Эх... детство моё золотое!

В 10 лет я вполне сносно водила «Волгу». Отец научил. С тех пор и доселе не водила ничего, кроме электромобильчиков на аттракционах.
             На фото – мой личный транспорт в двухлетнем возрасте.
А в четыре года дед меня пересадил на вполне живого коня. Крутой был мой дед Никон. В свои 74 года объездил для меня этого двухлетнего жеребца. До сих пор помню, как он гонял меня по кругу на корде и орал: «Пидбэры пузо, бисова дытына!»
       Надо сказать, что конь был тёмно-гнедой, почти чёрный, чистопородный, но имел маленькую «некондицию»: белая полоса на морде съехала в сторону глаза, от чего он был похож на пирата с повязкой на глазу. Так я его сразу и назвала.
       Это были самые счастливые годы моего раннего детства, а конь Пират – самой первой детской любовью. Он был вернее собаки. Если я вела его в поводу, он был спокоен и миролюбив к людям. Но когда я взбиралась в седло, Пират ко мне никого не подпускал, фыркал, мотал головой и всем своим видом показывал: «Не подходи!» Зато и я ради него опустошала бабушкин огород, чтобы самое сладкое и вкусное притащить ему с утра пораньше в конюшню.
       От деревни, где жили дедушка с бабушкой, до города было километров шесть. Однажды бабушка нагрузила две торбы с продуктами, приторочила их к седлу и отправила меня домой со словами: «Лэты, дытынко, нэ зупыняйся!»
Надо сказать, что обстановка на дорогах в то время была, как бы сказать... не совсем безопасная. Вполне можно было нарваться на какого-нибудь придурка, который мог позариться на такого породистого, холёного коня, как Пират. Но что такое шесть километров до города? 10-15 минут рысью!
       И вот, я уже мчусь во весь опор – сколько там весу-то в пятилетней малявке! Торбы и то тяжелее меня. Летят по ветру две распущенные гривы и один хвост. Небо… солнце… дорога… ощущение счастья, радости, абсолютной свободы…
       И вдруг из придорожных посадок серебристого лоха на дорогу выскакивает мужик с растопыренными руками и пытается преградить мне путь. Я заорала «гэть!!!» и замахала на него рукой, понимая, что Пират не остановится и врежет ему копытом. А этот дурак увидел, что в седле девчушка, решил, что такая мелочь ему не сможет помешать и уже потянулся, чтобы схватить за уздечку…
       И тут я проделала трюк, который дед мне запрещал, но который я, по причине вредности и по принципу «если нельзя, но очень хочется, то можно», проделывала всякий раз, отъехав подальше от деревни.
       Я резко осадила коня и с диким воплем «Пират!!!» подняла его на дыбы. Пират взвился над головой мужика, и тот, с глазами, полными ужаса, отпрянул, споткнулся и скатился в кювет. А я помчалась дальше, и минут через пять, уже чинно, не спеша, въезжала в наш двор, выслушивая причитания мамы о том, что бабушка с ума сошла, посылая меня, такую маленькую, беззащитную, в такую дальнюю дорогу и прочее…
       О своём приключении я благоразумно помалкивала. Хоть и малявка, но понимала: если расскажу – кирдык моим скачкам. Мама уроет деда за то, что научил, а бабушку, за то, что меня отпустила. А то, что мы с Пиратом зачахнем от тоски друг по другу – это ей и в голову не придёт.
             Вглядываюсь в свою детскую фотографию…
Не правда ли, в этом дитяти, пытливо и тревожно вглядывающемся в мир и оседлавшем игрушечного Пегасика, трудно узнать то, что из него выросло, заматерело и стало говорить стихами?