6. Расчет. М
Ворон к делам воровским в город вернулся, Маня же, гостьей осталась.
Иной раз хозяйке чем поможет, а то, тоскует по чернявому, да печалится. А как вспомнит должок …
Поутру, лишь засветилось поднебесье морозное, вышла Марья во двор, да в задумчивости у сеновала и опамятовалась.
Поднялась по лесенке, окунулась в мягкость сенную, вдохнула аромата сухого разнотравья и вроде домой вернулась.
Видит речку родную с зайчиками солнечными и траву высокую, что по берегу: щекочет она щёки, да губы девчушке в платочке холщевом. Ручонками она воду плещет, смеётся.
Вдруг отец молодой показался, кашлянул, пальцем погрозил и говорит чужим голосом: «Вернулся?»
Открыла глаза Маня, видит в щели меж досок Елисея.
- Насовсем, или как?- спрашивает.
- И не знаю, - отвечает голос странный, вроде старушечий, а со спины мужик в тулупе, шапке лисьей. Пальцы на руках крепкие, сапоги на волчьем меху.
- Разорился я брат, в конец, в пыль! Ничего не осталось, всё с собой Фенька в могилу унесла, а можа и не Фенька. Сгинуло богатство моё!
- Как же так? – закашлялся Елисей.
И поведал мужик историю, какую Маня знала лучше его самого…
- А, шуму-то по богатству пропавшему никакого, молчит город . Сдается мне нашел грабёжник клад. А где его самого искать и не ведаю. Ищут племянницу Фенькину, говорят, она и порешила её. Да, вот, пропала девка…
- Тебе, Егору пора открыться, - Елисей на скамью присел, - сколь лет прошло. Не нужен ты ужо никому. Хозяин Богу душу отдал, заказчика сколько лет, как след простыл, а сын тебя и под пытками не выдаст. К тому же, сам он давно твое богатство ищет и видать знает чего.
- Я, и сам так думаю, вместе, оно сподручнее будет. Да и очертело хорониться, тошно уж. Паспорт у меня ладный, прежним не покажусь, да, и не признает меня никто, - сжал мужик кулак хрустно.
- К вечеру в город поеду, сына тебе привезу, ни к чему время тянуть, глядишь, сыщутся концы какие, - заключил Елисей.
- Вон, оно как! – прошептала Маня. И лишь невдомёк ей, кто тетку порешил? Выходит, и под пыткой она места заветного не указала… Знать любила отца Воронова, коли жизни своей не пожалела.
«В город, в город,- вторили мысли, опережая друг дружку.»
С Лизкой расчитаться, избавиться от паскудных насильников. И будет счастье в любви, да богатстве.
И ни крупицы сомнения, ни толики жалости. Полыхнуло местью, духом отмщения повеяло.
Теперь не она несчастной будет! Нынче поруха других посетит: тех, кто жизнь ей сломать пытался, невинности лишил, честь растоптал!
За обедом и сказала Елисею, мол, невмоготу без Егора. Рвется душа, ехать нужно.
Побледнела, задрожала, скатерть пальцами теребит, в глазах слезы навернулись: вот-вот в обморок .
Переглянулись муж с женой, уговаривать не стали.
- К вечеру едем, Маня, свезу тебя к племяннику, - хозяин вышел из-за стола, - собирай в дорогу мать, - обратился к жене.
К ночи в вагоне теплом, под перестук колес уложилось все в головке прелестной, каждый шажок просчитала, и теперь знала, как сделать: начать с кого и кончить чем…
Утро вокзальное в пару паровозном проснулось, свистнуло протяжным гудком, зашумело, заволновалось ордою людскою, расползлось по перрону ароматами майданными. Парит над толпой белое облако морозное, а народ суетится: кто к поезду, кто от него с вещичками ногами перебирает, а кто и по своим делам лиходейским промышляет.
Пассажиры из вагона суетно выбираются, торопятся, будто гонит их кто. Всяк вперед желает. Толкаются, кто чемоданом двинет, кто узлом в лицо ткнёт, а кто и матерно пошлет куда.
Так Маня от Елисея и отстала, а там, в толпе вокзальной и затерялась.
От вокзала до дома только к полудни добралась.
И лишь приблизилась, в дверях Егора увидела. Вывели его чины полицейские, в карету черную усадили. Щелкнул возница коротким кнутом, и закрылась для Ворона воля вольная.
Вошла Маня в дом, а девки, что за хоромами смотреть оставленные, по шкафам рыщут, вещи в мешки суют. Увидели её, замерли. Замахнулась Мария: одной, второй пощечину.
А тут и Петька-сторож, объявился. Свалился к ногам её.
-Не углядел, Мария Петровна, не углядел, помилуйте! Ворон, как фараонов узрел, с черного хода меня и вытолкал.
- За что Ворона взяли? – молвит Мария и голоса своего не чует.
- Пальцы его у зухерши в доме нашли, винят в убийстве. Более не знаю, из чулана от фараонов только это и услышал.
- И вот,- Петька паспорт протянул, - Ворон, велел вам передать.
- Миронова Мария Петровна, - прошептала, - кончилась прежняя Манька. Другая теперь на свет Божий явилась, - зашлось лицо её румянцем, губы ниткой выправились, затрепетали ноздри, улыбнулась хищно, на лбу морщинка явилась.
Ночь без сновидений, минутой показалась.
Проснулась она поутру и столь в себе сил новых ощутила, словно кто напитал её естеством неведомым, и неловко ей стало за ту, вчерашнюю, что в холщевом платочке ручонками в воде полоскалась, которой стыдно было и подумать с мужиками в бане мыться, да вино пригубить. Вот, так, разом, запретила себе помнить жизнь прошлую, будто и не было её никогда.
Бывает в жизни, так случается. От возраста ли, от обстоятельств каких, меняется человек в раз и устремляется к новому бытию и, не зная предстоящего, признает неведомое, новое, будто жил в нем. И нет теперь ни характера былого, ни сути прежней: сгинули с прошлом - только плоть и осталась
- Ты, Петька, сведи меня с людьми Ворона, - чиркнула спичкой, папиросу в мундштуке длинном запалила.
- Сделаю, Мария Петровна, - молвит юноша, а сам глянуть на неё не смеет.
И смекнула хозяйка новоявленная: влюблен в неё юноша, от чего и предан ей будет. Провела пальцами по щеке его. Зарделся мальчонка в смущении, и вздохнуть не смеет от касания нежного. Глянул всё же в глаза Манькины, а той и ясно стало: вернее пса и не сыскать.
Вязнут звезды в тучах хмурых, застят смоляные мерцание волшебное, глянуть на Землю не дозволяют, равно они хозяева и есть. Моргают синеглазые печально, и капает дождь, словно слезы их.
Захмурилось. Завесь черная свет небесный поглотила, и не видно ни зги в тумане сыром, лишь фонарь вдалеке желтым пятном путь неведомый означает. И не идти бы к нему, да нет светоча другого.
- Здесь, - Петька дверь скрипучую открыл.
Яркий свет в глаза. За столом двое в рубахах красных, сапоги «гармошкой», блестят хромом свежим. Лица за яркой лампой не видны. Хохотнул один неприятно, другой спросил удивленно: «Ты, Петя, не спутал ли чего?».
И узнала Марья голос, тот самый, что «малинку» выпить уговаривал.
- Так, это ты, значит, Ворону голову замутила! И что ж он раньше тебя не показал, трещину рваную? Можа ты и сдала его вчерась, стерва!?
Подалась назад Мария, от чего и увидела лица знакомые, те самые, которым приговор вынесла. Да, не надеялась, что скоро эдакое выйдет. Искать собиралась, а судьба и сподобила нежданно.
Бери Манька искала кого, верши суд, иль оправдай, или?..
Никак не ожидала она увидеть гнусь эту в друзьях Вороновых, удивилась, засомневалась.
Но, решено всё загодя, и теперь будь они хоть кем.
Четыре раза стрельнула. С желанием, будто в жажду воды глоток за глотком жадно прихлебывая…
Дым клубится, медленно поднимается к потолку, глаза щиплет, а ни слез, ни сожаления. Легкость спокойствие ощутила. Избавилась от грязи к телу налипшей, и вроде в баню сходила, от чего и в гари пороховой дышать свободно.
«Всё, - промелькнула мысль, - теперь, последняя осталась».
Петька удивленно моргает, а испуга в глазах и нет. Подивилась Мария юноше, никак не ожидала отзыва такого. Стоит мужик и ни страха, ни сожаления, лишь вопрос немой во взгляде.
- Позже объясню, поймешь, осуждать не будешь, заслужили они того, нельзя по-другому. Скажешь всем, не поверили они, кем я Ворону прихожусь, издевались, ссильничать хотели, -
и столь в её глазах правды Петька увидел, что и раздумывать не стал. Сморгнул глазищами карими, кивнул чуть, распахнул дверь и руку подал.
Мелкий дождь, как сквозь сито сыплет, гложет снег теплой влагой, терзает чистоту зимнюю, в грязные лужи собирается, и стоят они мертвой водой, вздрагивают в темноте, ожидая мороза лютого, когда прихватит он сырость нежданную, да закует крепким льдом.
Устала Мария Петровна от приключения ночного, от дождя, что в декабре, и лишь подушки коснулась, сморило её крепким сном. Петька печь топить взялся и так, всю ночь глаз не сомкнув, то дров подбросит, а то, к спальне - на красоту девичью глянуть.
А она спит сном праведным, на губах улыбка и ресницы подрагивают.
Из окна, с неба ясного месяц голубым комнату залил. Звезды заглядывают, на стекле морозном искрятся светом дивным.
-2-
Утро. Свежим снегом окна забросало. Светло, студёно.
В небе бездонном редкие облака плывут неспешно, к яркому солнцу приблизиться не смеют. На белоснежность и не глянуть - глаза в ослеп. Воздух свеж на морозе крепком, деревья в инее махровом и не шелохнутся.
Затишь, как заново мир народился. И лишь редкие сани возницей гонимые, полозьями похрустывают.
Звякнул колокольчик на входе. Петруха к хозяйке тут же.
- К вам, Мария Петровна, - и смотрит удивленно.
Да, и сама она подивилась, откуда, кому взяться, что бы нынче и к ней.
А в дверях прошлая подруга стоит. К косяку дверному прислонилась, руки в карманах шубы роскошной, завела ногу за ногу, вскинула подбородок кверху, глаза прикрыла слегка, улыбнулась.
- Привет, Маня. Должок за тобой. Вот, напомнить прислали, да объяснить, что доимки от неуплаты множатся. Мне отдашь, или сама к мадам с визитом? - и усмехнулась нехорошо, навроде, как Манька рвань какая.
Прошлась манерно, на диван уселась.
- Ну, сколь ждать-то, должница?- шубейку распахнула, упарилась, видать…
А Мария, от удивления и слова не смолвит.
Вот, бывает же такое, сходятся звезды в раз, толи от желания великого, или кто волею своей задуманное и исполняет. Ни тех двоих искать не пришлось, и эта – сама явилась.
Как тут не уверовать в Силы неземные, да не отблагодарить проведение.
И не удивила речь развязная, не возмутило поведение визитерши нежданной.
Взвела Манька курок револьверный, сунула ствол в висок гостьи, и щелкнула…
Второй, третий , да без толку!
Гостья в обмороке бледном, а Мария жмет курок без остановки. Вращается барабан револьверный вхолостую.
И, вдруг, опомнилась девка: выронила железяку холодную, уселась на пол, теперь сама белее смерти.
«Как же такое сотворить сумела, как без сожаления и рассуждений трезвых, человека лишить жизни решилась? И вчера»…
Затрясло деваху: до глаз дотянуться не может, слёзы утереть. Оцепенела. Видать Господь образумил. Затуманилось вокруг, пятнами черными пошло, и исчезла явь, лишь лучик тонкий в кромешной тьме. Мгновением загробье увидела: тленом повеяло, смерть ледяную наяву ощутила.
Брызнуло ярким светом: перед ней Петька, влагой, что святой водой окропил. Так в секунду и пришла в себя.
В углу комнаты Влада всхлипывает, полой шубейки прикрывается. Глазища круглые, стеклянные. И ни сморгнет, ни отвернется, так и глядит, как с того света.
Свалилась перед ней Мария на колени, ухватила руки дрожащие, холодные, да и зашлась ревом. Льются слезы дождем, конца-края им нет. И толи с испугу, или так в жизни сложиться должно было, поведались девки бытием печальным, и простили друг дружку за прошлое, да за то, что случилось в одночасье.
- Лизка и меня обманом в проститутки завлекла. Так обставила, что в долгу у ней, и не рассчитаться до смерти. Сама-то, сколь я паскудства сотворила по воле б…и этой. Теперь и не отмолить грехов . Но, убить человека не смею, - задрожала голосом Влада.
- Хруста и Серого, значит, ты на тот свет спровадила?
В Яме переполох, народ в непонятках, убийц ищет. И коли дознаются, не сносить тебе, Маня, головы. А они вызнают, и Лизка тому рассказчицей будет. Да, и не виноваты ребятки, мадам всему причиной.
Среди воров, стерва, крутится, уважают её за работу и деньги, что в общее приносит. Хитра, мстительна, расчетлива.
Ворон-то, не особо в авторитете был, и по воровским делам с её помощью поднялся, да и отец его в миру человек знаемый, сгинул, говорят, с деньжищами великими. Приросла курва к Егору душонкой паскудной, влюбилась. А он мужик с характером. Вскружил голову мадам, и вот уж, она за него на всё способная.
Ждать, сучка, умеет, и на тебя расчет у ней есть. Сведет в могилу по любому, да и денег с тебя поимеет. Не зря отпустила легко, и тому причиной - зухерша. Ходили слухи, при деньгах она была, хоть и жила нищенкой, а теперь, все только и говорят: тобой придушена Фенька – не спроста же.
- Нет!- возмутилась Мария, - ни сколь не жалею, что ублюдков этих порешила, а теперь и Лизку в расход. Видит Бог не хотела, но нынче уж никак нельзя. Пока от меня денег ждет, и не вякнет. Так, что, встречу мне устрой, и чтобы мы трое об этом знали.
Скажешь, мол, принесу ей расчет полный, да сверху положу денег за молчание. К ней не пойду, а свидимся под мостом. Сегодня, в шесть вечера и распрощаемся навсегда при встрече.
Под камнем у второй опоры после спуска, записка будет, в ней узнает, где деньги ей передам. И дай понять, - одна придти должна, от того и малявка,- без провожатых я видеть её должна.
Верю и полагаюсь на тебя. Есть у меня задумка дерзкая, от которой мы в богатсве будем, что и не приснится во сне дивном.
Вот, подправим историю нынешнюю и к делу…
И лишь дверь за гостьей затворилась, Мария к Петрухе.
Глазищами влажными повела, задрожали веки ресницами, губами алыми к мальчишке, да и замерла в поцелуе...
В доме тепло и от этого, иль от другого чего, приятно Маньке в наготе с юношей рядом.
«Силён, стервец, - подумалось, - теперь, весь мой.»
Пробежала пальцем бархатным по лбу Петькиному, с носа на губы, припала к ним своими, нежными, да и свела с ума парня враз.
Да, вот, такие страсти. Не понять нерва женского, не разобраться, да не постичь. И вроде просто всё...
Вот - тело красивое, душа трепетная, нрав податливый. Лепи, как из теста.
И в руках оно мнётся, как захочешь, и к пальцам липнет, да вдруг, после замеса, какого и не упомнишь, не то, вдруг! Так перемениться неожиданно сущность бабья, что и не знамо, как другою стала? Вроде, вчера твоею была, а нынче и не ведомо чья.
Объясняет она Петрухе, что сделать, как от тела Лизкиного избавиться. А тот, слушает и ни сомнения в нем, ни сожаления от действа предстоящего.
Так и ушел с финкой, с веревкой в кармане.
Свидетельство о публикации №222012201702
Александр Гринёв 07.04.2024 12:56 Заявить о нарушении