Одно из маленьких чудес святой земли

 


   Утром в ванной, моясь, бреясь и водя зубной щеткой по остаткам былой роскоши, Гриша получал возможность услышать, как жена приступала к утренней планерке. Переговорам с подругами. По телефону.  Слышимость по телефону превосходная. Как будто  жена и ее подруги не в разных концах Земли,  а в одной комнате. Теперь, после того, как Гриша с Аней уехали на  другой конец Земли,  мобильник, вотсап оставались лучшим средством связи.  Слава богу, Гриша с женой подались в чужие края, когда уже  мобильники обладали всеми этими чудесами техники.  Так что Аня, Гришина жена, от скуки бы не чахла. Подруг у Гришиной жены много, но закадычных  всего две. Жена утверждала, что,  не было бы на свете вотсапа, не уехала бы она в далекие края. Потому что имея возможность болтая с подругами каждый день,  она не чувствует разлуки.

   Дружба  их выросла еще со школы.  Почти как в сказке. Жили-были три школьницы, три подруги - красавицы: Аня, Таня и Оля.  Может быть, так бы и жили они в одном городе. Не разлучаясь. Но Гриша уболтал красавицу Аню. И в придачу к кольцу на руке, появилась у нее возможность переселиться на землю Обетованную. Репатриироваться.  Когда Аня выходила за Гришу это слово звучало только в негативном смысле. И эта возможность даже не рассматривалась. Была гипотетической, призрачной. Поэтому Аня о подобной глупости даже не помышляла.  Настроения изменились, когда их в свои прохладные объятия приняла пенсия.

- Это пенсия вам мозги дурит. Когда у человека много свободного времени, ему в мозги всякие глупости заползают, -  сделала вывод Таня, -  Когда из человека уходят мысли о работе и его долге обществу, мозг размягчается. Я лично буду работать до упора. Пока не вынесут вперед ногами.  Для меня деньги - вторичное, а первичное – коллектив. Чтобы крыша не поехала.
- Ну ты как хочешь, а я своей работой так измочалена, что с меня хватит, - ответила на это Аня.
- Измочалена она! Да на тебе пахать и пахать! Не хочешь работать - лежи и плюй в потолок. Только в свой, отечественный.  А вам приспичило. Понесло за сто верст, киселя хлебать.

   Но Аня с Гришей не последовали мудрому совету. Плевать в отечественный потолок не стали, а отправились в тридесятое царство к чужим киселям. Предполагали, что временно. А со временем привыкли. Оказалось что жить на пособие в съемной квартире, которая не хуже той, родной, которую покинули, так и не обретя свободное время, чтобы оплевать родной потолок, иметь возможность сплошь и рядом использовать родной язык, и понемногу учить чужой,  часами болтать с подругами  на родном языке по мобильнику, -  это вполне комфортно.  И они осели.

  Таня с Олей так и остались в родном городе, уже без старой подруги.  Впрочем, так, по имени, Таню и Олю уже мало кто звал. Разве что только Аня. Больше их величали по  имени-отчеству, а то и просто по отчеству. Все три давно бабушки. 
 

- Что-то у Танюхи с горлом. Слышал, как она в телефон хрипит? – сказала Аня мужу, - Сама не понимает, что такое.  Вроде, не простывала.

   Тогда ни Гриша, ни Аня этому не придали значения. Таня каждый день болтала с Аней по телефону, но хрипела все больше, говорила все хуже и хуже. Приходилось ее переспрашивать.  Наконец, Таня, сама медик, пошла горло проверять. Чтобы исключить нехорошие предположения.   Потому что было отчего беспокоиться. Была у нее такая приятельница, которой тоже что-то в горле стало мешать. Проверили -  опухоль.  Хорошо, что вовремя нашли. Сделали операцию. Спасли, слава богу. Метастазы еще не пошли. Вот и Таня испугалась. В Танином горле не нашли никаких видимых дефектов. Но дефект речи был налицо. И ее послали проверяться дальше.

  И вот как-то жена сообщила Грише, что разговаривала с Олей. Третьей подругой.  Разговор шел о Тане. Оля опытный врач. Ей были известны печальные результаты Таниного обследования. Это дефект не горла, а заболевание мозга. Мозг потихоньку перестает давать команды мышцам. И это у Тани только цветочки. Болезнь неизлечима, и понемногу отказывает один орган за другим. Короче, приговор и предстоящие мучения.

- Слушай, уходи на пенсию. Зачем тебе надрываться.  Всех денег не заработаешь. Больные, наверное, тебя плохо понимают, и врачи - советовала Аня подруге.
- Кому нужно, те меня понимают, -  хрипела в ответ Таня, - Дело не в деньгах. Что мне дома делать в четырех стенах. Моя стихия коллектив. На работе меня ценят.

- Ну может быть, в больнице ее и понимают. Но я вот ее отказываюсь понимать. Ведь знает прогноз. Отдохнула бы напоследок, - положив трубку, Аня обращалась то ли к мужу, то ли говорила сама с собой.
- Может быть, ей в больнице легче, если ее ценят, -  сказал Гриша. 
- Ценят? Как же! Кого и где у нас ценили?  Ценят, пока могут кровь сосать. Сильно меня и тебя ценили?  А Таня как глухая. Пока дышать я умею, я буду идти вперед.

  Ани затронула чувствительную для нее тему.  Аня считала себя ценной работницей, незаменимой, и не оцененной по достоинству.  На пенсии об этом можно было только вспоминать. А теперь эта тема встала со всей остротой, по отношению к Тане.  Даже расширилась. Потому что грозила перейти из драмы в трагедию. Понятно становилось, что Таня решила работать до последнего вздоха. Как академик Павлов. Но Таня –то была медсестрой. Так Таня тянула и тянула пока не стало так плохо, что пришлось взять больничный.

- Ну слава богу, наконец то больница ее оставит в покое. - вздохнула Аня, услышав новости.
- Все-таки больница, в смысле работы, лучше, чем больничный, - ответил Гриша.


 Оба понимали, что Танина биография подходит к финальной черте. Танина биография была проста. Из обычной семьи. Обычная школа. Средняя успеваемость. Медучилище и долгая работа в больнице медсестрой. Аня всегда с гордостью подчеркивала статус подруги – оперирующей сестрой. На что Гриша замечал, что понимает, что такое оперирующий хирург, потому что хирург – это скальпель в руках. И то не всякий хирург еще серьезно оперирует. А вот оперирующая сестра…  Не оперирующая, а помогающая хирургу в операционной.

- Ничего ты в этом не понимаешь, -   возмущалась жена, -  Ты что врач, чтобы судить? Тебя хоть раз по-человечески оперировали, кроме твоей вшивой грыжи? Операция – процесс коллективный. Хирург в операционной - бог. А оперирующая сестра – богиня.  Не всякая медсестра выдержит в  операционной.  А опытная, иногда даже лучше хирурга разбирается.
- Подсказывает ему, что вырезать, - засмеялся Гриша.
- Представь себе.
- Ты откуда знаешь? Таня тебе по секрету сообщила?
- Представь себе.
- Ну положим, так. В любом случае, немного это ей прибыли принесло. Не обогатилась. А потом, сколько через ее руки больных прошло, скольким она перевязки делала, могла и присмотреться, и рассмотреть и товар лицом показать. хотя там товара никакого.
- Тоже мне, знаток, - возмущалась Аня, - Таня очень многим мужчинам нравилась. Особенно в молодости.
- Может быть, в молодости. Только сколько я ее помню, ничего интересного.
- А что для тебя интересное? – Аня знала ответ на вопрос, и когда Гриша отчеканил, что для него интерес – она, изобразила недоверчивую усмешку, -  Ладно прибедняться. Знаем мы вас, как облупленных. Небось у самого слюнки текли. Пробовал, небось, к Тане подкатить. А  как она тебе дала от ворот поворот, строишь из себя оскорбленную невинность.
- Нашлось, к кому подкатывать.
- По крайней мере, Таня – верная подруга. Никогда на тебя не заглядывалась. Рогов мне не наставит.      
  - Зато на других заглядывалась. Трех мужей сменила.
- Твое какое дело?
- Что же она после последнего своего красавца какого-нибудь приличного мужичка себе не подобрала? В больнице их пруд пруди. Со всех сторон рассмотришь. И сзади, и спереди. Весь на свету. И тебе рентген, и анализ крови, и анализ мочи, и кардиограмма. Могла бы подыскать и здоровенького, и богатенького. Два в одном флаконе.
- Твое какое дело? Богатенькие к ним в больницу не лягут. Ты чужих мужиков и чужие деньги не считай. Ты за себя отвечай. Ноль в одном флаконе
Спорить с женой было бессмысленно.  Да Гриша спорить и не собирался. Грише зашивали грыжу как раз в Танином отделении. Он сам тогда выбрал себе наркоз. Местный. У него еще и грыжа не выпячивалась. Зачем для пустяковой операции серьезная анестезия? Таня обещала, что  обколют так, что не почувствуешь. Но операция растянулась, и Гриша очень даже почувствовал. Начал постанывать, намекая, что больно. И Таня сказала, чтобы его укололи добавочной дозой анестезии.  Гриша лежал, глядя в потолок. Ничего интересного в операции не было. Двое врачей, склонившиеся над ним в масках, до разговора с ним не снисходили. Если что говорили, то друг другу или сестре. Их слов Гриша не понимал. Короче вспомнить нечего. Но жена потом сказала,  каково Танино впечатление от операции. Таня удивилась, что Гриша необрезанный.
-  Вот куда она смотрела!  - сказал тогда Гриша, - Не об этом ей нужно было думать.


   Может эта ее реплика и служила комментарием к тому, что хоть Танина биография была простой, ее личная жизнь вышла путанной, как головоломка в «Мурзилке». Любила она после рюмочки в застолье вспомнить свои головоломки, встречи и прощанья, как за ней увивались. И все эти воспоминания  дальше  ресторанов не шли.

- Такое впечатление, что после суток в больнице, тебя  как на крыльях переносило в ресторан, - как-то сказал ей Гриша.
- А ты отпаши сутки по локоть в крови. Потом не захочешь книжки читать. А в ресторане отдыхаешь. Тем более, что имелось, кому приглашать.
 Но это, как говорится, было давно и неправда. А если правда, то не совсем. Переносило ее в ресторан как Золушку во дворец, волшебной каретой. Но карета превратилась в тыкву.  Войдя в возрат, Таня о ресторанах только вспоминала. В больнице пахала до упора. А дома двое детей. И муж. Точнее, три мужа. По очереди. По очереди ей мозги выносили. Но, что своеобразно, с каждым из своих мужей Таня знакомилась именно в ресторане. Когда уже закрутила с третьим, тоже ресторанным, Гриша как-то заметил ей, что печальный опыт должен ей подсказать, что мужей не там ищут.  Лучше бы Гриша посоветовал это Тане тет-а-тет. Но он понадеялся на Анину поддержку. И просчитался. Тут же услышал от супруги, что это не его дело, и что он за всю их совместную жизнь ни разу не пригласил ее в ресторан. И вообще, нечего тут. И что Тане только его спрашивать, где ей выбирать себе мужчин.  Выбирает там, где сочтет нужным. А если он, Гриша, считает себя эталоном, так он сильно заблуждается.

  Жена провела свой коронный удар под дых, и Гриша умолк. В отличие от Галилея на суде, не решился даже взглядом показать, что грош цена Таниным знакомствам, что не великий эталон муж, с которыми жена пожила, да развелась. И Таня уже утомилась порхать.  Пора мягкой ресторанной муравы прошла. С зарплатой медсестры и с детьми на руках – сиди, не рыпайся. Да ищи нормального мужа. В больнице не получается, так посети библиотеку. Не хочешь в библиотеку, подруги чем-нибудь помогут.
  С Таниными бывшими мужьями тоже тенденция вырисовывалась.  Пройдет с полгода, как Таня разведется, и ее бывшего сажают. Одного за наркотики. Другого за драку с членовредительством. И больше они из заключения не выходили.  Одного, Таня слышала, в тюрьме и порешили. А другого как корова языком.  Таню это вполне удовлетворяло. И только последний муж ухитрился ускользнуть от правосудия. Только Таня с ним разделила имущество, нажитое его трудами неправедными, так бывший муж, и подался в бега. 

- И прекрасно. Глаза ей не мозолит, - говорила Аня, -   Он, мерзавец, деньжищами ворочал, а за последнюю копейку трясся. Пока с Танюхой разводился все мозги выел. Но все-таки ей что-то перепало.  А к Танюхе он теперь не сунется. Сразу голубчика упекут. Ищи ветра в поле. С какой-то стороны все к лучшему сложилось. Тане не будет кровь на воду переводить.

  Нездоровую тенденцию склонности Таниных мужей к нарушению законов Аня объясняла просто: Таня благотворно на них влияла. А после развода они с катушек срывались и скатывались на дно.   

  По службе Таня мало продвинулась. Куда продвигаться медсестре? В старшие медсестры? Так, чертыхаясь на врачей, а еще больше на больных, она и тянула лямку на своей бессрочной каторге, на посменке.  А последнее время, когда персонал из больницы стал разбегаться, нагрузка стала больше. Тане бы самый раз уйти на пенсию. Да пенсия у медиков маленькая. Приходилось ей подрабатывать. И ее впрягали на сутки через двое. Просили выручить. И она соглашалась. Уставала. На себя, как женщину, болт ржавый положила, о развлечениях забыла. Работа – дом, телевизор. Еще и гордилась: раз просят выходить, значит, доверяют.

-  Да они над тобой издеваются. Уселись верхом и ездят, - убеждала ее Аня, - Отчего у вас нехватка кадров? Оттого, что кто поумнее, поувольнялись. Разбежались в частные клиники. Одни такие гарнизонные клячи, как ты, остались.

  И вот, отпахав от звонка до звонка, Таня ушла с работы не на пенсию, а на безвозвратный больничный.   Всем в больнице было ясно: больничный – это ее последний звонок. Обратно она не вернется.

  Но подруги не могли смириться. Оля на месте, чем могла, помогала. А чем могла помочь Аня, живя за тридевять земель? Гриша, полагал, что ничем. Аня не сдавалась. Мужа своего с его приземленными взглядами она давно изучила. Понимала, что от него помощи в таких делах, как от козла молока.  Самостоятельно, несмотря на жару, смоталась автобусом в Иерусалим.  Там купила свечи. Достала с дальней полки подсвечник, оставшийся от прежних квартирантов. И каждый день в нем зажигала свечку. Подсвечник теперь не убирался со стола. И каждый день Аня, стоя перед свечой, раскрывал толстый молитвенник и шептала молитвы. Гришу эта картина сначала много раздражала.  Раздражали не перемены в Тане, с которыми не поспоришь, а перемены в Ане.

- И с каких пор ты уверовала? 

- Тебе что, мешает? – жестко оборвала его жена, - Хуже не будет. Пусть горит. Мы все под богом ходим. И ты, кстати, тоже.  А вдруг что-то изменится.  Вдруг Тане полегчает. Эти свечи в храме освященные. Не в какой-нибудь церкви занюханной.

- Только освятила ты их в православном храме, а зажигаешь на еврейской миноре. Не вяжется.

- Не твое дело.

 От молитвы не следует отвлекаться на глупые выяснения. Иначе молитва лишится целебного свойства. Больше Гриша не вмешивался в процесс.  Если ему случалось по ошибке войти в большую комнату, салон по-местному, когда Аня стояла у свечи, та так хмурилась, что Гриша жалел, что показался на глаза жене.

  Одна свеча сменяла другую, но Тане становилось все хуже. Говорить уже не могла.  Вика, Танина дочка купила для нее детскую игрушку, доску на которой можно рисовать палочкой и потом стирать. На этой игрушке Таня писала Вике, что ей нужно. Теперь Ане звонила не Таня, а Вика. И ничего радостного не рассказывала. Таня уже с трудом глотала пищу. И Вике приходилось ее кормить специальным приспособлением.
 
  Аня выслушивала подробный отчет от Вики. Потом Вика давала трубку Тане. И Аня выдавала длинный монолог. Не просто монолог, а театр одного актера. Рассказывала о том, как они с Гришей тут живут-поживают: ходят по магазинам, учат язык, какие тут привычки, какая тут жуткая жара. И конечно, о том, что она ежедневно ставит свечки, привезенные из самого Иерусалима. И молится за Танино выздоровление.   Аня причитала:

- Поздно мы сюда переехали. Переедь мы раньше, сразу как пенсионный срок подошел, глядишь подобрали бы ей мужа-еврея, пока она еще в форме была. И жила бы она тут спокойненько. И не пахала бы как папа Карло. И, глядишь, не заболела бы. Эта болезнь от перенапряжения.

 - Ну ты даешь, - отвечал Гриша, - Где же ей в ее возрасте тут мужа найти. Кому она тут нужна?

- А ты искал?  Тут живут почти до ста лет. Кого-нибудь и нашли бы.  Жалко, что я не искала.  Да как мне русской искать. Это тебе нужно было. а тебя разве заставишь. Хоть бы Вике что-нибудь поискал. Она вон, не пристроенная была. А Таня бы к ней приехала.

- Ты думаешь это так просто?  - спросил Гриша, - Просто так приехать? Кому ты нужна. Без пособия? На пустое место.
-  Так ты бы давно подумал головой.  Поискал бы ей. Только о себе думаешь.  Сколько я ее в гости приехать звала! Так и не приехала.

 Как-то Вика сказала:
- Мама вот тут написала, если бы у нас дома были такие свечки, может быть, у нее бы пошло все на поправку.

 И Аня загорелась: нужно купить еще свечей и послать посылкой. Гриша, убежденный атеист, удивлялся этим танцам вокруг огня, но уже не заикался, не возражал.  Пусть будет, как будет. Если перед человеком раскрываются врата вечности, его страхи понятны.   
      
  Возможно противоречия православия и иудаизма препятствовали врачеванию.  Свет миноры не помогал. У Тани дела становились все хуже. Понять ее речь стало невозможно. Дали ей группу. И вот, Аня выискала щелочку между карантинами «короны» и умудрилась слетать на месяц в Россию. Первым делом летела к дочке и внукам.  Но конечно, повидалась с подругами. И главное - с Таней. 
 
  Считают, что в Израиле хорошая медицина, эффективные продвинутые лекарства. Но лекарств от Таниной болезни не изобрели ни местные фармацевты, ни европейские, ни американские, ни китайские. Поэтому Аня решила привезти больной подруге единственное со Святой земли, что может помочь. Загодя, до полета в Россию, снова рванула в Иерусалим и накупила кучу освященных свечей.

  А вернулась из России с запиской.

-  Тебе есть поручение, - сказала она мужу, -  Таня совсем сдала. Ей трудно глотать и дышать нелегко. Несколько раз так поперхнулась, что чуть не задохнулась. Скорую вызывали. Съездим в Иерусалим. Всунешь Танину записку в стену Плача. И тянуть нельзя. Чем скорее, тем лучше.

  На площадке перед Стеной Аня вручила мужу Танину записку.

- Только не раскрывай, не читай. Это запрещено. Это должен знать только бог. Пройдешь подальше…

- Что дальше по ходу – ближе к богу?

-  Слушай, что тебе говорят. Сейчас твои шуточки неуместны. Это серьезное дело. Там, подальше, в щелках больше свободных мест для записок. Понял? Выбери, где можно всунуть поглубже. Присмотрись. Не торопись. Поглубже! Понял?
 
  Гриша еще не дошел до стены, как зазвонил телефон в кармане. На него оглянулись. В таком месте, месте непосредственного контакта с богом, телефонный звонок – сущее святотатство. Звонила жена. Она издали наблюдала за ним.

 - Вернись и одень кипу.

  Простенькие  кипы для проходящих к стене Плача, лежали в пластиковом контейнере у   прохода, отгороженного турникетом.  Гриша, изучавший теорию множеств и теорию вероятности, не был уверен, что кипы стерильны. И не был уверен, что до него никакой еврей не мостил кипу на свою макушку. Кроме того, он с трудом представлял, как кипа удержится на голове.  И все же он послушно вернулся и взял кипу.

- Ты хорошо всунул? – спросила Аня, когда он вернулся.
- Чуть палец не сломал.

 Вечером созвонились с Таней, скорее с Викой. Отчитались. Танина дочь Вика чем-то повторяла судьбу своей мамы. С двумя мужьями развелась. И уже дамой бальзаковского возраста, отыскала себе третьего кавалера. Да так неудачно, отыскала, когда мама слегла.  Навещая в этот приезд больную подругу, Аня, видела этого Викиного молодого человека. Конечно, не совсем молодого, уже немного потертого, разведенного. Но все-таки

  Выглядит очень порядочным, -  сказала она мужу, - Спокойный. К Вике хорошо относится. А раз разведенный, знает, что почем. Может взвесить. И если с Викой встречается, значит ему подходит. 

   При других обстоятельствах, Вике бы радоваться. А тут не порадуешься, не до лобзаний и любовных утех. Пришлось Вике уволиться и почти безотлучно сидеть рядом с больной матерью.  О зарплате жалеть не стоит. Платили ей мало.  За уход выходило чуть меньше, чем за работу. И сиделку на такие деньги не наймешь.  Так что Вика и стала сиделкой.  А уж о празднике для души и тела, о компании при такой тяжелой маме и с такими тут же тающими деньгами мечтать невозможно.  Изредка выкраивала она часок на кофе на двоих. В кафешке в квартале от дома.  Молодой человек понятливый, не роптал, оплачивал их незавидные развлечения. Но выскочить из дома Вика могла ненадолго. Даже если позвонишь маме, чтобы справиться о делах, никакого толку. Таня уже вовсе не говорила.  Вика пробовала договориться, чтобы она печатала сообщение в одно слово, в ответ на Викин вопрос. Но Таня и этого не делала. Вика срывалась, не допив кофе, неслась домой в предчувствии самого плохого. Но встречала Таню в кресле перед телевизором.  Нужно было думать, что голова у Тани варит, раз телевизор пультом щелкает. А почему же тогда для пульта пальцев хватило, а   чтобы написать сообщение -нет? Таня. естественно, молчала. И не писала ничего. Вика понимала, что мама страдает, что ей сейчас очень тяжко оставаться одной дома. А то что ее дочка тоже живой человек, и ей тоже нужно личное счастье, это, возможно, у Тани ушло на задний план.
 
  Как-то через пень-колоду Вике с ее ухажером удалось отметить Новый год. Но немного прошло с праздников, как Таня стала задыхаться. Дальше больше. Скорая отвезла ее в реанимацию. Уже без сознания. 

  Когда Гриша увидел, как помрачнела жена и услышал в трубку Викино рыдание, сказал:

- Это неизбежный финал.

  Аня успокаивала Вику. Но чем тут успокоишь? Закончив разговор, Аня, молча, зажгла сразу все свечи на миноре. И долго читала молитвы.

  Больше недели Таня, не приходя в сознание, лежала в реанимации. Все это время в квартире за тысячу километров от реанимации повторялся один и тот же ритуал. Аня зажигала свечи и исправно читала молитвы. Теперь свечи расходовались быстрее.

- Может  быть. еще в Иерусалим придется смотаться, - сказала она Грише.

  Когда Вика позвонила и сказала, что мама умерла, Аня затушила свечи, вынула, достала новые и снова зажгла. Теперь за упоко.  Теперь стало понятно, что свечей хватит. Несколько дней подряд Гриша заставал в салоне жену перед свечой и молитвенником.

- И что это дает?

- Твое какое дело? Тебе мешает?

- Ну, читала ты молитвы. И что? Помогло? Чудес не бывает.

- Много ты понимаешь, - сказала Аня, - Чуда, избавления от болезни, конечно, не случилось. Но маленькое чудо произошло.

- И какое?

- И такое, что Таня, может быть, благодаря свечам, дотянула и до индексированной пенсии и до единоразовой выплаты. Теперь это Вике выплатят. Так что, хотя бы с деньгами все сложилось.
- Ей уже выплатили?
- Нет. Ну, выплатят. Куда они тут денутся. Ведь объявляли.
- Вот когда выплатят, тогда скажешь, что чудо. Я лично ни в какие чудеса не верю.  Я быстрее поверю в чудо воскресения, чем в чудо внезапной раздачи денег населению.