О трудоднях в колхозах СССР

Я не колхозник и никогда не жил в колхозе, кроме как был летом в гостях у бабушки с дедушкой, которы1 был председателем колхоза в районе имени Полины Осипенко Хабаровского края. Это был район, приравненный к северным, и все труженики в нем получали северные льготы в советское время.

О том, как мой дедушка стал председателем вначале артели, а потом колхоза, очень хорошо написал в своих мемуарах мой дядя, бывший председатель Хабаровского крайисполкома, потом заведующий отделом ЦК КПСС в 80-е годы Виктор Степанович Пастернак. Он был из семьи спецпереселенцев, сосланных из Хабаровска в северный, тогда еще Кербинский район в конце осени 1933 года и первую зиму живших в землянке с 4-мя маленькими детьми. Вот что он написал:

Думается, начальство прииска заметило у моего отца определенные организаторские способности, потому что через год (в 1934 году) ему поручили организовать и возглавить сельскохозяйственную артель. В тех сложнейших северных условиях надо было создать такое подсобное хозяйство, которые выращивало бы для работников приисков картофель, овощи, да и молоко нужно детям. Так в 1935 году мы переехали на другой прииск, который назывался Веселый. После того, как на прииск завезли спецпереселенцев, его называли поселок. Весной того же годы там приступили к первым посевным работам. В 1935 году на прииск Веселый переехала и вся наша семья.

Незабываемым для меня остается еще одно событие тех лет. Я закончил первый класс. Наступило лето. У нас на Севере в это время разворачивались посевные работы. И вот отец мне, уже как школьнику, доверяет «самостоятельно» верхом на лошади поборонить колхозный огород, где потом женщины будут сажать овощи. Он заседлал самого смирного коня, посадил меня верхом и объяснил, как надо боронить, в три-четыре следа.  Моя задача заключалась в том, чтобы ездить, править лошадью, запряженной в борону, и хорошо разрыхлять землю. Отец сказал, что работа, которую я должен выполнить, самая ответственная, потому что если я плохо побороню землю, то хорошие овощи на ней не вырастут.  Помню, как я старался, что ездил по одному следу и по четыре, и по пять раз.  Мне все казалось, что земля плохо разрыхлена, а значит, овощи не вырастут,  и только я в этом буду виноват.  А как же тогда в глаза людям смотреть? Все будут говорить: «Это из-за Витьки овощей нет».  И когда отец меня похвалил, снимая с лошади, сказав, что я хорошо поборонил, я был, кажется, самым счастливым человеком на земле. Так был заработан мой первый «трудодень» на колхозном поле. Тогда еще не знал, что до окончания десятого класса ежегодно, каждое лето, мне придется изо дня в день работать на колхозных полях и сенокосах за так называемую «палочку» в журнале «учета трудодней». Никаких денег за нашу работу не платили. В конце года подсчитывали, что осталось колхозу после сдачи всех налогов государству. И если оставалось какое-то количество картофеля и овощей, то их продавали тоже государству по мизерным ценам и  вырученные деньги делили между колхозниками пропорционально выработанным «трудодням».

Нам – детям председателя колхоза – приходилось работать больше других детей. Только при этом отец мог сагитировать колхозников послать своих ребят трудиться на колхозных полях практически бесплатно. Такова реальность, и я воспринимал её как должное. Для моих старших сестер и для нас с Петей было недопустимо, чтобы кто-то в селе мог сказать: «Смотрите, мои дети в колхозе батрачат, а председательские детки дома отсиживаются». От такого позора хоть сквозь землю проваливайся! Я, признаться, внутренне гордился, что никто такое не мог сказать.  Зато мы, колхозные мальчишки, радовались каждому дождику: в такой день можно подольше поспать, на полях и сенокосах в дождик мы не работали.

Наиболее трудным для меня оказалось лето, когда пришлось работать пастухом колхозного стада (в этом стаде паслись и все коровы колхозников). Вставать надо очень рано, пастбищных лугов в тех местах нет, поэтому стаду надо было много раз за день исходить по поймам речушек и ключей, по сопкам. Некоторые коровенки так и норовили отбиться от стада и забраться в какой-нибудь огород.  А это страшно допустить: ведь на огороды была вся надежда каждой семьи. Я изучил нрав своих коров и неустанно следил за ними. Но они все-таки ухитрялись отбиваться, и мне приходилось изрядно за ними бегать.  Поэтому вечером, возвращаясь с закатом солнца домой, успевал только наспех поесть и валился спать.  Спасли мы летом на сеновале. Нам казалось, что ничего лучшего не бывает. И так не хотелось просыпаться, когда мама утром рано-рано (вместе с петухами) будила меня, приговаривая: «Вставай, сыночек, пора уже коровушкам в поле». В то лето дождики меня «не спасали», наоборот, в такие дни было мне особенно  обидно: все ребята дома, а я иду пасти коров. А они, такие-сякие, еще и норовят по мокрым кустам удрать в чей-нибудь огород. И, хочешь не хочешь, а надо бегом за ними, не то наделают потраву – беды не оберешься.  Уж больно неприятно бегать под дождем по мокрым кустам.  Одно благо: после такого «душа» сон как рукой снимало.

Но главным делом у нас, колхозных мальчишек, были прополка и окучивание картофельных полей. Картофель – это основная культура, товарным производством которой было выгодно колхозу заниматься.  Люди научились в тех северных условиях получать хорошие урожаи качественной и вкусной картошки. Её с удовольствием покупали не только во всем районе,  но во время войны наш картофель очень помогал труженикам города Николаевска-на-Амуре.

Обрабатывали мы её не тяпками, а плугами (пропольниками и окучниками). Ребята постарше за плужками, а помладше – водили под уздцы лошадок по борозде между картофельными рядками.  Нам устанавливалась норма: за день одному плугу окучить полгектара картофельного поля.  За это пахарю-мальчишке проставлялось 0,75 трудодня (взрослому 1 трудодень), коноводу – 0,5 трудодня.  Уезжали на поля рано утром, а возвращались вечером. Никто и не задумывался над тем, что у детей должен быть укороченный рабочий день.  Мы трудились часто по восемь часов и больше, если надо было закончить обработку поля сегодня, чтобы не возвращаться на другой  день на малый участок.  Считалось, что из-за переезда с поля на поле  день будет потерян. А в крестьянстве это недопустимо.

Обедали в поле. На обед нам мама готовила, как правило, по пол-литровой бутылке молока, по две отварные картофелины, по одному (а если была возможность, то и по два) яйца и по кусочку хлеба.  Молоко мы ставили в воду, в холодный ключик и ждали обед с нетерпением, поглядывая частенько на солнышко. Уплетали все с превеликим аппетитом. Потом, немного повалявшись, снова за плуг.

Часто задаю себе вопрос: что заставляло нас, мальчишек, так добросовестно трудиться? Ведь за нами не было никаких «надсмотрщиков», но абсолютное большинство ребят очень добросовестно относились к работе. Мы внимательно ухаживали за доверенными нам лошадьми. Все умели не только правильно их доверенными нам лошадьми. Все умели не только правильно их запрягались, но и следили, чтобы хомут нигде не стер кожу. Во время их кормили, поили, давали отдохнуть. Они узнавали нас на лугах, когда паслись. Моя любимая лошадь Буря никому не давалась на пастбище, ловить её все боялись – она могла укусить или лягнуть. А мне она сама на зов откликалась легким ржанием, таким тихим, добрым, и сама подходила ко мне. Я всегда ей оставлял полкусочка хлебушка, который мама давала на обед.  Когда подрос и работал уже не коноводом, а за плугом, мне не требовался коновод. Буря так привыкла, что сама ходила по рядам. Только в конце поля приходилось вожжами поворачивать ей и ставить на очередной рядок.  Помню, мама говорила по этому поводу отцу: «Ты, Степан, должен Вите и за коновода полтрудодня проставлять», а отец отшучивался: «За что же ему доплачивать? Он ведь за коновода не работает. Это Буря у него сама по рядам ходит». А в голосе у обоих и тепло, и гордость ощущались.  И мне так принято было, что отец и мать знают: я без коновода работаю, и конюх мне полностью доверяет Бурю.

Почти все мои односельчане были умельцами. Из поколения в поколение передавалось умение своими руками делать все, что может потребоваться в натуральном крестьянском хозяйстве. И не случайно в сельскохозяйственной артели,  которая была создана на приисках из «спецпереселенцев» в первую же зиму представилась возможность организовать хорошую столярную и бондарную мастерские. В поселке заработала кузница, стали гнать деготь, дубить кожи, делали  телеги и сани, сбруи и многое другое. Мебель наших столяров славилась во всем районе.  Наши умельцы делали даже музыкальные струнные инструменты.  Гитары и балалайки, которые выхолили из-под рук Колоса Тараса Калиновича, признавались лучшими на выставках музыкальных инструментов.  Именно тогда, в раннем детстве, я услышал от отца странное для меня слово «хозрасчет».  Помню, как в конторе артели (она была в соседней комнате с нашей) битком набивались мужики-односельчане, и отец вместе с бухгалтером артели Кравцовым Тарасом Никитовичем без устали разъясняли им, что такое «хозрасчет»,  и какую пользу принесет он не только артели, но и каждому из них, если они согласятся внедрить такой метод хозяйствования.

И не случайно образованный на базе этой артели колхоз признавался лучшим в районе вместе  с  другим колхозом, где членами были такие же горемыки-спецпереселенцы.  Наш колхоз во время войны распахал новые земли в пойме реки Амгунь (ниже по течению на 25 км районного центра имени Полины Осипенко) и снабжал картошкой и овощами район и город Николаевск-на-Амуре.  Эти колхозы просуществовали 20 лет,  до 1954 года, когда Хрущев «амнистировал» «спецпереселенцев» (только непонятно, за какую провинность). Колхозникам выдали паспорта, и они разъехались по своим родным местам. Некоторые поселились в пригороде Хабаровска. А без них развалились и колхозы. И никто теперь поверить не может, что такие хозяйства были в тех северных местах.

Так вот, честно трудиться, жить и работать по совести, все это впитывалось нами с молоком матерей наших.  Если что-то хорошее действительно есть в наших душах, то мы, мальчишки и девчонки тех далеких «трудпоселков» по гроб  своей жизни должны быть благодарны своим родителям.   И никогда не забуду слова мамы, которая говорила их, когда я был совсем маленький, но которыми я стремился руководствоваться всю свою жизнь: «Я не знаю, сыночек, есть Бог на небе или нет. Да и никто этого не знает. Увидит Бог или не увидит, но сам ты всегда будешь знать, если поступишь нечестно. Совесть твоя будет нечиста. А это – большой грех. И в конце нашего жизненного пути каждому придется держать ответ перед своим Богом – своей Совестью».

Это написал мой дядя, моя мама была его старшей сестрой.  Я знал мнение о своем дяде, когда без всякой протекции с его стороны стал чиновником в краевом отделе здравоохранения. Все говорили об уважительном отношении вначале первого заместителя председателя, а потом председателя крайисполкома Пастернака к любому труженику, независимо от занимаемой должности.  Он был строг, но справедлив, и всегда подсказывал незнающему что-то, как лучше сделать в данном конкретном случае. Потому занял этот высокий пост после работы и на заводе "Амурсталь" в качестве мастера, а потом начальника цеха, и главного инженера Хабаровского кислородного завода, второго секретаря райкома, горкома, обкома КПСС и лишь пройдя хорошую школу партийного руководителя был переведен на работу в крайисполком, на так называемую советскую работу. В.С.Пастернак - единственный председатель крайисполкома в стране, который стал заведующим отделом ЦК КПСС. Так что его работа в колхозе воспитала настоящего труженика и патриота своей великой Родины.

Мне довелось летом жить в этом поселке Малышевский, где был колхоз. Именно там я впервые увидел зерноуборочный комбайн. Представляете, на севере Хабаровского края сеяли зерновые, уж не знаю, рожь или пшеницу, но сеяли, обрабатывали зерно и получали муку, из которой пекли хлеб, и снабжали магазины района.

Когда я читаю статьи или комментарии, где на полном серьёзе утверждается, что люди в колхозе работали за трудодни, придуманными «сталинскими людо.едами» дабы не платить крестьянам зарплату и держать их в качестве рабов, то мне кажется, что я нахожусь в какой-то другой реальности, где всё перевёрнуто вверх дном, где твёрдое режут мягким, а вместо фотографии используют негативы...
Люди, критикующие систему трудодней даже не понимают что это такое, откуда она пришла и какую, более справедливую альтернативу можно было бы ещё придумать. Чтобы понять, что такое трудодень, давайте сначала смоделируем ситуацию в современном мире.

Допустим мы с приятелем решили выращивать зерно на продажу, поскольку у каждого было по 5 га земли. Можно было и конечно и по отдельности, но большому трактору на таких клочках сложно маневрировать, больше притопчет, да и расход топлива у него тогда получается выше, а значит затраты у нас будут значительнее, так как трактор взят в аренду и заправлять его должны мы. Словом, сделав калькуляцию, мы решили объединить наши участки и совместно выращивать урожай.
Надеясь на добросовестное отношение друг друга к этому делу мы по очереди пахали, бороновали, сеяли, пропалывали. Но тут пришло время сбора урожая,а мой приятель неожиданно заболел. Собирать урожай мне пришлось одному. И здесь перед нами встала дилема — как нам делить урожай? Что было сложнее — вспахать, посеять, прополоть или собрать? Как оценить тот вклад, который внёс каждый из нас?
Предлагаю всем высказаться, как разделить результат нашего труда по справедливости..

Мы же с приятелем, дабы в последующем избежать такой головоломки, придумали систему, которую назвали «карат». Вспахать гектар — один «карат», посеять гектар — 0,75 «карата», прополоть — 0,5 «карата», собрать урожай — 1,5 «карата», ну и так далее. Ну а поскольку в течении года нам за посев, прополку, сбор урожая нам никто не платил — это было бы абсурдом, то и свой доход от сданной продукции мы для себя считали в «каратах». К концу следующего года я заработал 60 «карат», а мой приятель сорок. И мы чётко, без обиняков поделили свой доход. На мой взгляд самая справедливая система.

Наверное многие уже догадались, что «карат» и «трудодень» это одно и тоже.
И принцип трудодней в колхозах был очень простой и справедливый. Средний трудодень рассматривался как результат работы не среднего, а слабого работника. А вот чтобы стандартизировать условия оплаты в 1933 г. Наркомзем СССР издал постановления, которые признавали уже сложившуюся в колхозах практику трудодней официальной формой расчёта оплаты труда.

Ещё раз для закрепления — трудодни были именно народным изобретением, уже сложившейся в реальности практикой, а не схемой, придуманной Сталиным, чтобы «истязать крестьян в колхозном гулаге».

Сельхозработы были разбиты на 7 уровней с коэффициентами от 0,5 до 1,5. Более квалифицированная или тяжёлая работа могла оплачиваться по максимуму в три раза больше самой лёгкой и неквалифицированной. Больше всего трудодней зарабатывали кузнецы, механизаторы, комбайнёры. Меньше всего зарабатывали колхозники на вспомогательных неквалифицированных работах, что вполне справедливо. За работу от «зари до зари» и повышенную выработку записывали дополнительные трудодни.

Да и колхоз — это ведь не государственное предприятие, а объединение людей по вышеуказанной схеме. А посему колхозное собрание, а не государство решало кому, когда и сколько платить. Повторюсь — колхоз и всё что находится в нём, включая произведённую продукцию, являлось собственностью колхоза, а не государства. Колхоз лишь выполнял взятые перед государством обязательства за бесплатное владение землёй — договоры о контрактации.

Примерный устав сельскохозяйственной артели
ПринятII Всесоюзным съездомколхозников-ударников
11. Из получаемых артелью урожая и продуктов животноводства артель:
а) выполняет свои обязательства перед государством по поставкам и возврату семенных ссуд, расплачивается натурой с машинно-тракторной станцией за работу МТС в соответствии с заключенным договором, имеющим силу закона, выполняет договоры о контрактации;

А вот что значит договоры о контрактации.
Догово;р контракта;ции — разновидность договора купли-продажи; соглашение, регулирующее отношения, связанные с закупками у сельскохозяйственных организаций и крестьянско-фермерских хозяйств выращиваемой или производимой ими сельскохозяйственной продукции. В соответствии с этим соглашением, продавец — производитель сельскохозяйственной продукции обязуется передать выращенную или произведённую им сельскохозяйственную продукцию в собственность покупателю — заготовителю, осуществляющему закупку такой продукции для последующей переработки или продажи.

Иными словами это контракт, по которому продавец, в лице колхоза, был обязан продать покупателю (государству) оговоренное количество продукции. А вот к оплате труда государство не имело никакого отношения. Как, когда и что получать, было записано в уставе сельхозартели.
15. Сельскохозяйственные работы в артели осуществляются на основах сдельщины.
Правлением артели разрабатываются и общим собранием колхозников утверждаются по всем сельскохозяйственным работам нормы выработки и расценки каждой работы в трудоднях.
На каждую работу устанавливаются нормы выработки, доступные добросовестно работающему колхознику, с учетом состояния рабочего скота, машин и почвы. Каждая работа, например: вспахать гектар, посеять гектар, произвести окучку гектара хлопка, намолотить тонну зерна, накопать центнер свеклы, вытеребить гектар льна, замочить гектар льна, надоить литр молока и т.п. — оценивается в трудоднях в зависимости от требующейся квалификации работника, сложности, трудности и важности работы для артели.

Каждому члену артели не реже одного раза в неделю бригадир подсчитывает всю работу, которую произвел колхозник, и соответственно установленным расценкам записывает в трудовую книжку колхозника количество выработанных им трудодней.
Распределение доходов артели между членами производится исключительно по количеству выработанных каждым членом артели трудодней.
16. Денежный аванс может быть выдан члену артели в течение года в размере не более 50% суммы, причитающейся ему за работу.
Натуральные авансы выдаются правлением членам артели с начала молотьбы хлебов из отчисляемых на внутриколхозные нужды 10 - 15% намолоченного хлеба.
В артели, занимающейся посевом технических культур, выдача денежного дохода члену артели производится, не дожидаясь окончания сдачи государству хлопка, льна, пеньки, свеклы, чая, табака и т.д., а по мере сдачи - не реже одного раза в неделю в размере 60% денег, получаемых артелью за сданную продукцию.
И где, сколько получали на трудодень, зависело лишь от того, как работали сами колхозники.

Вот что написала газета "Правда" за 1938 год.
"Колхоз имение Карла Маркса получил 1700 тысяч рублей только премии-надбавки. Его валовой доход составил 3,5 миллиона рублей. Кроме пшеницы, риса и других продуктов колхозники получают по 21 рублю на трудодень. За нынешний год в артели построены школа-семилетка, здание сельмага и 30 домов."

А вот что говорит о доходах колхозников критик Сталина, похлеще, наверное, всех современных вместе взятых. Уж он то знал,  о чём говорил.
В среднем на колхозный двор пришлось за 1935 год около 4.000 рублей денежного дохода. Но в отношении крестьян "средние" цифры еще более обманчивы, чем в отношении рабочих. В Кремле докладывалось, например, что рыбаки-колхозники заработали в 1935 г. больше, чем в 1934 г., именно по 1.919 рублей, причем аплодисменты по поводу этой последней цифры показали, сколь значительно она поднимается над заработком главной массы колхозов. С другой стороны, существуют колхозы, где на каждый двор пришлось около 30.000 рублей, не считая ни денежных и натуральных доходов от индивидуальных хозяйств, ни натуральных доходов всего предприятия в целом: в общем доход каждого из таких крупных колхозных фермеров в 10-15 раз превышает заработную плату "среднего" рабочего и колхозника.
Источник: Л. Троцкий «Преданная революция»

А в заключение хочу сказать, что в любой стране мира есть успешные фермеры, есть фермеры, которые еле сводят концы с концами, есть фермеры, которые доведены до отчаяния. Вот как обстояли дела в самой богатой стране мира, США.
Средний доход фермы в 1934 году составлял $ 431 на ферму...В некоторых районах страны фермеры врывались в города и просто брали то, что им было нужно, с продуктовых полок. Недовольство росло так сильно, что фермеры собрались из Дакоты, Миннесоты, Айовы и Небраски и пообещали защищать дома, фермы, скот и технику друг друга от конфискации.

Это владельцы ферм. А что тогда говорить об их работниках! Но я не слышу воплей об ужасном американском режиме, который довёл их до такого состояния. И не услышу, потому что реальность, в которой мы сейчас живём, создана за океаном. И пока мы будем в ней жить, всё рациональное для нас будет нелепостью...

Р.S. Вообще успехи так называемой сталинской экономики, о которой я уже не раз писал, связаны со сдельной оплатой труда, что на промышленных предприятиях, что в сельском хозяйстве. Люди не отбывали номер, высиживая рабочие часы, а трудились, не покладая рук. Но в отличие от капиталистической эксплуатации, примерно, как у нас в России в это время, у них  был законодательно закрепленный 8-ми часовой рабочий день, выходные, и социальные  льготы, которых становилось все больше, когда страна стала жить богаче. Дополнительная прибыль шла не в карманы владельцев, чтобы попасть за границу в офшоры, и на них покупать дворцы, яхты, а на создание санаториев и домов отдыха, дома пионеров, бесплатное жилье, детские сады и ясли, бесплатное образование и здравоохранение. А вот политика Хрущева, который поломал сталинскую экономику, и привела к уравниловке, к коррупции, тотальному воровству.

На днях мне позвонил мой земляк и одноклассник Виктор Алексеев. Его дед, известный на нижнем Амуре в дореволюционные годы купец Иван Муковозов, отсидел в лагерях 18 лет.  Но когда Хрущев после ХХ съезда КПСС стал по радио ругать Сталина, и внуки Ивана стали поддерживать "курурузника", он обругал их и сказал, что Сталин поступал правильно, и мы еще вспомним его, когда такие, как Хрущев, развалят великую страну. Какой мудрый оказался успешный купец, не зря есть на Амгуни небольшая речка под названием ИМ, названная так в честь Ивана Муковозова.