12. 16. Миф XXl о дуэлянте Пушкине

Творцы мифологии «Пушкин» не в меру постарались из живого противоречивого поэт-человека сделать и революсьёнера, и  пионера, и декабриста и ... сервилиста

Для героизации и демаскирования неудобных для мифологов натуры персоны используют простые приемы: труса делают бойцом и чуть ли не полевщиком,   спорщика, скандалисты  и задиру, не появляющегося впрочем в поле и, тем более, у барьера — дуэлянта и даже бретера…

Так было с Пушкиным, которого обожающие его как кормильца сделали … супер дуэлянтом и чуть ли не бретером: в любой статейке по поводу подсчета «дуэлей Пушкина» вам смело назовут число 30 (29,35!) и будут уверять бездоказательно, что Пушкин был умелым стрелком с крепкой натренированной рукой и метким глазом, что он раз 30 дрался и …  только мошенничество противной стороны не позволило ему одолеть д-Антеса ... Чушь собачья — как любит итожить Наше Всё уже №3 = В.В.П.    

Вот ярчайший пример — мифология Бартенева «Пушкин в южной России. Русский архив, 1914» или «Пушкин в Южной России. Материалы для его биографии собранные Петром Бартеневым - М., тип. Грачева,1862» (стр. 87-90):

"... Значительную долю времени Пушкин отдавал ... быстрая перемена, всякая отвага были ему по душе; они пристрастился к азартным играм и во всю жизнь потом не мог отстать от этой страсти. Она разжигалась в нем надеждою и вероятностью внезапнаго большого выигрыша, а денежный дела его были, особенно тогда, очень плохи. За стихи они еще ничего не выручали, и приходилось жить жалованьем и скудными присылками из родительскаго дому. Играть Пушкин начал, кажется, еще в лицее; но скучная, порою, жизнь в Кишиневе сама подводила его к зеленому столу.
Страсть къ банку! Ни любовь свободы,
Ни Фебь, ни дружба, ни пиры,
Не отвлекли бъ въ минувши годы
Меня отъ карточной игры.
Задумчивый, всю ночь до света,
Бывали готовь я въ эти лета,
Допрашивать судьбы заветъ,
На лево ль выпадетъ валетъ.
Уже раздался звони обеденъ;
Среди разбросанныхъ колодъ
Дремали усталый банкометъ,
А я все тотъ же, бодръ и бледенъ,
Надежды полнъ, закрывъ глаза,
Гнулъ уголь третьяго туза.
Играли обыкновенно въ штосъ, въ экарте, но всего чаще въ банкъ. Однажды Пушкину случилось' играть съ однимъ изъ братьевъ 3. /Зубовых/, офицеромъ генеральнаго штаба. Онъ заметилъ, что 3. играетъ наверное, и проигравъ ему, по окончании игры, очень равнодушно и со смехомъ сталъ говорить другимъ участникамъ игры, что ведь нельзя же платить такого рода проигрыши. Слова эти конечно разнеслись, вышло объяснение, и 3. вызвалъ Пушкина драться.
Это былъ второй поединокъ въ жизни поэта. Противники отправились на такъ называемую малину, виноградникъ за Кишиневомъ. Пушкина не легко было испугать; онъ былъ храбръ отъ природы и старался воспитывать въ себе это чувство. Не даромъ онъ записалъ для себя одно изъ наставлений кн. Потемкина Н. Н. Раевскому: „Старайся испытать, не трусъ ли ты; если нетъ, то укрепляй врожденную смелость частымъ обхождешемъ съ неприятелемъ.»  Еще въ лицее учился онъ стрельбе въ цель, и въ стенахъ кишиневской комнаты своей насаживалъ пулю на пулю.
Подробности этого поединка, сколько известно, второго въ жизни Пушкина, намъ неизвестны: но некоторый обстоятельства его онъ самъ передавалъ въ повести Выстргьлъ, вложивъ разсказъ въ уста Сильвио и приписавъ собственные действия молодому талантливому графу. „Это было на разсвете—разсказываетъ Сильвио—я стоялъ на назначенномъ месте съ моими тремя секундантами. Съ неизъяснимымъ нетерпениемъ ожидалъ я моего противника... Я увиделъ его издали. Онъ шелъ пешкомъ, съ мундиромъ на сабле, сопровождаемый однимъ секундантомъ. Мы пошли къ нему на встречу. Онъ приблизился, держа фуражку, наполненную черешнями. Секунданты отмерили намъ двенадцать шаговъ.... Онъ стоялъ подъ пистолетомъ, выбирая изъ фуражки cпелыя черешни и выплевывая косточки, который долетали до меня.»
 И действительно, по свидетельству многихъ и въ томъ числе В. П. Горчакова, бывшаго тогда въ Кишиневе, на поединокъ съ 3. Пушкинъ явился съ черешнями, и завтракалъ ими, пока тотъ стрелялъ. Но 3. поступилъ не такъ, какъ герой Пушкинской повести Сильвио. Онъ стрелялъ первый и не попалъ. „Довольны вы?“,—спросилъ его Пушкинъ, которому пришелъ чередъ стрелять. Вместо того, чтобы требовать выстрела, 3. бросился съ объятьями. „Это лишнее», заметилъ ему Пушкинъ, и нестреляя удалился. Эту последнюю подробность (не называя противника) приводить и В. И. Даль въ своей заметке о кончине Пушкина = (Изъ Записки о дуеляхъ Пуиікина, написанной В И • Далемъ вскор; посл; кончины Пу ш к и н а ) ).
Поединокъ съ 3., разумеется, тотчасъ сделался предметомъ общаго говора, и поведете Пушкина чрезвычайно подняло его въ общемъ мнении. Но Инзовъ, по должности, не имелъ права оставить этотъ случай безъ внимания, и можетъ быть въ виде наказания, и желая на время удалить Пушкина изъ Кишинева, отправилъ его, вероятно съ какимъ-нибудь служебнымъ поручениемъ, въ Акерманския степи. Впрочемъ, наверное мы этого не знаемъ, а только заключаемъ такъ по ходу делъ. Несомненно одно, что Пушкинъ, въ исходе 1821 г. был в Акермане и Овидиополе …
Около этого времени Пушкинъ действительно хлопоталъ о помиловании и писалъ въ Петербургъ, чтобы ему выпросили позволение возвратиться въ столицу.
«

Я намеренно, рискуя  получить очередное обвинение в чрезмерном «заимствовании», привел весь отрывок статьи зачинателя «пушкиноведения», чтобы вы убедились в его сказочности, положившим основу всей «пушкинской мифологии», составляющей основу легендарной свято-отеческой «пушкинистики» …

Проведем разбор полетов этой легендарной истории с черешнями и остановимся на наличии поручников и видоков «дела Пушкина с Зубовым» и достоверности их «показаний»

1. Офицер Генштаба Зубов никаких свидетельств о вызове им Пушкина на дуэль из-за нежелания того оплатить проигрыш под сомнительным предлогом шулерских приемов (игры «наверняка») оппонента  нам не оставил

2. Наше Всё также ничего об этой истории никак не упомянул ни в эпистолах своей бурной переписки, ни в дневнике, ни в масонских тетрадях, ни в графическом дневнике

3. Далее  П.И. Бартенев вынужден оговориться, что никаких подробностей этого поля (ордалии) он не знает и где их искать не ведает …  Поэтому он делает прием достойный школы русских былинщиков и сказителей = притягивает за уши дуэльную историю из пушкинской повести Выстрел. Какие у этого есть основания? 
Судя по всему, по соображениям маркетинга  история с черешнями у барьера дуэльного поединка (поля) была на руку и автору и издательству. Ну кто бы в пору выдвижения Пушкина за эпоху (по Тынянову) и титулования этого человека Нашим Всем  стал бы читать историю как офицер Генштаба таскал за уши 22-летнего юношу — младшему чиновника Коллегии инодел, отправленного в ИТУ Южной России.

4.  Далее по уверению Бартенева в поле (место дуэля на пистолетах) Пушкин явился «…  съ черешнями, и завтракалъ ими, пока тотъ  (Зубов) стрелялъ.» Лихо. Завтракал пока иной стрелял … Буто у Зубова был пулемет и он палил с часок очередями …
Автор уверяет, что сие засвидетельствовали «многие (не названные) и называет одного Горчакова В.П. При этом он использует фразу = «со слов Горчакова» …
Горчаков   Владимир Петрович - русский офицер, поручик (в отставке с 1826 г.). Один из ближайших друзей  Пушкина по Кишиневу, который посвятил другу два стихотворения: "Зима мне рыхлою стеною" и "Вчера был день разлуки шумной". Продолжали общаться и в 1830-е годы в Москве.  Он оставил воспоминания о Пушкине (см. Пушкин в воспоминаниях современников. — 1998    http://feb-web.ru/feb/pushkin/critics/vs1/vs1-263-.htm и ГОРЧАКОВ В. П. ВЫДЕРЖКИ ИЗ ДНЕВНИКА ОБ А. С. ПУШКИНЕ). В них фиг целых ноль десятых об этой истории, которая сделалась «... предметомъ общаго говора, и поведение  Пушкина чрезвычайно подняло его въ общемъ мнении.» Значит потерял во мнении  Зубов!?  Он стрелял первым (как оскорбленный?), промазал и полез лобызаться к спесивому юнцу и забияке… Чудно. Отказаться от выстрела Пушкин не имел права = это элементарное нарушение Кодекса дуэли и более сильное оскорбление противника в поле, чем обозвать шулером за карточным столом. Это недопустимо. Отвернуться пренебрежительно, не примирившись по-братски, и удалиться мог только наглец. Зубов и его секи этого никогда бы не допустили!
 Горчаков Владимир Петрович (1800—1868)

5. Свою филиппику трусам и свою оду храбрецу и наглецу Пушкину Бартенев закончил ссылкой на В. Даля =  (Изъ Записки о дуеляхъ Пушкина, написанной В И • Далемъ вскор; посл; кончины П у ш к и н а ). Это звучит так, что я, дескать, понимаю, что сие очень напоминает беспардонную пародию или сказку, но … я то тут причем = читайте Даля…  Казака Луганского …

Но "Казак Луганский" Вл. Даль в своих записках показал только следующее:

« … Я слышал, что Пушкин был в четырех поединках, из коих три первые кончились эпиграммой, а четвертый смертью его. Все четыре раза он стрелялся через барьер, давал противнику своему, где можно было, первый выстрел, а потом сам подходил вплоть к барьеру и подзывал противника.
Помню в подробности один только поединок его, в Кишиневе, слышанный мною от людей, бывших в то время на месте.»  Далее он пересказал кратко о дуэльной истории … с офицером егерей Полторацким и их полковником Старковым … Это был настоящий поединок со стрельбой на поражение с обеих сторон… Оба промазали!
И вот в конце этого отрывка  Бартенев допустил оплошность и умысел, упомянув « на исходе 1821 г»!  Это заметил Липранди И.П., сделав цепкое замечание:

«  ...Сказано, что поединок происходил « в исходе 1821 года»; но в это время в Кишиневе черешень не бывает , - это первый весенний плод ...»     //см. Липранди И.П. Из дневника и воспоминаний… //

Вот такие пирОги и пИроги …
Так не рождаются герои…
Так их хоронят ...