Мой ЦДЛ. Евтушенко

РУБЛЬ*

Труднее всего, как оказалось, вспоминать о ныне живущих, дай им Бог здоровья ещё на долгие годы. Пишешь, и начинаешь сомневаться в каждой фразе, в каждом слове: а вдруг не так поймут? А вдруг обижу? А вдруг это воспоминание чем-то неприятно для того, о ком пишешь?
Ну, да ладно. Я думаю, что Евгений Александрович Евтушенко выше всех этих мелочей. А если сказать проще, глубоко плевать ему на мои воспоминания и всё, что с ними связано. Не тот масштаб. И всё же...
Было это где-то в конце семидесятых или в начале восьмидесятых. Литературная жизнь в стране в это время была весьма противоречивой. С одной стороны литературу «пополнили» труды Леонида Ильича Брежнева, выходящие громадными тиражами, с другой стороны на слуху были произведения А. Солженицына, И. Бродского, А. Галича, покинувших СССР в семидесятые годы.  Отголоски этой разнокалиберности очень рельефно проявлялись в ЦДЛ: «правильные» литераторы сидели в ресторане, а «неправильные» обитали за столиками кафе. Я, естественно, обитал среди «неправильных». Возможно, не в силу своих убеждений и политических пристрастий, а по причине материального неблагосостояния. Не тянул я на завсегдатая ЦДЛовского ресторана.
Так вот. В один из вечеров я, как всегда, сидел за столиком кафе. И, соответственно, как всегда пил кофе. И, время от
времени, поднимал пальчик и шел к стойке за очередной чашкой. Словом, вечер обещал быть хоть и приятным, но ничем не примечательным. Вот тут-то всё и произошло.
Подняв очередной пальчик, я отставил в сторону опустевшую чашку и направился за следующей порцией. Но, протянув руку к прилавку, я не обнаружил там вожделенной жидкости. С удивлением посмотрев на буфетчицу тётю Нину, я увидел, что она занята обслуживанием какого-то мужчины и против обыкновения не спешит сварить мою чашечку кофе.
«Интересно, – подумал я, – кого это она мне предпочла?»
Я заглянул в лицо своего «конкурента» и увидел, что это... Евтушенко. Евгений Александрович, отставив в сторону тарелки с бутербродами, рылся в карманах, отыскивая мелкие купюры.
– Ну нет у меня мелочи, – сказал он, обращаясь к тёте Нине. И вдруг, повернув лицо ко мне, сказал: – Дай рубль, потом отдам.
Надо ли говорить, что в этот момент я готов был отдать ему не то что рубль – последнюю рубашку готов был снять. Сам Евтушенко вот так запросто, как ко старому приятелю обратился ко мне.
Я вытащил из кармана смятый рубль и подал ему. Евтушенко протянул его с остальными купюрами тёте Нине, подхватил тарелки с бутербродами и, еще раз посмотрев на меня, словно запоминая, вновь сказал:
– Завтра отдам...
И ушел куда-то к дальним столикам.
Я не стал говорить ему, что завтра меня здесь не будет.
И вообще, неизвестно, когда я вновь появлюсь в стенах ЦДЛ. Да и какое это имело значение. За право бросить небрежно в разговоре «У меня Евтушенко как-то рубль занял», я готов был  выгрести из карманов всю свою наличность.
Надо ли говорить, что обратно свой рубль я так и не получил. Нет, я понимаю, что встреть меня Евгений Александрович на следующий день, он, возможно, и вспомнил бы о нашем диалоге у буфетной стойки. Если бы узнал меня, конечно. Хотя, вряд ли. Ведь эта встреча для меня была событием, а для него – незначительным эпизодом заполненного делами дня...
С тех пор прошло почти сорок лет. Надо сказать, что за все эти годы у меня так и не хватило нахальства бросить в разговоре ту сакраментальную фразу. Хотя, порой, и хотелось. Я, конечно, рассказывал друзьям об этом эпизоде, но при этом делал вид, что для меня это просто забавный случай. Но в душе – не дай Бог кому-нибудь сказать об этом – думал:
«Вот мы все, для кого русская литература по-настоящему дорога, должны Евтушенко за его огромный вклад в её развитие. По гроб жизни должны за то, что он и такие, как он, сделали Поэзию поистине всенародной! А лично он, Евгений Александрович, должен только мне.
Рубль.
_____________________________________________________
*Новелла (как и все остальные) написана в 2014 году.