Пока нет титров - надежда не умерла!

I
Для тренера по стрельбе Андрея Шумилина нерешаемых задач в биатлоне не было.
– Ну что ты с пацанами возишься? – спрашивал его всякий раз на сборах в Хантах старший тренер юношеской сборной Ольховский. – С твоим-то опытом! Ну какие у тебя здесь перспективы, тренер? Давай ко мне!
– Так наши пацаны, коуч, твоих юниоров итак в индивидуалке сделали!
– А бегут-то хуже!
– Потому что на дровах. А твои на лёжке застрелились!
– Так мы сейчас на физику ставим!
– На физику! Вон наши – закатываются, а твои – все закисли…
Но Ольховский не унимался, заманивал:
– Кубок IBU, Антерсельва, петля Аликина, Оберхоф, Поклюка, Хохфильцен…Через год-два заслуженного получишь…
А заканчивал всегда одинаково:
– Ведь не за себя прошу! За Родину!
– «Оставьте всякую надежду!» (Надпись у входа в ад. Данте, «Божественная комедия», песнь 3, стих 9 – прим. автора) – улыбался в ответ тренер по стрельбе. – А Юрку куда я дену?

…Смотрит Шумилин морозным ранним утром на снег, искрящийся в лучах солнца, на подернутые серебристым махровым инеем щиты на стрельбище. Классный катун! Пар валит изо рта. Хорошо! Смотрит и вспоминает: «Здесь на спуске Юрка с трассы в осинник свалился. Чуть шею не свернул», «На этом тягуне палку сломал», «А тут – на финише – маханул».
А сзади Юрка, едва поспевает.
Бежит Шумилин по склону, лыжи – раз-два, раз-два: «Вот Висячий камень, за ним – Зеленый мыс». Бежит легко, чуть покачивая корпусом: «Как же я отсюда уеду? Куда?», «Здесь моя родина!»
– Пап, ну хватит уже! – канючит Юрка у финишного створа.
– Да ты что, Юрок? Все только начинается! – весело кричит отец и заходит на новый круг.

А после вечерней тренировки – когда Юрка, намотав с пацанами по трассе кругов пять, а то и десять, затихнет в своей комнате – хорошо сидеть на кухне, укрывшись теплым пледом, с кружкой горячего чая и книжкой, под старым абажуром.
Лишь глянет изредка Шумилин на стену, напротив. Там в рамке под стеклом черно-белая фотография. Портрет той, единственной, что подарила ему сына, а сама умерла – не снесла мук родовых.
Раньше Шумилин рассказывал жене весь прожитый с Юркой день. Смотрел, если она улыбается, значит правильно день прожили…

Отведёт взгляд Шумилин и опять читает.
А утром – по морозцу – на трассу.

II
Только быстро вырос Юрка!
После спортфака, отбегав в армии год за СКА, вернулся домой в новом качестве.
И стало два тренера Шумилина: один – на стрельбище, другой – на трассе. Первый учит, как винтовку пристрелять, а второй – ходу в подъем. Старший показывает, как дыхание свое укротить перед стрельбой. А младший финишному спурту обучает. Одного как бы и не видно вовсе, а второй всегда рядом бежит, а на спуске – за счёт большей массы – накатывает.

Смотрит как-то раз старший Шумилин, а младший еле-еле с горы тащится. Уж и последний шнурок на триста метров вперед тренера ушел.
– Что с тобой, Юрок?– подъехал отец. – Уж не заболел ли?
– Да… так, – вздыхает сын.
День так. Два так. А вечером третьего дня сам к отцу подходит:
– Не знаю, как и сказать… Помнишь Веру Смирнову?
– Это та рыженькая коротконожка, с веснушками на носу? – притворился отец.
– Не-е. Эт-т Тамарка, – улыбнулся Юра. – Уже второй раз замуж выходит.
– Скажите-пожалуйста, живут же люди!
– Нет. Вера – это…
– Дочку титульного спонсора в школе олимпийского резерва даже технички знают, – легко перебивает старший Шумилин. – На лыжной базе иногда ее вижу. Джипы, охрана, то, да се. Пройти спокойно нельзя… Замуж, поди, тоже выходит?
– Нравится она мне. Очень.
– Так вы ж перед твоей армией с ней расстались.
– Да то была глупая ревность, недоразумение…
– А ты с ней разговаривал?
Молчит Юрка, вздыхает только:
– Уезжает она.
– И что? Не насовсем же!
– В Германию. На стажировку, на два года. Тридцатого декабря самолет…
– В канун Нового года?
– Там нет таких каникул, как у нас.
– Что ж. Раз так, нужно действовать решительно!
– Я все тянул, тянул…теперь поздно!
Глянул старший Шумилин на портрет – молчит жена, серые глаза грустью заволокло.
– Буду скоро как наш Петрович – старый, пьющий тренер, в трениках, – то ли в шутку, то ли всерьез сказал Юрий.
– Нельзя раскисать! Надо собраться, найти нужные слова, объясниться. А иначе всю жизнь потом будешь казнить себя за слабость.
– Боюсь, что всё уже поздно.
– Заладил поздно-поздно. Под Новый год случаются настоящие чудеса! Ты сам прекрасно знаешь, – это как в фильмах: пока нет титров – надежда не умерла!

Уже следующим днем подъехал Юра на стрельбище к отцу. Крутой вираж заломил, обдал снежной пылью, глаза горят:
– Я разговаривал с ней по телефону. Она предложила проводить ее в аэропорт.

III
…Из коттеджного поселка мы выехали чуть позже, чем было намечено. Вера хотела ехать на своей спортивной машине, но отец ее настоял, чтобы нас отвез его личный водитель-охранник на внедорожнике:
– Так всем будет удобнее и надежнее.
Дорога до аэропорта должна была занять немногим больше часа.
Машина резво рванула, приближая нас к скорому и неизбежному расставанию.
От водителя нас отделяла прозрачная изолирующая перегородка.
Стук, вибрация моего сердца, перекрывали мерный звук мотора. В воздухе повисло тягостное напряжение. Я все не решался начать разговор.
Машина, чуть замедлив скорость, съехала с федеральной трассы. Справа и слева от дороги за специальным шумоотражающим забором проносились в темноте призрачные неживые силуэты дачных домиков.
Дорога резко повернула вправо, и в ту же секунду на нас буквально обрушилась снежная буря. Вдруг, разом, пропали дачные домики. Еще миг и уже не стало видно заборов. Машина замерла, и через мечущиеся в бешеном ритме по лобовому стеклу дворники, свет мощных фар отчаянно выхватывал из мрака ночи лишь необузданную снежную круговерть.
Раздался щелчок и в динамиках внутренней связи мы услышали голос нашего водителя:
– Вера Григорьевна! Дальше ехать невозможно. Ничего не видно. Сплошной снежный поток! Я выйду, посмотрю, что можно сделать. Пожалуйста, оставайтесь в машине.
Я попробовал тоже выйти, но Вера остановила меня, коснувшись руки.
Сердце мое, казалось, вот-вот разорвется.
– Вера, я давно хочу тебе сказать… – начал я.

IV
Хорошо сидеть на кухне, укрывшись теплым пледом, с кружкой горячего чая и книжкой, под старым абажуром. Тихо отмеряют часы свой ход. Скоро, очень скоро подбежит минутная стрелка к часовой, поравняется у XII и покатит дальше по кругу. И родится новая данность, новая реальность, Новый год!
Только вдруг тишину разбудит телефонный звонок:
– Ну что, тренер, с Новым годом тебя!
– И тебя, коуч, с наступающим!
– Теперь ты мой должник, тренер! Давай рассказывай, не томи, как все прошло?
– Как прошло? Как только их машина повернула к аэропорту, ребята из ДПС перекрыли этот участок и направили весь остальной транспорт в объезд.
Шумилин осторожно закрыл книгу, положил ее на край стола и продолжил:
– Твои снежные пушки мы расставили по обеим сторонам дороги за забором. Воду подключили от пожарных гидрантов. Из-за обрамляющих дорогу заборов этот участок продувается всегда так, словно ты находишься в аэродинамической трубе. Был настоящий ураган. Любой человек, попавший туда в этот момент, не смог бы разобрать ничего в двух метрах от себя. А четыре фронтальных погрузчика в пять секунд, возвели спереди и сзади непролазные сугробы, окончательно отрезав все пути к отступлению. И все это было сделано без единой репетиции!
– И что?
– Они сидели в машине и говорили там до тех пор, пока ее самолет не взлетел. Он признался ей, а она, оказывается, все это время ждала его!
– А потом?
– А потом эти же самые погрузчики расчистили дорогу, и они вернулись домой.
– И?
– И Юра просил у ее отца руки дочери.
– И что?
– И теперь с нашим благословением они снова мчатся в аэропорт! Уже на другой рейс.

Шумилин видел перед собой лишь серые глаза, полные жертвенной любви и нежности. Под Новый год случаются настоящие чудеса! И пока нет титров – надежда не умерла!

– Неужели никто так ничего и не заметил?
– А разве главное это, коуч?

…Тренер по стрельбе взял в руки книгу, подержал в ладонях, не раскрывая, затем снова положил на край стола. Свет от старого абажура упал на обложку так, что можно было прочесть название:
О. Генри «Золото и любовь»

декабрь 2021