильевича. Отчасти ему помогала мачеха, которая заведовала отделом домашних шляп…

*

Надо сказать, что после смерти отца решено было ликвидировать семейное торговое дело, так как у меня душа не лежала к нему.
 
Первые три года мы, его наследники, занимались тем, что постепенно сужали свою деятельность, гасили долги банкам, которые нас кредитовали без всяких скидок, московским и другим фабрикантам, которые отпускали нам товары по векселям и открытым счетам.
 
Около часа дня я ходил из конторы к себе домой завтракать, и в пятом часу дня у нас был обед. Вечером из конторы я возвращался домой около девяти часов вечера и несколько позднее у нас был сервирован чай с закусками, большей частью с ветчиной, которая у нас никогда не исчезала. А потом наша искусная нянюшка баловала нас чудными слонами или сдобными печеньями, так что ужина у нас вообще не было.

Так мы тихо и приятно зажили в своём особняке, это было наисчастливейшее время.
Друг друга с женой мы искренне любили и наслаждались спокойствием, всё наше внимание и ласку мы обращали на нашу подрастающую дочурку, которой в это время было уже пять лет.

Она росла тихим и не капризным ребёнком, целый день занималась своим кукольным хозяйством и, играя, всё время лепетала, поддерживая диалог от себя и от немых своих кукол, медведей и зайчиков. В детской стоял стеклянный шкаф, наполненный, как магазинная витрина, различными игрушками...

Как-то весной мы купили ей живую птичку – красивого щеглёнка и поместили его в клетку, которую подвесили на окно в комнате перед её детской. Это была большая забава для Софочки, она усердно заботилась о нём, кормила, поила. Но бедный щеглёнок недолго прожил у нас. Как-то утром мы, не услышав его постоянного щебетания, посмотрели в клетку и нашли его лежащим на дне мёртвым. Думаем, что в воду к нему упал сахар, который дочурка иногда просовывала между прутьев клетки, видимо, он напился этой сладкой воды.
 
Мы с женой не знали, как об этом сказать Софочке, которая ещё утром спала. Чтобы не показывать дочке мёртвую птичку, мы велели няне скорее убрать клетку. Много слёз пролила наша Софка, когда узнала об этом, и мы были этим очень расстроены и дали себе обет больше никогда не заводить птиц.
 
Друзьями дочки были двоюродные братья и сёстры (Мишины дети) и маленькие тётки с дядьями. Ежедневно девочка ходила гулять с матерью или с няней. Зимой она была похожа на снежинку в своей белой пуховой шубке и муфте.
 
Ещё раз хочется вспомнить няню Софочки – Катю, которая на редкость была ласковой и любящей свою питомицу. Софочка же, в свою очередь, любила свою няню, и у нас никогда не было каких-либо ссор. Няня Катя, пожалуй, не меньше нас блаженствовала и радовалась тому, что мы зажили отдельной семьёй. У няни не было родных и знакомых, кроме племянника Коли, мальчика, который иногда приходил к нам и кое-чем помогал в хозяйстве.
 
По праздникам у нас часто собирались гости, и мы устраивали журфиксы. В канун праздников, по субботам, когда к нам приезжала молодёжь, мы проводили литературные вечера, читая вслух наших классиков. У меня была хорошая библиотека в гостиной, и стояло пианино, на котором кто-нибудь играл из музыкантов. Мы с Лизой были плохими музыкантами, но всё же иногда ухитрялись кое-что тоже играть по нотам в четыре руки. Журфиксы обыкновенно заканчивались чаем и ужином, и мы засиживались до поздней ночи...»


ДАЛЕЕ:http://proza.ru/2022/01/22/1567

К СОДЕРЖАНИЮ:http://proza.ru/avtor/79379102895&book=11#11