Сенокосная пора

-Хватайте сумку! - а уж без толку было ее хватать, все держались за борта телеги кто как мог изо всех сил и друг за дружку, чтоб самим, не Дай Бог, вывалиться.
 
Трактор ехал по дороге под Починком, которую после дождя размыло страшно. Телега была без заднего борта, огромные лужи выплескивались из глубокой колеи и растекались под колесами, и видно было, как грязные ручьи мощным потоком бежали за трактором следом. Телегу наклоняло и качало во все стороны, женщины и дети взгизгивали от страха, и , казалось, что она вот-вот сейчас опрокинется.

Сумка была полная и тяжелая, ехали-то на сенокос, и везли с собой еды на весь день. Когда телегу в очередной раз подняло на пригорке, ручки у сумки лопнули, и она скатилась по телеге как с горки в самую грязь...

На дальние сенокосы в Казаково и Конушенское добирались кто как мог. В той стороне было много частных сенокосов, бывало так, что договаривались и ехали всем скопом в телеге на колхозном тракторе или в кузове машины. Добирались даже стоя на боковой подножке молоковоза, а держались за поручень на цистерне. Ездили на мотоциклах, велосипедах и очень часто ходили пешком.

Не лучшая дорога была и под Галкиным через переезд на Толшме, но в тот раз решили ехать через Починок, а там спуститься до реки. Вода в то лето была большая, и мужики для переправы приспособили большую камеру, привязав к ней длинный шпагат. Кто-то из мужиков переправлялся первым, и это было сложнее всего, ведь нужно было грести по воде руками - вёсел не было. А потом по одному переправляли всех работников на другой берег, один тянул камеру и принимал «пассажира», второй тянул обратно пустую камеру и отправлял следующего.

Не начав работать, уже можно устать, казалось бы...

Вспоминая свои детские ощущения, не всегда так плохо и страшно было добираться на сенокос, но всегда, прибыв на место, хотелось ехать и ехать дальше, не останавливаясь. Вот проехали сенокос Гладковых, думалось: как хорошо, наш еще не близко! Доберешься до места, посмотришь на поле — и страшно сделается - сколько работы ! Мама любила говорить каждый раз: «Глаза боятся-а руки делают». Вот и делали.

Когда нас с сестрами только-только стали брать в помощники, это было самое тяжелое время. Тогда работали вручную: делали валки, переворачивали, таскали копны, загребали и ставили шесть-семь стогов за лето. На большой брезентовый мешок накладем копешку, впрягемся втроем или вчетвером и тащим с края поля к стожару. Умаемся - сил нет, но успеем пошутить и подурачиться. Двое впрягутся «лошадками», третий сзади вилами снизу подоткнет копешку, чтоб толкать впереди себя, а четвертый едет на копне: «Ннноооо, поехали!» Маринка была самая маленькая, ее и катали больше всего. В горку тяжело было везти, а с горки бегом бежали.

Начальником на сенокосе была у нас бабушка. В «лошадки» она впрягалась вместе с нами. Если удавалось взять лошадь в колхозе, то на ней валки загребали большими железными граблями . Считай, что полдела лошадь за нас сделает.

Следки чисто надо было грести. На перекур и то пойдешь- грабли тащишь за собой -загребаешь. Бабушка каждый раз и повторит: «Пройди с граблями по всему полю,еще копешку нагребешь». К концу дня проверяли, кто сколько зубьев потерял на граблях.

Долго она с нами выходила на сенокос за Казаково. Он у нас был самым дальним, еще чуть дальше за ручьем было колхозное поле, а потом уж и лес.

С временем стало легче на сенокосе, папа соорудил машину-самоделку, которую назвали «Джип». Сзади к джипу крепились те же большие железные грабли , спереди «подтыкуши»- успевай за машиной бегать следки загребать. Только у бабушки не те силы стали . «Сходила бы я с вами, да ноги не шахают».

Хоть и дальше всех добираться нам приходилось, но любили мы свое место. В кустах навесили второй брезент-сделали палатку для отдыха, и от дождя прятались там, в этом же месте после работы весь инструмент оставляли. Привезли керосиновую горелку — чай грели и суп, бывало, варили. Рядом в кустах за спиной черничник был -ягод насобирать успевали, за колхозным полем в лесу болотце - морошку брали. Для повады с нами собаки Донко и Дружок ходили. Лежат в кустах или ямки роют, где мышей чувствуют, и слушают наше: «Эх, умели бы вы работать!»

Притащили они как-то раз череп то ли коровы, то ли лося. В перекурах мы с сестрами пугали им наших бездельников, заберемся в куст, на палке череп держим высоко, а сами брезентом накроемся и рычим оттуда. А они до визга излаются. Мы уж хохочем вовсю и к себе их подзываем, а они с недоверием начинают вилять хвостами, и осторожно приближаться. Нет терпения и нам уж, скинем с себя весь маскарад, и жалеем своих собачек. А Донко еще и говорить что-то начнет на своем языке. Понятное дело, обманули-вот и ругается.

Время шло. Скот в домах убавляли. Кто находил сенокос поближе к Николе, отказывался от здешних мест. Так и мы перебрались сначала в Конушенское, потом ниже на крутой угор. Ночевать иногда оставались на Починке у бабушки, чтоб утром пораньше по той дороге, где когда-то потеряли сумку с продуками, дойти до реки.

Там, где переправлялись раньше на камере, река обмелела, и ее уже переходили вброд, закатав штаны до колена. На другом берегу папа из кустов выгонял спрятанный на ночь джип, и через несколько минут мы добирались до места.

Еще спустя время эти сенокосы в дальних краях забросили совсем, мы тоже перебрались к Трызнову на Левакшу. А самые последние годы, когда перестали держать корову, ставили стог под Пузовкой. Помощников было куча, тут погребешь- там погребешь. От большой копешки захватишь вилами сено, пока растрясываешь его - от копешки следа не останется. Работай бы в свое удовольствие, казалось! Но только слепни , оводы, мошки и мухи донимали всегда. Терпения не хватало- жалили ведь до крови и волдырей. Работать из-за них было сущим наказанием, поэтому и радовались, когда в сенокосный день дул ветерок. И мошек меньше , и в жару - самое то!

Еще больше всего боялись замочить сено. Было и такое! Работали да на небо глядели, какой шавган вдруг покажется, так и засуетятся все-забегают. Несколько раз приходилось пересушивать сено для стога. Дождик закапает вдруг, начнут все быстрее сено в копны окладывать. А как зарядит — бросай работу - бесполезно. Хозяйки говорили, если черень у граблей еще не промок, то работать продолжай. А тут успевали и сами промокнуть так, что одежда вся прилипнет в одно мгновение.

Любимым делом был большой перекур в обеденное время! Устали, и все уже голодные были. Прямо тут готовили большое блюдо окрошки, разогревали второе блюдо, трехлитровую банку молока выпивали на раз. Кто-то покемарить (немножко поспать) успевал во время отдыха. А когда большой бригадой ходили на сенокос, спать было не интересно, то в карты играли или бегали в сосновый бор за маслятами и земляникой. В деревне на месте домов остались кусты смородины, то ее еще собирали. Под Конушенским была небольшая речка, бегали туда воду черпали, если в таре заканчивалась.

Сколько бы дела у нас у всех не было, папе всегда было тяжелее всех. Договориться, чтоб скосили, потом накосить, приготовить инструмент, на джипе валки граблями загрести, упихать копны к стожару, подать навильники снизу на стог, зимой привести стог к дому - всего не перечислить- приходилось папе. Попросит только принести воды, попьет и дальше работает- не угонишься. Все бегом, шустро и ловко, остановится на секунду, подолом рубахи оботрет пот со лба, и дальше бежит. Только что тут был, а уж в другом конце поля мелькает. На своем джипе загребает сено граблями, руки устанут на рычаг жать, а все -равно сквозь гул мотора слышно как кричит: «Эх распашу я, распашу я ...»

Помнится то время, когда бабушка с папкой уходили рано утром в огород траву косить руками.

Помнится, как к нам посередине дня на сенокос пришел папин брат Николай. Приехал в гости в деревню, а никого и дома нет. Нашел нас в поле, взял вилы и засмеялся: «Я уж надеялся, что вы отсенокосили». А мы и рады были помощнику-то!

Бабушкина соседка совсем одна сенокосила.  Только когда стог сметать надо было- звала помощников. Когда мы возвращались домой после работы, уже издалека видели, как по полю копны "ходят". Это тетя Галя навильники больше себя таскала.

Интересно было слушать, как мама с папой определяли на вес новый стог. Папа любил преувеличаивать: «Шесть-семь центнеров», -скажет. Мама цифру убавит до четырех.

Пробовали и мы с Леной и Мариной на стоге стоять, метали и завершали его. До сих пор помнится , как со стога съезжать было здорово.

Вспоминаются рассказы бабушки, как сенокосить раньше было не просто. Сено заготовляли на колхоз, а ночами себе косили — да не в поле где-нибудь, а по кустам всё.

Еще как страшный рассказ был для нас, что из того, что заготовляли раньше, только какой-то процент себе доставался. Мы представить себе не могли, что из шести стогов , заготовленных самими, нам бы достался только один. Жалели людей, которым досталось такое нелегкое время.

Вспоминаются рассказы родственницы, нашей городской гостьи Ольги, что каждое лето приезжали всей семьей из Северодвинска к нашей бабушке в гости и трудились на сенокосе тоже. Когда родилась я, ее оставляли в няньках в доме, а вся компания уходила в поле. Ребенок спит, ей скучно, а там со всеми так весело. Разбудит меня нарочно, и бежит в поле ко всем, кричит, что ребенок проснулся.

Ее отец, дядя Веня, ругался на паутов и мошек и говорил, что вот любого преступника взять и привязать бы к дереву, мигом бы признался без всякого дознания -не смог бы вытерпеть наказания мошкарой.

Как только за домом в огороде начинали стог метать, починовские соседки тетя Тоня Трифанова и тетя Нина Холмогорова со своими граблями приходили следки помогать загребать.

Но самое лучшее дело из всего сенокоса - ехать домой, зная, что в это лето сенокос закончен, и ты свободен. Нагрузим в джип сена, уложим вилы-грабли, заберемся сами и едем домой уставшие , но довольные. Даром были все тряски и колдобины на дороге.

ноябрь 2018 год