Смерти нет ребята Глава 9 Иулиания

После того как Митя умчался на мотоцикле в неизвестность, я грустно присела за самодельный стол, уронила голову на руки, и тщательно утирая горькую, непослушную слезу, что бы не увидели проснувшиеся девчонки, задумалась.

Днём здесь уже наверняка будут фашисты. Что же это будет? - Страшно подумать. Наслышана об их зверствах. Жуть! Руки опускаются. Спаси нас Господи!

Что же делать теперь? Если найдут раненого Мешкова, всех нас наверняка расстреляют. Что же делать? Что делать? - Надо что-то немедленно предпринять, нельзя же вот так сидеть сложа руки, и тупо ждать смерти. И как назло ничего не приходило на ум, пока я себя чуть ли не за шкирку подняла, стиснула зубы и начала действовать.

В первую очередь надо избавится от упаковок галет. Немцы спросят откуда у меня появился их спец паёк. «Какие-то они странные эти пайки, «бутер-кекс» - вот на одном написано, что-то типа хлебного кекса, а по вкусу как бумага. Да вот ещё какая-то «сахарина» - вроде нашего сахара, но сладкая до рвоты. Видимо любители сладенького эти фрицы, похоже. Извращенцы какие-то. Но когда мне попался пакетик с сухим лимонадом, то вообще противно стало. Пришли сюда твари как на прогулку, с полным набором для ублажения своих поганых желудков.

"Ну вам там мой Митя веселье устроит, даже я думаю вечное, вечное веселье будет вам в аду. Может быть даже музыка для вас играть будет, только вам её из-под земли будет уже плохо слышно. Гааады!» - так я бормотала себе под нос, истерично разрывая упаковки, сжигая их в костре, высыпая всё содержимое в одну кучу, чтобы потом всё измельчить и сохранить про запас.

Когда дело было сделано, размочила немного этого съедобного порошка в кипятке, зажгла керосинку, разорвала новую простынь на бинты, и поползла в соседнюю пещеру к раненному Серёге, пока ещё не рассвело окончательно.

Увидев меня, он грустно улыбнулся и стиснув, видимо от боли зубы, произнёс: «Уличка, ты замуруй меня тут, засыпь вход в пещеру камнями и не приходи больше, мне недолго уж осталось мучиться, силы меня оставляют, а если сюда фрицы нагрянут, то всех вас не пощадят».

- Серёга! Ты прям как барышня кисейная расклеился, да ещё и сопли распустил. Кончай паниковать и не ной, не делай мене нэрвы - как говорят в Одессе, - сейчас мы с тобой перевяжемся, подкрепимся, и будешь снова здоров, как и раньше. Главное не паникуй. Бог не выдаст – фашистская свинья не съест – бодро протрещала я, а у самой поджилки все затряслись от вида его смертельной раны, которая не внушала ни малейшего оптимизма.

Я только лишь успела всё сделать, немного присыпать вход в его пещеру и вернуться к себе, как взошло солнце. Снова села, безжизненно свесив руки, на том же ящике от снарядов, когда снаружи началась какая-то возня, послышались тяжелая поступь кованых сапогов и перед входом кто-то гортанно прокричал: «Выходить все бистро-бистро наружу, иначе буду бросайт граната».

Я, как бывшая учительница немецкого, быстро припомнила весь словарный запас своего немецкого, и хрипло прокричала в ответ по-немецки: «Не стреляйте немецкие солдаты, здесь только женщины и дети, и мы выходим наружу с поднятыми руками». В ответ мне прозвучало довольное: «Яволь», и мы, с истерично рыдающими от страха девочками, вышли на яркий солнечный свет высоко задрав руки.

Здесь, в окружении десятка солдат с винтовками, стоял офицер с пистолетом в руке. Лица солдат в зелёной форме были почти что чёрными, видимо от пыли, или от порохового дыма, и лишь лицо офицера было нереально светлым на их фоне, что особо подчёркивалось белой прядью волос, выпадающей из-под его фуражки.

Мои девочки, увидев эту чёрно-зелёную банду ещё громче зарыдали, и уткнулись носами мне в руки. Офицер сделал жест солдату войти в пещеру, тот, после осмотра вышел и сказал лишь одно слово по-немецки: "Чисто".

С лица офицера спала напряжённость и он нарочито приветливо улыбнувшись, присел на корточки перед малышками, вытащил шоколадку и разломив её надвое отдал моим девочкам, со словами: «Не плачь маленький дэффочки, мы ни есть страшный звери, мы цивилизованные люди, нация Шиллера и Гёте, Бетховена и Баха. Мы не сделать вам ничего плохо, мы пришли вас спасать от кровососов иудейских большевиков. Не плачьте либен, всё будет карашо. У дядя немец есть дома, в Германия, два такой же красавицы, они тоже плакайт без свой папа» - и вытащив откуда-то из-за пазухи фотографию своей фройлен с киндерами, смачно поцеловал её.

Потрепав на-прощанье моих малышек по волосам, он повёл своих солдат дальше. Чуть отойдя от нас, белобрысый остановился, резко обернулся и судорожно помахал нам рукой на прощанье. И на его глазах, как мне показалось, я даже увидела подобие слёз.

«Вот тебе и фашисты. И тебе Шиллер, и тебе Вагнер, а в итоге бомбы с самолётов нам на голову» - как-то сумбурно всё перемешалось у меня в голове. Время от времени в нашей балке продолжал взрываться боезапас, и я с ужасом представила сколько ж можно было им бить ещё этих немцев, и как-то глупо всё получилось у нас, что склады те догорают, а фрицы уже здесь, да нам ещё ручкой приветливо машут, вроде как и не враги они нам вовсе.

Остальной день прошёл спокойно, если не считать время от времени возникающих вокруг перестрелок, и взрывов в нашей балке.

Ночью я снова отрыла лаз и проползла в пещеру проведать раненого. Он был без сознания. Кое как удалось влить ему в горло тёплого питательного пойла, и немного поменяв его пропитанные кровью бинты, я вернулась обратно.

После ужасов сегодняшнего дня, сон не приходил никак. Девочки вовсю храпели в своих ящиках от снарядов, а я всё думала, что-то видать тут не так, с немцами этими, не такие уж они и звери, как нам постоянно наши тут втирали. По крайней мере, не все они звери. Ну да первое впечатление часто бывает обманчивым, значит будем посмотреть, как оно будет дальше.

Наутро снова послышалось шарканье множества ног по дороге и в этот раз без предупреждения, резко распахнулся полог и раздался русский голос: «Кто здесь есть – выходи наружу». Я обняла дочек, и мы вышли на яркий свет. Тут уже в центре группы мужиков стоял упитанный офицер в очках, но в чёрной, а не в зелёной форме, как вчерашний. И вокруг него суетилось несколько таких же солдат, и гражданских, видимо наших, которые пошли прислуживать немцам, с белыми повязками на рукаве. Один из гражданских грозно спросил меня: «Солдаты есть тут русские»?

- Нееет - ответила я, слегка заикаясь, и он похоже усомнился в правдивости моего ответа, потому что завёл почти всю свою банду в пещеру и принялся там что-то искать.

Выйдя на улицу, он держал в руках окровавленные бинты, и гневно спросил: «А кого же ты стерва тогда здесь перевязывала»?

Я, снова заикаясь от предчувствия неминуемой беды, скороговоркой пробормотала: «Яяя, я, ничего не знаааю, мы только что пришли сюда. Наш дом разбомбили, мы только утром пришли сюда, а следом пришли вы".

Офицер дал команду искать дальше, и они быстро раскидав мусор у входа во вторую пещеру, залезли туда, матерясь от того как это сложно было сделать.

У меня остановилась сердце, замерло дыхание, и я приготовилась к смерти. Про себя я очень быстро лишь повторяла: «Господи помилуй, господи помилуй», и приготовилась к худшему.

Полицаи вылезли оттуда, таща за ноги мёртвого Мешкова. Глаза его были открыты и на лице замерла гримаса страдания. Офицер гневно посмотрел на меня и начал расстёгивать кобуру.

«Это конец»! - пронеслось в мозгу. Я закрыла глаза, притянула дочек к себе, и с ужасом ожидала выстрела, когда почувствовала какое-то движение, и между нами явно кто-то вклинился.

Открыв глаза, я увидела своего соседа Махмуда с повязкой полицая на рукаве. Тот сбивчиво начал рассказывать немцу, что я его соседка, учительница немецкого языка, и я действительно только что сюда пришла, потому что только вчера в наш дом попала бомба.

Фриц вроде бы всё понял, поверил, и даже успокоился, спрятав пистолет обратно в кобуру.

А мне строго сказал: «Вы, фрау иметь в течении трёх дней явиться в комендатура на регистрация, иначе вас будут расстрелять вместе с ваши дочки. Ночью ходить нельзя, - комендантский час».

Сказав это, они пошагали дальше. А я опустилась прямо на землю где стояла и громко зарыдала от пережитого ужаса.

Девчонки меня успокаивали как могли, но истерика долго ещё колотила меня как в лихорадке. Наконец я встала и на негнущихся ногах подошла к телу Серёги. Он умер похоже давно, потому что, остыл полностью.

Девочки, глядя на него, снова заплакали навзрыд. «Сколько ж им бедным пришлось повидать этих убитых, а так и не огрубели, снова увидели, и снова зарыдали» - грустно пронеслось в голове.

Какой-то железякой, я выцарапала в земле небольшую канаву и закатила туда мёртвое тело. Общими усилиями, мы с девочками выложили из камней на холмике православный крест, дабы отметить могилку. Девочки, глядя на меня выложили и от себя дяде Серёже два маленьких крестика в нижней части могилы. Потом, рыдая во весь голос, мы все втроём, обнявшись вернулись в нашу пещеру, и принялись есть толчёный питательный порошок запивая кипятком, обильно разбавленным нашими солёными слезами.

Мне ничего не лезло в горло, но девочки всё же немного поели. Мы ещё не закончили свою скромную трапезу, когда полог резко отодвинулся и там появился мой спаситель Махмуд.

Он прямо с порога заявил: «Ты хоть поняла дура-баба, что я вас спас от смерти всех?"

- Да. Да. Я всё, всё поняла. Спасибо тебе огромное, сосед - пробормотала я скороговоркой.

- Спасибы мне некуда складывать уже, мне бы чего нибудь к ним ещё подкинуть, чтобы совесть мою легкоранимую, перед новой властью успокоить

- У меня нет денег. Митя вернётся, он с тобой он за всё рассчитается.

- Ха, ха, ха! Вернётся он, твой муженёк. Держи карман шире. Их всех на Феоленте либо постреляли, либо в море утопили. Не думаю, что твой Митя пуленепробиваемый, и в море непотопляемый.

Ненути его больше. Размечталась. Забудь. А вот я есть, и буду есть. Давай мне что у тебя есть, и давай это сейчас.

- У меня ничего нет, все деньги остались под развалинами дома.

- Врёёёшь! У вас баб всегда для хорошего мужичка кое-что припасено. Я давненько на тебя через забор заглядывался, да всё случая не представлялось как-то. Хотя раньше ты, с вершин свой политической подкованности и срать бы на одном гектаре со мной небось не села, а оно вон как неожиданно дело повернулось» - весело сказал он, и наведя свою винтовку на забившихся в угол девочек, пробормотал: «Пуух! И нету» - после чего гнусно рассмеялся.

- Я, с ужасом понимая, что загнана в угол, и от безвыходности своего положения начала непослушными пальцами расстёгивать верхнюю пуговку на кофте, на что он, увидев это, презрительно засмеялся: «С этим ты не торопись особо, у нас ещё будет для этого уйма времени. Фриц сюда на веки-вечные пришёл, успеешь ещё не раз поблагодарить своего нового господина.

Мне вот пока что серёжки твои гораздо более интересны с камушками зелёными. Я на них себе таких как ты, штук пять смогу заполучить, и ещё на водку половина останется.

Я, трясущимися руками стала снимать серьги, и с огромным трудом вырвав их из ушей с кровью, так не разу их и не снимала с тех пор как Митя их подарил, похоже они вросли в уши, и протянула ему на трясущейся ладони.

Тот удовлетворённо хмыкнул, и счастливо пробурчал: «Ну вот так-то оно будет лучше, и правильнее. Но ты не расслабляй булки, я завтра снова зайду к вам в гости, а то фрицы требуют разыскивать всех жён коммунистов с детьми, а у меня совесть не безразмерная, как я тебе уже говорил, а очень даже легкоранимая, да и боязно перед новыми хозяевами немного, вдруг чего пронюхают, мало не покажется мне. Так что ты пока тут хорошенько подумай, чем ты мне можешь быть ещё полезна».

С этими словами, он, довольный и счастливый, выскочил из пещеры, потрепав девчонок по головам перед этим, как и тот первый фриц. При этом меня прошиб холодный пот от предчувствия, какую участь этот гад нам уготовил.

Я металась в ужасе по пещере. «Что делать? Что же делать? Как спасти девчонок?» Что будет со мной меня уже не волновало – только дети.

Пойти завтра на регистрацию – этот гад в покое всё равно не оставит. Пол города знает что мой Митя коммунист и даже секретарь парторганизации литейного цеха был. А уж этот гад первый побежит нас сдавать, когда всё вытянет. И когда он решит меня сдать, думаю, это лишь вопрос времени.

Ну а если не он, так доброжелателей и без него хватает. Надо бежать. - Но куда? Я перебирала варианты, пока вспомнила про свою тётю Марию, мамину сестру. Вдову морского офицера царского флота, которая после того, как мужа чекисты утопили в бухте, уехала жить в село Сокологорье, за Крым. Но захочет ли она меня принять? Она всегда ненавидела коммунистов, и презирала моего мужа, который был не просто коммунистом для галочки, но и идейным членом партии.

И если честно, то ей было за что коммунистов ненавидеть. Когда белые ушли из Севастополя, они с мужем остались здесь, мотивируя это тем, что власти меняются, а Родина лишь одна и они будут ей служить честно, какая бы больная она ни была.

После прихода советской власти, всех бывших офицеров вызвали в комендатуру как бы вроде для регистрации. Там их взяли под конвой, вывезли на барже на центр бухты и привязав на ноги грузы, утопили как слепых щенят.

Тётушка вроде бы умом двинулась после этого, и у неё появилась навязчивая идея вытащить тело мужа из воды, чтобы похоронить на кладбище по-христиански.

Она долго искала кто бы на это согласился, пока всё же нашла смельчака, и за все свои сбережения наняла его. Это был какой-то отчаянный, молодой парнишка-водолаз, и сама она вышла в море на его ботике вместе с обеспечивающими его погружение.

Уже через пару минут после того, как тот спустился под воду, оттуда стали истерично поступать сигналы по сигнальному фалу на срочный подъём.

Когда водолаза выдернули из скафандра, он выглядел полностью свихнувшимся. Лишь залив в него пол бутылки спирта, смогли получить какой-то более-менее связный рассказ о произошедшем с ним под водой.

«Я спускался вниз, вода в бухте мутная, и тут перед самым дном я увидел их собрание, сколько видно было глазу, они стояли как живые, на ногах были грузы, и как бы вроде что-то даже рассказывали, жестикулируя руками, которые видимо двигало течение воды. У меня в ушах даже послышались их голоса, и я не представляю, как я не чокнулся от этого зрелища окончательно» - всё это он рассказал с истеричным видом, и с дико горящими глазами.

После этого, тётя собрала свои пожитки и отправилась жить в деревню, в домишко оставшейся от нашей покойной бабушки. Вот к ней то мне и предстояло ехать, при чём не было ни малейших гарантий, что она не сдаст нас первому встречному полицаю, как семью коммуниста. Но выбора другого не было, и я решила с утра отправиться туда с девчонками.

Но всё получилось не так как я планировала. Среди ночи ко мне ворвалась наша соседка Фарида, жена вчерашнего гнуса-полицая, выдурившего у меня серьги, и горячим шёпотом, что бы не разбудить дочек, прошептала: «Девочка! Тебе надо срочно бежать и спасать малышек! Эта гадина – мой муж, что б его Аллах покарал, и что б ему сдохнуть на этом месте, нажрался самогонки и рассказал, как вчера снял с тебя серьги, и потом пообещал, что прямо с рассветом приведёт к тебе немчуру, как к семье коммунистов, что бы вас всех повесили. Она развернула тряпочку, которую держала в руках, там лежали мои серьги, ещё какое-то золотое колечко и пачка денег»

- Вот, бери дорогая, и беги, спасайся немедленно, дождись рассвета где нибудь в другом месте, а с утра, как закончится комендантский час, бегите куда глаза глядят. Только идите пешком, потому что на вокзале тебя сразу же арестуют фрицы, да и гражданских всё равно в поезд никто не пропустит.

- Спасибо вам тётя Фарида, вы меня спасли, но я ничего не возьму, кроме своих серёжек, у вас.

- Бери, бери детка, не придуривайся. Не то время, чтобы харчами перебирать. Ты ещё сможешь спастись, а моя песенка спета. Даже если он, когда проспится и не убьёт меня, обнаружив пропажу своей добычи, я всё равно этого гада сегодня-завтра крысиным ядом накормлю. Не думаю, что ему в аду это пригодится, а меня за эту тварь скорее всего немцы повесят, но так мне и надо, честно заслужила.

Мы кинулись друг-другу в объятья и долго рыдали, обливаясь горючими слезами. Она помогла мне одеть девочек, мы все вместе крадучись выбрались из пещеры, опасаясь напороться на фашистский патруль, и залегли в балке, недалеко от своей пещеры.

Девчонки тряслись от утреннего холода, и тихо скулили от страха. Совсем рядом ещё взрывались боеприпасы, но у нас не было другого выбора, кроме как спрятаться именно здесь. Фрицы явно не станут тут нас искать, да и вообще побоятся сюда лезть, а у нас хоть маленький шанс на спасение, но будет.

Я, попрощалась со своей спасительницей, и она, прячась в тени деревьев, ночь была лунная, и светло было как днём, побрела домой, в надежде вернуться до того, как её урод-муж проснётся и расправится с ней, обнаружив пропажу. Прошло всего пару минут, и с той стороны куда она только что ушла, раздались гортанные крики, автоматная очередь и женский душераздирающий крик. Мы все, ещё более съёжилась и беззвучно рыдая стали дожидаться рассвета.

И тут меня как вроде ударило током жуткая мысль: «А если Митя вернётся, а нас там нет? Он подумает, что мы погибли и неизвестно как это переживёт. Надо срочно вернуться в пещеру и оставить ему записку там.

Наказав девочкам лежать беззвучно и не шевелиться, я, сняла с себя кофту и укутала ею малышек, на свой страх и риск побежала обратно. Заскочив в пещеру, я принялась лихорадочно искать на чём бы написать ту записку, и где оставить, что бы он её сразу нашёл, а немцы не нашли раньше. Часики громко тикали в мозгу отсчитывая последние секунды моей жизни, а ничего умного так и не лезло в мой воспалённый мозг.

И тогда меня осенило. Стены были дико закопчены от горевшей здесь самодельной печки без дымохода. Я нашла какую-то железяку и нашкарябала большими буквами прямо напротив входа: «Мы живы, уехали к тёте Марине, найдёшь нас там».

Но возникла новая проблема, как подписать это послание. Дело в том, что я по паспорту Иулиания, а муж моё имя сначала сократил до Ули, а потом и вовсе стал Олюшкой называть.

Но я не придумала ничего умнее как подписаться всё же: «Иулиания».

Покончив с этим, я, загасив керосинку, кинулась обратно в балку к своим девочкам, взяв с собою кусок маскировочной сетки, чтобы хоть как-то защититься от холода. Вернувшись, я застала детей в предобморочном состоянии, и начала себя дико корить, за свой истеричный поступок, с ужасом представляя, что было бы, если бы у них не выдержали нервы, или вздумай они пойти на поиски меня. Или же их побило тут осколками.

Замотавшись в маскировочную сеть, мы после бессонной ночи заснули как убитые, плотно прижавшись друг к другу.

Нас разбудили громкие крики, доносящиеся со стороны нашей пещеры. Похоже эта тварь привела-таки фашистов, и те, не найдя нас в пещере, били ему морду за обман, а он клался что мы далеко не могли уйти, и он с полицаями нас обязательно разыщет.

На наше дикое счастье я захватила для согрева эту маскировочную сеть и мы, слившись с местностью оказались для них невидимыми, да и к тому же ни у одного мужика в здравом уме похоже в голове не могло уместиться, что баба с детьми может спрятаться в месте, где постоянно что-то взрывается.

Но Господь милостив, и нас даже не зацепило. Мы лежали под сеткой не шевелясь, а вся их шайка обшаривала в это время округу, пока кто-то громко и заявил, что нас надо уже ловить на вокзале и они все ломанулись туда.

Подождав с пол часа после их ухода, мы выползли из своего укрытия и направились к выходу из города. Проходя через площадь, увидели повешенную на дереве знакомую врачиху и висящими рядом с ней двумя дочками, на груди её была навешена табличка: «Она прятала большевиков. И так будет с каждым». Мои девочки были в шоке от увиденного, а у меня почти отнялись ноги, и мне стоило огромного труда их переставлять. Мы уже почти что вышли из города, когда сзади раздался мужской крик: «Уля! Подожди минутку. Ты куда так торопишься?»