Борьба Федота

Духовный рост Федота происходил непросто. Путь Федота был извилист и тернист, и множество препятствий  поджидало отважного странника. Собственно, и отважным-то Федота назвать сложно. Вот, болтают, что испытания закаляют, трудности укрепляют дух, а то, что нас не убивает, делает нас сильнее. Ложь, наглая ложь и клевета. Так могут говорить только люди с душой из сырого теста, для которых самое страшное искушение – это горячее желание пожрать после захода солнца, а самое трудное испытание – это поход в булошную под дождем. А настоящие искушения и испытания – штука нерадостная. Испытания рождают в сердце тревогу и тоску, от которой мир выцветает, а ты в нем становишься чужим. Трудности рано или поздно согнут любую горделивую осанку. А уж если что и не убивает нас, то обязательно калечит. И чем более ты жив, чем ярче темное пламя, которое есть желание, и которое есть высшее счастье, и погибель, и судьба - тем больше искушений тебя ждет, потому что этот огонь и есть искушение. Напротив, если в сердце у тебя вместо темного пламени – слякоть, то никакие искушения тебе нипочем. Приличным, уравновешенным людям вообще жить проще. Вот, задумают они расти духовно, пожуют что-нибудь питательное, утрутся платочком, и говорят себе: «Стану успешным», или «Хочу гармоничных семейных отношений», а после вразвалочку двигаются к намеченной цели, с остановками на культурный отдых. При этом полностью уверены в своей правоте, и, мерзавцы такие, всерьез рассуждают о преодолении себя и внутренней борьбе. Еще и советы дают, как жить, черви мучные, сопливые души. За внутреннюю борьбу и противоречивые чувства эти очаровательные в своей непосредственности граждане обычно принимают бурление кишечных газов. Так и живут. А вот некоторым не везет. Не повезло и Федоту. Он возжаждал странного, причем такого, о котором и словами не скажешь. Поэтому когда приличные люди аргументировано рассказывали про успешность, гармоничность и самореализацию, Федот, в основном, мычал и плел совершенную ахинею. Огонь поселился в сердце Федота, огонь и голод. А иной голод не утолить супом. Поэтому Федот и огребал полной мерой.  День его превратился в ночь, и пепел укрыл его пути.  Многочисленные тяготы и препятствия сделали его нервным и каким-то затюканным. Местами даже трусоватым. По правде говоря, духовный рост нашего героя происходил косо и криво, и слова доброго не стоил. Федота постоянно обуревали порочные страсти. Конечно, порочные страсти – они всех одолевают. Но приличные люди – на то и приличные, что нормально устраиваются, и не отвлекаются на всякие мелочи. Порастут духовно, часика два, а потом со спокойной душой предаются порочным страстям, до следующего припадка духовной жизни, по расписанию. Иное дело Федот. Порочные страсти рвали его на части, мешали социализации и компрометировали. А поскольку огонь и голод в его сердце были настоящими, порочные страсти перекочевали из Федотова противоречивого внутреннего мира в мир внешний, и здесь обрели плоть. Демоны, терзавшие смятенную душу Федота, и ежедневно причинявшие ему всякую жгучую муку, воплотились в трех граждан премерзкой наружности. Теперь они не только вносили смятение и помрачали и без того некрепкий разум Федота, но вполне могли подстроить какую-нибудь пакость, или надавать вполне ощутимых тумаков. Демоны не тратили время на искушения, а взялись терроризировать Федота, почище иного хулиганья. Назывались они теперь Вовик, Геннадий Федорович и Барталамью. И здесь Федоту не повезло. Когда тебя тиранит какой-нибудь древний демон по имени Бельфегор, или там Хастур, оно, конечно, неприятно, но, с другой стороны, внушает уважение. Но Вовик, пенсионер-забулдыга?! Но неописуемый Геннадий Федорович, который играл на тромбоне? Да и Барталамью не лучше, поскольку выглядел как помесь ежа и свиньи, летал, еще и противно похрюкивал. Вот такая компания осаждала Федота. Стоит ему на улицу выйти, они тут как тут. Вовик толкает в бок и говорит гадости. Геннадий Федорович не отстает, немелодично дудит в тромбон, и при этом отвешивает пинки. А в довершение всего этого непотребства, вокруг выписывает фигуры высшего пилотажа Барталамью,  хрюкает и повизгивает. Невозможно работать в таких условиях. Поначалу Федот пытался противостоять обнаглевшим бесам, но куда там. Духовных сил ему явно не хватало, и чаще всего он с позором сбегал с поля битвы, охая и потирая ушибленное. Что самое обидное, окружающие совершенно не замечали незваных гостей, и странности в поведении Федота их настораживали. Поэтому у него совершенно разладились социальные контакты. Люди начали сторониться Федота, и смотрели на него косо. Бесы же, не встречая серьезного сопротивления, обнаглели вконец. Вовик повадился приворовывать у Федота все, что плохо лежит. Геннадий Федорович поселился у него в квартире, и до поздней ночи играл на тромбоне. Барталамью же вмешивался в разговоры Федота, в том числе, и глубоко личные, и сбивал с толку пронзительным хрюканьем. Обстановочка.
Когда Федот убедился, что бороться с незваными гостями не получается, он решил бежать. Устроил скандал в профкоме и вытребовал себе путевку в профилакторий, в один приморский город. У него была слабая надежда, что перемена мест, а, возможно, и свежий морской воздух, помогут ему в битве с темной стороной его «Я». Здесь следует упомянуть, что происхождение Вовика, Геннадия Федоровича и Барталамью было весьма туманным. Они, конечно, утверждали, что происходят из самых авторитетных сфер, и намекали на ого-го какие связи, но по всем признакам были мелкими бесами самого низкого пошиба, из тех, кому доверят разве что устраивать скандалы в общественном транспорте. Более того, в редкие минуты покоя, Федот подозревал, что и не бесы они вовсе, и совсем ему не чужие, а очень даже он сам, просто такой неприятный он, с которым ни смириться, ни справиться не получается. Но не все ли равно, как их называть, и неважно, в психоанализе дело или в демонологии, если жизни никакой нет? Итак, Федот не стал разбираться в тонкостях проклятия, что его постигло, и решил сбежать. К побегу подготовился очень серьезно. Соорудил фальшивую бороду, нацепил темные очки, хотя на улице было пасмурно, в довершение маскарада надел длинное пальто. Дождался, пока бесы притихнут – видимо, и у темных сил бывают выходные, и немедленно укатил в профилакторий, оздоравливать ослабевшие нервы.
Путешествие вышло на диво приятным. Бесы не досаждали ему, и до приморского города он добрался без осложнений. Выпил удивительно вкусного пива в привокзальном буфете, с непривычки промочив фальшивую бороду, накупил беляшей и отправился в санаторий. В дороге разомлел, приметил уютный тихий сквер, и присел там отдохнуть. И буквально тут же получил по морде.
Надо сказать, что место для отдыха Федот выбрал крайне неудачное. Сквер располагался прямо напротив общежития местного высшего учебного заведения, а в общежитии проживали студентки филологического факультета. И, разумеется, в сквере завелся эксгибиционист. Был он совершенно безобиден, но довольно навязчив. Почти каждый день, как закончатся пары, эксгибиционист поджидал филологических барышень в кустах сирени, и, стоило им показаться в сквере, с лихим воплем выскакивал юным феям навстречу, распахивая пальто. Те поначалу визжали, и даже разбегались, но со временем привыкли, и стали относиться к горе-кавалеру с каким-то подобием симпатии. Как-то раз эксгибиционист заболел гриппом, и не появлялся в сквере целую неделю. Девицы поначалу обрадовались, потом заскучали, а потом и вовсе разволновались – не случилось ли чего? Такие вот у них были странные отношения. Кроме романтичных девиц на филологическом факультете обучалось два студента, один другого плюгавее и гаже, ну чисто обмылки. Филологические девицы совершенно не обращали на них внимания, относились хуже, чем к мебели, а молодые люди по этому поводу очень печалились. И сильно завидовали озорнику-эксгибиционисту, который регулярно приковывал к себе взгляды знойных повелительниц неправильных глаголов, а некоторым – и вовсе снился. И решили они ушлого развратника проучить. Долго вынашивали план, как им изгнать удачливого соперника из тенистого скверика, и остановились на самом надежном и примитивном варианте – физическом насилии. Преисполнились решимости. И надо же так случиться, что в сквере повстречали Федота, разомлевшего от двух кружек пива и заслуженного отдыха. Из-за фальшивой бороды, длинного шпионского пальто и нервной повадки он и правда выглядел довольно подозрительно, вот студенты и кинулись его лупить, приняв за эксгибициониста.
Как жестока судьба! Как горька чаша унижений! Мало того, что Федоту достались самые третьесортные бесы, так еще и получить по морде от студентов филфака! Студентов! Филологического факультета! Один из которых пишет курсовую по Милораду Павичу, а другой тайно и безнадежно влюблен в японскую школьницу из мультфильма! И вот эти убогие недоумки умудрились Федоту навалять. О, позор! О, тщетность. И ведь это не самое страшное. Пока Федот с горем пополам отмахивался от наседавших на него злобных задротов, из-за куста сирени появилась неразлучная троица. Вовик потирал ладони и хрипло ругался, Геннадий Федорович, мерзко улыбаясь, изготовился сыграть на тромбоне, а Барталамью выделывал в воздухе иммельман и бочку. Коварные злодеи выследили-таки беглеца.
Горестно взвыл Федот, и опрометью кинулся бежать, путаясь в длинном пальто. Ужас переполнял его мятежную душу. Тем временем, что-то в окружающем мире неуловимо изменилось.
Надо сказать, что как раз в это самое время судьба мира висела на волоске. Так случилось, что накануне сбылся ряд древних и жутких пророчеств, были произнесены последние Слова, сняты последние Печати, и страницы в Книге Жизни подошли к концу. Наступал конец света, и к нему, как всегда, никто не был готов. Кометы чертили в небесах свои дьявольские знаки. Черные псы на заброшенных кладбищах сбивались в стаи. Ветер шептал забытые слова на языке мертвых. Пали последние стражи, распахнулись двери древней тьмы, и в мир вошел Король в истлевших одеждах, великий и страшный, губительный и необоримый. Его дыхание было смерть. Его поступь была погибель. Пагубой был шелест его одежд. От его взора истлевали деревья, и даже время трескалось и рвалось на лоскуты. Король шествовал, и мир вокруг содрогался и трепетал, в ожидании неизбежного конца.
И тут навстречу Королю в истлевших одеждах выбежал Федот. Запыхавшийся, раскрасневшийся, с подбитым глазом и в съехавшей набок фальшивой бороде. Где-то за углом раздавались выкрики «Стой, гнида! Стой, а то хуже будет» - было ясно, что погоня идет за ним по следу. Федот затравленно оглядывался, искал, куда бы спрятаться. И, приметив вполне подходящую подворотню, ринулся туда. Но на пути к вожделенному убежищу стоял Король в истлевших одеждах, тот, что несет погибель и тлен. Он взглянул на Федота своими мертвыми глазами, протянул к нему костяные пальцы, унизанные магическими перстными, и начал творить замогильное колдовство. Федот, в свою очередь, был настолько занят борьбой с собственными демонами, а, точнее, позорным бегством от них, что отвлекаться на какой-то там конец света ему было совершенно не с руки. Обстоятельства и так складываются, что хоть плач, а тут еще какой-то оборванец к нему свои кривые лапы тянет. Федот рявкнул:
-Отвали, чучело!
И грубо оттолкнув Короля в истлевших одеждах, устремился к спасительной подворотне.
Такого поворота событий Король не ожидал. То, что его могут не воспринимать всерьез, оказалось для Короля неожиданным и шокирующим. Он сник, скукожился, а после и вовсе истаял. И начавшийся было конец света тут же прекратился. Дьявольские кометы разлетелись, словно их и не было, черные псы повыли, да и пошли по своим делам, мертвенный ветер оказался обычным сквозняком, а в Книге Жизни немедленно отыскался второй том, еще потолще первого. Никто даже и не понял, что произошло. И ладно.
А Федот? Ну что Федот. Пыхтя и отдуваясь он побежал дальше, а за ним по пятам следовали Вовик, Геннадий Федорович и Барталамью, чтобы и дальше терзать его мятущуюся душу и отравлять заслуженный отдых.
Все.