Массовый арест Колчака и казнь без суда Часть 2-я

Фото Александра Васильевича Колчака на заставке взято мной из открытых источников Интернета.

В предыдущей публикации мной был проведён анализ архивных документов, несущих сведения об аресте Колчака. А так же там содержится анализ первых четырёх допросов адмирала из стенограммы, зафиксировавшей работу Чрезвычайной следственной комиссии в городе Иркутске.

Пятая встреча  с представителями следственного комитета, имела место быть 27 января.  Адмирал сообщил, что покинув Флот, он поселился в Петербурге, ожидая дальнейшего развития событий. После его доклада, на Черное море была направлена комиссия. И он ждал результата: «В ожидании, этой комиссии я жил на частной квартире и почти никого не видел, пока ко мне не явился прикомандированный к миссии адмирала Гленона русский офицер-лейтенант, который передал мне пожелание адмирала Гленона видеть меня и переговорить со мною.  Адмирал Гленон жил в Зимнем дворце».  И это несказанная наглость – в царской резиденции поселился адмирал американского флота и вызвал на аудиенцию самовольно покинувшего Черноморский флот командующего этим флотом. Интересно и то, что Колчак от такой встречи не стал отказываться. Не смотря на то, что исследователи стенограммы допроса адмирала заявляют о том, что он был вполне искренним, я бы так не сказал. Со слов адмирала – он встречался с Гленоном в связи с интересом американцев по поводу планирования русским командованием операции на Босфоре, которая пиндосам была нужна как «корове седло». Якобы, такие сведения их интересовали из-за планирования захвата пролива Дарданеллы, и русский опыт им не помешал бы. Колчак был не против поделиться подробностями планирования операции. Хотя она была, как и все военные операции, военной тайной. Сам он комментирует это так: «Тогда Гленон спросил меня: «Как бы вы отнеслись, если бы я обратился с просьбой к правительству командировать вас в Америку, так как ознакомление с этим вопросом потребует продолжительного времени, а между тем мы на-днях должны уехать». Относительно этой десантной операции он просил меня никому ничего не говорить и не сообщать об этом даже правительству, так как он будет просить командировать меня в Америку официально для сообщения сведений по данному делу и борьбе с подводными лодками. Я сказал ему, что против командирования в Америку ничего не имею, что в настоящее время свободен и применения себе пока не нашел». Какое отношение имеет Временное правительство к командировке устранившегося от командования Флотом адмирала, который мог поехать в Америку самостоятельно, как частное лицо? Судя по тому, что американцы в районе Дарданелл никакой операции так и не провели, не трудно предположить, что Колчак был завербован их разведкой, а проверить о чём говорил с ним Гленон нет никакой возможности. Но, тем не менее, Александр Васильевич утверждал, что его поездка в Штаты имела вполне официальный характер: « Насколько я знаю, этот вопрос обсуждался тогда в совете министров, и совет министров без всяких возражений согласился на командирование меня в Америку». По ходу оформления формальностей на отъезд миссии в США, Колчак был приглашён Керенским на завтрак, который был прерван решительной делегацией фронтовиков. Ходоки требовали продления им отпуска для сбора урожая, который не смогут собрать одни женщины, оставшиеся дома – ведь все мужчины мобилизованы на фронт. Это вроде бы малозначительное событие, но оно даёт понимание того, что российские солдаты, принявшие участие в 1-й Мировой войне, в своей массе были крестьянами, оставившими свои земельные наделы на русских баб. И как мог чувствовать себя крестьянин, ожидая, что его урожай погибнет, и семье в тылу будет нечего есть? Ну, и что, отреагировал ли на это Керенский? Глава Временного правительства ответил, что их задержка не даст возможности сходить в отпуск тем бойцам. которые сейчас на фронте, поэтому он ничем помочь им не может. На это солдаты заявили, что с этим ответом не могут вернуться и потому они пойдут не к своим, а куда глаза глядят. Пока адмирал «собирал чемоданы» в Петрограде произошло восстание в Кронштадте и другие волнения, но он не терял надежды на то, что вырвется из этого хаоса и продолжит свою войну с немцами, пусть даже под знамёнами чужих армий, и тем самым не допустит их вторжения в Россию. Но просто так отбыть в США было невозможно – всё контролировали вездесущие англичане и Колчак это подтверждает: «Что касается моего отправления в Америку, то оно находилось в тесной связи с согласием английского правительства дать мне возможность проехать через Англию, так как в это время англичане установили на пограничных пунктах свой контроль, — англичане контролировали выезд из России тех лиц, которые проезжали через эти пункты. Поэтому я вошел в сношения с английской миссией». Думаю, что эти сношения с английской миссией были не случайными – об этом можно судить по тому, как был принят там официальными лицами русский адмирал, самовольно покинувший свой флот. На это не преминул обратить внимание  представитель следственной комисси: Алексеевский. «Вы оставили командование без приказа». Колчак. «Но я был поставлен в такое положение, что не мог больше командовать. Я сделал то, что я должен был сделать, и считал, что иначе поступить не могу. Что же мне оставалось еще делать, — идти на дальнейший позор, на то, чтобы мои приказания не выполнялись? Я оставался на своем посту, пока меня не убрали. Когда меня заставили уйти, правительство на это никак не реагировало. Я сидел в Петрограде почти два месяца, а правительство не делало мне никаких предложений; по-видимому, оно само считало это невозможным». Но, оно посчитало возможным отправить адмирала в заграничный круиз. Спрашивается – зачем? И это ещё не самый интересный вопрос. Англичан, ведь, Босфорская операция не интересовала, так же как и нападение США на пролив Дарданеллы, но они избаловали Колчака повышенным вниманием. Адмирал комментирует это так: «В Лондоне я был в начале августа. Там я виделся исключительно только с морскими деятелями. Я был у адмирала Джелико, который в то время был морским министром — первым лордом адмиралтейства; был несколько раз у начальника морского генерального штаба генерала Холль.  В беседе со мной генерал Холль сказал: «Что же делать, — революция и война вещи несовместимые, но я верю, что Россия переживет этот кризис; вас может спасти только военная диктатура.  И ещё, генерал Холль заявил мне, что мне придется подождать, так как в ближайшее время пароходов нет, что пароходы все страшно забиты, и что мне придется недели две прожить в Лондоне». Интересно, за чей счёт? Чтобы скоротать время, Колчак был намерен поехать во Францию, бывшую одним из колоссов Антанты, но англичане его отговорили, пояснив, что на фоне постоянных поражений на Германском фронте, к русским там относятся как к предателям и, даже само слово «русский» является оскорблением. На этот счёт Колчак сказал следующее: «Поэтому я остался в Англии, где существовало все же более терпимое отношение. Правда, газеты уже вели кампанию против Керенского, говорили, что во всем виноват Керенский и характеризовали его словом… «болтун». Программа загадочного странника была довольно обширной – он был допущен к самолётам морской авиации и даже полетал на них. Посетил заводы по производству гидросамолётов. При этом английские элиты были навязчиво любезны, что на них не похоже, если мероприятие не сулит большой выгоды.  Затем, миссия отправилась в США на крейсере, совершенно бесплатно. Почему? Колчак заверил, что и в США ему были несказанно рады: «По прибытии в Галифакс, нас встретил морской офицер — морской агент Миштовт, который заявил нам, что в Мон-Реале нас встретят представители морского министерства Соединенных Штатов. Что нам предоставлен специальный вагон, что мы являемся гостями американской нации, и чтобы мы не беспокоилась ни о помещении, ни о средствах передвижения, так как все это берет на себя американское правительство.  Когда я закончил работу, я получил приглашение от морского министра познакомиться с американским Флотом и непосредственно участвовать в маневрах этого Флота в Атлантическом океане». Видимо, работа представляла для американцев большой интерес, но оказалось, что сам он мало интересовал их как потенциальный военно-начальник морского флота, и места в армии США ему нет. Вот его реакция: «Я был глубоко разочарован, так как мечтал продолжать свою боевую деятельность, но видел, что отношение в общем к русским тоже отрицательное. Хотя, конечно, персонально я этого не замечал и не чувствовал, так как я был гостем нации и приехал в ответ на такую же миссию, которая была у нас и которая была хорошо принята». Гостеприимство американцев имело свои границы, и надо было держать путь домой: «Я выехал из Сан-Франциско. Как раз в день моего отъезда были получены первые сведения о большевистском перевороте 26-го октября, о том, что Керенский бежал, правительство пало, а Петроград находится в руках Советов. В Иокагаму мы прибыли около 8–9 ноября. Здесь я был поставлен в курс событий и получил первые сведения о положении дел в России. Меня встретил наш морской агент контр-адмирал Дудоров, который сообщил мне, что произошел переворот, что Временного правительства не существует и что в настоящее время существует так называемая Советская власть, которая, по-видимому, идет на соглашение с Германией к прекращению войны. Тогда я пошел к английскому посланнику в Токио сэру Грину и высказал ему свою точку зрения на положение, заявив, что этого правительства я не признаю и считаю своим долгом, как один из представителей бывшего правительства, выполнять обещание союзникам. Что я прошу принять меня в английскую армию, на каких угодно условиях». Алексеевский. «Тогда среди военных, если и не высказанная, то все же была мысль, что Россия может существовать при любом правительстве. Тем не менее, когда создалось новое правительство, вам уже казалось, что страна не может существовать при этом образе правления?» Колчак. «Я считал, что это правительство является правительством чисто захватного порядка, правительством известной партии, известной группы лиц, и что оно не выражает настроений и желаний всей страны». Поэтому, адмирал был готов воевать на стороне Англии даже простым солдатом. И согласился поехать на мессопотамский фронт в составе вооружённых сил Индии (с его слов это близко к Чёрному морю). Можно ли назвать его предателем? Он видел Мир по своему и ненавидел большевиков, за то, что навязали свою власть всему российскому обществу против его воли. А сам он, чем оказался лучше, когда установил свою диктатуру? Что всё население одобрило назначение его Верховным правителем России? Пятый допрос так и не приблизил повествование о жизни Колчака к совершению им преступления, за которое его собирались судить. Ведь не собирались же его подвергнуть наказанию за оставление флота при Временном правительстве, или за выброшенную в море саблю, которую ему Советская власть не выдавала. В общем, время допроса истекло, и все разошлись по своим местам, кто к тёплой печке, а кто и в тюремную камеру. Беседа адмирала со следователями кажется волне мирной, но при внимательном рассмотрении приходится признать, что с Колчаком работали профессиональные юристы. Их целью было доказательство того, что в его действиях усматривается измена родине. И в этом допросе, это уголовно наказуемое деяние, хоть и не чётко, но просматривается. Как это выглядит? В Петроград, всполошённый февральской буржуазной революцией, приехала военная миссия США, чтобы убедиться в неспособности армии Керенского вести успешные боевые действия против немцев. Такой союзник в мировой войне хуже врага. Ситуацию можно изменить при помощи диктатуры, и представители этой миссии присматриваются к высокопоставленным офицерам Российской армии. В их поле зрения мгновенно попадает решительный, принципиальный и авторитетный командующий Черноморским флотом, который послал правительство Керенского ко всем чертям, и самовольно оставил свой пост, назначив на свою должность достойного, по его мнению, приемника. Тут же, американцы вызывают бунтаря в свой «офис» - в Зимний дворец, и предлагают ему сотрудничество. А в Англии, в беседе с Колчаком, генерал Холль, ненавязчиво утверждает, что Россию спасёт только диктатура, после чего адмирал убывает в США, где ему был оказан торжественный приём, и даже встреча с президентом Америки. В США он живёт с середины августа до свержения правительства Керенского 26 октября (7-го ноября по новому стилю). Тут же, адмирал становится никому не нужен, и бежит в Японию, где просит британского посла пристроить его хоть куда ни будь. То есть, факты складываются так, что американцы стремились заменить демократию Троцкого диктатурой Колчака, но опоздали, и большевики установили свою диктатуру, оставив американцев «с носом». И, понятное дело, англичане, французы, американцы и японцы, решили показать Ленину, что он им вообще не противник. Для этого, в их рукаве был спрятан «джокер» - адмирал Колчак, для установления диктатуры которого на территории России, нужен был подходящий момент. И как мы уже знаем, этот момент настал. Но, предварительно, к его вступлению на должность Верховного правителя России, готовился весомый повод. Почву для этого повода подготавливали восставшие из небытия чехи, уже бросившие спичку в сухой хворост Гражданской войны. А подробнее об этом написано в ещё не освещённых здесь допросах адмирала. Итак - допрос номер шесть, от 28 января 1920 года. Лица всё те же. Тема начала беседы – тяготы пути на мессопотамский фронт. Однако, уже в самом начале, этот запутанный маршрут в Бомбей пересёкся с представителем штаба атамана Семёнова. Вот при каких обстоятельствах это случилось: «В Шанхае я впервые встретился с одним из представителей семеновского вооруженного отряда. Это был казак сотник Жевченко, который ехал через Пекин, был у нашего посланника, затем поехал в Шанхай и в Японию с просьбой оружия для отряда Семенова. В гостинице, где я остановился, он встретился со мной и сказал, что в полосе отчуждения КВЖД произошло восстание против Советской власти. Что во главе восставших стоит Семенов. Что у него сформирован отряд в 2.000 человек, и что у них нет оружия и обмундирования, — и вот он послан в Китай и Японию просить о предоставлении ему возможности и средств закупить оружие для отрядов». Отряженный за оружием семёновец звал адмирала присоединиться к ним, но Колчак вежливо отказался, будучи задействован на другом театре войсковых операций. Но, вскоре всё изменилось и те же англичане приказали продвиженцу в Мессопотамию немедленно возвращаться и следовать на Дальний Восток. Колчак заявляет, что это было в марте, или апреле, но на самом деле это было после 26 мая, когда произошёл чехословацкий мятеж в Челябинске. А если нет, то англичане откуда-то знали, что он скоро произойдёт. Этот мятеж был сигналом к началу Гражданской войны в Сибири и Колчак там был просто необходим. Зря, что ли, американцы готовили русского диктатора? Да и версия с Мессопотамией выглядит не убедительно, так как адмирал, не очень то удалился от почти русского Харбина – главной станции КВЖД. Оттуда, Колчак сначала направился в Пекин, для встречи с авторитетным князем Кудашевым. Тот предложил, для начала в полосе отчуждения Китайско-Восточной железной дороги положить основание вооруженной силе для охраны этой важной транспортной артерии от самоуправства китайцев, желающих присвоить эту ж./д., принадлежащую России. А когда эти войска будут обучены и подготовлены, двинуть их на Владивосток. Затем, совместно с китайской стороной было образовано правление Китайской железной дороги под председательством генерала Хорвата. Эта коммерческая деятельность стала приносить некоторую прибыль, и Колчак решил обратиться к японцам, с просьбой снабдить его оружием. Для чего, даже поехал в Японию и встретился с влиятельными военными: «Там был помощник начальника штаба Танака, который теперь состоит военным министром. Я изложил все дело Танака и сказал ему, что с самого начала моего прибытия я совершенно определенно считал необходимым установить доброжелательные отношения с Японией. На Японию я смотрел, как на дружественную державу, и просил только оружия и военное снаряжение, так как никаких других потребностей у меня не было. Он весьма весело встретил это заявление, потом подумал и сказал: «Знаете, адмирал, останьтесь у нас, в Японии. Когда можно будет ехать, я скажу вам, а пока у нас здесь есть хорошие места, поезжайте туда и отдохните». И Колчак отдохнул и полечился на японских «водах»: «Как раз в эти же дни моего пребывания до меня дошли известия о владивостокском перевороте, произведенном чешскими и русскими частями, и что во Владивостоке образовалось правительство Дербера, а затем там появилось правительство Хорвата с различными органами». Много времени на этом допросе было уделено вопросу соперничества группировки Хорвата, в которую входил Колчак и группировки атамана Семёнова, действующей под протекторатом японцев. Так же японцы подпитывали казачков атамана Калмыкова и солдатиков полковника Орлова. Причём тут эта возня на КВЖД, я так и не понял. Особенно не понятно мне – что с этого имели японцы, чтобы содержать русских беспредельщиков на китайской территории. Вот во Владивостоке, который был богатым портом, другое дело – там японцы русскими руками «жар загребали». И среди желающих «позагребать для японцев жар» был и Колчак, и стоящий над ним генерал Хорват – первый русский диктатор на Дальнем Востоке. На этом прения следователей и подследственного были закончены, до следующего заседания, намеченного на 30-е января. Это заседание началось с выступления Колчака, который не стал дожидаться вопросов следователей и опять разговор зашёл о КВЖД: «Ко времени моего приезда наблюдалось, что в самых, казалось бы маленьких отрядах создавались особые органы — контр-разведки. Создание этих органов было совершенно самочинное, так как контр-разведка может быть только при штабах корпусов. Эти органы контр-разведки самочинно несли полицейскую и главным образом политическую работу, которая заключалась в том, чтобы выслеживать, узнавать и арестовывать большевиков. Нужно сказать, что эти органы контр-разведки большей частью состояли из людей, совершенно неподготовленных к такой работе, добровольцев, и основания, по которым производились действия органов контр-разведки, были совершенно произвольными, не предусматривались никакими правилами. Обыкновенно все контр-разведочные органы должны стоять в тесной связи с прокуратурой и во всех случаях обязаны действовать, оповещая ее. Здесь же никакой связи с прокуратурой не существовало, и самое понятие «большевик» было до такой степени неопределенным, что под него можно было подвести что угодно. Они занимались совершенно самочинно осмотром поездов, и когда находили кого-нибудь, кто, по их мнению, был причастен к большевизму или подозревался в этом, то арестовывали. Такие явления существовали по всей линии железной дороги. Методы были одни и те же. Очень часто уже не контр-разведка, а просто предприимчивые люди под видом политического ареста выслеживали торговцев опиумом, арестовывали их, отбирали опиум и убивали, а в случае обнаружения этого, ссылались на то, что это были большевистские агенты или шпионы. Контр-разведка при штабе у меня была, но контрразведки при отрядах действовали совершенно самостоятельно. Формально, они не существовали никогда, и, таким образом, любая часть могла сказать, что никакой контрразведки у неё нет. С точки зрения всех военных чинов, это было средство борьбы. Они говорили: «Мы защищаемся, мы ведём борьбу и считаем необходимым применить ту же меру, которую применяли и в отношении нас».  Алексеевский. «Вам говорили, что это — метод, усвоенный противником, но признавали ли вы, что это — закон? Колчак. Нет, не признавал. Несомненно, нужно было так бороться, и я считал необходимым это делать, но я не допускал, чтобы это делалось самочинными, неизвестными мне организациями». Тут Колчака подводили к тому, что он виноват в охоте на большевиков на линии находящейся под его охраной КВЖД, а в результате массово пострадали мирные жители, но адмирал сослался на инициативу самих охранников, проконтролировать которых было невозможно, да и не всегда, по его мнению, не законными арестами занимались его подчинённые. Алексеевский. «Я ставил вам вопрос, не были ли эти аресты более многочисленны в массах населения. По вашему же мнению, эти аресты производились главным образом среди пассажиров. Следовательно, среди русского населения Манчжурии, как будто не было большевиков, не было тех агрессивных форм боевого большевизма, как в России и Сибири? Вы должны были заметить, когда при вас ссылались на необходимость создания контр-разведки в Манчжурии, что это — лишь средство и повод для мести со стороны офицерства. Колчак. Повторяю, что основания для этого были. Конечно, вполне понятно, что когда ведется борьба, то нежелательно, чтобы на территорию, на которой вы ведете борьбу, проникали агенты противника». По ходу встречи следователи вспомнили, что по сюжету, адмирал поправлял своё здоровье в Японии, и он поведал следующее: «Я понял, что мое возвращение нежелательно. В это время готовилась интервенция, т. е. ввод иностранных войск на нашу территорию. По всей вероятности впечатление, которое осталось у японцев, было таково, что я буду мешать этому делу. Во Владивостоке хозяйничали союзники и чехи. Я решил, что теперь наступило господство союзников, которые будут распоряжаться, даже не считаясь с нами. Когда я приехал в Токио, то будущий военный атташе Великобритании в России генерал Нокс, сделал мне визит. Разговаривая со мной о положении на Дальнем Востоке, он спросил меня, что я делаю. Я сказал, что организация власти в такое время, как теперь, возможна только при одном условии, что эта власть должна опираться на вооруженную силу, которая была бы в ее распоряжении. Обдумав свое положение в Японии, я, в конце концов, пришел к убеждению, что при условии интервенции я вряд ли буду иметь возможность здесь, в России, что-нибудь сделать, потому что эта интервенция была мне не ясна прежде всего. Она носила официальный характер помощи и обеспечивания прохода чехов на Дальний Восток. Вслед затем получилось известие, что чехи отправляются обратно на Уральский фронт, и смысл и суть этой интервенции мне были совершенно непонятны. Я видел из предыдущих отношений, что я — лицо, нежелательное для японского командования, и считал, что делать мне на Востоке здесь нечего. Поэтому я решил ехать на юг, постараться найти свою семью. Алексеевский. До вас в Японию доходили известия о том, что в Западной Сибири образовалось Западно-сибирское правительство, и как вы к этому относились? Колчак. Были неопределенные сведения, что в Омске образовалось Западно-сибирское правительство. Были неясные слухи о том, что в Самаре собирается съезд членов Учредительного собрания, были первые намеки на образование Директории, — это были все отрывочные и неопределенные сведения. Из них самое серьезное это то, что Омскому правительству удалось успешно провести мобилизацию в Сибири, и что население, совершенно измучившееся за время хозяйничанья большевистской власти, поддерживало главным образом, в лице Сибирской кооперации, власть этого правительства. Я знал только, что оно противобольшевистское. Из Японии я уехал беспрепятственно, прибывши во Владивосток. Владивосток произвел на меня впечатление чрезвычайно тяжелое, — я не мог забыть, что я там бывал во время империи. Тогда мы были хозяевами. Это был наш порт, наш город. Теперь же там распоряжались кто угодно. Все лучшие дома, лучшие казармы, лучшие дамбы были заняты чехами, японцами, союзными войсками, которые туда прибывали, а наше положение было глубоко унизительно, глубоко печально. Я чувствовал, что Владивосток не является уже нашим русским городом. Самая цель и характер интервенции носила глубоко оскорбительный характер: — это не было помощью России, — все это выставлялось, как помощь чехам, их благополучному возвращению, и в связи с этим все получало глубоко оскорбительный и глубоко тяжелый характер для русских. Во Владивостоке я получил первые сведения о Западно-сибирском правительстве, которое тогда называлось правительством Вологодского. Затем я узнал, что в Уфе состоялось совещание, на котором было решено из сибирского правительства образовать всероссийскую власть, и что во главе этой власти будет стоять Директория в составе Авксентьева, Зензинова, Вологодского, Чайковского, Болдырева. Там же я узнал, что в Архангельске образуется какая-то власть под председательством Чайковского, и что все эти отдельные правительства решили объединиться под флагом Директории. К этому времени как раз прибыла миссия Вологодского. С ним был Гинс. Миссия эта прибыла во Владивосток и сейчас же, в тот, или на другой день, Вологодский созвал представителей дерберского правительства, которые моментально сложили свои полномочия и признали власть Сибирского правительства. Затем, по-видимому, земство тоже признало это правительство, и вслед затем Хорват сказал, что он тоже подчиняется новой сибирской власти. Так как я не мог никак выбраться из Владивостока, в конце концов, мне пришлось обратиться в чешский штаб. Сюда относится и первая моя встреча с Гайдой, который находился тогда во Владивостоке. Я его спросил: «Вам известно про Омское правительство, и как вы на него смотрите?». — «Да, — ответил он, — это Омское правительство уже сделало большую работу по созданию армии, и эта армия теперь действует согласно с нами». Алексеевский. А участие чехов в русской политической вооруженной гражданской войне вы не считали интервенцией союзников? Колчак. «Нет, — я считал, что чехи стоят совершенно особо. Прежде всего, для меня было совершенно ясно, что чехи были поставлены в необходимость этой борьбы, для того, чтобы выбраться из России. Я на чехов смотрел совершенно другими глазами, я их отделял от тех союзников, которые пришли извне. А Гайда помог мне отправиться по железной дороге на поиски семьи на юг. По прибытии в Омск, я встретил ген. Мартьянова, моего сослуживца по Балтийскому морю. Он меня и спросил, что я намерен делать. Я сказал, что я здесь только проездом и хочу пробраться на юг России. Он мне сказал: «Зачем вы поедете, — там, в настоящее время есть власть Деникина, там идет своя работа, а вам надо оставаться здесь. Во всяком случае, мы вас просим организовать на первое время морских офицеров, которые здесь разбросаны по Сибири. Надо, чтобы кто-нибудь взялся за организацию этих морских частей, и вы — единственное авторитетное лицо, которое это может взять на себя». Однако, один из членов следственной комиссии намекнул на внедрение Колчака в Сибирь в роли диктатора влиятельными не российскими фигурами: Алексеевский. «Предложение поста военного и морского министра вы получили впервые от Болдырева, но разговоры о возможности вхождения в Сибирское правительство в качестве ли военного министра, или в ином качестве у вас были и раньше с кем-нибудь? Колчак. Нет, я ни с кем не говорил. Первый разговор был с Болдыревым». Вникая в окружающую обстановку, Колчак понял зыбкость омской власти – Сибирское правительство было с руководством Директории «на ножах»: «Главное соображение, которое выдвигалось среди Сибирского правительства против Директории, сводилось к тому, что мы получили партийную власть. Что с.-р., в конце концов, будут проводить свои планы, которые расходятся с мнением правительства, и что это явится несомненным уклоном в сторону большевизма; доказательством являлась связь Директории с Черновым, который был тогда в Екатеринбурге. Как раз к этому времени было выпущено воззвание, за подписью Чернова, В этом воззвании было указано на то, что офицеры — реакционеры, что они восстановили погоны, что под этим видом снова готовится реакция или контр-революция. В самой армии было две стороны, которые довольно враждебно относились друг к другу. Это — Сибирская армия с бело-зелеными значками, создавшаяся на территории Сибири, и так называемая Народная армия, которая образовалась в Поволжье. Между ними существовала довольно открытая вражда, и это меня чрезвычайно печалило. Офицеры были одни и те же; в Сибирской армии была масса офицерства совсем не сибиряков, и главный контингент офицеров Народной армии был из Европейской России. Они носили трехцветную полосу — русский национальный Флаг, и, кажется, в это время были даже без погон; а Сибирская армия с самого начала одела погоны, и бело-зеленое знамя взяла как свой символ». Это был последний допрос в январе 1920 года, до расстрела адмирала оставалась февральская неделя.