Комната без окон

Если бы в комнате было окно, за ним бы шел дождь, но здесь нет окна. Здесь едва хватило места для кровати, ночного столика и зеркала. Здесь так тесно, что даже отражениям в зеркале едва хватает места. В комнате почти совсем темно, и это хорошо. Темнота скрадывает и прячет убогую обстановку и сомнительной свежести белье, темнота позволяет хоть на минуту забыть, что все здесь чужое, что это – отель, с весьма своеобразной репутацией, где не задают лишних вопросов и сдают комнаты на несколько часов.
Такой вот у нас дом. Говорят же, что дом – это место, куда всегда хочется вернуться, и где бываешь счастлив. Здесь я с тобой. Только здесь я с тобой, а значит я счастлив. Такой вот у нас дом, и мне нравится сюда возвращаться – думает он. И говорит:
-Раздевайся.
Потом время останавливается, потому что так всегда бывает, когда в человеческой жизни наступает счастье. А другого счастья им сейчас не надо.
С тобой я жив. С тобой я счастлив. Когда я с тобой, все становится настоящим. Все, что осталось там, за дверью – неважно. Это скучный, надоевший сон, притом – чужой. Только здесь, с тобой, все становится настоящим. Я не знаю, как это еще сказать. Все мои слова кончились, только немного осталось, самого простого, самого важного – думает он. И говорит ей:
-Люблю тебя.
Как у него все легко – думает она. И как все неправильно. Все должно закончиться. Но пусть все-таки не сейчас. Еще хотя бы полчаса. Ну пожалуйста.
Еще с утра она думала, что сегодня они, наконец, расстанутся. Но разве ему что объяснишь? Разумеется, они оказались здесь, в комнате без окон. А за окном, которого нет, должен быть дождь.
Потом они лежат, обнявшись, и она отражается в зеркале. Ей не по себе. Она немного стесняется. Все, что происходит здесь, очень порочно. В обычной жизни она совсем другая. Но не здесь, в комнате без окон.
Надо сказать ему, что это последний раз. Что больше так нельзя. Что у меня семья и я так больше не могу – думает она.
-Нам надо серьезно поговорить – наконец решается она. Голос у нее немного дрожит.
-Ну, началось. Ни минуты покоя же. Я не хочу серьезно разговаривать – он страдальчески закатывает глаза, отмахивается от ее слов и делает все, чтобы серьезный разговор стал неуместен.
Потом они долго молчат.
-Ты – дурак.
-Твой дурак.
-И алкаш.
-А что мне еще делать, когда тебя нет рядом? Здесь скучно.
-А со мной что, весело?
-Когда я с тобой, я больше не здесь. Я только с тобой.
И улыбается вот этой своей проклятой улыбкой, как умеет только он. И, помолчав ровно столько, чтобы она начала сердиться, потому что он невыносим, и всегда был таким, он говорит, как бы невзначай:
-Ничего не нужно говорить. Я все и так знаю.
Не оставляй меня – думает он – Это очень больно. Может быть, ты тысячу раз права, но все равно – не бросай меня. Без тебя здесь будет совсем плохо. Пока мы вместе, в комнате без окон, все хорошо.
Еще он думает, что счастье невозможно заслужить. Счастье можно украсть, можно найти в пыли, случайно, нежданно, чтобы потом снова потерять. Еще счастье могут подарить – просто так, за красивые глаза, невзначай. Но счастье нельзя заслужить. И говорит:
-Нет
-Нет?
-Ответ – нет. Не пора. Не закончилось. Не нужно. Ты остаешься. Мы остаемся.
Она любуется его профилем. Она никогда не признается, она запрещает себе так думать, но никого красивей она не знает. Ей стыдно быть такой  слабой, но она не может оторвать от него взгляда.
Я не могу дать тебе будущего – думает он – Будущего нет. Ни для тебя, ни для меня. Давай останемся здесь, ведь ничего лучше не было и не будет. И говорит:
-Совершенство
-Что совершенство?
-Хорошее слово. В самый раз для японского стихотворения. Ты – совершенство. Все, что происходит сейчас – совершенство.
Она думает, что ему все – не всерьез. Странный человек. Ничего не боится. А вот ей все время страшно. Каждый раз по пути к их комнате без окон она боится встретить знакомых, она боится телефонных звонков, каждый вечер она ждет, что ее маленькая тайна раскроется, и вся ее жизнь, такая привычная, такая уютная, такая скучная, разлетится вдребезги.
Она думает, что ему ведь совсем недолго осталось балансировать на грани, где сумрачное обаяние превращается в обычную алкогольную деградацию. Ну год. Ну пять. А потом станет обычный алкаш. И пропадет совсем. Запросто ведь. Так всегда бывает с людьми без будущего. Он сгинет, растает, сгорит, исчезнет – насовсем. С его тонкими пальцами, и улыбкой, и шуточками этими проклятыми, почему он всегда все знает, почему всегда оказывается прав, пусть даже несет свой непонятный бред, почему все это невозможно забыть? Навсегда. Потому что так всегда бывает с такими, как он. А перед этим погубит ее крохотный уютный мир, потому что так больше нельзя, потому что с ним все становится слишком настоящим, слишком опасным, слишком непредсказуемым. И сердце пополам. А ее Анатолий, насквозь положительный и законный, он будет долго жить, такие долго живут, только болеют постоянно, и жалуются – то на изжогу, то на поясницу, даже в постели, а еще он будет летом жрать арбуз, и арбузный сок будет течь по мясистым небритым щекам, и косточки будет сплевывать в горсть, мерзость какая, еще отвисшее брюхо и волосатые ноги, и бесконечно нудные разговоры, очень правильные, очень разумные, и потому ненавистные и ненужные, и противный голос, и сам он пухлый и надежный, и предсказуемый, как привычная головная боль, и лучше всех устроится, и ее тоже куда-нибудь пристроит, и будет у них домик у моря, и все у них будет, потому что ее Анатолий – нормальный мужик, будь он проклят. А его, самовлюбленной скотины, самого красивого на свете, больше никогда не будет, будь он дважды проклят. Будь они оба прокляты.
Она ничего не говорит, и ждет, что он ее обнимет. Так и происходит.
Оставим их в мгновении, которое замерло на самой грани, а за окном, которого нет, наступит осень, и будет дождь, который, может быть, наконец, смоет все, кроме комнаты, замершей в совершенной пустоте.