Мой пОцифизм

Когда я служил в Советской армии,  меня захотели направить в Афганистан. Многие сослуживцы грезили боевыми победами, медалями,  и представляли себе, как они вернутся домой героями,  и как будут уважаться во дворах и на дискотеке.
Я же не хотел стать героем, на дискотеки не ходил, а во дворе меня били всё мое сознательное детство, часто до бессознательного состояния, а потому это обыкновение могло измениться, только если бы я вернулся во двор в героическом гробу.
Командование части, в которой мне было оказана честь возвращения  интернациональный долгового обязательства Родине, было недовольно и обескуражено отказом, ведь я числился отличником политической подготовки,  и лучше всех пересказывал конспекты  Ленина на комсомольских собраниях.
Начальство решило, что такие как я,  просто обязаны были помочь афганским братьям построить коммунизм, при чем, раньше, чем в СССР.
Я был неумолим. Напрасно командир роты с жаром рассказывал мне о том, как можно не щадя патронов, своей и чужой жизни, стрелять  и метать гранаты, как можно увлекать за собой солдат, и как разрешается, поднявшись из окопа во весь рост, орать в нарушение устава матом на душманов, как классно их уничтожать штык-ножом в рукопашной схватке, какие медали и значки будут  красоваться на моей впалой груди…  Меня не тронула даже истерика замполита полка, который после нескольких неудачных попыток уговорить меня хотя бы написать заявление на отправку в Афганистан, обозвал меня предателем дела Родины перед строем, и разжаловал с ефрейтора до рядового.
Дослуживал я свой почетный долг Родине примерно как во дворах избиваемого младенчества.
Совсем скоро из Афганистана войска вывели вслед за цинковыми гробами, а Советский Союз прекратил свое существование. Афганские браться не выучили Ленина,  и более моя политическая подготовка в жизни не помогала, а потому я в поисках работы оказался в Приднестровье. Там, сразу после моего прибытия, началась война между Тирасполем и Кишиневым. По обе стороны фронта воевали самые разные подразделения, если смотреть на форму, а не на лица. С лицами все было сложно. Для того, что бы стрелять друг в друга нужно было уметь идентифицировать врага, то есть определить, какой он национальности, при чем как можно быстрее, пока он не опередил в определении.
Меня, как молодого, недавно отслужившего армию, призвали воевать на стороне Приднестровья. Разумеется,  я отказался. Почему? А потому что не различал в противоборствующих врагов и друзей. О чем  так прямо и сказал начальству, мол, никакой разницы между противниками не вижу, поскольку это не моджахеды с бородами, а наш собственный народ одной страны, с которым я учился, служил в армии и работал, к тому же видел неоднократно, как они  после военных маневров, будучи соседями, воевавшими днем по разные стороны Днестра, вечером преспокойно дружили, выпивали и помогали друг другу в  бытовых хлопотах, рассказывая о своих ратных подвигах, и нисколько не обижаясь за дневные вооруженно-конфликтные различия. Начальство назвало меня изменником Приднестровья и шпионом, после чего я был с позором изгнан  с работы, а позже  и с территории зачатой государственности, которая так и не родилась.
Вернувшись на свою обнуленную, или так называемую Россию нулевых годов, я  увидел в каком криминальном безобразии она находится, а потому сразу поступил на службу туда, где, как пелось в одной песне,  было принято «вести незримый бой, так назначено судьбой для нас с тобой», и тут как назло, начались военные эпопеи в Чечне. Разумеется, меня, как отличника новой политической подготовки, начальство решило откомандировать на ратные подвиги. И так же, сообразно привычке, я отказался.
 – Почему? –  угрожающе спросил меня начальник.
–  Я поеду, если вы мне скажете, что там происходит, - поковыряв в носу, промямлил  я с тоской отводя глаза в сторону.
– Там происходит наведение Конституционного порядка, - зловеще ответил он. 
– Конституционного или мусульманского?- вновь спросил я, предчувствуя развитие знакомого сюжета.
 – А черт его знает! – ответил начальник, - Что-нибудь, да наведётся.
–  Помилуйте, - обреченно вздохнул  я, - Конституционный строй не скоро установится, а для мусульманского, я даже не гожусь в христиане.
После объявления меня предателем Родины,  я  безуспешно пытался восстановить пошатнувшееся доверие начальства и коллег, а через некоторое время, посягнув на некоторые их коррупционные обычаи, был и вовсе извергнут из рядов защитников Отечества.
Поскольку находиться после своего поражения на поприще борьбы с коррупцией оставаться  на Родине могло быть  опасным, я решил репатриироваться в Израиль.
Но на собеседовании оказалось, что документы о еврействе не совсем подходят  к установленным образцам образцовых евреев, к тому же на вопрос, готов ли я сражаться с арабами за Израиль, я ответил…  Ну вы уже поняли  сами.
Собеседующий меня образцовый еврей на это определил, что так могут говорить только поци, но я как временно идентифицированный гой, теперь вполне имею любое право, кроме репатриации на Священную Землю.
И решил я тогда поехать куда-нибудь поближе, например,  на Украину,  в которой  чувствовал утраченное с  Россией  братство, по недоразумению временно отделенное условной границей. Оказалось, что граница безусловная, и меня,как россиянина, туда не пустят, ровно как собаку в церковь, или как гойского поца в Израиль.
Я терпеливо принялся ждать отмены запрета, но дальше все происходило совсем не по мирному сценарию. Говорят, скоро опять будет нечто вроде военного конфликта. На мой взгляд она не заканчивалась, и нет никакой разницы определяемой кем-то нарисованными границами, и пусть мой  пацифизм и пОцифизм для кого-то одно и тоже.