Массовый арест Колчака и казнь без суда Часть 1-я

Над текстом фрагмент картины, автор которой мне не известен. Изображение находится в свободном доступе.
Всего год адмирал Колчак управлял Сибирью, но, до сих пор миллионы россиян либо боготворят его, либо испытывают к нему жгучую ненависть. А, ведь, он был всего лишь человеком. Но, раз уж воспоминания о нём, до сих пор, так тревожат народные массы, то был он человеком не простым. И это правда, он был вершителем судеб – казнил и миловал, объявил себя Верховным правителем России и силой оружия планировал захватить Москву, был обеспокоен судьбой русского народа, и подавлял восстания этого народа огнём и мечом, демонстрировал свою приверженность к православной вере, но будучи венчанным, грешил прелюбодеянием. В общем, он относил себя к сильным мира сего, но 24 декабря 1920 года, в Нижнеудинске, почувствовал себя совершенно беззащитным. Случилось сразу две трагедии – под Красноярском попали в мясорубку три его армии и потерпели жесточайшее поражение с десятками тысяч убитых и десятками тысяч попавших в плен. А в Иркутске, его же гарнизон, под руководством ранее служившего ему штабс-капитана Калашникова, поднял восстание и стремился свергнуть бежавшее туда омское правительство. Колчак, что называется, оказался в центре событий, а точнее – он был посередине между Иркутском и Красноярском. И, в завершение всего в этот же день произошёл Политцентровский переворот в Нижнеудинске. Благо, железную дорогу охраняли превратившиеся во французский Иностранный легион, чехи, которые спасли его от самосуда. В основном, этот легион состоял из военнопленных Австро-венгерской армии, в 1-ю Мировую перешедших на службу российскому императору. Поэтому, адмирал считал чехов уже своими военнопленными, выполнявшими функцию технических войск на Восточно-Сибирской железной дороге. Правда, в Нижнеудинске всё поменялось и, уже командование чехов стало относиться к Колчаку как своему военнопленному, обладающему царскими сокровищами, погруженными в «Золотой эшелон». Учитывая то, что прелюбодеяние добром не кончилось, и Анна Тимирёва посчитала себя более близкой адмиралу женщиной, чем его законная жена, количество предполагаемых особо ценных пленных возросло до двух. Не исключено, что в этот момент, Колчак посчитал свою поездку с этой благородной девицей, божьим наказанием. Он был флотоводцем и знал, что женщина на корабле (а тем более в военном эшелоне) – это дурная примета. Она создаёт, не только капитану судна, но и всему экипажу неразрешимые проблемы. Народная примета оказалась вещей, и стало понятно, что Колчак пропал. В этот момент всё можно было бросить, даже царское золото, и спасаться бегством, но ведь эта любвеобильная женщина бросится следом, а это уже будет цирк, а не побег. Что было делать в такой совершенно безвыходной ситуации? Надо было думать. Хорошо думать. А для этого нужно время, которого у Александра Васильевича было достаточно. Вскоре он узнал, что разгрома под Красноярском избежали довольно значительные силы, и жив сам главнокомандующий Каппель. Да к тому же, чехи не дали восставшим иркутянам отключить телеграф и есть связь с атаманом Семёновым. Чтобы Семёнов был заинтересован в помощи адмиралу, ему была обещана вся власть в Забайкалье и Иркутской губернии. И атаман предпринял решительную попытку подавить иркутское восстание эсэров. Но всё оказалось тщетно – семёновцы потерпели сокрушительное поражение от восставших, а чехи провели широкомасштабную операцию на Круго-Байкальской железной дороге и пленили практически всю иркутскую военную экспедицию, прибывшую из Забайкалья, а так же захватили все три бронепоезда. Надежды на прорвавшихся каппелевцев таяли с каждым днём, а чтобы колчаковское правительство, ведущее переговоры с восставшими в Иркутске, могло отдать распоряжение о выводе оставшихся верными адмиралу воинских частей за Байкал, адмирала просили отречься от власти в пользу Деникина и Семёнова. Иначе на эти войска претендовал Политцентр, как приемник власти в Иркутской губернии. Две недели раздумий в Нижнеудинске стали тяготить адмирала, не говоря уже о его спутнице, и он понадеялся на русский «авось» в виде гарантий командующего армией интервентов генерала Жанена. Тот дал слово чести, уверяя, что обеспечит безопасный проезд адмирала и сопровождающих его лиц до Иркутска. Заранее можно сказать о том, что слово он своё сдержал. Правда он ничего не обещал бывшему Верховному правителю из того, что будет после прибытия его персоны в Иркутск. А в Иркутске его ожидал арест представителями Политцентра с лёгкой руки чешского командования. Оказалось, что Жанену, кроме остальных интервентов, подчинялся главнокомандующий чехо-словацким воинским контингентом генерал Сыровы. Этот Сыровы доложил Жанену, что чехи немало потрудились, сдувая с Колчака пылинки, а он, вместо благодарности, стал чинить им козни, чем поставил легион на грань бунта. И другого выхода, кроме как любым путём избавиться от адмирала, у Сыровы просто не было. Вот сведения из прессы тех времён, хранящиеся в архиве: «Донесение командующего чехословацкими войсками в России генерала А. Сыровы Главнокомандующему союзными войсками в Сибири генералу М. Жанену.  Город Верхнеудинск (Улан-Удэ), 11 февраля 1920 года. Отправление адмирала Колчака из Омска в Нижнеудинск совершилось в секрете и в общем беспрепятственно. В Нижнеудинске при посредничестве его правительства, которое еще существовало в Иркутске, Колчак остановился, и ему было предложено генералом Лохвицким подождать, пока прояснится ситуация, так как на разных станциях между Иркутском и Нижнеудинском были осуществлены перевороты. В том числе такой переворот был произведен и в Нижнеудинске, местные власти которого были явно склонны принять крайне левую ориентацию. В этих условиях адмирал Колчак обратился к Верховным союзным комиссарам с просьбой быть перевезенным под охраной союзников. Верховные комиссары решили, что чехословаки, которые единственные находились в Нижнеудинске, возьмут его под свою защиту, когда он их попросит. Я предписал, если он об этом попросит, взять под охрану специальный вагон с ним. Этот вагон был прикомандирован к одному чехословацкому эшелону. Колчак был привезен нами из Нижнеудинска в Иркутск во избежание того, чтобы он не подвергся незаконной расправе, а то и линчеванию. Политическая программа Центрального правительства, организованного в Иркутске Политическим центром и вошедшего в контакт с Верховными комиссарами, позволяла вверить ему адмирала. Адмирал Колчак и его правительство существовали только благодаря вынужденному пребыванию чехословацких войск в Сибири. Однако адмирал Колчак совершил по отношению к чехословакам преступление, отдав приказ атаману Семенову мешать всеми средствами нашей эвакуации на восток. Чехословацкая армия об этом приказе знала, войска стали расценивать Колчака как своего врага, виновного в трудностях их эвакуации, разрешенной союзниками. Поддержание порядка в армии, как и мотивы, указанные выше, вынуждали их прекратить его охрану. Несмотря на всё сказанное выше, несмотря на трудности и опасности, угрожавшие нашей эвакуации, мы охраняли Колчака даже дольше, чем могли бы. [№ 247]. Подписано: генерал Сыровы. Процитировано по: General J.Rouquerol. L’aventure de L’amiral Koltchak. Paris, Payot, 1929, pp. 184–186.». Сказано, – сделано! Вот публикация уже из русской газеты. «Газетное сообщение «Арест Колчака и Пепеляева». 15 января в 7 часов вечера Политический центр делегировал на ст. Иркутск особую комиссию в составе члена Политического центра М.С. Фельдмана, уполномоченного Политцентра при штабе народно-революционных войск В.Н. Мерхалева и помощника командующего Народно-Революционной армии Нестерова. На эту комиссию была возложена задача принятия от чешского командования и арест бывшего Верховного правителя адм. Колчака и бывшего председателя Совета министров Пепеляева и всех лиц, их сопровождавших. Анна Тимирева заявила, что она желает разделить участь Колчака и готова следовать вместе с ним в тюрьму. Тимирева была задержана. Помощник командующего Народно-Революционной армии Нестеров, отдал приказ воинским частям выстроиться, и при глубоком молчании Колчак, Пепеляев и Тимирева, окруженные кольцом народнореволюционных войск, двинулись на лед Ангары. На городском берегу уже ждали автомобили, в которых и разместились арестованные вместе с представителем Политцентра и помощником командующего Народно-Революционной армии. Оба автомобиля под эскортом конных милиционеров понеслись по направлению к иркутскому тюремному замку…» Источник: «Дело» (Иркутск), №394, 17 января 1920 года. Можно обойтись и без газетных сплетен. Публикация архивами ранее секретных документов, это позволяет: «Акт приемки бывшего Верховного правителя адмирала А.В. Колчака и бывшего председателя Совета министров В.Н. Пепеляева комиссией Иркутского Политического центра у чехословацкого командования. Станция Иркутск, 15 января 1920 года. Мы, нижеподписавшиеся, составили настоящий акт в том, что сего числа в 9 часов 55 минут, по уполномочию Политического центра, приняли от командира 1-го батальона 6-го полка майора Кравака в присутствии дежурного офицера подпоручика Боровички бывшего Верховного правителя адмирала Колчака и бывшего председателя Совета министров Пепеляева. Член Политического центра М. Фельдман. Помощник командующего Народно-Революционной армией капитан Нестеров. Уполномоченный Политического центра при штабе Народно-Революционной армии В. Мерхалев. Начальник гарнизона гор. Иркутска есаул Петелин. ГАРФ, ф. 341, оп. 1, д. 59 б, л. 29. Машинописная копия».  На первый взгляд всё произошло «чин – по чину», но через много лет ветераны Гражданской войны стали заявлять о своём руководстве арестом Колчака, и капитан Нестеров был вынужден ставить их на место. Вот фрагмент черновой записи Нестерова А. Г. по поводу интервью с бывшим командиром 1-й Балаганской партизанской дивизии Дворяновым Н.В. о партизанском движении в Сибири: «Возможно, что Н.В. Дворянов в подтверждении своих притязаний сошлется на попытку партизанского командира И.М. Новокшонова добиться от чехословацких военных властей выдачи Колчака на станции Зима, когда прибыл туда чешский воинский эшелон с прицепленным вагоном адмирала, бывшего правителя белых. Такая версия явно не состоятельна по весьма простой причине, а именно: Колчак не был арестован на ст. Зима. Чехословацкий комендант этой станции объяснил пришедшим к нему членам Зиминского ревкома и Новокшонову И.М., что Колчак находится в распоряжении высшего союзного командования, и только оно может решить вопрос о судьбе адмирала. На этом и закончился короткий разговор с комендантом. К эшелону и к вагону Колчака, по словам зиминца - члена ревкома Х.М. Трифонова, да и самого Новокшонова (в разговоре со мной, когда я был в городе Зима командующим нашей Западной Группой войск), сильные патрули из солдат эшелона даже за сто шагов не допускали к вагону Колчака не только русских, но даже местных чехословацких военнослужащих». Но тут Нестеров ошибся. На самом деле, в Зиме, Новокшонов добился того, чтобы от зиминских партизан в вагон Колчака был посажен его адъютант Соседко. И это, тоже подтверждено документально: «Телеграмма командования 5-го Зиминского отряда красных партизан всем государственным учреждениям и общественным организациям по линии железной дороги от Зимы до Иркутска. [ст. Зима]. 11 января 1920 г., 8 часов, 15 минут. Срочно. В поезде № 58 с бывшим адмиралом Колчаком едут два наших представителя. Прошу проезду препятствий не чинить. За командира Зиминского отряда красных партизан Новокшонова И.М. - Соседко. ГАИО, ф.р. 4, оп. 1, д. 4, л. 31. Телеграфный бланк». И это ещё не всё – в Черемхово эшелон адмирала, снова был блокирован и партизанский конвой был увеличен. О чём, кстати, пишут в прессе сами чехи. Вот газетная статья «На западе»: «В Черемхово шахтеры начали однодневную предупредительную забастовку, требуя выдачи адм. Колчака. Им было сообщено, что адм. Колчак будет привезен в Иркутск, где его дальнейшая судьба, равно как и судьба золотого запаса, будет решена союзниками совместно с русской властью. В этом смысле уже состоялось совещание в Иркутске. Со стороны чехословацкого командования черемховцам предложено, чтобы они поставили к вагону адм. Колчака также и свою охрану, как это уже сделано с охраной золотого запаса в Нижнеудинске. Правда, русская охрана из нижнеудинского революционного войска сторожила золотой запас так, что несколько ящиков золота уже пропали, и наша стража была вынуждена ее арестовать. ;eskoslovensky Dennik (Irkutsk), №582, 15 ledna 1920 r.».  Тут чехи погорячились, - в ходе проведённого расследования, по поводу хищения тринадцати ящиков с золотом, было установлено, что ещё в Нижнеудинске была обнаружена эта пропажа. А в Тырети просто решили «повесить» эту кражу на русскую охрану, не допрашивая чешский караул. Но, суть тут не в расхищении содержимого Золотого эшелона по дороге, а в факте ареста адмирала – он, таки состоялся, а «слова, брошенные на ветер» Жаненом продемонстрировали отношение командования интервентов к высшим чинам русской армии. Эшелон с золотом, не смотря на всякие уловки, всё же был передан революционному правительству. Правда, охранял его совместный руско-чехо-словацкий караул. А по ходу его осмотра с целью учёта материальных ценностей был составлен надлежащий документ, опубликованный в местной прессе: ««Золотой запас»//Власть труда. - 1920. - 23 апр. № 134 (10). - С.7. «Бывшим Сибирским правительством было вывезено золота из Казани и Самары около 30 563 пуда на сумму 645.410 096 руб. 79 копеек. Кроме того, золотые предметы главной палаты мер и весов, золотые и платиновые самородки, золотистое серебро, серебристое золото и проч. В 514 ящиках монетного двора около 2.000 пудов на сумму - 6 122.021 рубль 07 коп. Всего было вывезено золота - 651 532 117 рублей 86 коп. Из всей этой суммы бывшим Сибирским правительством растрачено золота: в марте, августе, сентябре 1919 года отправлено во Владивосток - 190 899 652 руб.50 коп. которое было продано и отчасти депонировано в качестве гарантии по разным операциям, а именно: продано в мае 1919 г. французам 126 пудов, в мае текущего года англичанам - 516 пудов, в июле англичанам и французам 689 пудов, в июле японцам - 140 п., в августе японцам - 502 п., в сентябре японцам 500 п., в сентябре французам 750 п„ а всего - 3.232 пуда. Депонировано в обеспечении займа Японии - 1 500 п., тоже у англо-американского синдиката - 3.937 с половиной пудов на приобретение винтовок от Америки - 100 п., тоже фирмы Ремингтон - 50 пудов, на приобретение пулеметов «Кольт» - 50 пудов, всего - 6 012 с половиной пудов. А всего продано и депонировано - 9.244 с половиной пудов золота. В октябре 1919 года было отправлено во Владивосток, но задержано в Чите атаманом Семеновым золото в слитках на 10.557 744 руб.06 к. и в российской монете - 33.000 000 р., всего 2 000 пуд. на сумму - 43 577 744 руб. 06 коп. В Читу, куда эвакуировано омское отделение Государственного банка, были отправлены слитки золотосплавочной лаборатории на сумму - 486 568 руб. Из упакованного количества золота было эвакуировано при отступлении колчаковцев из Омска в Иркутск и принято нами в начале марта 1920 года от чехов для отправления в Москву более 19 000 пуд. на сумму - 409.626.103 р. 23 к. При эвакуации в Иркутск из Омска был похищен дорогой мешок на 60 000 р. и 13 ящиков на 780 000 р., всего на 840 000 руб. Вышеупомянутое золото оценено: монеты по наименьшей их стоимости, а слитки по 5 р. 45 к. - 5 руб. 50 к. на золотник золота. Типографская печать. НСБ ОГКУ ГАИО, газетный фонд, подшивка № 158». Итого, из Казани было вывезено 489 тонн золота в слитках и монетах и 32 тонны самородков золота, платины и других драгоценных металлов, а также в этот вес вошли золотые предметы из «Палаты мер и весов». Всего 521 тонна драгоценных металлов. А вернулось в Госхранилище РСФСР 304 тонны. То есть – Колчак разбазарил 217 тонн золота за год (более, чем третью часть казанского золотого запаса), а Семёнов ему помог, чем мог. Даже, не учитывая военных преступлений, по законам военного времени (да и не военного тоже), тогда это каралось приговором к высшей мере наказания. Но и «прогрессивная общественность» того времени, и современная «прогрессивная общественность», выражают протест по поводу предвзято настроенных, по отношению к адмиралу, участников следственного процесса над ним, и приведением в исполнение приговора без суда и до окончания следствия. Вот материалы Википедии на этот счёт: «Убили Верховного правителя без суда и до завершения следствия, а само решение о казни было политическим, не судебным, и предрешённым по согласованию с высшим советским руководством». Документы, составленные в Иркутске членами большевистского ВРК, приравнены к фальсификации, но, тем не менее – они есть. А значит и есть возможность с ними ознакомиться: «Обысками, в городе обнаружены во многих местах склады оружия, бомб, пулеметных лент и прочих боеприпасов. Установлено таинственное передвижение по городу этих предметов боевого снаряжения. По городу разбрасываются портреты Колчака и т. п. С другой стороны, генерал Войцеховский, отвечая на предложение сдать оружие, в одном из пунктов своего ответа упоминает о выдаче Колчака и его штаба. Все эти данные заставляют признать, что в городе существует тайная организация, ставящая своей целью освобождение одного из тягчайших преступников против трудящихся — Колчака и его сподвижников. Восстание это, безусловно обречено на полный неуспех, тем не менее, может повлечь за собою ещё ряд невинных жертв и вызвать стихийный взрыв мести со стороны возмущенных масс, не пожелающих допустить повторение такой попытки. Обязанный предупредить эти бесцельные жертвы и не допустить город до ужасов гражданской войны, а равно основываясь на данных следственного материала и постановлений Совета народных комиссаров Российской социалистической федеративной советской республики, объявившего Колчака и его правительство вне закона, Иркутский военно-революционный комитет постановил: 1) Бывшего Верховного правителя адмирала Колчака и 2) Бывшего председателя Совета министров Пепеляева – расстрелять. Лучше казнить двух преступников, давно достойных смерти, чем сотни невинных жертв». Постановление подписано членами ВРК  А. Ширямовым,  А. Сноскаревым, М. Левенсоном и Обориным. На Википедии ультиматум Войцеховского не отрицают, и смысл его вот в чём : «В ответ на ультиматум командующего советскими войсками Зверева о сдаче, Войцеховский направил красным встречный ультиматум с требованием освобождения адмирала Колчака и арестованных с ним лиц, предоставления фуража и выплаты контрибуции в размере 200 млн руб., обещая обойти в этом случае Иркутск стороной». И, понятное дело: «Большевики не выполнили требований белых, и Войцеховский перешёл в атаку. Каппелевцы прорвались к Иннокентьевской в 7 км от Иркутска. Иркутский ВРК объявил город на осадном положении, а подступы к нему были превращены в сплошные линии обороны. Началось сражение за Иркутск — по ряду оценок, не имевшее себе равных за всю гражданскую войну по ожесточённости и ярости атак. Пленных не брали». Я привёл эту цитату с целью довести до читателей остроту ситуации. А, по мнению «прогрессивной общественности» - никакого повода у большевиков, для расстрела адмирала не было в принципе. И дальнейшее наступление каппелевцев на Иркутск – это тоже не повод: «Каппелевцы взяли Иннокентьевскую и смогли прорвать линии городской обороны красных. На 12 часов дня был назначен штурм города. В этот момент в события вмешались чехи, заключившие с красными соглашение, имевшее целью обеспечение их собственной беспрепятственной эвакуации. За подписью начальника 2-й чехословацкой дивизии Крейчего белым было направлено требование не занимать Глазковского предместья, под угрозой выступления чехов на стороне красных. Сражаться со свежим хорошо вооруженным чешским контингентом у Войцеховского уже не хватило бы сил. Одновременно пришли вести о гибели адмирала Колчака. В сложившихся обстоятельствах генерал Войцеховский приказал отменить наступление. Каппелевцы с боями начали отход в Забайкалье». Создаётся впечатление, что имитация штурма Иркутска, Войцеховскому только для того и нужна была, чтобы точно быть уверенным в устранении большевиками адмирала с политической арены. Сухие, спрессованные до минимальных размеров факты, не проливают свет на то, каким образом велось следствие. Действительно ли следственная комиссия уклонилась от своих процессуальных действий и предвзято сфабриковала обвинение, не соблюдая никаких процессуальных норм? А, может быть, и не было никакой следственной комиссии, и Колчака, в нарушение Женевской конвенции, просто «поставили к стенке»? Кстати – сам он к соблюдению Женевской конвенции, по отношению к своим военным противникам и гражданскому населению, относился без особого трепета. А, судя по имеющимся в Интернете множественным сайтам, демонстрирующим стенограмму допросов  Колчака, следствие, всё же, велось. Притом, велось оно каким-то невероятно демократичным образом – после ареста адмирала, власть в Иркутске сменилась, а следственная комиссия осталась в прежнем составе. Более того – я, как сотрудник МВД, слегка причастный к ведению предварительного дознания, могу с полной ответственностью утверждать, что неоднократное продолжительное общение участников следственного процесса с Колчаком – это не допрос. Это больше похоже на черновик документального литературного произведения, или текста театральной пьесы об исторически значимой для России личности. И фильм «Адмирал» тому подтверждение – кинорежиссёру Андрею Кравчуку не пришлось ломать голову над сценарием и он, попросту, снял свой фильм по стенограмме допроса Колчака. Чем же следственный процесс был не обычен? Ну, во-первых, из этой стенограммы не понятно - по какой статье уголовного кодекса, адмирал привлекался к уголовной ответственности. А ведь уголовное дело должно было быть возбуждено, иначе о проведении допросов не может быть и речи. Во-вторых - эти допросы похожи на светскую беседу, которую с ним вели юристы, представляющие собой партии эсэров и меньшевиков, а эти партии были отстранены от власти большевиками уже ко второму допросу. И тут, в пору допрашивать Ленина, на тему – чем меньшевики отличаются от большевиков, если это две ветви одной политической партии «Российской социал-демократической рабочей» (РСДРП)? Оказывается – большевики это сторонники установления диктатуры пролетариата силой оружия и репрессий, а меньшевики намеревались продвигать пролетариев в соответствии с законами царской России, путём переговоров с правительством и надеялись добиться передачи им власти демократическим путём, в результате победы на выборах. И в начале января 1920 года, в Иркутске, их всё-таки выбрали, правда, ненадолго и выбор оказался за интервентами. Полагаю, что самое время ознакомиться с информацией о времени и месте допросов, и узнать состав лиц участвующих в осуществлении правосудия. Итак: «Допросы проводились в кабинете коменданта тюрьмы Чрезвычайной следственной комиссией в составе К. А. Попова (председатель, меньшевик), В. П. Денике (заместитель председателя, меньшевик), А. Н. Алексеевского (эсер) и Г. Г. Лукьянчикова (эсер).  Следствие началось  20 января и закончилось 7 февраля, завершившись спешным приведением приговора в исполнение. К этому времени в Иркутске и вокруг него изменилась военно-политическая ситуация. Кроме того, председателем комиссии вместо меньшевика Попова стал большевик Самуил Чудновский, который начал задавать вопросы по существу, а не заставлять подследственного упражняться в красноречии. Сторонники адмирала утверждают, что следствие велось в большой спешке, и было простой формальностью. Позволю себе не согласиться - за семнадцать дней адмирал был допрошен девять раз, а конкретно – 21, 23, 24, 26 и 27 января, а так же 4 и 6 февраля 1920 года. Как сказано в книге Юрия Кларова «Допрос в Иркутске», изданной в Москве в 1990 году: «Допрос в отличие от предыдущих продолжался всего пять часов». Имеется в виду последний допрос. Значит, предыдущие, по времени, были значительно более продолжительными. Но, только этот последний допрос и был направлен на предъявление обвинений в преступлениях Колчака и его омской администрации. А общий объём уголовного дела был довольно впечатляющий, если книжная публикация стенограммы допроса под авторством Николая Старикова, занимает 272 страницы печатного текста. На первом же допросе адмиралу задали вопрос, который может расстроить многих романтичных женщин: «Попов. Здесь добровольно арестовалась г-жа Тимирева. Какое она имеет отношение к вам? Колчак. Она — моя давнишняя хорошая знакомая; она находилась в Омске, где работала в моей мастерской по шитью белья и по раздаче его воинским чинам — больным и раненым. Она оставалась в Омске до последних дней, и затем, когда я должен был уехать по военным обстоятельствам, она поехала со мной в поезде. В этом поезде она доехала сюда до того времени, когда я был задержан чехами. Когда я ехал сюда, она захотела разделить участь со мною. Попов. Скажите, адмирал, она не является вашей гражданской женой? Мы не имеем право зафиксировать этого? Колчак. Нет. Алексеевский. Скажите нам фамилию вашей жены. Колчак. Софья Федоровна Омирова. Я женился в 1904 году здесь, в Иркутске, в марте месяце». Но не стоит принимать всё так близко к сердцу – адмирал понимал то, чего не понимала его спутница – если признать её женой, то тюрьмы ей не избежать. А он зла ей не желал. А вот что он сказал о своих родителях: «Отец, мой, Василий Иванович Колчак. служил в морской артиллерии, он ушел в отставку, в чине генерал-майора. (Высшему офицерскому составу царского флота присваивалось личное дворянство – авт.). Мать моя — Ольга Ильинична уроженка Одессы и тоже из дворянской семьи. Свое образование я начал в 6-й петроградской классической гимназии, где пробыл до 3-го класса; затем в 1888 году я поступил в морской корпус и окончил в нем свое воспитание в 1894 году. В морской корпус я перевелся и по собственному желанию, и по желанию отца. Я был фельдфебелем, шел все время первым или вторым в своем выпуске, меняясь со своим товарищем, с которым поступил в корпус. Из корпуса вышел вторым и получил премию адмирала Рикорда. Мне было тогда 19 лет». А далее молодой офицер флота стал перед дилеммой – стать ли ему военным моряком, или арктическим исследователем. Его фундаментальный труд "Лед Карского и Сибирского морей" до сих пор сохраняет свою научную ценность. А ещё он мечтал найти Южный полюс Земли. Примечательно, что есть остров, названный в честь адмирала. Но Колчак пошел по стопам отца и выбрал Военно-морской флот. Окончательно этот выбор был сделан благодаря Русско-японской войне 1905 года. Вот цитата из стенограммы: «Когда я в Якутске получил извещение о том, что случилось нападение на наши корабли в Порт-Артуре, и вслед затем известие о том, что адмирал Макаров назначается командующим Флотом в Тихом океане, я по телеграфу обратился в Академию Наук с просьбой вернуть меня в морское ведомство и обратился в морское ведомство с просьбой послать меня на Дальний Восток, в тихоокеанскую эскадру, для участия в войне». Поражение в войне с Японией, Колчак перенёс так же тяжело как и сама страна -  он тяжело заболел, попал в плен и вернулся на родину через США. Но, Дальне-Восточный театр боевых действий определил военную специфику будущего адмирала – он стал разбираться в установке минных заграждений, что, в последствии не понравилось немцам в 1-ю Мировую. Немецкий флот был несоизмеримо мощнее российского, но мастерство минной войны в исполнении Александра Васильевича в какой-то мере уравнивало соотношение сил на Балтике. Командование отметило успехи будущего адмирала, и он был переведён в зону боевых действий Черноморского флота. В стенограмме это тоже зафиксировано: «Весною 1916 года, как только состояние льда позволило выйти ледокольным судам через Моонзунд в Рижский залив, я ушел туда из Ревеля. А как только лед вскрылся, я вызвал минную дивизию и стал в Рижском заливе продолжать свою работу по защите его побережья и по борьбе с береговыми укреплениями Рижского залива и защиты входа в Рижский залив.  По возвращении, в Ревеле мне совершенно неожиданно была вручена телеграмма из ставки о том, что я назначаюсь командующим Черноморским Флотом, с производством в вице-адмиралы». Это краткое содержание первого допроса. А вторая встреча со следственным комитетом была посвящена грандиозным планам императора Николая Второго опирающимся на черноморские военно-морские силы. В эти планы император немедленно посвятил Колчака, который об этом поведал следующее: «Назначение меня на Черное море обусловливалось тем, что весною 1917 г. предполагалось выполнить так называемую Босфорскую операцию, т. е. произвести уже удар на Константинополь. Предполагалось продвижение наших армий вдоль западного берега Черного моря, через пролив с целью выбросить десант непосредственно на Босфор, и Флот должен был постараться захватить его». В этом была острая необходимость, так как немецкие крейсеры и подводные лодки, заходившие из Средиземного моря через этот пролив, наносили значительный ущерб транспортному флоту, снабжавшему Кавказскую армию. Так как захватить Босфорский пролив в сжатые сроки было невозможно, адмирал пошёл уже по проторенному пути и: «… приступил к выполнению уже серьезного заграждения Босфора минами, по известному, выработанному плану. Босфор мы заградили настолько прочно, что, в конце концов, совершенно обеспечили свое море от появления неприятельских военных судов». Но подготовка к захвату пролива активно велась до наступления государственного переворота в конце февраля месяца. А Босфорская операции должна была начаться в марте или апреле. Участников допроса заинтересовало отношение Колчака к февральской буржуазной революции: Чудновский. Мы бы хотели знать в самых общих чертах ваши политические взгляды во время революции, о подробностях вашего участия вы нам расскажете на следующих допросах. Колчак. Когда совершился переворот, я получил извещение о событиях в Петрограде и о переходе власти к Государственной Думе непосредственно от Родзянко, который телеграфировал мне об этом. Этот факт я приветствовал всецело. Для меня было ясно, как и раньше, что то правительство, которое существовало предшествующие месяцы, — Протопопов и т.д.,— не в состоянии справиться с задачей ведения войны, и я вначале приветствовал самый факт выступления Государственной Думы, как высшей правительственной власти.  Получивши эту телеграмму, я сейчас же разослал ее по всем судам, и так как я не мог объехать все суда, то собрал команды на моем флагманском судне «Георгий Победоносец». Когда они собрались, я прочел манифест и сказал, что в настоящее время прежней власти не существует, династия, по-видимому, кончила свое существование и наступает новая эпоха. Поэтому, я первый стою за это правительство и считаю необходимым в ближайшие дни присягнуть ему на службу. Попов. Какой образ правления представлялся вам лично для вас наиболее желательным? Колчак. Я затрудняюсь сказать, потому что я тогда об этом не мог еще думать. Я первый признал Временное правительство, считал, что, как временная форма, оно является при данных условиях желательным; его надо поддержать всеми силами; что всякое противодействие ему вызвало бы развал в стране». Это суть второго допроса. А третий, начавшийся 24 января, вобрал в себя превращение войны в балаган, посредством участия солдат и матросов в принятии решений, влияющих на управление армией и флотом. Всё начиналось как то не навязчиво: «Алексеевский. Я хотел бы задать вопрос о вашем отношении к приказу № 1. Колчак. Приказ № 1 был сообщен царскосельской радиостанцией за подписью Совета Рабочих и Солдатских Депутатов. Когда, на одном из митингов, на котором собралось огромное число свободных от службы команд, меня спросили, как относиться к этому приказу. Я сказал, что для меня этот приказ, отданный Советом Рабочих и Солдатских Депутатов, не является ни законом, ни актом, который следовало бы выполнять, пока он не будет санкционирован правительством, так как, в силу настоящего положения, Советы Рабочих и Солдатских Депутатов могут собираться в любом месте, в любом городе. И почему, в таком случае, приказ Петроградского Совета является обязательным, а необязателен приказ Совета в Одессе или в другом месте? Алексеевский. Был ли образован общефлотский комитет Совета матросских депутатов для всего Черноморского Флота? Колчак. Комитеты были образованы в Севастополе и Одессе и других портах согласно предложению правительства. Первое время отношения между мной и комитетами были таковы, что все постановления комитета были легализованы. Моим приказом было назначено время выборов лиц в эти комитеты, в состав которых входили офицеры и команда. Первое время отношения были самые нормальные». Далее страсти стали накаляться и ситуация стала выглядеть так: « Рабочие порта также образовали у себя Совет Рабочих Депутатов, но этот Совет не сливался с Флотским комитетом и существовал независимо; слияние произошло позже, примерно в мае месяце. Затем начали проявляться тенденции несколько худшего порядка. Начались, прежде всего, просьбы об увольнении в отпуск. В отпуск стали проситься целыми массами, так что я не знал, что делать с этим стихийным движением. Затем, начались различные несогласия с офицерами. Первое заявление мне было сделано по поводу некоторых офицеров с немецкими фамилиями. Что немцев надо изъять всех полностью.  Вслед за тем начались всевозможные беспорядки с остальными офицерами: требования об удалении их, перемещении и т. д. Может быть, некоторые резонные причины здесь и скрывались в известных столкновениях между офицерами и матросами, но большая часть была лишена решительно всякого основания. Затем, начался приезд всевозможных депутаций из Балтийского Флота. Вместе с этим к нам хлынула масса самых подозрительных и неопределенных типов, началось ведение совершенно определенной пропаганды, направленной к развалу Флота, начали обвинять офицеров в империализме и в обслуживании интересов буржуазии. Около 20-х чисел апреля я выезжал в Петроград, для консультаций. Прежде всего, я явился к Гучкову, военному и морскому министру, который все еще продолжал болеть и не выходил из своей квартиры на Мойке и даже принимал меня первый день, лежа в постели. В это время настроение в Балтийском Флоте опять сгустилось, так как этот момент совпал с моментом отмены погон и перемены формы. Было выставлено требование относительно проведения полного выборного начала во Флоте, чтобы офицеры могли оставаться на судах после санкционирования их командования.   Причина смуты, по моему мнению, крылась в положении нашего Флота, стоявшего в Ревеле и Гельсингфорсе. Я совершенно определенно считал, что главной причиной этих событий была немецкая работа. Гельсингфорс тогда буквально кишел немецкими шпионами и немецкими агентами, так как по самому положению Гельсингфорса, как финского города, контроль и наблюдение над иностранцами были страшно затруднены, ибо фактически отличить немцев от финнов или шведов почти не было возможности. Учитывая, что на армию и флот сильно влияли партии социалистов, я обратился к Плеханову,  как к главе, или лицу известному с.-д. партии, с просьбой помочь мне.  Плеханов обещал помочь. А по поводу необходимости ведения военных действий на Чёрном море, в разговоре со мной сказал такую фразу. «Отказаться от Дарданелл и Босфора — все равно, что жить с горлом, зажатым чужими руками. Я считаю, что без этого Россия никогда не в состоянии будет жить так, как она хотела бы. От Плеханова я отправился прямо на совещание совета министров. Керенский обещал мне, что пришлет опытных руководителей митингов, опытных агитаторов, которые могли бы разбивать тех людей, которые у меня ведут разлагающую Флот пропаганду. Вечером я уехал в Псков, где в это время происходил совет командующих армиями. В Пскове были выслушаны доклады отдельных начальников. Картина, выяснившаяся при этом, превзошла все мои худшие ожидания. Я совершенно не ожидал, что в армии происходили события, о которых открыто докладывали представители командного состава, — братание с немцами, продажа оружия, начавшийся стихийный уход с фронта. Словом, в армии происходил полный развал. Никаких мер, чтобы остановить этот развал и выйти из затруднительного положении, в сущности, никто не мог предложить. Алексеевский. Ведь ген. Рузский после этого ушел в отставку. Не был ли его уход продиктован тем обстоятельством, что он склонялся к мысли, что войну мы не можем вести дальше, и остается только заключить мир? Впоследствии эта мысль была определенно формулирована Духониным. Колчак. В такой форме это не высказывалось. Говорилось только, что при таких условиях вести войну нельзя, но все же продолжать необходимо. У всех был расчет на то, что революция вызовет подъем в войсках, вызовет чувство патриотизма, желание закрепить совершившийся переворот победой на театре военных действий. В ходе поездки, для меня стало совершенно ясно, что это правительство совершенно бессильно, что единственный орган, который выдвигается и вполне определился, — Совет Солдатских и Рабочих Депутатов — ведет совершенно открыто разрушительную работу в армии и вообще в отношении вооруженной силы, открыто выставляет лозунги прекращения войны с Германией и так далее.  Правительство, бороться с ним совершенно бессильно, хотя бы даже оно располагало силами, так как оно принципиально применять эту силу не хочет, а рассчитывает на возможность чисто морального воздействия и держится методов управления, основанных на чисто моральном воздействии». В таком печальном настроении адмирал вернулся на Чёрное море, где бурлил революционными идеями пока ещё подконтрольный ему флот. И на этом был закончен третий допрос. А 26 января Колчак предстал перед следственной комиссией в четвёртый раз. Разговор продолжился о состоянии Черноморского флота, подвергшегося удару демократии. Надо было что то делать, и Адмирал обратился к личному составу: «Я решил поступить таким образом: я собрал все свободные команды в нескольких местах и, как я это делал раньше, совершенно откровенно высказал все то, что я узнал в Петрограде, обрисовал им положение вещей, указал на бессилие правительства, на то, что фронт у нас в настоящее время разваливается совершенно; удастся ли его восстановить, — неизвестно, и что оказать сопротивление неприятелю невозможно. Что в такой громадной войне, в какой мы участвуем, проигрыш этой войны будет проигрышем и революции, и всего того, что связано с понятием нашей родины — России. Что проигрыш войны обречет нас на невероятную вековую зависимость от Германии, которая к славянству относится так, что ожидать хорошего от такой зависимости, конечно, не приходилось. Что с союзниками мы связаны обязательствами, и они потратили колоссальные средства для оказания нам помощи. И что никогда раньше, до 1917-го года, мы не были так сильны в смысле снаряжения и так подготовлены для окончания войны, что если мы сейчас бросим свое участие и будем в этом направлении что-нибудь делать, то, несомненно, вооружим против себя союзников, счет которых будет чрезвычайно тяжелым. Наша зависимость будет уже не от одной Германии, а, может быть, от целого ряда государств. Чем же расплачиваться придется нам? — говорил я. Ни для кого не тайна, что мы находимся в самом бедственном положении, и придется расплачиваться натурой, — территорией и нашими природными богатствами». То есть – адмирал выразил мнение правительственной и военной верхушки, которые настолько сильно боялись своих союзников, что даже прямой военный  противник был для них менее страшен. И выходило – что войну нужно продолжать, чтобы спастись от расправы союзников. Моряки восприняли призыв Колчака к продолжению войны по разному. Кто-то поехал по кораблям агитировать за это, но основная масса склонилась к тому, что Колчак дворянин и имеет какое-никакое богатство, за сохранение которого и намерен посылать их на смерть. А конкретно – он крупный землевладелец и повезёт зерно через Босфорский пролив, для продажи в странах Средиземноморского побережья. Поэтому, моряки решили, что командующий Флотом им не указ, и экипаж миноносца «Жаркий» отказался выйти на установку минного заграждения, мотивируя тем, что их подвергают излишней опасности. Вскоре после февральской революции, на Черноморском Флоте был создан Совет Матросских и Солдатских депутатов, и чем дальше, тем больше власть его крепчала. Дошло до того, что комитетчики стали самостоятельно отправлять моряков в отпуск, арестовывать должностных лиц без санкции прокурора, и адмирал был бессилен что-либо изменить. В конце-концов он пришёл к выводу о том, что он такому флоту больше не нужен. Да и сам он руководить этим флотом не желал, поэтому обратился к Керенскому с просьбой - уволить его с занимаемой должности. Керенский сказал, что нужно немного подождать и всё само-собой утрясётся. Но не утряслось – матросы стали разоружать офицеров, обвиняя их в контрреволюционном заговоре, и Колчак отреагировал на это решительно: «Я сказал, что могу рассматривать это, как оскорбление, которое наносится прежде всего мне, как старшему из офицеров, здесь находящихся, что с этого момента я командовать больше не желаю и сейчас об этом телеграфирую правительству. Затем я взял свою саблю и бросил ее в воду. После того я послал об этом телеграмму Керенскому, указав, что я уже ни при каких обстоятельствах и ни при каких условиях командовать Флотом больше не буду, что я передаю командование старшему после себя адмиралу, что в полночь я спускаю свой Флаг, который будет заменен Флагом старшего по мне». То есть адмирал Колчак самовольно покинул часть, или дезертировал. Правительство Керенского было ошарашено, и взбунтовавшегося адмирала вызвали в Питер, где он прямо сказал, что без воинской дисциплины, определённой уставом, ни одна армия мира существовать не может, а не то чтобы воевать, а тем более – победить. На что, поборники демократии в войсках, возразить ничего не смогли. И адмирал, не дождавшись ответа, покинул правительственное помещение, предоставив новым российским вершителям судеб наблюдать за тем, как солдаты и матросы, разоружив и разогнав офицеров, будут побеждать в войне с высоко дисциплинированной армией противника. На этом четвёртый допрос был прекращён, и утомлённый длительной беседой адмирал отправился в камеру, отдыхать от дотошных членов следственной комиссии.
Продолжение следует.