Василий великий

/Юродивые ХХ века,
гл.9/.

Это бунтовщик похлеще Пугачева.
Екатерина II.

Слова Екатерины II, имевшей в виду Радищева, с еще большим основанием можно было бы отнести к "мирному обывателю" Розанову, которого услужливые половые - только не с подносами, а с самописками в руках - именуют нынче не иначе как самым выдающимся из богословов. Мнения расходятся только в частностях: более уравновешенные почитатели считают его самым выдающимся из богословов современности, а самые оголтелые - из всех богословов, когда-либо несших свет блуждающему во тьме человечеству. Все эти восторги свидетельствуют, к сожалению, лишь о том, что русский народ можно заставить читать сочинения ВВ только репрессиями. А потому мало кто знает, в чем именно состоял вклад ВВ в сокровищницу богословия. Вложил же он туда самое дорогое, что у него было: большую часть жизни этот "мирный обыватель" провел, пытаясь присобачить христианству срамной уд "хотя бы частично". Иначе, мол, конец. Вот так и начинаются уступки исламу…
Надоевший в своей время читателям КП клич "Есть у революции начало, нет у революции конца" является всего лишь повторением плача ВВ: "Нет у христианства конца", более горького, чем плач Ярославны, потерявшей мужа в самом цветущем возрасте. И все его усилия сводились к тому, чтобы начать литературу" с другого конца". Пока другие сушили головы над вопросами сущности бога, ВВ уже ухватил решающее звено в богословии - "еда, питье, совокупление".  Да с такими потребностями не в богословы, а в драгуны идти надо!
По существу ВВ был первым материалистом в богословии, ворвавшись в него, как конница Буденного в белую станицу. Великий богослов протаскивал уд в христианство контрабандой. Только обычно контрабандисты прячут оную в нижнем белье, а ВВ выставлял ее напоказ. И хотя член христианству приделать все-таки не удалось (не тот был уровень науки),  все равно великий человек мог утешаться в 1914 году тем, что ему удалось-таки "отрастить у христианства соски". С паршивой собаки, так сказать ... Впрочем, все наши революции грешат незавершенностью. Не будем, однако, привередливыми: каждый взбирается на небо с помощью тех подручных средств, которые считает наилучшими. Тем более, что ВВ рассчитывать не ниспослание за ним огненной колесницы явно не приходилось.
 На склоне дней своих неутомимый в своих половых исследованиях старикан ухитрился свести  все богословие черт знает к чему. Если для Ульянова-Ленина главным вопросом был вопрос о власти, то для ВВ главным был совсем другой : "Пусть духовенство объяснит, для чего растут у девушки груди?" - вопрошал ВВ, прилипнув к духовенству, как банный лист к предмету его научных исследований. (Кстати, в науке умение поставить вопрос ценится не меньше, чем умение ответить на него). А когда духовенство, густо краснея, объясняет, ВВ задает следующий вопрос: "Ну а дальше для чего?". Ибо всегда стремился "вступить в узкий путь, сжимающий путь". А он не только узкий, но еще и скользкий. В том числе и в политическом отношении.
За одно только предложение оставлять новобрачных в церкви "до ясно обозначившейся беременности" (Что весьма привлекательно для бедолаг, которые вступили в брак, не имея собственного жилья) ВВ следовало бы причислить к сонму отцов церкви.. При этом церковь божья вместо икон должна быть завешена шкурами зверей, таких же диких, как и это предложение. Ибо был ВВ не только по-азиатски хитер, но и по-азиатски простодушен, ссылаясь в своем ниспровержении устоев на Святое Писание: "Говорю вам, что Царствие Божье подобно чертогу брачному". Прямо хоть Вселенский Собор созывай для решения вопроса о возможности построения Царствия Божьего в одной отдельно взятой постели. Кстати, прелесть Святого Писания в том и состоит, что с его помощью можно доказать все, что угодно.
Как видим, для ВВ святая православная вера была опытным полем для исследований в духе Мичурина. Только от Мичурина было поболее пользы человечеству. Например, ВВ дал исчерпывающее решение одного из наиболее важных для Вселенной в целом вопросов современного богословия: где произошло совокупление Адама и Евы? Путем сложных рассуждений он пришел к выводу, убедительному до такой степени, словно сам наблюдал за оным совместно с г-м Вирабовым - это произошло вне рая, поскольку прародители не решились осуществить данное мероприятие днем. Великий богослов явно считал, что в раю днем было не пропихнуться, вот люди и растерялись. А все потому, что не подписались на "Комсомолку" и не знали, как совокупиться, шагая в сомкнутом строю поротно или сидя в президиуме собрания борцов за повышение нравственности молодежи.
Злопыхатели и завистники еще при жизни начали порочить светлое имя неподражаемого богослова, утверждая, что своими сочинениями он испохабил православие больше, чем монгольское нашествие и воинствующий большевизм вместе взятые. ВВ даже распяли за его "учение", правда, не сильно - схлопотал пятнадцать суток в холодной, словно за мелкое хулиганство в пивнушке.
"Мое  учение, распространившись, вызвало бы большое волнение", - признавал этот светоч церкви, предвосхищая волнение, которое его "учение" вызовет в КП. "Шуточки Тургенева над религией - как они жалки", - вздохнул однажды ВВ. Да-с, по сравнению с шуточками самого ВВ над религией шуточки г-на Тургенева и впрямь выглядят бледновато. В сущности ВВ удалось то, чего не сумел сделать Архимед: он нашел рычаг, чтобы перевернуть мир. Хотя, правда, достаточно своеобразный. Так что сам Лев Николаевич сбился с толку, когда ВВ стал излагать ему свое "учение". Из чего ВВ сделал вывод, что мудрец из Ясной Поляны "не очень умен": не понял Лев Николаевич, что подобно Сыну Божьему, принесшему не мир, но меч, ВВ тоже принес в эту юдоль скорби оружие. От которого  не столько погибают, сколько рождаются. Естественно, что по сравнению с умственными высотами, достигнутыми ВВ, все остальные богословы, начиная от Блаженного Августина и кончая Соловьевым и Флоренским, выглядят котятами.

/Продолжение следует/.