Никогда

- Пойдём скорее, что ты стоишь, как вкопанный!
- Я жду.
- Кого?
- Пока все муравьи перейдут дорогу...
- Так они нескоро ещё закончатся, а будут идти так до самого вечера!
- Значит, и я тут буду стоять!
- До заката?!
- ...
- Но ты же можешь перешагнуть!
- Наверное, могу. А они не обидятся?
- Конечно, нет...

   Блюдо неба, расписанное серебристой гжелью облаков, с выпуклой, чувственной ягодой сияющей перламутром луны, дожидалось рассвета. А там уж настигли его иные краски, и перелицованное солнечными лучами под хохлому, взъерошенное спросонья, небо приглаживало волосы гребнем ветвей, стараясь зачесать седину, дабы скрыть свой возраст даже от себя самого.

   Посреди льняных кудрей берёзы, вздымая грудью будто снегири, сияет парочка - два совершенно алых листа. Синицы задирают их, путая с яблоками, да не бывает яблок на берёзе. Незаметные по сию пору воробьи, лущат семена в траве и рассеянно поглядывая вокруг себя, кивают в такт грустным мыслям о предстоящей зиме. Каково им придётся? Окажется ли тёплым дымоход, отыщутся ли для них крошки, и сколь будет отложено, оставлено на лозе специально для них сытного винограда. Судя по всему, год выдался скудным, но не бывало ещё такого, чтобы не приоткрылось окошко и не показалась рука с горстью зажатых в ней зёрен, едва первая стайка пернатых помашет подле деликатно крылами. Ведь, если есть хотя малейшая возможность помочь, как можно не воспользоваться ею?..

- Эх... Какая жалость! Ну, что ж ты так неосторожно! Нужно же глядеть себе под ноги, в конце-то концов!
- А что там?
- Распахнутый навечно оранжевый сюртук божьей коровки... или кто-то ещё, чьего имени ты теперь не узнаешь никогда.