Кальвинизм в русско-венгерском диалоге

КАЛЬВИНИЗМ В РУССКО-ВЕНГЕРСКОМ ДИАЛОГЕ
Андрей Штерн

Говоря о русско-венгерском диалоге, а также о секеях, я хотел бы дать обзор ситуации так, как ее видят евангелические христиане. Это не мнение Церкви, Русской или какой-либо еще. Это просто позиция частного лица, заинтересованного в постижении венгерской культуры и конкретно венгерского протестантизма. Это путь, на котором лежат значительные препятствия в виде языковых и психологических барьеров, хотя милостью Божией они оказались преодолимы с помощью многих людей, профессионально владеющих русским языком, а частично и через посредство Германии и, разумеется, английского языка.
Реформатская Церковь и в Венгрии, и в России рассматривает себя как подлинную Церковь Христову, объединенную пониманием того, Кто есть Бог и что Он делает, прежде всего, в Своем Сыне Иисусе Христе, на основании того, что говорит об этом Библия как Откровение. С другой стороны, на общинном уровне, не тождественном личному спасению, она видит свое предназначение в том, чтобы делать окружающий мир, как он существует после Креста и Воскресения, по возможности все более отражающим Божью славу, как она сияет в Божественной Троице. Исходя из этих предпосылок мы будем рассматривать все остальное.

Три измерения диалога

Необходимо с самого начала понять, что в любом диалоге - или конфликте - стран или народов есть несколько уровней, лишь четко обозначив которые, можно понять, что представляет собой этот диалог или конфликт. Во-первых, существует идеальный компонент, включающий комплекс высших понятий нации о самой себе, базовую идентичность, то, чем мы хотим быть. Во-вторых, есть уровень исторических взаимоотношений, которые могут быть очень сложными и отражать высший уровень лишь в очень небольшой степени. Наконец, есть текущая ситуация, которая может быть достаточно двусмысленной, если не отвратительной, и в таком случае хотелось бы взглянуть поверх нее, чтобы понять, что в этих условиях представляет собой венгерский дух, венгерская культура и мысль, прежде всего христианская. Сочетание этих трех аспектов могло бы представлять полноценную, пропорциональную трехмерную модель культурно-исторического анализа, который необходим, если мы хотим развивать российско-венгерские отношения и погасить тлеющий в глубине Балкан конфликт.
1. Если мы говорим о высшем компоненте, то это то, что не всегда лежит на поверхности, это может быть завалено хламом отвратительных обстоятельств истории, но это есть всегда, в противном случае народа просто не было бы. Глубина и интенсивность этого переживания такова, что его трудно считать просто проекцией или миром грез - за ним должна стоять онтологическая реальность в мире, объемлющем и превышающем наш. На мой взгляд, это хорошо обозначил русский поэт и автор популярной оккультной книги "Роза мира", и хотя он безусловно очень серьезно исказил христианское мировоззрение, стоит произнести такой термин, как "Небесная Россия" - и тебя прекрасно поймут православные люди и не только они. Многие деятели религии и культуры, в том числе с гораздо более здравыми, чем у Андреева, взглядами на религиозное содержание христианства, например, поэты Озерной школы, были убеждены, что у каждого народа, по крайней мере если его представители в некотором количестве обрели Христа и водворились у Бога, есть сегмент небесного мира, являющий духовно облагороженный, но все же узнаваемый облик этого народа. Существует Небесная Россия. И существует Небесная Венгрия. Существует и то, что Шандор Маккаи обозначил как "Вечная Трансильвания" (Orok Erdely). Это то, что делает венгров венграми, а русских - русскими. Это то, что наряду с собственно богословием мне интереснее всего. Небесная Россия и Небесная Венгрия могут вести диалог, и они ведут его. И это духовный, то есть высший и главный уровень диалога.
2. Что касается исторических взаимоотношений, то ясно, что здесь все сложнее. Да, у нас есть общий евразийский фундамент начиная с прародины и скифов, и мадьяр. Но наши народы несколько раз воевали. Мы, русские, поддавшись предрассудкам и ничем не обоснованному национальному высокомерию, совершили ряд вопиющих несправедливостей по отношению к венграм, начиная с подавления революции 1849 года, что было нам как стране и народу совершенно не выгодно, а в долгосрочной перспективе стало реально опасно (возможно, ослабленная поражением Австрия не смогла бы к 1914 г. начать всерьез отрывать Украину от России). В советскую эпоху в 1945-1956 годах мы сделали в регионе гадость, которая дорого обошлась всему человечеству и в первую очередь нам самим, поставив мир на грань ядерной катастрофы, что в конечном счете привело к частичному разрушению метагосударственной структуры, оставшейся от Российской империи, и к огромному урону для страны. С другой стороны, и на совести венгерских окраин притеснения славянского населения, часто ассоциировавшего себя с Россией, бессмысленные попытки ассимиляции, был ряд военных преступлений в Сербии и на советской территории. У обоих народов есть немало претензий друг к другу, есть недопонимание и нерешенные проблемы, с которыми надо работать. Но их никоим образом нельзя смешивать с тем, что мы описали выше, потому что есть свет, который, по слову Иоанна, тьма не объяла.
3. Наконец, есть текущая ситуация. С одной стороны, Венгрия входит в Евросоюз и по крайней мере формально в НАТО, то есть несет ответственность перед рядом структур, враждебных России. С другой - у нас есть консервативно настроенные лидеры и элиты, есть просто люди, имеющие принципы, убеждения и совесть, которые в очень сложной исторической обстановке ищут взаимопонимания, потому что видение многих проблем у них совпадает - пусть это показалось бы странным еще 15-20 лет назад. С этим тоже надо работать, на это есть все основания. С другой стороны, в современном русском обществе есть вещи, которые для христиан абсолютно неприемлемы, например коррупция, деиндустриализация, пропаганда явно аморальных действий. У венгров такие вещи безусловно тоже есть, и они обязаны их критиковать и приводить в порядок разрушенное тяжелейшими историческими катаклизмами общество. Мы имеем право критиковать такие вещи, ибо мы любим Россию, любим также Венгрию, нам больно от того, что у нас на каждом шагу творится, и мы - оба народа - хотим по возможности сделать нашу Родину соответствующей хотя бы отчасти тысячелетнему христианскому стандарту (не говорю идеалу, ибо это уже уровень небесный). У нас есть общие проблемы, решения, которым мы могли бы друг от друга поучиться, есть общие друзья и, увы, враги. И всем в этой ситуации тяжело и больно, если кем-то берется некий идеал России, берется все самое худшее в Венгрии - или наоборот - и это противопоставляется друг другу. Это в любом случае мерзко, бессовестно и ни к чему хорошему не приведет, потому что это нужно тем, кому не нужны ни Россия, ни Венгрия.

Венгерская мысль как феномен

Итак, перед нами три измерения диалога - духовное, историческое и конкретно-политическое. Как они соотносятся с тем, что я имею в виду, говоря о философии в связи с религией? Прошу понять все правильно. Я не утверждаю, что в Венгрии сложилась самобытная традиция светской христианской философии в объеме, сопоставимом с Россией или, скажем, Шотландией, которую исторически венгры знают лучше, чем русские. Это означало бы выдать желаемое за действительное. Но то, что есть, заслуживает гораздо большего внимания, чем имеет. Возможно, я считаю так отчасти потому, что сам как профессиональный философ и религиовед занимаюсь некоторыми вещами, продолжающими и развивающими именно венгерскую традицию, и мне обидно, что она так слабо доступна миру, в отличие от той же шотландской философии, легко реанимируемой просто в силу общедоступности английского языка. Не буду скрывать, что натурфилософские работы Палаги по теории времени и Эрвина Ласло по квантовому сознанию в свое время были для меня потрясением.
В имеющейся ситуации мне пришлось начать с того, что я столкнулся с железобетонным непониманием самых разных людей, - а в это вляпалось даже солидное британское издательство Routledge - поддерживающих заразный миф (иначе это назвать невозможно), что венгерской философии не существует. Я не говорю о том, что такие авторы просто не знают религиозной мысли и тем паче богословия, в результате чего, например, общей картины от Яноша Апацаи Чере и Альберта Мольнара до Эрвина Ласло и Миклоша Вето не складывается, а культура секеев как таковая в этой перспективе просто не существует. Это хроническая и вряд ли излечимая болезнь большинства европейских гуманитариев. Я имею в виду, что в мире признаны Дьердь Лукач и Имре Лакатош, Майкл Поланьи и даже Иштван Месарош, но почему-то забыты Менихерт Палаги и Кароли Бем, Дьердь Барток и Йено Себастиен, ультраконсерватор Бела Хамваш, даже католик Томас Мольнар (один из моих любимых политических философов ХХ в.) или разочарованный марксист Лайош Сабо, не говоря уже а таких секеях, как Шандор Маккаи. Есть мыслители, которые на других языках представлены в лучшем случае фрагментами или тем немногим, что они написали по-немецки и что, конечно, на общем фоне выглядит скромно. Последние десятилетия предоставили венгерским интеллектуалам Запада возможность широко ознакомить англоговорящую аудиторию со своим творчеством, но, увы, так и не открыли миру наследие венгерской мысли предыдущих веков.
Но немыслимо, чтобы венгерская философия отождествлялась в сознании образованных иностранцев с группой левых интеллектуалов, часто евреев (лишь по происхождению, но уже не по отвергнутой ими культуре!), а все остальное оставалось непонятной экзотикой. Я считаю это положение нелепым, ненормальным, дискредитирующим не только еврейскую культуру - а это мировая религия, и она совершенно не потерпит, чтобы ее отождествляли с левыми и атеистами всему человечеству во вред! Эта ситуация бьет уже по христианству, по его остаткам и остаткам христианской культуры в Европе. Зачем и кому это понадобилось, разговор отдельный, очень тяжелый, потому что вникать в явно демонические явления тяжело и не полезно для собственной души. Уж совершенно точно это не нужно иудаизму, который, как бы сложно ни складывались его отношения с венграми и вообще Европой, без последней просто погибнет. Что прекрасно понимают, скажем, евреи стран Бенилюкса, поддерживающие там антииммиграционные правые партии.
На континенте распространен взгляд, что венгерские мыслители занимались в лучшем случае перепевами немецкого идеализма. Это тоже звучит несерьезно, если учесть наследие такого мощного мыслителя, как Кароли Бем с его трехтомным трудом "Человек и его мир", или даже Будапештскую диалогическую школу, лидер которой Лайош Сабо винил Канта ни много ни мало в манихействе (такой "похвалы" кенигсбергский мудрец не удостоился даже от Гумилева, считавшего манихейским картезианское мировоззрение!). Если уж на то пошло, то Палаги можно считать мыслителем, бросившим вызов немецкому идеализму изнутри и на венгерском языке, и в рамках еврейской культуры, и предвосхитившим теорию относительности.
Можно сказать, что Будапештская школа, опять же при всех ее проблемах, дала понять, что чтобы вести диалог с Европой - и Россией - на равных, убрать религиозное измерение совершенно невозможно. Мне кажется, Лайош Сабо, Бела Табор и другие интеллектуалы Будапештского кружка, чья деятельность однозначно выходит за пределы и еврейской, и венгерской культуры, показали, более того, что в исторической обстановке Венгрии диалог культур Запада и Востока, христианских конфессий и даже мировых религий вполне возможен. В этом плане они создавали фон, на котором народы и культуры могли легче уживаться друг с другом, а для многих из тех же евреев христианская вера переставала быть чем-то монструозным. В любом случае это куда более конструктивная позиция, чем марксизм, который под интернациональной вывеской разобщил народы, свел их взаимоотношения на голый материальный уровень, что не могло не привести к вспышкам расизма. В констатации этой связи Лайош Сабо еще в 1936 году оказался абсолютно прав, как и русские философы Парижской школы.
Сегодня ни на одном языке не существует полноценной истории венгерской мысли, тем более включающей мысль протестантскую, которая производит впечатление просто колоссальное. На самом деле даже найти людей, которые системно занимались бы такими вещами, очень сложно. Но здесь нужны именно представители венгерской идентичности, по корням и культуре, до мозга костей, которые и способны вести полноценный диалог с Россией. И в этом отношении, по моему убеждению, цена протестантизму - и конкретно венгерскому кальвинизму и диаспоре - круто взвинчивается. По крайней мере, именно в Закарпатье и Секейском крае, где мне, увы, не удалось добраться до исторической столицы, но была возможность посетить Марошвашархей), я лично встречал людей, кстати, свободно говорящих по-русски, при этом значительно более приверженных венгерской "интенциональности", чем кто-либо еще. Такие люди есть и в диаспоре, они часто двухъязычны, обладают качественным образованием в силу традиционного реформатского интеллектуализма и установки на культурное воздействие, и при желании могли бы ознакомить мир с венгерской интеллектуальной культурой в большем объеме, чем сейчас. (Я уж молчу про то, что именно христианскому церковному компоненту венгерской идентичности мы обязаны тем, что при достаточно сложной в этом плане истории и политике сегодня число антиеврейских инцидентов в стране ничтожно).

Европейские изломы

И вот здесь, к сожалению, приходится говорить о вещах, крайне неприятных для любого верующего человека, даже нехристианина. Европейская цивилизация сегодня тяжело больна, страдая недугами, непредставимыми за многие века ее истории. Единая Европа, о которой мечтали поколения не только либерально, но часто и консервативно мыслящих людей, в рамках жестко светского подхода отрицает религиозное измерение истории и любое коллективное, гражданское измерение религии.. Если представление о религии как частном деле (Privatsache) начать проводить последовательно, то Церковь - и в русском и православном, и в реформатском понимании - будет просто уничтожаться. Это очень серьезная проблема, и на этот счет нельзя строить иллюзий, потому что бездуховность, отрицание 20-вековой христианской истории Европы для самого Евросоюза дело совершенно гиблое. Я уже сказал, что попытки и левых, и либералов свести национальную идентичность к материальной стороне не привели и не могли привести ни к чему, кроме расизма, и этнофундаменталистский подъем, для которого народ - не более чем гены и чистота крови, гарантирует, что Европа просто распадется и будет добита соседями. Никому, тем более венграм, не пожелаешь такой участи, России это тоже не нужно, ибо русских на континенте менее 3% и, как показал покойный востоковед Игорь Подберезский, при распаде Европы, за счет которой, увы, во многом живет наша деиндустриализованная экономика, Россию доломают по историческим меркам практически мгновенно. Страшно прикинуть последствия такого сценария, означающего, по всей вероятности, мучительную гибель человечества.
Еще более неприятно другое. В сегодняшней исторической специфике понятие Евросоюз у многих и венгров, и русских, и наших соседей ассоциируется, извините, с обсуждаемыми проблемами на уровне панталон. Но откуда вообще возникла проблема пресловутой "ориентации" или затея с заменой половой ("гендерной") идентичности людей? Я не знаю как в Венгрии, пусть мне подскажут, если могут, но в нашем обществе существует небезосновательная точка зрения, что речь идет о целенаправленном снижении рождаемости, прежде всего у граждан развитых стран, под их замену роботами. Это звучит шокирующе, но довольно правдоподобно.
Мне не хотелось бы поднимать здесь заново вопрос о веберовском "протестантском капитализме", хотя я считаю, что это злейшая фальсификация истории. Достаточно будет сказать, что привитая Реформацией миллионам европейцев убежденность в достоинстве семейного очага (а не только монашества) честного созидательного труда (а не одного военно-аристократического ремесла), ценности разумного достатка, а не нищеты и не роскоши, социальная мобильность, не допускающая полной привязки граждан к сословиям или наследственным профессиям - очень серьезна. Все это вещи достаточно фундаментальные и соответствующие человеческой природе, чтобы их нельзя было выбить грубой силой, как коммунисты, или манипуляцией, как неолибералы. Это, собственно говоря, и есть демократия, которая совместима с разными политическими формами, и республиканскими, и монархическими. И люди откажутся от этого, только если их искалечить психически и / или физически и не дать им возможности воспроизводиться. На что вполне может быть направлена политика тех, кто сокращает трудозатраты под свою прибыль, обосновывая это людоедство такими вполне "левыми" лозунгами, как недопустимость рутины, творческое предназначение людей и т.п. , и опираясь на "право на лень" и массовую коррозию моральных ценностей в обществах, утративших традиционные аскетические религии.
Но отказ от ненавистной производственной рутины, интеллектуализация любого труда, рост требований к образованию ведут к растущей нагрузке на человеческую психику. Ее возможности однозначно не беспредельны, и если кто-то хочет избавиться от физического труда полностью или почти полностью, ему придется преобразовать психический компонент человека во что-то другое. Одновременно, поскольку с интеллектуализацией социально-коммуникативные качества людей оказываются менее значимыми, чем врожденные задатки, возникают новые типы неравенства, опять же проявления расовой нетерпимости, сословия, касты. Так мы приходим или к оккультизму с попытками поднять "резервные возможности психики", или к полноценному трансгуманизму. При последнем неминуемо начнутся соединение мозга с цифровыми устройствами (вплоть до формирования брейн-сетей), грубое вмешательство в репродуктивную сферу человека, в пределе - сознательное формирование целых социальных групп и даже рас с разными биологическими характеристиками, способами воспроизводства и т.п.
Разумеется, нормальные политические и гражданские институты в такой обстановке будут быстро демонтированы, а не вписавшиеся в нее люди - массово уничтожены за экономической ненадобностью. Причем, если ситуация зайдет достаточно далеко, сопротивляться ей возможности не будет, ибо демократические институты будут разрушены значительно раньше. Нельзя, впрочем, исключать ситуации, при которой какой-либо политической силе все это просто надоест и она развяжет ядерную войну с целью цивилизацию уничтожить полностью или перезагрузить заново, возможно, с выживанием какого-либо одного этноса или привилегированных лиц.

Необходимая альтернатива

Кто-то может задать вопрос: предположим, все это так, но что с этим делать? Ведь нельзя же вернуть цивилизацию в эпоху до искусственного интеллекта или массово принудить людей к физическому труду, а уж тем более заново насадить аграрно-феодальный строй? Это также безусловно привело бы к массовой гибели людей в войнах и гражданских конфликтах и утрате огромных цивилизационных достижений. Но не менее ясно, что пускать грозную ситуацию на самотек тоже нельзя. Мы видим, что тенденция борьбы с ней наметилась и, судя по всему, будет стремительно нарастать. Ибо на фоне фундаментальной угрозы будущему цивилизации и человеческой природе как таковой неотменимые различия между нашими народами и даже между христианскими традициями отходят далеко на задний план. Вопрос уже стоит не только о свободе веры, об идентичности и самобытности народов и культур, о традиционной семье, но о сохранении самой человеческой природы и жизни на планете. "Роботофашизм" не имеет практически ничего общего с социальной онтологией, существовавшей тысячи лет на основе семьи и наемного труда, он обладает совершенно другой траекторией, не рассматривающей человека ни как телесное, ни как социальное существо. В христианской перспективе, исходящей из Троицы и Воплощения как онтологических основ бытия человека, нет нужды доказывать демоническую природу такой затеи.
Задача на самом деле исключительно сложна. В отличие от обычных идеологий, которые на уровне государства можно принять или отвергнуть, технократия в своих самых гиблых порождениях достаточно тоталитарна, чтобы никого в покое не оставить. Идти на поводу у нее нельзя, потому что она будет давить морально, а потом и физически и от ренегатов не оставит мокрого места. У нее есть "железные" аргументы: желая жить иначе - вы что, хотите сделать жизнь людей грязной, нищей, убогой и короткой и оправдываете это наградой после смерти? И вот здесь надо четко понимать, какие у нас приоритеты. Если речь идет об индивидуалистическом сознании и плотских удовольствиях, то, возможно, кому-то посулы позитивизма покажутся нормальными - пока такие люди не столкнутся с последствиями, вероятно, уже при своем физическом существовании. Если же смотреть в перспективе истории, здесь хорошо одно: техногенная цивилизация сегодня больше не дает никому права на ту глупость, что она якобы взамен христианского обетования вечности поднимает качество земной жизни. Уродливая политика многих государств при пандемии показала, что бессмысленно также рассчитывать, что изменения коснутся лишь элиты или богатых держав. Под техногенным давлением общество деградирует в глобальном масштабе и рано или поздно последствий хлебнут все.
Сопротивление вытеснению человека мыслящей машиной будет и оно будет очень серьезным. На этой почве могут соединиться самые разные религиозные, культурные, политические силы, союз которых в условиях старого индустриального уклада был бы попросту невозможен. И здесь наиболее важно понять, что исторический опыт протестантизма становится в такой ситуации поистине бесценным. Ибо только он - вместе с корпоративным государством, которое может быть возрождено, пусть и с изменениями, вызванными новым техноукладом - может позволить провести человечество по очень узкому пути между антигуманным использованием технологий и деструктивным луддизмом. Поставить IT и биотехнологии под жесткий общественный контроль, не допускающий использования всего этого в преступных целях, уничтожающих права и достоинство человека. Обеспечить справедливое перераспределение общественного богатства, созданного с минимальным вложением труда людей. Сделать науку и образование структурами, приносящими блага всему обществу, а не удовлетворением любопытства за счет налогов и не средством перераспределения ренты в замаскированные пособия по безработице. Поддержать НИОКР, космос, настоящую, а не гедонистическую культуру, способную служить и воспитывать. Создать совершенно новые сферы занятости, модели медицины, мелиорации, аквакультуры и многого другого, что позволит дать людям занятия и место в жизни, не идя на поводу у преступных инициатив технократической олигархии и не сваливаясь намеренно в архаику (задача совершенно безнадежная, ибо такой народ будет раздавлен любым агрессором).
Для всего этого возможно и нужно взаимодействие, а не вражда человека с машиной, и трудовая этика как раз старого протестантского типа. В то же время ничто из перечисленного не представляется возможным в тех светских режимах Запада, которые вынесли Церковь за скобки и продолжают ее разрушать атеистической пропагандой, деморализацией и многим другим. Но это возможно там, где удалось сохранить целостное христианское видение жизни, созданное, прежде всего, европейским кальвинизмом. Именно Реформатские Церкви во многих странах смогли если не покончить с начатым в XVIII в. противостоянием науки и религии (истоки которого отчасти лежат в эмоциональной реакции на провидение без знания когнитивных следствий смерти и греха), то предложить ему дееспособную альтернативу, основанную на подлинно христианских ценностях. С другой стороны, есть основания усмотреть между отказом от христианского мирского аскетизма, деиндустриализацией, милитаризмом и содомом достаточно ясные причинно-смысловые связи. Если говорить не о конфессиональной позиции, а о светской литературе и искусстве, то достаточно вспомнить "Дюну" Фрэнка Герберта, где даже в эпическом мире, где ИИ под запретом, у Харконненов плутократия, подчеркнутое бонвиванство и выведенный из морали гомосексуализм легко уживаются с безжалостной военщиной и уничтожением природы.
Однако работа по созданию политической теории, отличной от материалистических идеологий - коммунизма, нацизма и неолиберализма - в силу многих обстоятельств оказалась не закончена. Я не претендую на такую работу сам и не считаю, что с ней уже кто-то справился, допустим, венгерские богословы. К сожалению, это не так. Насколько мне известно (возможно, меня кто-то поправит, если я отстал от жизни), на венгерский не переводилась даже такая программная работа, как Принстонские лекции Кайпера, не говоря уже о целом ряде шедевров реформатской мысли, например трудов Джонатана Эдвардса, которые уже есть по-русски. В этом плане я, высказывая пока свои мысли о великой самобытной цивилизации, приглашаю к значительным интеллектуальным усилиям для освоения необоснованно оставленной за горизонтом части мирового христианского наследия, которая необходима и, убежден, еще сыграет важнейшую роль, когда все народы и цивилизации ищут выход из цивилизационного тупика, приемлемый для их опыта и духовного наследия.

Универсальное и конкретное

В заключение позволю себе высказать несколько соображений по поводу национальной самобытности и искупления, как его понимает Церковь Венгрии вместе с нами.
1. Светское западное мышление как минимум после 1735 года считало национальную обособленность излишней по сравнению с гуманистическими идеалами, а уж реформатское учение о спасении конкретных людей, составляющих Церковь - чем-то совершенно нестерпимым. Что касается первого, то этот дискурс дал сбой уже в условиях романтизма, когда стало ясно, что он оставляет за бортом слишком многое и жестоко урезает данное Богом многообразие человечности. Венгерское национальное возрождение зацепило просветительскую идеологию уже меньше, чем многое другое, и космополитизм не стал для него катастрофической проблемой, как во Франции или Сербии. С другой стороны, у венгров никогда не существовало полноценного генотеизма, не сформировался в заметном объеме и подход, при котором национальная община берет на себя мировую миссию, как у иудеев или пуритан - и хотя это было бы резонно в условиях, когда кальвинизм позволил венграм в тяжелейшей борьбе с османскими захватчиками сохранить культуру и государственность, этого все же не произошло. Поэтому, естественно, когда поэт поет: "Клянемся Богом венгерской нации" (Esk;sz;nk a Nemzet magyar Isten;re) - он имеет в виду лишь то, о чем писал наш прекрасный философ Иван Ильин: "Национализм есть уверенное и страстное чувство, верное по существу и драгоценное в творческом отношении что мой народ получил дары Духа Святого; что он приял их своим инстинктивным чувствилищем и творчески претворил их по-своему; что вследствие этого сила его обильна и призвана в дальнейшем к великим, творчески-культурным свершениям; что поэтому народу моему подобает культурное «самостояние» как залог величия (Пушкин!) и независимость национально-государственного бытия. И в этом чувстве, верном и глубоком, христианин прав и осуждению не подлежит. Это чувство объемлет всю его душу и оплодотворяет его культуру". О том же самом писал поэт, упомянутый мной в самом начале.

Мне радостно обнять чеканкой строк,
Как влагу жизни - кубком пира,
Единство цели, множество дорог
В живом многообразье мира.
И я люблю - в передрассветный миг
Чистейшую, простую негу
Поднять глаза от этих мудрых книг
К горящему звездами небу.
Как радостно вот эту весть вдохнуть -
Что по мерцающему своду
Неповторимый уготован путь
Звезде, - цветку, - душе, - народу.

2. Но какое место занимает здесь исключительность Церкви в Божьем замысле спасения? Кальвинизм всегда был достаточно мудр, чтобы рассматривать Церковь прежде всего как невидимую, мистическую, как завет с Богом, и не отождествлять ее ни с какой общиной или организацией. Тем не менее видимой частью Церкви реформаты всегда считали себя носителями веры и завета, в противном случае отдельная община вообще не имела бы смысла. Здесь есть тонкая диалектика, которая совмещает оба аспекта Божьего замысла и делает кальвинизм конфессией, допускающей разные формы организации, и очень гибкой в плане культурно-исторических различий. Реформатское учение о Церкви делает ее максимально универсальной и единой в многообразии народов и культур, что отвечает замыслу Бога, Который ценит гармонию как единство в многообразии (вспомним вдохновенные мысли Эдвардса о Троице и творении). С другой стороны, она вынуждена считаться с тем, что мы живем в мире, еще не избавленном от греха и его плодов и нуждающемся в избавлении. И это уникальный баланс, которого нет в мире человеческих религий и который исторически связан прежде всего с Европой. По крайней мере мы в России чувствуем, что нам его не хватает, и мы бросаемся или в одну крайность (обмирщение), или в другую (супердуховность, крайний аскетизм).
Бела Хамваш, который, к сожалению, был слишком бонвиваном, чтобы стать евангельским христианином (для него "пуританизм" был бранным словом, хотя он так и не понял, что это такое), как-то писал: "Что значит быть европейцем? У человечества есть китайское, египетское, индийское, ассирийское, иранское, тибетское духовное наследие, но ничто из этого не может двинуться дальше; христианство может. Христианство - это отнюдь не простая жизненная философия, дающая только радость; оно не является подходом и решением от мира сего. Это почти невыполнимая задача, долг в жизни и смерти. Для него что-то в жизни должно умереть, чтобы земля ушла, и душа обрела совершенство и свободу. Ни один человек сам по себе не может этого понести. Но христианство существует, и оно реально, даже если я чего-то в нем не понимаю. Св.Августин стонал, боролся и страдал, и вслед за ним так стали жить по всей Европе миллионы".
И вот мне представляется, что эта идея жизненного мира, который формирует самосознание народа, способна подобрать ключ к напряжению между национальным, шире европейским, и христианско-универсальным началом - напряжению, которое реально существует. Благодать не дается всем без исключения, что противоречило бы опыту Церкви, но безусловно дается людям любой расы, народа и положения в обществе. Опять же, ничего большего человечеству не может предложить ни одна религия, но те, кто получили этот дар, всегда знали ему цену, уплаченную на Голгофе. Отстаивая веру в Церковь, Августин - и вслед за ним и Кальвин, и Гаспар Кароли - смогли добиться того, чтобы она изменяла судьбу любого народа и государства, в то же время не отождествляя себя ни с одним из них - что было бы предательством ее собственного предназначения, ее ценностей. Это благородное наследие, от которого отказываться нельзя, ибо оно не от плоти и крови, но от Духа, и пусть имеющие на него право с чистыми помыслами вступят во владение им.

Minden nemes magyar, kinek lelke tiszta,
;si orsz;gunkat egy;tt vessz;k vissza.