Прозвище

 Из серии «Моя махалля».

        Жил в нашей махалле, человек по имени Ильшат, так было записано в его паспорте, но, как и у многих наших мужчин, у него было своё прозвище, которое очень точно отражало либо его внешность, либо склонности характера.

 К примеру, жил на нашей улице очень популярный музыкант, исполнявший мягким, бархатистым голосом, лирические песни, сопровождая себе игрой на дутаре. За глаза его все называли «Тараша», потому, что он своей невероятной худобой напоминал хорошо высушенную и обломанную ветку и одновременно отлично гармонировал со своим музыкальным инструментом, что вообще-то, никакого отношения к его прозвищу не имело, но очень точно характеризовало образ тощего человека с дутаром наперевес.

Жил ещё человек, которого с детства прозвали «Сигир-калла», что в переводе означает «Коровья голова», его огромная голова с крупными чертами лицами, большими круглыми глазами с длинными ресницами, действительно, очень сильно напоминала морду этого представителя крупного рогатого скота. Правда, голова эта до женитьбы её владельца, оставалась девственно безрогой, но его шустрая жёнушка довольно быстро исправила этот  недостаток и с тех пор он стал полноправным носителем своего прозвища и даже привык к нему. Со временем его необычное лицо привлекло внимание телевизионщиков и его пригласили вести раздел «Погода» в ежедневных новостях. С тех пор, каждый вечер, вся ребятня нашей махалли, собиралась дома у телевизоров, чтобы в очередной раз полюбоваться на соседа, с гордостью приговаривая «наш Сигир-калла». Прозвище это приклеилось к нему очень крепко и даже когда он стал «большим человеком», ездил на служебной машине, носил костюм с огромным галстуком и выступал на телевидении с политическими прогнозами, нет-нет да и окликнет его какой-нибудь забывчивый сосед - «Эй, Сигир-калла…».

        Возвращаемся к нашему Ильшату. У него было прозвище Сиёсат - политика. Именно Сиёсат, а не Сиёсатчи - политик. Он страшно любил это слово, часто употреблял его, считая, что озвучивая его, он придаёт  своим словам солидность и многозначительность. Благодаря своему многословию и умению запутать любого собеседника, он в своё время, начал было активно продвигаться по партийной карьерной лестнице, стал секретарем райкома комсомола, дорос до секретаря райкома партии и уже собрался было «пинком открывать двери обкома»…, но тут всё рухнуло и он, распустив сотрудников и опечатав двери родного райкома, долго ещё носил в кармане ключи, не зная кому их сдать, пока однажды не выронил их из прохудившегося кармана когда-то модного костюма. Костюм-то износился в силу появившихся материальных трудностей, а характер и трудные времена не изменили, всё поглядывал Сиёсат наверх, словно сверяя свои часы по солнцу, искал себе ориентиры и направления движения. Показалось ему как-то, что руководство стало часто смотреть на восток, на восходящую Луну, стал он, вдруг, истовым благоверным, демонстрируя всем свою приверженность религии, затем, когда наступило очередное время перемен и флюгер повернулся в другую сторону, обратил и он своё лицо на запад, позабыв о своих религиозных предпочтениях. А время, между тем, мчалось неумолимо, приблизилась старость, а вместе  с ней и пенсия. Изнывая от скуки, стал Ильшат посещать чайхану, пытаясь образумить там публику, наставить на «путь истинный», разъяснить им суть политики «партии и правительства», рассказать о событиях за рубежом… но, заметил, что как-только он, прочистив горло и прокашлявшись, начинал говорить, соседи, сидевшие рядом начинали вежливо, под различными, явно выдуманными предлогами, пересаживаться на другой топчан, чтобы вдоволь поговорить на серьёзные темы: почему повысились цены на солому для скота, как вылечить кашляющего барана, не дающего спать соседям по ночам и почему перепёлка Али-кушчи стала меньше петь по утрам…

        Раздосадованный Ильшат возвращался домой страшно злой, и посадив свою жену и самую старшую внучку, начинал выговаривать им всё, что не успел рассказать в чайхане. Жена у него была умная, начитанная и всегда внимательно его выслушивала, а однажды даже сказала фразу, которую он даже сразу и не понял. «Ваше поведение не соответствует Вашей генетической наследственности» - сказала она. Успокоившись он понял смысл этой фразы, да, был он самым настоящим конформистом, совершенно не похожим на своего деда и отца. Дед отсидел в тюрьме, в общей сложности, более двадцати лет как враг народа, периодически выходил на свободу, хватал свой тор (струнный музыкальный инструмент) и мчался в чайхану на Эски Джуве, где в обществе поэтов и писателей под шквал аплодисментов и криков
«Яшанг! Баракалла!» пел свои новые песни, которые власть считала контрреволюционными и…. Опять приговаривала его к лишению свободы. Дед никогда не считал себя виновным в совершении преступления и нарушении законов, не пытался исправить своё поведение и перестать распевать свои песни и заслуженно получил своё прозвище «Апанди»- чудак. Услышав это прозвище, люди улыбались, но к деду относились почтительно и с большим уважением.

        А прозвище отца Ильшата, люди боялись произносить вслух, прозвище «Пахан» он получил «в местах не столь отдалённых», где провёл много лет, сначала как «сын врага народа», а затем как «коронованный рецидивист».

        Ильшат прекрасно понимал, что своей спокойной жизнью он обязан своему  отцу, сумевшему уберечь его от уголовной романтики, настоявшему на обучении в университете и обеспечившему ему счастливое детство. И прозвище Ильшат -Сиёсат дал ему отец, вовремя заметив в сыне склонность к разглагольствованиям.

        Но, прозвище Сиёсат оказалось не вечным, с годами зрение и слух ухудшились, пропала память и Сиёсат медленно и незаметно умер.
 
        Теперь Ильшат весело проводит время в чайхане в окружении благодарных соседей, слушающих анекдоты его папы и песни его деда.

        И никто не вспоминает Сиёсата.