Вендетта

18+
1.
Свободное белое платье колыхалось выше колен. Молодые девичьи груди, влажные после купания, подпрыгивали, просвечиваясь сквозь тонкую ткань. Она спешила домой, где ее давно ждали. Родители не любили, когда их единственная дочь Вендетта опаздывала к обеду, но сегодня море было таким теплым, таким ласковым... Цок-цок. Цок-цок. Каблучки громко стучали по брусчатке, привлекая внимание встречных мужчин. Эти небритые бездельники, попиватели пива замирали от восторга, некоторые не скупились на комплименты, и девушка в ответ одаривала их своей лучезарной улыбкой. Ей было не более восемнадцати, очень красивая, с хорошей утонченной фигуркой. Минуя набережную, она выбежала на площадь, купила у скучающей торговки зелени пучок вялого розмарина. Нужно было как-то задобрить мать.  Потом она перекинулась парой фраз с бойким газетчиком. Это был влюбленный в нее кузен, и весь разговор сводился к такому диалогу.
- Привет, красотка. Отлично выглядишь.
- Привет, Джованни, порезче на поворотах.
- Я все же женюсь на тебе!
- Никогда!
Затем у фонтанчика она замедлила шаг, облизывая губы, ей очень хотелось пить. Но там была орава мальчишек. Они шумели и смеялись, зажимая струю воды и пуская напор друг в друга. Их можно было прогнать, но часы на ратуши пробили полдень.
О Санта Мария! У нее совсем не осталось времени, и она побежала, активнее виляя бедрами, что еще больше распетушило Джованни, и он, засунув два пальца в рот, пронзительно присвистнул ей вдогонку. Стая голубей вспорхнула над площадью, обещая хороший дождь помета, но, к счастью, Вендетта уже свернула на родную улицу.
Кто-то шел за ней следом. Девушка почему-то постеснялась оглянуться, может быть не хотела спугнуть наваждение, сладкая истома одолевала ее молодое и разгоряченное на бегу тело. Она точно знала, что это мужчина и не такой сопляк, как Джованни. Может, незнакомец следовал за ней с самого пляжа? Он был намного старше ее, немного грузный, и она чувствовала этот тяжелый пытливый взгляд, эту его напористую поступь. В какой-то момент он оказался очень близко, практически дышал в спину девушке. Аж мурашки по коже. Насильников она не боялась. Здесь в их крохотном захолустье все на виду, да и в сумочке у нее всегда был остро заточенный нож. Но почему так сильно колотится сердце? Она, волнуясь, потянулась за ручку двери, наконец-то нырнула в подъезд. Вроде бы и все, что надо сделать порядочной девушке. От влажных каменных стен шла приятная прохлада. Вендетта прислушалась. Сердце продолжало сильно биться. Ей казалось, что преследователь войдет за ней следом, заткнет рот рукой и начнет лапать под платьем. Абсолютная темень вокруг остановила ее, она колебалась, ждала чего-то. Ничего такого не произойдет, ничего. Она слышала, как где-то наверху ворчит отец, требуя кетчуп, и как мать возится с кастрюлями. Нужно всего лишь преодолеть несколько ступенек, и она дома. Ее тарелка с остывшими спагетти, наверняка, стоит на столе. Вдруг под ногами что-то пискнуло.
- О Санта Мария…
Девушка вскрикнула и инстинктивно отшатнулась, оказавшись вновь на улице прямо в объятиях незнакомца. Губы их оказались преступно близки, и она сразу смутилась, попыталась освободиться. Кажется, ее девичье сердце выскочило из груди. Да нет же!  Это ее грудь случайно вышла из декольте. Что скажут соседи, если вдруг увидят такую милую сцену?
- Простите… - прошептала она, не найдя, что сказать. – Я испугалась крысы.
- Пустяки… - вымолвил мужчина с сильным акцентом, явно польщенный такой неожиданной встречей.
- Пустяки? – смутилась она его пристального взгляда. – Я тут живу… - зачем-то добавила потом она, отстраняясь и приводя себя в порядок.
Незнакомец оглядел дом с каким-то сожалением, эту черепичную неказистую крышу, эти маленькие тесные окошки и местами разрушенную кладку на стенах. Вендетте стало немного стыдно, что она живет в этой дыре. Ей хотелось оправдываться, но она не нашла, что ответить. Словно гипноз и наваждение… Может, она просто перегрелась на солнце? Почему-то расходиться не хотелось, и когда ее молча взяли за руку и повели прочь, подальше от родительского гнездышка, Вендетта не сопротивлялась.
Парусинные штаны, шлепанцы на босу ногу, взмокшая от пота рубаха из чистого льна. Такую еще надо поискать в округе. Мужчина дико нравился ей. Гладковыбритое правильное лицо, не такое, как у местных забулдыг, перекошенное алкоголем, а какие у него глубоко посаженные глаза, серые с поволокой. Такой взгляд невозможно выдержать. А какой изысканный парфюм вперемежку с запахом мускуса… У девушки приятно защекотало в носу.
- Куда же мы идем? – наконец решилась спросить она, искоса взглянув на своего спутника.
Редкие соломенные волосы, уже есть лысина на голове, не прикрытая шляпой. И это загадочная улыбка, будто он все о ней знает. Нет, она не в силах была сейчас ему возразить. Кто он? Почему имеет такую власть над ней? Судя по светлой коже, это приезжий, может быть, немец. Может, какой-то инженер. Здесь недалеко иностранцы вложились в порт и требуются специалисты. Может, он просто исследует окрестности в свободное от работы время? Но разве это важно, когда у него такая мягкая и теплая ладонь. Мужчина опять загадочно улыбнулся, коверкая «Пустяки». Неужели он совсем не говорит по-итальянски?
- Уж и не к папе Лучиано? – уточнила она, улыбаясь в ответ.
Ну, конечно, же. Он принял ее за проститутку. Всех проституток тащат в этот скучный притон, чтобы угостить Мартини. Там даже Рио-риту не играют. Нужно как-то объясниться, убрать недоразумение.
- Помолчать, глупышка. Просто помолчать, - с трудом подбирал слова ее попутчик. – Ты хорошо, и мне хорошо. Потом большой подарок.
Он достал из кармана штанов золотую цепочку. Она заманчиво блеснула на солнце. Вендетта рассмеялась. Конечно, такая безделушка не стоит ее девственности. Но это лучше, чем сопли Джованни.
- Как тебя зовут, амико?
- Это не есть значение. Андриане. Карлос. Фидель. Назвать я, как хочешь, глупышка.
Кажется, они возвращались на набережную. Вот и фонтанчик. Девушка посмотрела на часы ратуши. Стрелки показывали, что она окончательно опоздала к обеду. Странно, ее совсем не волновало, что скажет сейчас ее мать. Вендетта была словно во сне, сладком, приятном, преступно приятном. Она мысленно представляла, зачем и куда ведет ее этот Карлос. Пусть его так зовут. У ее первого любовника должно же быть имя. Он по-прежнему нежно сжимал ее руку, загадочно улыбался, словно знал, о чем она думает, словно безошибочно угадывал все ее тайные желания. Ради такого случая можно позлить дотошного кузена.
- Ну что, малыш, как продаются газеты? – бросила она с издевкой, проходя мимо опешившего Джованни. Тот даже газеты оборонил.
Потом она облизнула губы, и Карлос подвел ее к фонтану. Небольшая группа мужчин, столпившаяся там, расступилась. Вендетта нагнулась и нежно впустила бьющую из-под земли струю в свои приоткрытые губы.
- Ах, что она творит…. – прошелся трепетный шепот.
- Кудесница…
- Оставь и нам водички, красавица.
Нет, она не пила, не просто утоляла жажду, она наслаждалась. Пусть знает Карлос, какая она страстная, как ее здесь все обожают… Карлос…. Какое красивое имя… Напившись, она несколько раз набирала в ладошку воды и омывала свое лицо, шею и вырез на груди. Одуревшие от жары люди смотрели за ее туалетом, как завороженные. Ее спутник тоже наблюдал за ней. Несколько брызг досталось и ему, и он довольно улыбался, приговаривая «Пустяки». Кто-то перед ним почтительно снял шляпу, и он кивком ответил ему. За его широкими плечами была видна лазурь моря, где-то кричала чайка, высматривая в набегавшей волне рыбу…
- Надо идти, глупышка. Время есть деньги, - взял он, наконец, Вендетту под локоть, и они продолжили путь, словно хорошие старые знакомые, наслаждающиеся открывшимися видами моря.
Вся площадь загудела, как потревоженный улей, все выясняли, кто этот важный ухажер. Но когда одна пожилая сеньора с веером предложила кому-нибудь сбегать за матерью вертихвостки, чтобы та всыпала ей хорошенько, все разошлись. Тягучая адская жара не располагала к лишним движениям. Разве что собака лениво зевнула, да и то ей дали такого пинка, что она, поскуливая, убралась под лавку.
- И все же.. куда мы идем? – развеселилась Вендетта, оставляя пыльную площадь позади.
Они только что сошли с набережной. Каблуки девушки стали увязать в песке, она разулась и вопросительно повела бровью.
- Так куда, мой сеньор?
Карлос жестом пригласил ее подняться на небольшую насыпь возле заброшенного рыбацкого домика. Там была хоть какая-то тень от развешенных всюду старых сетей. Вендетта пожала плечами. Вполне укромное место, ничего не скажешь, но мог бы предложить что-нибудь и получше.
Когда они присели на песок, девушка достала из сумочки зеркальце. Тут было хоть какое-то дуновение ветерка, и ей казалось, что кудряшки на ее голове немного растрепаны. Она провела рукой по волосам, поправила декольте и вдруг опять прыснула от смеха. Ей было забавно и смешно оттого, что рядом с ней взрослый незнакомый мужчина, который вот-вот начнет домогаться ее. Шутка затянулась, нужно было объяснить ему его промах.
- А ты, Карлос, женат? – спросила она, заметив у него кольцо на пальце.
- О, да… - вздохнул он, вытерев пот с лысеющей головы.
- И дети есть?
- Много, много, дети – закивал он. – Я очень любить детей. И у тебя будут дети. И ты любить детей.
- Моя мама говорит, - призналась вдруг Вендетта, - что такие, как я не должны иметь детей.
- Почему же, мой глупышка? – удивился Карлос и забрал у нее зеркальце, словно изучая его.
- Потому что я люблю издеваться над мужчинами. Они мне кажутся такими тараканами, и я их дергаю за усики.
- За усики? Очень хорошо. Но у меня нет усики… - и он поднес зеркальце к ее оголенным коленям. Затем он их слегка попробовал раздвинуть, так как ему плохо было видно, что под платьем у молодой итальянки.
- Может быть, на первый раз хватит? – одернула она своего соблазнителя, уже собираясь уйти, но тот вдруг обнял ее за плечи и прижал к своим губам.
Вендетта попыталась высвободиться, но его большой, теплый, как у теленка, язык стал проникать в ее девственный рот, и она дрогнула, ответила удивительно способной взаимностью, хотя до этого никогда не целовалась. Голова закружилась от нахлынувших ласк и эмоций.
- Ах постой, забыть… - вдруг опомнился Карлос.
Он достал из штанов опять свою цепочку, потряс ей на солнце и довольный надел девушке на запястье.
- Нет, нет… - запротестовала Вендетта и, сорвав с себя подарок, со смехом бросила куда-то вперед.
- Ach Gott!- схватился мужчина за голову. – Мне верно говорить, что все итальянки горячие.
- Не обожгись, Карлос…. – предупредила она его немного спустя, когда он провел ладонью по внутренней поверхности ее бедра.
- Пустяки, - прошептал он в ей на ухо и осторожно укусил за мочку. Его проворные пальцы уже проникли под ее влажные трусики.
- О нет-нет, - застонала девушка, извиваясь. – Не сейчас.
Она лежала на спине и пыталась его оттолкнуть всеми силами, а он схватил ее за запястья и прижал их к песку над ее растрепанными волосами. Вендетта хотела вскрикнуть, но Карлос покрыл ее рот долгим упоительным поцелуем. Она явно теряла контроль. Рыбацкие сети, развешанные вокруг, только усиливали эффект ловушки, в которую она угодила, стараясь быть взрослой.
- О Санта Мария! Карлос, прекрати! – почти взмолилась она. – Я буду звать на помощь!
Но Карлос, обуянный страстью, был не утомим. Его, казавшиеся сперва наивными, ласки все больше переходили границы дозволенного. Вендетта дрожала и постанывала от захватившего ее удовольствия. Карлос целовал ее открытую шею, слизывал пот, струившийся по ее волосатым подмышкам…
- Мой отец убьет тебя, если увидит…
- Не убить. Я дать ему много хороший сигары, ром.
Где-то в море протяжно загудел корабль, и Карлос отпустил запястья девушки, чуть приподнялся, точно собираясь уйти, и Вендетте вдруг стало страшно вот так терять такого амико. Она издала тихий зовущий стон, и Карлос опять склонился над ней. На этот раз он приоткрыл край ее измятого декольте и кончиком языка провел по набухшему соску, наслаждаясь учащенным дыханием девушки. Вендетта еще сделала слабую попытку вырваться, но это только разгорячило их обоих, и в этой страстной игре она проигрывала ему…
- Ты безумец, Карлос… У меня не будет выхода, как убить тебя самой…
- Пусть убить, - прошептал он сладострастно, сорвав с нее трусики. - Я готов умирать.
Он игриво перебирал их пальцами, вдыхал их интим, и как победитель, как палач, оттягивал момент триумфа. Вендетте стало не по себе, она колебалась между страхом и желанием близости, и, словно закрываясь, стала ласкать себя там.  Нет, она раньше этим никогда не занималась, хотя слышала от старших подруг об этих женских непристойностях. Сейчас ей впервые захотелось закричать «мама», закричать, как можно сильнее, но голос дрожал, не слушался ее, и эта странная, доселе невиданная дрожь охватывала все ее тело, точно электрический ток разливался сладостными импульсами, а потом словно какая-то жгучая лихорадка внезапно стала трясти и сотрясать ее до беспамятства, и она застонала, извиваясь под Карлосом. Но он совсем не замечал Вендетту, весь раскрасневшийся, точно вареный рак, ухмыляющийся, вытирая струившийся пот со лба ее трусиками. Она вдруг почувствовала себя униженной, и ей впервые захотелось отомстить за это унижение…
- Ну  же… трахни меня, трахни… как последнюю шлюху, - прорычала она, задыхаясь.
Карлос навалился на нее, стал пыхтеть, вдавливая в колкий песок ее оголенные ягодицы. Потом она ощутила его горячий напор, ей стало вдруг очень страшно, и с этим страхом пришла боль, и она инстинктивно закрыла глаза, облизывая пересохшие от дыхания губы. Потом боль прекратилась, приятный огонь разлился по всему ее телу, неужели теперь она женщина? Постепенно Вендетта стала приходить в себя. Его уже не было. Только чистое небо над головой. На песке валялись ее порванные трусики, она быстро спрятала их в сумочку и пошла босая к морю.
- Карлос… сукин сын… - шептала она, заметив на своем белом платье каплю крови и кусая губы, чтобы не заплакать.
Нет, ей не было жалко платья, ей не было жаль и девственности, ей было обидно, что он так быстро ушел, оставил ее одну, а она так и не достала из сумочки нож.
2.
Большой торговый корабль издал гудок, поторопив рабочих в порту. Море было уже не спокойно, подул сильный ветер. Последняя шхуна, груженная доверху апельсинами, боролась с волнами. С берега ее провожали оркестром из местных музыкантов. Пожилая пара с достоинством кружила Рио-риту под аплодисменты зевак.
- Когда-нибудь я сбегу от тебя в Америку на такой же кастрюльке, - признался Джованни, придержав свою соломенную шляпу от ветра.
Его черные глаза пламенели, уставившиеся в море, в голосе звучали резкие нотки.  На лице Вендетты не дрогнул ни один мускул. Она знала прекрасно, что этот мальчик блефует. Нет, он никогда от нее не сбежит. От Вендетты никто никогда не сбегает.
- Пойдем, надо еще заказать свадебное платье, - тронула она его за плечо, и он неохотно отступил от берега.
- Нет, я сбегу, но не сразу… когда ты исторгнешь из себя этого ублюдка, - и он грубо ткнул ей в округлившийся живот пальцем, - придушу его и сбегу…
- Ну и дурак, - на этот раз резко высказалась девушка и гордо отвернулась, чтобы скрыть слезы.
Достал он ее с этим ребенком, ох, уж достал. Босые ноги увязали в мокром песке, и чтобы не замочить платье, она подняла подол выше колен. Джованни чуть отстал и ухмыльнулся, разглядывая ее полные икры. Она, действительно, немного располнела за эти полгода, но эта естественная полнота шла ей, давала солидность и степенность. Двое рыбаков с оголенным торсом даже подали ей руку, чтобы помочь подняться с пляжа на деревянную пристань. Они предложили помощь и Джованни, но тот от нее отмахнулся и сам перелез через перила. Оркестр уже расходился. Пожилая пара, та, что танцевала на милонге, прошла мимо в обнимку. На этих давно иссохших на солнце влюбленных отражалось Божье умиление. Вендетта никогда раньше и не думала, что будет завидовать старикам. Джованни тоже почувствовал тоску.
- Сегодня печет, как в жаровне у папы Лучиано, - все-таки перешел он на примирительный тон, рухнув на стул. Он по-свойски закинул ноги на столешницу и прикрыл свои испачканные песком туфли шляпой. - Надеюсь, ты скоро, моя ненаглядная, и я не напьюсь тут в хлам, как в прошлый раз.
- О, - засмеялась Вендетта, выделяя своему юному жениху денег на выпивку. – В этот раз запивай ром лаймом и не строй из себя мачо.
- Я итак мачо, - и Джованни обиженно показал свой скудный бицепс. Вышло не очень убедительно. Он знал это и надавил на самое больное. – Иди, иди, не мешай мне знакомиться тут с красотками.
Вендетта уперлась кулаками в свои покатые бока и гневно уставилась на него. И ее ангельскому терпению приходит конец. Ишь ты… Какой петушок ей достался. Если бы не ее отец, сидеть бы ему в обносках на паперти и торговать газетенками. А тут и костюмчик, и начищенные ботиночки, и эта дурацкая шляпа, на кой черт, она ему, если он итак черный, как негр? Ну, конечно, теперь ему все прощается. Он такой благородный, спасает честь обрюхатевшейся кузины…
- Слушай ты, мачо! – просверлила она его взглядом, и он вжался в спинку стула, резко понимая, что перегнул палку. – Сиди здесь и не рыпайся. И если я увижу хоть одну юбку возле тебя, то учти, я сразу прямо здесь отрежу тебе твои причандалы и отдам бармену на гоголь-моголь. Уяснил?
- Ну не кипятись, моя ненаглядная, я ж пошутил… Позволь мне тебя поцеловать… - и он сделал неумелую попытку привстать.
- Да иди ты! – фыркнула Вендетта и, оттолкнув по пути еще двоих зазевавшихся мужчин, зашагала в сторону ателье.
Да, она немного стала капризной и распускает руки. И лучше ей не преграждать путь никому, даже черту!
Она ушла из бара, так и не оглянувшись. Чертовски гордая женщина. Ему с ней не сдобровать. Это точно. За все время их помолвки она так и не допустила его до себя, и он уже ладони себе стер от неловкого, довольно глупого положения. Нет, после свадьбы она не отвертится. Он вдруг представил, как грубо наматывает он на кулак ее черную тугую косу, как прижимает ее испуганное и на этот раз покорное лицо к своему животу…
- Сука… - вырвалось у него, и он сплюну сквозь зубы в пепельницу.
Подошел бармен, и Джованни на все заказал себе выпивку и по привычке стал стрелять глазами в поисках подвыпившего соседа. Очень хотелось курить, а гуляющий по бару табак приятно щекотал ноздри.
- Эй, приятель, угости, - обратился он к добрячку за столиком на краю веранды и показал жестом, что хочет курить.
- Валять, - ответили ему с акцентом и предложили подсесть, отодвинув свободный стул.
- Жаркий денек, - затянулся Джованни, закуривая сигару. Алкоголь уже начинал действовать и развязывать язык. «Черт возьми, отличная кубинская сигара», - про себя подумал он, с наслаждением затянувшись, но с непривычки стал кашлять.
- Эй, бармен, два рома, - услышал он просьбу своего нового друга, хлопавшего ему по спине.
Они молча выпили, и, не разглядывая друг друга, уставились на море. Большой корабль медленно таял за горизонтом.
- Когда-нибудь я сбегу в Америку на такой же кастрюльке… - мечтательно сказал Джованни и громко икнул.
В этот момент подошел бармен и принес шляпу мачо, забытую у стойки.
- Еще два рома… - пробубнил жених. У него не было денег, и он рассчитывал на щедрость нового друга. – А ты не разговорчивый, - обратился потом он к нему и хотел потянуть того за галстук.
- О не распускать руки, приятель. Два рома, бармен. Пусть гулять.
Из-за бушующих волн показалась бедная порожняя шхуна. Ее заметно относило за мыс. Приятели выпили, молча наблюдая за ее незавидной судьбой.
- Не сладко небось, - тяжело вздохнул добряк.
- А то. Если повезет, сядут на мель, - согласился Джованни. – Если нет, то нам с тобой в скором времени придется утешать их вдовушек. Ты когда-нибудь утешал вдовушек? О… в постели они сущие ведьмы… Творят такое, что слов нет… Я даже стал понимать их мужей, ушедших навсегда в море…
Добряк привстал. Ему явно не нравился этот хвастунишка, но он потрепал того по плечу и даже оставил Джованни свою недокуренную сигару.
- Курить на здоровье, - и, кивнув бармену, затем покинул заведение.
- Что это за черт?! – выругался Джованни.
- Ты что с луны свалился? Немцы купили порт. Это новый начальник, - кто-то шепнул ему, но бывший газетчик все равно хотел догнать добряка и дать ему в морду. Терпеть он не мог этих богатеньких, возомнивших из себя хозяевами жизни, но ноги не слушались. – Эй, бармен, рому! – ударил он вместо этого кулаком по столу и скоро оказался выброшенным на песок лицом вниз. Там уже лежало парочка забулдыг.
- Хорошенько проспись, сынок, - кто-то заботливо прикрыл задранный зад Джованни его же смятой шляпой.
3.
На входе в ателье двое рабочих сонно жевали сигары. Вот уже час они драили мыльными губками все, на что указывала хозяйка, а ей все было мало. Тут так никто не привык вкалывать, особенно в такую духоту сиесты да без выпивки, но кто объяснит этой дотошной сеньоре их законные права? Единственно, что их утешало, сеньора плохо знала итальянский, и они меж собой называли ее всякими дурными словами, помогали себе жестами и смаковали юмор ниже пояса. Это была очень тучная женщина неопределенного возраста, предпочитающая стиль рококо в одежде и аристократические манеры. Эта неимоверно пышная юбка, в которой она едва протискивалась в дверные проемы…, эта высоченная прическа из пучков седых волос, напоминающая целый корабль…, а как она изыскано курила свой длинный из точеной слоновой кости мундштук…
Работа стопорилась, так как вывеска «Лучшая кройка на побережье» была расположена так высоко, что до нее сложно было даже достать шваброй. И когда один рабочий с мыльным ведром полез на спину другого, уверяя сеньору, что все будет «тутто бэнэ», та замахала руками и ушла.
В зале сеньору уже как минут двадцать ждала клиентка, к тому же беременная, а апельсиновый сок должно быть давно закончился. На столике для гостей, действительно, стояло три пустых стакана, и Матильда, так звали хозяйку ателье, зашипела на расторопного замерщика, чтобы тот пошевелил свою тощую задницу и принес еще чего-нибудь выпить. Это не очень подействовало, и тогда пришлось применить пинки и тычки, а также таскание за волосы. Наконец, бедняга вылетел из ателье, как пуля.
- Простить великодушно, что заставить Вас долго ждать, - обратилась она затем к Вендетте, фальшиво улыбаясь. – Эти циркачи быстро довести меня до обморок, чем до оргазм.
Вендетта, прежде с каким-то безразличием листая модный журнальчик, стала отмахиваться им от мух.
- Ничего страшного, сеньора, главное, я как раз  определялась с фасоном, - попробовала она сгладить неловкость сцены. – И какие манжеты, я в жизни таких не видывала, а белый цвет ткани такой великолепный, Вы не находите?
- Никакой белый! – сразу возразила Матильда, обновляя свой мундштук. – Только красный! Ваше деликатное положение хорошо смотреть  только красный.
В этот момент на улице что-то громко загремело, заохало, и Вендетта, вздрогнув, посмотрела вопросительно на хозяйку ателье.
- Я всегда знать, что все это так кончиться, - выдула облачко дыма та и, расправив под собой юбку, вальяжно присела на диван.  - Не волноваться. Вы нельзя волноваться. Кого Вы, моя хорошая, ждать? Мальчик, девочка?
- Не знаю. Мама говорит, что будет девочка. У нас у всех в роду первыми появляются девочки.
- Хорошо. Я иметь вот столько девочки! – и Матильда показала свои руки с толстыми растопыренными пальцами, украшенными кольцами. - И ни один мальчик.
- Десять? – снова встревожилась Вендетта, схватившись за грудь. Такой самоотверженности от иностранки она никак не ожидала и не готова была примерить ее на себе.
- Десять, а могло быть и больше, если бы муж не привезти из-за границы кондомы. Вы знать, что такое - кондомы, мой хороший?
Беременная немного засмущалась, что вызвало еще большую словоохотность у хозяйки.
- Ну это такое… надо натянуть на … Как это по Вашему… Чуппа, чуппа? Ах… какой у Вас бледный вид … Марио! Ну где тебя носить? Ты принести бутылку воды из бара?
В дверях действительно показался замерщик, он так запыхался, что едва дышал.
- Простите, сеньора, больше ничего нет. Дикая жара делает свое дело…  -  упал он в ноги, вручая Матильде початую бутылку рома, словно марафонец эстафетную палочку.
- Болван… - застонала та, хватаясь за свою прическу и срывая с досады с нее пару мачт. – Ну, Вы видеть, мой хороший, какой он болван…?
Дальше пошел обычный, как поняла Вендетта, ритуал умышленного убийства, в результате которого хорошенько потрепанный замерщик забился в какую-то коморку.
- Он болван, но глаз точный – лучший на побережье.  Давно б уволить, но не могу, - объяснила Матильда клиентке свое поведение. – Выпейте хотя б глоток рома, мой хороший. А то от жары можно упасть обморок. Не бояться.
Беременная послушно отпила из предложенного стакана. Сладкий вкус на губах поднял настроение. В конце концов, она пришла заказать себе платье, а не на исповедь…
- Вот и хорошо, мой хороший. Эй, болван, неси живо ткань! Марио, ау!? Где ты там?
Разговоры на личные темы с клиентками были обыденным делом для Матильды. Она просто не могла успокоиться, пока все не выведает и не пронюхает. И когда к груди Вендетты приложили край красного атласа, вопросы и расспросы посыпались еще пуще.
- Боже, какой же милый у Вас фигур, мой хороший. Правильно, что нужно делать большой декольте, и никакой фата. У нас в Германии это уже пошло. Лицо должно быть открытый, такой милый. А какие глазки, какой носик! Кто Ваш жених? Я прям завидовать. Ему крупно везти.
- Его зовут Джованни. Он мой кузен, - ответила Вендетта, немного смущаясь, и стала побыстрее отсчитывать деньги, чтобы расплатиться за заказ.
Само платье, сам фасон и материал ей безумно понравились, она лишь переживала, что у нее вдруг затребует еще большую сумму. К тому же, ужасно хотелось в туалет, но было неловко расспросить хозяйку, где у них уборная.
- Он, наверно, богат?
- О нет, что Вы…  Он газетчик…
- А…, - сразу поняла щепетильность ситуации Матильда и довольная своей прозорливостью стала по второму разу пересчитывать деньги, сверяя со счетом. – А кто ж отец ребенка? Уж не Господь Бог?
- Я не знаю, - занервничала беременная и сделала робкий глоток рома. Ей вдруг представилось, что сейчас сеньора прибавит несколько лир за ленточки и подвязки… Конечно, можно одолжить у кого-то в деревне и донести потом. Но почему-то текут слезы? В конце концов, она разрыдалась, ярко представив, какой кошмар семейной жизни ждет ее чуть погодя, когда поутихнут шумные свадебные пляски, и как она будет расплачиваться за долги. У нее было предобморочное состояние.
- Ох уж эти мужчины, мой хороший. Не плакать, - стала успокаивать ее хозяйка ателье. -  Я тоже не знать, если честно, кто отец моих детей. И моя мама никогда не знать, и бабушка, и бабушка бабушки, и все жить и умирать спокойно, как видишь. Эй Марио… Ну где тебя носить? Принести живо сеньорите хотя бы один стакан воды… Где взять? Это не мое дело! Ты видеть, ей дурно от твоего проклятого рома!
Воды? Еще стакан воды, и она лопнет… Вендетта в ужасе закачала головой и поднялась, вытирая слезы предложенным ей платочком.
- Спасибо, не надо. Мне нужно срочно на воздух. Я уже пойду.
- Все правильно, мой хороший. Воздух это хорошо. Эй, Марио, проводить сеньориту. А утром во вторник приходить за платьем. Это будет лучший платье сезона. Высокий немецкий качество. Я всегда держать марку.
Выходя из ателье в сопровождении замерщика, беременная в дверях столкнулась с солидным сеньором, который только что поскользнулся в мыльной луже. Он что-то недовольно ворчал по-немецки. Вендетта сразу догадалась, что это муж хозяйки. Двое рабочих, оставив все свои дела, спешно помогали ему подняться. Сеньор не видел Вендетту, не узнал ее, а она сразу узнала этот щемящий ее душу парфюм, она сразу узнала Карлоса…
- Что они с тобой сделали, болваны! – слышался точно во сне громкий возглас Матильды. - О мой пупсик, ты не сильно ушибиться? 

4.
Накануне своей поездки за свадебным платьем Вендетта себе места не находила. Она вспоминала Карлоса, представляла, как он занимается любовью с этой расписной свиноматкой, и ее бросало в дрожь от ревности. Родителям она сказала, что ей нездоровится, и пошла на море. Море ее успокаивало. В какой-то момент недалеко от берега появлялись дельфины. Они резвились, выныривали из воды и гонялись друг за другом, и девушка с затаенным дыханием следила за их беспечной игрой. Как бы ей тоже хотелось быть одной из них. Она бы навсегда забыла Карлоса.
- О… не бойся, малышка, - поглаживала она свой живот, который начинал волноваться. – Я взяла бы тебя с собой далеко-далеко… Только тебя.
Никто из знакомых, проходящих мимо, не рисковал потревожить беременную в эту минуту.  Даже Джованни оставил сумку с продуктами поодаль и криком сообщил Вендетте последние новости.  Новостей  особо и никаких не было. Свадьба планировалась в воскресенье. На нее съезжалось уйма народа, и каждый передавал Вендетте свой пламенный привет и клятвенное обещание прийти не с пустыми руками.
- И тетка Андриана будет, говорит, придет непременно, хотя я не знаю как. В прошлом году ей ампутировали ногу из-за диабета…. Она обещала подарить тебе фигурную скалку, а мне взбиватель молока для капуччино.
- Хорошо, Джованни, ступай домой. Я скоро приду.
Вендетта сидела на насыпи, рядом с рыбацким домиком, как когда-то тогда с Карлосом, и эти рваные потрепанные сети напоминали ей о былом. Джованни ушел, и она вдруг горько заплакала. Это были слезы первой любви. Она любила Карлоса и хотела его убить. Потом голод взял свое, и девушка побрела к сумке с продуктами. Мама передала вкусную лепешку, вареные яйца и бутылку козьего молока…
- Эх, мама, моя милая мама… - вздохнула Вендетта, вытирая последние слезы. – Обещаю, ты будешь гордиться мной.
Нужно было собраться, не раскисать. Завтра будет трудным, как никогда. Несколько чаек стали низко кружиться над ней, и девушка поделилась с ними обедом, подбрасывая хлеб в небо. Затем она достала из сумочки нож и несколько раз с размахом всадила его в мокрый песок. Рука ее была тверда и решительна.
Потом молодая невеста вернулась домой и позаботилась, чтобы завтра с утра пораньше Джованни уехал на ферму к их общему родственнику. Там нужно было договориться по поводу фруктов и мяса для свадьбы.
- Как же ты поедешь одна? – даже забеспокоился он.
- Не волнуйся! Меня подбросит падре.
Следующее утро выдалось очень холодным. Вендетта куталась в мамин широкий платок из козьего пуха, когда за окном раздался клаксон. Это была машина местного священника, который ехал в порт по делам и предложил подвести невесту до ателье. Поцеловав маму на прощание, она быстро сбежала по лестнице.
- Здравствуй, дочь моя, - сухо сказал падре, приоткрывая девушке дверь изнутри.
Он никому не доверял свой красный, сильно раздолбанный Фиат и сам сидел за рулем. Это был глубокий старик, седой, как альпийский снег, и сухой, как осенний тростник. Семью Вендетты он знал очень хорошо, крестил их дочь и часто исповедовал.
- Доброе утро, падре, - села она на пассажирское кресло, намеренно не закрывая свои оголенные колени.
Сегодня Вендетта хотела быть настоящей женщиной, смелой и дерзкой даже перед лицом Всевышнего. Она представила живо, как она подстережет Карлоса у ателье, и как он будет умолять ее о пощаде. Но она будет непреклонна… Единственно, ей не хватало благословения. Она посмотрела на падре, на этот крошащийся от самоуверенности, покрытый мхом ханжества кремень морали, и ее передернуло. Как можно довериться этому болвану? Он сдаст ее с потрохами первому карабинеру.
- Ах, дочь моя, судя по тому, как чудесны твои ножки, ты что-то задумала… - Дряблая ладонь по-отечески на мгновенье легла на голое колено Вендетты. - Не покаяться ли тебе перед воскресным венчанием?
Несмотря на свой почтенный возраст и положение священник с девушками был всегда чересчур приветлив, и она не напрасно волновалась за себя в его присутствии.
- О что Вы… Лучше скажите мне, падре, есть ли в мире справедливость?
- Вот она справедливость, дочь моя… - указали ей на серебряное распятие на своей сутане.
- Получается, нет справедливости, - вздохнула девушка, отвернувшись.
И как обычно, были разговоры об Иисусе, о том, как злые невежественные люди прибили Его гвоздями к кресту, и как Он терпел их издевательства и прощал. Эту ужасно глупую историю она слышала тысячу раз, покорно соглашаясь с каждым доводом падре, но почему-то именно сегодня ей захотелось возражать.
- Какой глупый Бог, - сказала она, равнодушно разглядывая за отрытым окном пейзажи. – Мог разметать этих ублюдков в одно мгновенье…
В этот момент ветер подул в салон через открытое окошко и высоко приподнял ей юбку. Она сделала вид, что не замечает этого. Ей нужно было быть жестокой в этот день, она хотела доказать даже падре, что и он со всеми своими добродетелями ничтожная похотливая тварь. И Карлос, и Джованни, и даже ее любимый отец, все они одинаковые…
- Отче наш, да не введи нас во искушение, - пробормотал падре, поцеловав распятие. - Ты, дочь моя, явно что-то задумала, покайся… Не проходи грешный путь бедной Патриции.
История с женой молочника Антонио была у всех на устах. Вендетта слышала о ней еще с младенчества. Патрицией пугали всех местных непослушных детишек, но сейчас упоминание ее имени не подействовало на молодую христианку.
- Глупо терпеть унижения от тех, кто недостоин даже твоего мизинца! Глупый дурацкий Бог… – сверкнула она глазами, словно молниями. – Полная размазня!
Она ждала бурю гнева, ждала, что священник вот-вот ударит ее по лбу этим распятием, вышвырнет из машины, проклиная по-латыни… Это ожидание ее возбуждало до дрожи, она нарывалась, ей очень хотелось вывести старика на чистую воду, и она демонстративно заиграла коленями. Надо делать то, что хочешь, а там будь, что будет.
Скоро вдалеке показались оранжевые рощи. На раскидистых ветках покачивались апельсины. Деревья так плотно обступали дорогу, что тяжелые плоды постукивали по стеклу и корпусу машины.
- У каждого свой крест, дочь моя, - вздохнул тяжело падре немного спустя. – Твое богохульство не знает границ, но Бог любит тебя и прощает.
Один шальной апельсин закатился ей прямо на колени, и девушка радостно воскликнула. На минуту какое-то дикое счастье охватило ее. Она даже готова была броситься на этого сурового старика в сутане и задушить его в своих объятиях.
- Этот глупый Бог любит меня, не так ли? – дернула она за распятие на груди священника. - А Вы, падре, тоже любите меня?
- О, дочь моя, - ответил он, вцепившись руками в свою баранку, - конечно, я люблю тебя. Ты Божий цветок – один из лучших цветков в терновом венке Спасителя нашего.
- Нет, падре... Нет! – настаивала она. - Я спрашиваю, любите ли Вы меня, как мужчина? Ведь с бедной Патрицией Вы были более откровенны?
Падре сделал вид, что не расслышал, но брови его нахмурились, и он стал похож на хищного ворона. Какое-то время они ехали молча. Словно затишье перед бурей. Девушка стала чистить этот дарованный плод. В салоне запахло цитрусом, сочная свежесть сочилась по ее губам. Девушка причмокивала, смаковала, посасывая, каждую дольку. Тишина нарастала… И вдруг падре громко засмеялся, нажал на газ до упора, и машина завиляла по грунтовке, оставляя за собой клубы пыли и сломанные ветки. Это был очень неприятный смех, глаза старика при этом страшно сияли, точно за рулем был настоящий сумасшедший.
- О Санта Мария, - в ужасе закричала Вендетта, невольно крестясь. – Вы спятили, падре!
- Да… - злорадно признался старик, - я спятил еще тогда, когда меня подающего большие надежды, но еще духовно неокрепшего юношу определи в эту дыру! Они мне так и сказали – Иди и спасай этих грешных безбожников. И эта жена молочника Антонио…, да упокой Господь ее грешную душу, на исповеди впервые призналась мне в своих тайных страстях, и как я молил Господа лишь об одном, чтобы Он унял нашу плоть… О как я молил… Отче наш, иже если на небеси….
И молитва в его недвижном шевелении губ превращалась в бред. Вендетту охватил страх. Липкий холодный пот тек по спине. Она слышала от старших, что жена молочника Антонио была сущей ведьмой, сношалась с козлами и якобы сосала кровь у новорожденных, пока ее сам Антонио по пьянке не утопил в чане сметаны.
- Бедная Патриция… Она до сих пор приходит ко мне, неприкаянная…. – бредил старик, всхлипывая. – Такая же красивая как ты… такая же юная и глупая… вся перемазанная в сметане…
Даже отважное сердце Вендетты не выдержало того ужаса, который отражался на бледном и искривленном от нахлынувших воспоминаний лице падре. Он словно видел перед собой лицо выбравшейся из могилы ведьмы, тянул к ней свои длинные, как грабли, руки, а неуправляемый мотор Фиата ревел, как раненный зверь.
- О Санта Мария! Мы сейчас убьемся! Мне нужно во чтобы это не стало добраться до ателье. Немедленно остановите машину! – потребовала она, резко хватая падре за локоть.
Потом началось что-то невообразимое. Она била его и кусала. Он защищался, отмахивался от нее. Перед ее глазами все замелькало, девушку начало мутить. Машина свернула с дороги и понеслась прямо на рощу. Апельсины стали сыпаться в открытые окна, точно их кто-то закидывал на ходу. Потом что-то вдруг застучало под капотом, и Фиат запрыгал, затарахтел, пока не раздался визг тормозов и все стихло…
Вендетта не сразу открыла глаза. Ей казалось, что она умерла. Рядом никого не было. Машина въехала на метров сто в плантации, и чудо, что не задела ни одного дерева. Но где падре? Какое-то время она так и сидела одна в груде апельсинов, засыпанная ими, как какая-то новогодняя игрушка. Потом ей вдруг дико захотелось секса. Это было просто наваждение. Она даже молила Господа, чтобы Он ей послал хоть какого-нибудь крестьянина, который бы во всех позах отрахал ее хорошенько. Об этом она мечтала рассказать Карлосу перед тем, как всадит ему нож в сердце. Но никто не приходил. «Глупый» Бог был глух к ее молитвам, и напрасно она ласкала себя, наслаждение не приходило, а чувство неудовлетворенности нарастало. Потом ее дверь вдруг открылась, и потрепанный с исцарапанным лицом старик, весь злой, как черт, выдернул мастурбирующую девушку из сиденья, словно спелую морковку из грядки. Вендетта больно стукнулась коленом, несколько раздавленных колесами апельсинов валялись рядом…
- Потаскушка! – заорал падре, размахивая распятием. - Раньше таких девок, как ты, топили в чане сметаны… Целуй… целуй… пока не поздно.
Вендетта зажмурилась, обхватив руками низ живота. Она боялась, что старик в своем неистовстве начнет избивать ее. Откуда он вообще свалился? Она оглохла от этих криков, замотала головой, подчиняясь, открыла рот и, как выброшенная на берег рыба, ловила им жадно воздух. Краем глаза она словно видела, как падре вытаскивает из сутаны свой вялый член.
- Целуй… целуй… пока не поздно.
Ей только от мысли такой стало дурно, и она прикрыла ладонью позывы, пытаясь вырваться от всего этого пошлого насилия. Что скажет Карлос, когда узнает? Нет, он не поверит. Да и никто не поверит ей…
- О Санта Мария… … - вырвалось у нее вдруг в истерическом смешке, когда к ее губам поднесли распятие.
Потом она долго целовала Христа, и слезы очищения лились из глаз, точно из прохудившегося ведра.
- Довольно, дочь моя, –  потом сказал падре. - Пойдем на дорогу, я поймал попутку.
5.
Всю дорогу до порта она тряслась в раздолбанном кузове, справедливо опасаясь преждевременных родов. Грузовичок напоминал ей Ноев ковчег, в который она оказалась по чьему-то недоразумению. Несколько блеющих баранов, пару козлов, мычащая телка, клети с курами, какие-то тюки и бидоны и молодой улыбчивый матросик, возвращающийся с побывки на службу. Хороший малый… Он благородно уступил девушке свое место на лавке. Ему понравились ее заплаканные припухшие глаза, а ей его матросская шапочка. Они обменялись улыбками, но ничего не сказали друг другу, но чувство тихой радости, то чувство, которое возникает между молодой девушкой и молодым парнем, случайно оказавшихся вместе, посетило их сердца и заставило их биться чуть сильнее. Она любовалась его смелым профилем, его красивыми руками, как он о чем-то думает своем и, забываясь, посвистывает Tiritomba.
Выйду к морю, выйду к морю я под вечер,
Там одну красотку встречу…
Все дурные мысли оставили ее в тот момент, какая-то снизошедшая одухотворенность и чистота говорили ей, что сама судьба посылает ей ангела, и этот ангел в матроской шапочке сидел возле ее ног на тюке сена и весело посвистывал. Иногда ему подпевал петух, вторил другой, и это все больше веселило девушку.
Фиат пришлось оставить на обочине, так как заклинило тормоз, и нужно было привезти с порта хоть кого-нибудь, кто смыслит в ремонте. Сам падре сидел в кабине и трещал с водителем свои привычные темы. Водитель – чумазый крестьянин с добрым сердцем почтительно кивал ему, вставляя каждый раз одну единственную фразу.
- Non svegliare il can che dorme, signore (Не буди собаку, когда она спит, сеньор).
Он словно хвастался падре своей ученостью, словно говорил ему, и я тоже кое в чем смыслю. Смотри каков я, падре.
Солнце окончательно скрылось за тучами, и Вендетта еще больше закуталась в пуховый платок, потом с досадой посмотрела на свое припухшее колено. Проклятый падре! Ух как он ее напугал, окаянный, просто жуть! Да еще колено болит, но она сама виновата. Уж верно говорит тот чудак. Не буди лихо, пока оно тихо.
Матросик тоже изрядно продрог на ветру. Ему хотелось тепла и нежности, он интуитивно искал, где согреться, тянулся к этому теплу свои дрожащими посиневшими губами, к этой естественной нежности и своему спасению, и край пухового платка девушки неслучайно покрыл ему плечи.
- О, бедный мальчик… - промолвила Вендетта, испытывая к продрогшему трубадуру то чувство досады и горя, которое испытывает мать, когда не может накормить свое чадо.
Новый порыв ветра заглушил ее признание. Ветер подул еще сильнее, пробирая до мозга костей, а над кузовом закружил вихрь перьев и сена. В кабине же было тепло, даже чересчур жарко. Речи падре наполнялись необыкновенным красноречием, он благословлял все вокруг, его несло, как пьяного маразматика на чьей-то чужой свадьбе, его не слушали, но он продолжал свой бред и в какой-то момент схватил ошарашенного крестьянина за грудки и заорал: «Бог любит и тебя, шельма чумазая!» На что последний, как всегда, откупился своей поговоркой.
До порта оставалось прилично, и Вендетта закуталась еще сильнее, а матросик, как брошенный ребенок, стал невольно ластиться к ней, словно умолял взять его на руки и прижать к кормящей груди…  Она уже и было сама протянула к нему свои руки, но грузовик хорошенько тряхнуло на яме. Тревожные мысли пронеслись  в ее голове, ей больше не хотелось размягчать свое сердце. Карлос, Карлос… а что потом? Ей стало вдруг скучно, скука нарастала, душила ее, терзала хуже холода, и она невольно зевала. 
- Вам скучно, сеньорита? – заметил матрос. – Мне жаль, что моя песенка наводит на Вас такую скуку.
- О песенка тут не причем, - промолвила Вендетта. – Простите меня. Все это сейчас пройдет.
- О нет… так просто скука не проходит, коль она навалилась тяжким грузом на Ваше доброе сердце. Вам нужно подумать о чем-то таком, что Вы сильно желаете, помечтать…
- Это верно… - согласилась она. – Я так и делаю всю дорогу.
Нужно побыстрей было добраться до Карлоса и полоснуть ему по горлу. От плана ударить в сердце девушка отказалась. Ей хотелось, чтобы Карлос хорошенько помучился, прежде чем испустит дух. Уж так точно скучно не будет. Она во всех красках смаковала подробности предстоящей кровавой расправы и даже решила поверить в сумочке, а не забыла ли она нож. На это движение отреагировал один из козлов. Он потянул к ней свою глупую морду и отвязался, чем неожиданно рассмешил  Вендетту.
- Ах ты мордашка рогатая, - весело она пыталась отпихивать его от себя, а тот все лез настырно почему-то под юбку. - Пошел, пошел… Что у меня там сено что ли?
Молодой матросик живо спрыгнул с тюка и стал помогать девушке, оттаскивая упрямое животное за задние ноги.
- Не волнуйтесь, сеньорита, - улыбался он, наконец, привязав буяна. – Я парень фартовый, и не с таким слаживал. Вот, как сейчас помню, прошли мы Гибралтар…
В этот момент козел резво брыкнул, что еще сильнее рассмешило Вендетту. Она жестом усадила матросика у своих ног.
- Фу ты черт, чуть за борт не выкинул! – досадовал юноша, дуя в свои замерзшие ладони.
Вендетта тем временем примерила оброненную им шапку на себе. Ей нравилось это открытое простое лицо, усеянное веснушками.
- И что было дальше? – поинтересовалась она. Шапочка ей очень шла. Она это знала.
- И тут внезапно дождь пошел, - продолжил матросик. – А мне капитан говорит, иди вон, дурак, полезай на мачту и развяжи трос. А как его развязать, прямой узел набух от воды… А без этого узла всем нам крышка. А болтает-то, болтает, как сейчас прямо…
- Да болтает не по-детски, - согласилась Вендетта, ощущая, как начинает влюбляться в этого юношу. А что если… Какая прекрасная мысль вдруг возникла у нее! О Карлос от ревности точно окончательно полысеет…
- Пальцы не слушаются, замерзли намертво, а я вот зубами впился и давай грызть, давай… Два зуба сломал,- и матросик широко улыбнулся, показывая девушке трагические последствие того дня, - зато всех спас. Меня вот за это и наградили двухнедельным отпуском, вот к матушке съездил, сестричек повидал.
- И много ли у тебя сестричек?
- Две сестрица, трех и семи лет, сеньорита.
- А девушка есть у тебя, служивый?
- Нет, - признался он, немного смутившись.
- А была?
Он промолчал немного, потом сказал с какой-то тоской:
- Капитан говорит, что девки нам ни к добру…
- Да? Врет твой капитан… - и Вендетта даже топнула ножкой.
Ей вдруг стал жалок Карлос. Она представила, как он умоляет ее о пощаде, обещая куч золотых цепочек, коверкает, волнуясь, все слова, как потом хватается за свое порезанное горло, пытаясь остановить фонтан крови, как она, Вендетта упивается его агонией под визг этой свиноматки с кораблем на голове вместо прически, как плачут испуганные детишки… А сколько их? Она устала их считать, о Карлос, сукин ты сын…  Она вдруг начала всхлипывать.
-  Почему Вы плачете? – удивился матросик. – Да, капитан наш всегда груб и не такое бывает скажет….Простите его…
- Нет, нет… Я не об этом. Я вдруг представила Вас таким отважным, таким сильным… - утирала она свои слезы… - Я представила Вас высоко на мачте… а под Вами бушует море… все качается, людей сносит волна… Вы грызете узлы, ломаете свои зубы, лишь бы спасти их… Вы видели настоящую жизнь, мой амико… А я? Что видела я? И что увижу? Знаете что… - ей вдруг как будто пришло озарение, и она оживилась… - спасите меня… - прошептала она. - Спасите, умоляю Вас…
- Но как? – и матросик, волнуясь, даже вытянул шею и стал утирать тыльной стороной ладони ее слезы.
Вендетта вдруг склонилась над юношей и, расставив широко руки, словно большая птица крыльями, накрыла себя и его с головой пуховым платком.
- Просто тяжелый день…  - прошептала она, ища губами его продрогшие губы в этой внезапной безветренной темноте. - А мне еще фату надо найти, понимаешь? Мама говорит, что без фаты на свою свадьбу нельзя… Мы ж не пуритане какие-то.
- О да… мы итальянцы народ веселый и чтим традиции. Хочешь, я поброжу с тобой в порту, у меня до вечера есть время.
- Конечно, будет мило, если ты составишь мне компанию…
Вдалеке уже показалось море, озаренное солнцем. Водитель при виде такой великолепной панорамы зажмурился и снова обронил что-то про разбуженную собаку. Священник, утомленный дорогой, очевидно, дремал, но солнце настойчиво слепило ему в лицо, и он проснулся. Читая молитву, он слышал, как свозь гул мотора, блеяние овец, кудахтанье кур и мычание коровы кто-то тихо и сладко постанывал в кузове, но праведник не прерывался и славил Господа с еще большим усердием.