Ангел Жемчужные слёзы

               Слёзы незнакомого человека
               располагают нас к нему прежде,
               чем мы узнаем их причину.
                Жан Батист Дюбо
               В каждой слезинке есть
               частица прожитой жизни.
                Светлана Веселова
      Опоздал, как-то раз, ангел к себе домой, в своё царствие небесное: закрылись врата пред ним до утра. Не попасть теперь домой ангелу. Не видать ему нынче подушек пуховых, не пить нектару тёплого на ночь.  Заработался он на земле, намаялся и не заметил, будто кто рукой глаза застил, как время его светлое истекло по небесным законам о рабочем дне. День у них нормированный, ни как у людей. Люди-то день и ночь пашут, хлеб насущный добывают кровью, потом орошённый, хотя и у них тоже существует трудовое законодательство. Для кого только оно писано? Ну да ладно, это людские проблемы, а вот ангелу нашему никак в царствие своё не попасть.
      Закрылись врата до самого утра, пока солнца луч не отопрёт замки ключами своими: пробудит ото сна силы небесные, выпустит их на землю для свершения добрых дел. Что делать опоздавшему ангелу, не на облаке же сидеть, всю ночку тёмную маяться?  Облака сейчас, страшно сказать — целая таблица Менделеева. Посидишь на нем лишних пол часика, после крылья лысеть начинают. Ни перьев тебе, ни пуху на подушку. Поди, найди хорошее облачко. А на тучке притулишься, так там тоже неприятностей не оберёшь. Промокнешь весь насквозь, ревматизм заработаешь, во век не выпаришь, да и электричество как назойливый комар тебя искусает. Утром чуть свет петухи пропоют — пожалуйте на работу.  Чешись потом весь день, какие уж там добрые дела, когда все помыслы о твоей телесной оболочке, то тут почешешь, то там потрёшь. К доброй работе с добрыми помыслами приступают, от этого добро и множиться. Посидел, посидел ангел у врат закрытых и обратно на землю спустился.
      Ночь. Уже силы тёмные во всю властвуют, во грехи всякие втягивают.  «Грешат, велико развращение человеков, что все мысли и помышления сердец их стало зло во всякое время». Согрешат и помолятся — прощения просят — и вновь грешат … Время для чертей настало, время тёмное, блудоденное, для бесовских дел сподручное.
      Ангелы на небесах живут, заоблачные жители, так сказать — в облаках витают; на всё свысока смотрят. А с высот тех не всё разглядеть можно, что и пропустишь.  Не углядели. Не увидели. И отговорка есть — надеяться надейся, а сам не плошай.
      А на земле чертям каждый шаг ведом, под землёй живут, всё чуют. Как ни ступи, твердь земная всё отражает, а у чертей чутьё тонкое, как у всякого гада. Недаром ими правит змей искуситель, владыка царства подземного.
      Темное время на земле настало! Сумрачно в душах человеческих. Это только разговоры о светлом дне, а мысли-то у всех темные. Ночь землю накрыла!  И тонут люди в тягучих и смрадных болотах зависти и корысти, в которые сами бросаются, обрядившись в цепи златые. И тянут те цепи всё глубже и глубже, и нет желания сбросить с себя оковы сии.
      Страшно!
      Страшно на земле, когда приходит тьма! Куда ангелу светлому податься? Где ему рассвета дождаться!?
      Обернулся он старцем благочестивым, обелённым сединами почтенными, с посохом подорожным в руках и на земле российской оказался. Стоит один посреди улицы во тьме, кругом его высоченные заборы, сверху проволокой колючей окутанные. Ни единой души! Ни звука живого! Постоял, постоял и побрёл вдоль заборов. Долго шёл края не видя, наконец уткнулся на ворота железные. Постучал легонько, чтоб народ не пугать. Собака зарычала. Гавкнула раз, другой и что тут началось: со всех сторон такой гвалт поднялся, труб Иерихонских не услыхать. Что делать? Бежать не куда. 
      Вдруг голос женский сквозь ворота железные и собачий лай пробился.
      — Кто там? — и последующие слова, сравнимые с тяжелым камнепадом, забухали по железу.
      — Кого еще черти принесли?  Что надо? …
      — Это я, странник одинокий ко святым местам иду. Ночь в пути застала, — заблудился. Не отвергай, впусти переночевать в доме твоём уютном. Не оставь без милости служителя Господа нашего. Зачтётся тебе в завтрашний день.
      — Чтоо-о? Чего ты там лепечешь?  Совсем уже обнаглели.  Житья нет от этих попрошаек.  Мало днём шатаются, так ещё ночью покою не дают. Убирайся прочь, пока собак не спустила. Пошел вон!!!  Странник! ишь чего выдумал… Что за люди, откуда только такие берутся.
      Голос её слился с собачьим лаем, который перекатился с одного края улицы на другой и вскоре затих где-то вдалеке. Угомонились собаки, и сверчащая тишина вновь наползла на кривые закоулки окраины города. Далеко в небесах зажглись звезды, и их холодный свет устав от блужданий в просторах вселенной снизошел на земную твердь в поисках наивных мечтателей и философов. Нынче только наивные мечтатели находят упоение под звёздным небом, выдавая трактат за трактатом — о любви, равенстве и братстве. Однако ночное время с пользой для себя используют и другие субъекты, те, что  с тёмными мыслями и черной душой, они-то как раз покуда  спит народ благочестивый и вершат свои дела — ямы роют, козни строят, а днём в эти ловушки сладкими речами заманивают. Но не будем вперёд забегать и проследим путь нашего небесного странника.
      Тоннель из нескончаемых заборов наконец кончился и повеяло враз сыростью, потянуло холодом. Где-то за кустами и кучей мусора журчал родник. Простой источник живительной влаги. Пробился-таки сквозь многотонный панцирь земной. Вышел на свет божий для услады жаждущих, хотя и засыпал его нерадивый бульдозерист строительным мусором и скверной от жильцов, строивших заборы высокие. Течёт — журчит в своём русле новом. Чиста и прохладна струя его.
      Поёживаясь от прохлады и жалобных речей родника, побрёл странник дальше. Вот чей-то палисадник, пахнущий жасмином. За щербатым, низким штакетником — тьма. Отворив не запертую калитку, ангел вступил на посыпанную песком узкую тропинку, уходящую в глубину заросшего сада. Яблони низко нависли над головой, будто тяжёлые своды подземного грота, пришлось пригнуть голову, чтобы не дать ухватить за волосы корявым пальцам древесных ветвей. Прислушиваясь к тишине, не слышно ступая, приблизился к стоящему в глубине сооружению. Напрягая зрение, разглядел бревенчатый дом с порушенной крышей и, когда-то в лучшие времена, застеклённой верандой, служившей вместо крыльца.
      В эту минуту, растолкав сбившиеся в кучу облака по разные стороны, вынырнул месяц и воссиял в своей красоте, оглядывая свои владения.               
      При лунном свете ангел насчитал три ступени ведущих в черных зёв открытой веранды. Высокая, не кошеная трава под окнами скрывала низкую скамью. Света в окнах не было, только голубовато-матовый блеск стекла отражал лик небесного светила. На одном из оконных стёкол трещина, как застывшая молния в груди поверженного дракона, подчеркивала всю убогость и заброшенность данного места. Дом казался скорее не жилым, чем спящим.
      Где-то гавкнула полусонная собака, другая такая же хотела поддержать разговор, но первая смолкла, поняв, что обозналась и причин для тревоги — нет. На этом всё и закончилось.
      В наступившей вновь тишине послышались из дома неясные звуки. Будто кто-то прошлёпал по половицам босыми ногами, наткнулся на стул и опрокинул его. Занавески на окне раздвинулись, показалась чья-то голова с заспанным лицом и всклоченными волосами. Во взгляде была тревога и ожидание. Секунда, другая и лицо исчезло. Только колыхание занавесок ещё мгновение напоминало о происшедшем.
      Ангел стоял в нерешительности.
      Вскоре с улицы послышались голоса. По мере приближения становилось ясно, что обладатели голосов явно навеселе. Тема их разговора затрагивала главные проблемы житейского бытия; отношения между мужчиной и женщиной на первичной стадии зарождения биологической жизни, о вечном противостоянии зятя и тёщи, о внешней политике государства. Обсуждая эти темы, парочка доморощенных философов приблизилась к калитке.
       Ангел напряженно ожидал, свернут ли к дому или пройдут мимо подгулявшие люди. На какое-то мгновение они задержались возле калитки, дискутируя о роли случая в судьбах людских, и не сойдясь в едином мнении, вошли в сад. У крыльца ещё раз остановились, но только для того чтобы легонько постучать в окно.
      —  Лидусь, это я!
      Снова колыхнулась занавеска и через мгновение растворившаяся дверь проглотила пришедших. Дом ожил.   
      
      В это время ангел уловил доносящиеся из глубин сада звуки чьей-то речи. Неужели кто-то ещё забрёл в этот дикий уголок?
      За столиком под яблоней сидели двое и неспешно вели беседу. Они не опасались, что их разговор кто-то услышит. Для всех живущих на земле они не видимы, а для большинства людей вообще не существуют. Наш странник сразу узнал их, так как сам был одним из этих антропоморфных существ. Один из них был ангел-хранитель, приписанный с рождения одному из только что прошедших мужчин. Второй ангел-демон пришедший за человеческой душой, ибо срок жизни земной истекал. Оставались какие-то несколько часов мытарства в этой юдоли скорби. Судьба была предрешена и описана в книге судеб, оставалось только дождаться назначенного часа. Один другому передавал нужную документацию: отчет о проделанной работе расписанной поминутно; каждый шаг был зафиксирован и внесён в нужную графу реестра грехов и благодеяний, — бумаги аккуратно упакованы и уложены в припасенные мешки. Окончив необходимую бухгалтерию, ангелы раскупорили стоявшую на столе бутылку и разлили по стаканам, закуска висела у них над головами.
      — Намаялся я со своим протеже, намучился, не дождусь последней минуты, когда оставлю его горемычного у черты роковой. Бедолага достался, всё у него не как у людей, постоянные проблемы. Но у него есть свой отдельный артикул, предначертанный в Великой Книге Судеб; и моя задача привести его в цельном виде куда предписано, оберегая от ложных путей, если надо и за шиворот волочь, хочет он этого или нет. Не мною это заведено и не мне отменять … постой, у меня такое ощущение будто нас кто-то подслушивает. Так и есть. Вон в обличье человечьем один из наших стоит, думает, будто, мы его не узнаем.
      Ангел-странник на самом деле и не думал прятаться, а тем более подслушивать, — от этих слов его передёрнуло, и он, не мешкая, выступил из-под нависших ветвей.
      — Покорнейше прошу меня извинить, за то, что нарушил ваше уединение. Не своей волею, а волею провидения оказался я здесь, — и он повеселил служивых ангелов повествованием о своих злоключениях. Те, выслушав его историю, охотно приняли в свою компанию.   
      — Так вот я и говорю: людям дано право самим решать свою судьбу, но — ангел, сделав паузу, высоко поднял к верху свой перст указующий и, возвысив голос, продолжал, — Господу заранее известно всё, что с ними произойдёт, решительно всё, так как все их поступки и деяния, предначертанные судьбой, записаны в Великой книге Судеб, не смотря на данную свободу. Поэтому мне и другим подобным существам и приходиться корректировать своего субъекта от шатаний в разные стороны. Манипулировать их сознанием так будто бы они сами выбирают свой путь. Многие надеются на провидение, на случай — с такими легче, они не задумываются, их жизнь течет словно вода в реке, ровно и спокойно, в полудрёме — куда вынесет.
      — Выходит, человек и шагу не может ступить по своему усмотрению, все действия его прописаны и хорошие, и плохие. Даже если он захочет обойти яму, в которую ему суждено упасть, ты просто столкнёшь в неё, если судьбе это угодно. 
      — Выходит, что так. Но сталкиваю его не я, а судьбой предначертанные обстоятельства. А обстоятельства эти на столько сложно переплетены с окружающим миром, что и не стоит распутывать даже маленький узелок; это как в горах — столкни камушек с места и не миновать лавины. 
        — Ты же ангел-хранитель! Ты должен предостеречь от рокового шага. Предупредить! Встать на его пути! Не допустить дурного, ибо, не сделав доброго, к дверям грех положишь.   
      — Нам запрещено вмешиваться в жизнь людей для изменения предписанных положений. Существуют определённые рамки, в которых они могут упиваться своей свободой, пить своё вино блудодеяний, но, ещё раз повторюсь, — у каждого свои грани, за которые не смеют переступать. За этим мы и поставлены следить.
      — А как же святые люди говорят: грехами мы можем прогнать от нас ангела–хранителя, что, в таком случае — человек становиться свободным?  И никто его в яму не столкнёт, окромя его собственного желания? 
      —  Вот тут ты ошибаешься. Совершая грех, человек добровольно нарушает божественное предписание и лишается небесного покровителя, тем самым вверяет себя дьяволу. Дьявол же, получает полное право над грешником, и теперь он, будет руководить его поступками. Так что свободным человек никогда не будет. Нет. Служить либо одному, либо другому, третьего не дано! Вот моему подопечному осталось жить несколько часов. Утром пойдет он по деревянным мосткам, нуждающимся в починке; плотник, который был обязан отремонтировать, в запое и никак не выберет время на замену прогнившей доски. Вот эта дощечка и сыграет роковую роль в жизни моего несчастного друга, даже и не дощечка, а счастливый лотерейный билет, что купил плотник и выиграл мотоцикл, отчего и пьет вторую неделю, а может виновата кассирша столовой, что, не найдя сдачи с рубля рассчиталась тем билетом. В общем, вся цепь событий довольно-таки сложна и запутана, и не нам расплетать судьбоносные узлы. У меня есть указания свыше, которые я должен неукоснительно блюсти, там лучше нас знают, кому какой срок отмерить. Я уже и документы подготовил к сдаче, вот и приёмщик сидит — время выжидает. Ничего измениться не может. 
      — Ха! Пока ты здесь сидишь, он там грибков поест, и не откачаешь.
      — Кому суждено шею сломать, тот никакими погаными грибами не отравиться! Садись лучше с нами. Пока мы в человеческом обличье нам не чужды их привычки, что делают жизнь приятней. Воспользуемся этой возможностью и выпьем для своего удовольствия.
      Ангел в облике странника не отказался и вскоре он уже не чувствовал ночной прохлады и не казался себе жалким и одиноким во всей вселенной. Ему вдруг стал интересен человек, чья судьба была предрешена свыше, и он решил на него взглянуть; оставив собратьев по небесам, подошел к дому и приник к окну. 
               

      
       Одиноко висевшая лампочка  силилась раздвинуть тьму небольшой комнаты, где за столом, стоящим по-деревенски в центре, сидели двое мужчин. Один из них извлёк из кармана бутылку водки и как-то по-щенячьи, снизу вверх, виновато глянул на женщину. Та, смиренно покачав головой,  молча засуетилась у кухонного стола, что находился в углу отделённый лишь выцветшей занавеской,  временами с интересом поглядывая на гостя. Принёсший  бутылку был хозяин дома. ...

                ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ