Рождественская история

Каспару снились злые сны. Там была пустыня, каменистая и мертвая, багровые облака и дороги без начала и конца, что сплелись в кольцо и морочат, петляют, петлей сплетаются вокруг шеи и душат, и небо рушится, крошится, раскраивается от края до края. Это были тяжелые зарифмованные кошмары, что надолго застревали в памяти и превращали дни Каспара в тошнотворную карусель, где все по кругу. Он мучился, терпел, старался работать больше обычного. Наивно полагал, что привычный метод, что раньше, вот уже сколько лет подряд, позволял забыть о том, что он безнадежно стареющий неудачник, посмешище, поможет и теперь. Сначала он засиживался на работе допоздна, и это даже пошло на пользу – наконец, разобрал гору бумаг, что копилась годами, и навел порядок в отчетной документации. Впрочем, никто этого не заметил – начальство Каспара недолюбливало, но терпело, и давно уже махнуло рукой и на его недочеты, и на достижения. Каспар был бесполезен. Недостаточно гениален, чтобы вызывать восхищение, и вполне безумен, чтобы люди его сторонились. Невысокого роста, сухощавый, похож на вертлявую недобрую птицу. Бывало так же смотрел подолгу, наклонив голову набок, немигающим взглядом, в котором были недоумение, любопытство и брезгливость – всего поровну. Итак, работа не помогала. Стало только хуже. В кошмары Каспара проникла Звезда. Она висела над горизонтом, яркая, серебристо-голубая, и сводила с ума. Каспар просыпался от собственного крика, лицо было мокрым, он плакал во сне. Пил воду на ночной кухне, стоял босиком на холодном полу, смотрел в окно. Хоть дело шло к зиме, ночи были душными. Курил, старался забыть про сны, лишившие его покоя, про Звезду, про ночную тревогу, которая, мало-помалу, но неуклонно разъедала его жизнь. Впрочем, какая там жизнь. Пустая захламленная квартира, вид из окна на крыши старого города, надоевшая работа, ничего, за что можно было зацепиться. Даже алименты уже давно выплачены. Впору успокоиться, и, наконец, постареть – сделаться из тревожного потрепанного мужчины обычным стариком-скандалистом. Но нет. Звезда какая-то. Глупость, ересь. Не нужно никакой звезды.
Потом Звезда проросла из сна в явь. Каспар старался ее не замечать, находил отговорки, мало ли, показалось. Но Звезда висела в окне, беспощадная, неизменная. Можно было сколько угодно не верить в нее, отрицать ее и объявлять ее вымыслом и суеверием, но она была выше всех слов, лишала покоя и сводила с ума. Под взглядом этой пронзительной, недоброй звезды внутри небритого, нервного, слабосильного Каспара оживал какой-то другой Каспар, с ледяными голубыми глазами, решительный и спокойный. И вот этот другой, никогда не бывший Каспар доподлинно знал, что время пришло, и ничего не поделаешь, пора. И был он, этот выдуманный Каспар, настолько сильным и отчаянным, что настоящий, трусливый и неуклюжий, соглашался, кивал головой и принимался за дело. По ночам он выходил в палисадник около дома с простеньким  оборудованием для навигационных расчетов, мерз, чертыхался и записывал показатели, которые выходили один другого причудливее. Потом до утра корпел над расчетами, обложившись справочниками. Здорово помогали гугл-карты. Понемногу ситуация прояснялась – Каспар, все же, был какой-никакой ученый, хоть подобными расчетами отродясь не занимался. А тут требовалась точность. Сначала вышло, что искомая точка располагается где-то в Северной Атлантике, где и земли никакой нет, а это было никак невозможно. Каспар перепроверил координаты, отыскал ошибку, применил другую формулу. Вот теперь похоже на правду. Точно, так и есть. Ночь наконец, стала милосердной, и Каспар уснул, уронив голову на груду чертежей и расчетов. Спал он долго, и без сновидений. Даже Звезда, проклятая, проклятая, не тревожила его.
На следующий день он не пошел на работу. Он понял, что никогда ему не придется ходить на работу  в этом огромном промозглом городе. Ему здесь больше нечего делать. Осталось совсем немного. Каспар отправился к Бальтазару. Из Причастных к Тайне Бальтазар, пожалуй, был самым успешным. Монография, периодически – статьи в серьезных изданиях, частное консультирование. Он и выглядел, как успешный человек. Подтянутый, спортивный, в черной водолазке, постоянно в неопределенно-развратных отношениях с очередной молоденькой аспиранткой с голодными и печальными глазами. Когда, лет десять назад на макушке у Бальтазара предательски возникла совершенно неуместная лысина, грозившая превратить его из зрелого плейбоя- интеллектуала в потасканного старого кобеля с претензиями, Бальтазар начал брить голову, и стал похож то ли на сутенера, то ли на галериста, чем остался весьма доволен.
Бальтазар был хмур и немногословен. С Каспаром ему не было необходимости ломать комедию и держать лицо. Пожаловался на спину и колени. Сказал, что дела идут ни к чорту, клиентов мало, роялтиз кот наплакал, хоть стоянку иди сторожи. Проект последний не взлетел. Кончились сытые времена, слезай, приехали. А тут еще истеричка эта. Хочу, говорит, просыпаться рядом с тобой. Дура. В дочери мне годится. Просыпаться она со мной хочет. Таблетки ты мне по утрам давать хочешь? Нытье мое ты слушать хочешь? Как я вспоминаю людей, которые умерли, когда ты еще в куклы играла? Как скучаю по женщине, которая для тебя – сумасшедшая старуха? Как пытаюсь доспорить спор, который начался еще до того, как ты родилась? Да я уже двадцать лет как не хочу просыпаться, ни с тобой, ни вообще. Дура, как есть. Балтазар разнервничался, было видно, что ему уже давно не с кем было поговорить. Каспар послушал его из вежливости, а потом сказал:
-Это происходит. Пора.
Балтазар замолчал. Порылся в карманах, нашел сигареты, закурил. Разом осунулся. Балтазар теперь был старый, усталый человек, которому терять было еще меньше, чем Каспару.
-Звезда? – Спросил он – Точно?
-Точно – кивнул Каспар – Я проверил.
И протянул Балтазару распечатку геолокации, исчерканную стрелками, с несколькими вопросительными знаками и росчерками красного маркера.
-А я знал. До последнего старался себя уговорить, что просто бессонница, что устал. Чорт возьми.
Помолчал немного. Потом улыбнулся, как не улыбался уже очень давно, словно и не было этой прожитой впустую жизни. Разгладил импровизированную карту и сказал:
-Ну, пора, так пора. Да и надоело мне здесь. Пошли за третьим.
С Мельхиседеком было сложно, Мельхиседек был человек семейный. У него была Соня, у Сони был диабет, Соня волновалась. У него была беременная дочь. У него были внуки, их оставил на выходные старший сын, зубной врач. У него был огромный живот. Когда они пришли к Мельхиседеку и вызвали его на разговор (Соня была против, Соня начала ругаться), с ним сделалось плохо. Они сидели за столиком маленького кафе, в парке, недалеко от квартала, где жил Мельхиседек. Тот беспомощно оглядывался, точно ждал, что сейчас ему на помощь придут толстая, скандальная и верная Соня, и сопливые внуки, и беременная дочь, и защитят от неизбежного, спрячут от беспощадной Звезды в теплом уютном доме. Мельхиседек поочередно хватался то за сердце, то за печень, бледнел, несколько раз вставал из-за столика и принимался ходить, заложив руки за спину.
-Ошибки быть не может? Вдруг ошибся? Может, рано еще? Может, совпадение?
Каспар покачал головой, Балтазар смотрел иронично и презрительно.
Мельхиседек попросил у Балтазара сигарету. Неумело закури, жадно затягивался.
-А как же Соня? А дети? Что я им скажу?
-Наври что-нибудь – безразлично пожал плечами Балтазар.
-Но это же ненадолго? Ну на две, ну на три недели же? Ну мы же дней через десять вернемся, правда?
-Ну, если тебе так легче – сжалился Балтазар – Верь, что мы вернемся через десять дней.
Понемногу Мельхиседек успокоился, и начал проявлять свойственную ему деловитость. А документы? Там, куда они едут, неспокойно, он видел недавно в новостях. А граница? Визы, все такое? Может, через какую международную организацию выбить грант на исследования, и организовать экспедицию, по всем правилам? Этнографическую например. Опять же, врачи без границ, тоже очень неплохо.
-На это нет времени – отрезал Каспар
-Но есть кое-какие наработки – добавил Балтазар
-Самодеятельность какая-то получается – резюмировал Мельхиседек – Леший с вами, теперь давайте медленно и по пунктам.
Когда тебя ведет бессердечная, жестокая Звезда, земные дела становятся пылью. Все получилось гораздо проще, чем представлялось хлопотливому Мельхиседеку. У Балтазара были связи и сбережения, Каспар выставил квартиру на продажу и взял неплохой аванс. Каспар явно не собирался возвращаться. Выправили вполне приличные документы, некоторые – даже не особо поддельные. Тем проще, что места, куда вела их Звезда, были довольно дикими – там шла очередная борьба за справедливость, где суровые полевые командиры насаждали добро и восстанавливали поруганную честь с помощью этнических чисток и лагерей смерти. Туда, в пропитанную кровью пустыню, попасть было довольно просто. Вот выбраться оттуда – гораздо сложнее. На подготовку у них ушло менее двух недель. Мельхиседек тем временем озаботился Дарами. В аэропорт он притащил два огромных баула. Там были памперсы, молочные смеси, витамины, бутылочки и соски всех размеров и форм, а еще пинетки и детские комбинезончики с забавными животными. Циничный Балтазар поднял его на смех. Мельхиседек огрызался и говорил, что они, два бобыля, ничего не понимают в детях, а ребенку нужен нормальный уход, и, прежде всего, питание. Каспару было не до них. Он не отрывался от лэптопа, вычерчивал схемы и рассчитывал расход топлива и километраж, чтобы меньше плутать по каменистой пустыне.
Вылетели в страну, граничившую с пустыней, на которую указала звезда. Полет был отвратительный. Мельхиседека тошило. Балтазару все время хотелось курить. Каспар несколько раз проваливался в беспокойный сон, где Звезда прожигала его всевидящим взглядом до самой глубины истерзанной души. Прилетели на небольшой курорт, неподалеку от границы. Взяли в аренду внедорожник, и через несколько дней были готовы двинуться в сердце пустыни.
Границу пересекли тоже довольно просто. Местные охотно брали взятки, а канадские миротворцы привычно закрывали глаза на все, что калибром менее шестидесяти миллиметров. На последнем блокпосту, там, где заканчивалась пусть грязная и бестолковая, но все же человеческая жизнь, здоровенный рыжий сержант сказал Балтазару:
-Гуманитарная миссия, док, это круто, окей. Но там вас перебьют, как уток в тире. Там нет закона, а у вас нет огневой поддержки. Они там сейчас борются за чистоту нации, поэтому понадобится не меньше взвода. Если уж так приспичило спасать местных, обождите недели две, пойдет караван, правительственные войска и голубые каски. Так будет спокойней.
Когда они отъехали от последнего блокпоста, Балтазар остановил машину, и с помощью заранее приготовленного трафарета вывел на борту буквы UN.
-Это же незаконно! – разволновался потный, одышливый Мельхиседек
-Все, что мы делаем, незаконно. Но так, если нас примут местные революционеры, так их мать, есть шанс, что нас не пристрелят, а возьмут в заложники – приободрил товарища Балтазар
Каспар в разговоре не участвовал. Он что-то писал в толстой тетради, зачеркивал, сверялся с компасом, а ночью выходил в пустыню и прицеливался в небо своими астрономическими приборами. Каспар стал еще более неразговорчив, высох, глаза у него ввалились, а лицо - потемнело.
Зимой пустыня была особенно неприветливой. Днем был ветер, и пыль, по ночам шел ледяной дождь. Они продвигались медленно, со скоростью резвого пешехода, дороги были разбиты тяжелой техникой. Они старались держаться в стороне от городов и поселков, и, завидев дым на горизонте, сворачивали на проселочные дороги.
Они уже почти доехали, оставалось миль двадцать, когда их везение закончилось. Боевики возникли как из-под земли, а возможно они и были злыми демонами каменистой пустыни. Они перегородили дорогу, и много стреляли в воздух из автоматов. Видимо, им очень нравился звук выстрелов. Они вытащили путешественников из внедорожника и сильно избили их.
-Отдаем все. Не возражаем. Ни о чем не спрашиваем – сквозь зубы успел предупредить товарищей Балтазар. Боевики обыскали их, забрали документы, деньги и телефоны. Долго рылись в багаже, распотрошили баулы Мельхиседека, разорвали пакеты с детским питанием, пробовали его есть. Отобрали у вяло сопротивлявшегося Каспара лэптоп. Потом переругивались, их гортанный говор был непонятен – видимо, они спорили, что делать с пленниками, впрочем, может быть, они просто так разговаривали. Каспар, Балтазар и Мельхиседек стояли на коленях у обочины, с руками за головой. Но Звезда не оставляла путешественников, да и глупо было бы погибнуть за полшага до цели. Поэтому боевики не стали их убивать – еще раз отделали напоследок, выбили Балтазару несколько зубов и уехали на их внедорожнике. Начинало смеркаться.
Первым из придорожной канавы поднялся Каспар.
-Сами-то как? Идти можете? Тут немного осталось…
-Повезло нам – подал голос Балтазар, сплюнув кровью – Нарвались на обычных бандитов. Недостаточно они духовные оказались. Были бы духовные, с идеей, грохнули бы нас на месте, и дело с концом. А эти всего лишь ограбили.
Мельхиседек только охал и стонал.
Последние мили дались очень тяжело. Они шли через каменистое плато под ледяным дождем. Мельхиседек совсем раскис, и только причитал, что все теплые вещи остались в чемодане. Каспар надсадно кашлял. Балтазар поддерживал Мельхиседека, и бранился. Наконец, в темноте показался тусклый огонек, как раз там, куда указывал Каспар.
Дошли. Все-таки дошли. Звезда, которая вела их к заветной цели, вспыхнула ослепительно, и погасла, потому что ее долг был исполнен.
Все было так, как предсказано. Был хлев – обвалившийся коровник, его строили давным-давно, при старых властях, когда каменистую пустыню пытались превратить в процветающий сельскохозяйственный регион. Было Семейство, они до смерти перепугались, когда из ночной тьмы, из пустыни, обитаемой древними демонами, вышли трое, усталые, измотанные, в засохшей крови. Отец наставил на вошедших смехотворную старую двустволку, из тех, что скорее взрываются в руках, чем стреляют. Он защищал Мать и Младенца, как умел. Каспар вскинул руки, показывая, что у них нет оружия. Чувствительный Мельхиседек разрыдался. Балтазар стоял, прислонившись к стене, и разглядывал Семейство. Отец был щуплый, нервный, в совершенно неуместной цветастой рубахе. Мать – совсем девочка, ей пятнадцать, не больше, с огромными глазами, полными слез, остекленевшая от страха и лишений. Младенец был как все младенцы, он спал в какой-то деревянной коробке, неумело укрытый тонким одеяльцем. Обычные беженцы.
Обстановка понемногу разрядилась. Отец немного говорил по-английски. Раньше, до войны, он работал в приморском городе, в отеле для иностранных туристов. Немного плотник, немного слесарь, еще и электрику чинил. Одним словом, прислужник старого режима, продажная шкура, наймит заокеанского врага. Таких борцы за народное счастье убивали в первую очередь. Они с женой бежали из города, скрывались вот уже вторую неделю, она была в тягости, и вот родила прямо здесь, посреди пустыни. Хорошо, что он в свое время учился в ветеринарном колледже, и смог принять роды. Его жена, Мать, не понимала по-английски, дичилась и старалась закрыть собой Младенца. А тот спал, и ему не было дела до глупых взрослых людей.
Каспар, Балтазар и Мельхиседек свершили то, что им было предназначено. Они поклонились Младенцу, вознесли хвалу и вручили дары. Золото, ладан и смирна? Бросьте, какой ладан. У Каспара нашлось два шоколадных батончика и компас. Мельхиседек чудом утаил от грабителей веселую погремушку, а Балтазар укрыл Младенца своей курткой. Это была очень хорошая, непромокаемая куртка, в самый раз, чтобы защитить Младенца от ледяного дождя в ночной пустыне. Отец и Мать оказались очень гостеприимными и добрыми людьми, они поделились с волхвами черствым хлебом, вяленой рыбой и чистой водой – а больше у них и не было ничего. Мать перевязала Балтазару разбитую голову чистой тряпкой, хоть тот и отнекивался.
Потом многоопытный Мельхиседек жестами и междометиями объяснял неопытной Матери, как правильно пеленать детей, и как их укачивать, и как сцеживаться, потому что она была совсем девочка, и ничего не умела. Она хлопала огромными глазами, и, похоже, не понимала ни слова. Балтазар и Каспар вышли с Отцом покурить, и рассказали о том, что удалось разузнать на блокпостах – про отряды карателей, про безопасные дороги, про конвои.
-Уходить надо прямо сейчас, на рассвете – сказал Балтазар – И двигаться на юг. Дня через три доберетесь до лагеря беженцев. Там уже безопасно, и очень хорошие шансы перебраться через границу. Ружье брось. Из него тебя и пристрелят. Поклажу, какая есть, тоже бросьте. Не пригодится. Идите без остановки, сколько можете.
-У нас есть велосипед – сказал Отец
-Тем более. Должны успеть. Собирайтесь.
Каспар вручил Отцу карту, и долго тыкал в нее пальцем, показывая, как лучше идти, потом заставил его повторить маршрут.
Семейство отправилось в путь на рассвете, как и предлагали волхвы. Младенец проснулся. Он оказался удивительно спокойным младенцем – кричал совсем немного. Мельхиседек, сентиментальный человек, умилился и сказал, что Младенец внимательно их разглядывает и удивляется.
-Он не может ни удивляться, ни внимательно разглядывать. У него в таком возрасте еще нейроархитектоника не сформировалась, чтобы удивляться или концентрироваться – отрезал Балтазар – он просто реагирует на яркий свет и движение крупных объектов.
-Говно ты все-таки, хоть и волхв – печально сказал Мельхиседек.
Они вышли проводить беженцев, и долго смотрели, как те идут по разбитой дороге, толкая велосипед, пока их силуэты не скрылись в рассветной дымке.
Потом разожгли костер и сели вокруг него.
-Будем назад собираться? – спросил Мельхиседек без особой надежды
-А ты оптимист – сказал Балтазар – Попробуем, конечно, но вряд ли мы отсюда выберемся
Каспар долго молчал, подбрасывал в огонь сухие тонкие ветки кустарника. Наконец, решился
-Ребята, тут такое дело… Не знаю, как сказать даже. Короче, похоже, я ошибся. Я всю дорогу, пока мы по пустыне ехали, пересчитывал. Похоже, коэффициент был не тот. Это должно быть не здесь, а где-то во Франции. Примерно, Нормандия. Мы промахнулись. Извините.
Балтазар закурил, задумчиво посмотрел в огонь, и сказал
-Астроном хренов. Кто бы сомневался.
Рассмеялся и похлопал Каспара по плечу.
А Мельхиседек улыбнулся, и добавил:
-Ты можешь ошибаться, сколько угодно. А судьба не ошибается. Все у нас правильно получилось.
И волхвы, исполнившие то, что им было предназначено, наконец, вздохнули свободно и принялись болтать о всяких пустяках, на которые раньше совершенно не было времени, потому что теперь у них была целая вечность
Все.