Князь да княгиня. Присказка первая

Время и место действия: середина XVIII века, Российская империя, Санкт-Петербург, Москва.

Сюжет романа построен на исторических параллелях, однако полного отождествления романтических героев и их исторических прототипов не происходит, некоторые детали биографий, а также повороты сюжета, события, лица являются плодом вымысла.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . .

КНЯЗЬ  ДА  КНЯГИНЯ.  Присказка первая. О царице Благодати.

Что бела-то да ядрена,
И сочна-то, и толста.
Хороша же ты, Матрена.
Хоть куда! Да вот куда?               
          Частушка.

«И по грехом молодцу
и по божьему попущению,
а по действу дияволю…»
         «Повесть о Горе-Злосчастии»      
               
          Жила-была у нас на святой матушке Руси православная благоверная царица. Всем царицам царица: дородна, статна, ростом высока… повыше мужиков которых на целую голову, что твой гренадер … и голосочком Господь Бог не обидел, - как гаркнет, так по всему дворцу слыхать… ну, всем удалась, одним словом, разве что с лица рябовата малость, да с лица, дело известное, воду не пить… одним словом, глянешь – упадешь, а сама глянет, так трава вянет, вот какая, ни в сказке сказать, ни пером описать.

Нравом была крутенька, гневлива да неотхотчива. Повара своего однажды приказала повесить, за то, что блины у него подгорели. Вельможам, до коих была милостива, жаловала вина из своего бокала пригубить, и уж очень гневалась, коли человек, скажем, вздумал перед тем, как пить, краешек-то у посудины платочком утереть: она в том брезгливость к особе своей усмотреть могла.

Более всего, говорят, любила она баб-бахарок слушать, и много их при ней в свите обреталось, которые, болтая беспрестанно, аж из сил выдыхались и с ног готовы были свалиться. Да еще вот сильно обожала прямо из комнаты, из окна, из немецкого штуцера по воронам лупить, так что слуги уворачиваться лишь успевали, чтоб случайно под пулю ее милости не попасть.

Во своих палатах хаживала в простом платье и платок на голову повязывала, но это все так, понятное дело, у себя, по-домашнему. А на больших выходах подданным своим с таким блеском являлась, солнце и то меркло.

          Как изволила на царство свое венчаться по дедовскому обычаю в самой Москве Первопрестольной, в кремлевском соборе Успения Пресвятой Богородицы, то облеклась в робу из пунцовой парчи в цветах, лазоревых да алых, с юбкой пышности необъятной, золотым тонким кружевом выложенной до того искусной работы, что диву даться можно, а в корону свою пожелала вставить тот рубин, что еще царем благоверным Алексеем Михайловичем через посла своего, именем Спафария, у самого, слышишь ты, императора китайского куплен был к вящей славе царской и красе.

          При дворе у ней веселье не стихало, хоть не всем и не всегда там до веселья было, да и то верно, что всем и всегда в один час весело не бывает. Что ни день – пиры да охоты, фейерверки да парады, а сама в соболях да парче, в золоте да бриллиантах, а господа и госпожи вокруг нее в камзолах да робронах златошитых, и в париках завитых, и с алмазами на башмаках, и даже слуги дворцовые все в ливреях доброго сукна и золотым галуном изукрашенных. У которых дам платья все по переду жемчугами были выложены сплошь, а из выжиги с одного камзола важного какого кавалера можно было пару подсвечников золотых отлить.

Что богатства-то, богатства! На каких лошадях она езживала, из какой посуды яства кушать изволила, словом не опишешь. Один раз было: изволила для пущей своей потехи своего дурака на дурке женить (а в дураках у ней люди и важные бывали, и именитые, ведь куда же выше честь, коли они ее самое, матушку-государыню, потешали), - так на тот час дом ледяной нарочно выстроили, благо зима была, морозы сильные стояли, и ледяные пушки при доме том палили, и ледяные слоны фонтаны горящие из хоботов пускали, а свадебный поезд из разных, в империи живущих, инородцев нарочно так составили, чтобы посмешнее вышло, позабористей. Вот уж чудо так чудо, то-то люди глядели да дивовались.
         
          Имя той царице было Благодать. Да мало сказать «сыт», хлеба не отведав, так ведь голодным и останешься. По смерти дядюшки своего и тетушки своей, да еще через малое время управления их малого же внучка, годами отрока, правила царица по божьей воле самодержавно, и не было над нею никого, кроме Бога. Вот в том-то и беда. Как в народе говорят, до царя далеко, а до Бога высоко, да еще и того почище, дескать, у бабы волос долог, да ум короток…

Хотели было князья со бояре царице много воли не давать, к рукам ее прибрать, да куда - не было, знать, на то божьего благословения, не сладилось дело. Еще как на царство царица становилась, накануне въезда царского поезда в древний престольный град, а случилось сие февраля 14 дня лета 1730, в небе ночном знамение явилось. Красные столбы, горя, как огонь, встали посередине неба и сошлись в зените в шар огромный огненный, который в подобие луны сиял, и все сие продолжалось до третьего часа пополуночи, а потом пропало…

До того все явлению поразились, аж в газете про то пропечатали. «Кровавое, страшное будет царствование», - тайком промеж собой шептались люди. Так оно и вышло. Десять лет правила царица, да каждый год из тех десяти сам за десять лет шел. Чего только православным русским христианам вытерпеть да вынести под ее рукою не случилось, чему только ужаснуться не довелось. 

          По юности лет волей дядюшки родимого, царя грозного, кто не зря Великим назван был, Божьим соизволением императора первого Всероссийского, отдали ее замуж в самую что ни на есть Неметчину, за одного из тамошних принцев. Известное ведь дело, православным царевнам за царевых подданных, хоть они там князья самые родовитые, ни в какую выйти было нельзя, потому все они суть все одно были царские холопы и в грамотах, коль случится надобность, так и писали, мол, царев твой раб челом тебе, надежа-государь, бьет.

В том, если, к примеру, царевну с подданным перевенчать, чести дому царскому поношение случилось бы, а за заморских королей да королевичей им опять же идти-то было нельзя, так как веру свою святую переменить они не могли. Вот они в девках и оставались до скончания веку, и в своих девичьих высоких теремах старились, а под старость лет в монастырь уходили.

Только как император новые порядки завел да по-новому жизнь повернул, царевнам стало можно и замуж, хотя, конечно, за ровню. Так вот. Принц этой царевне попался вовсе завалящий, напился на свадьбе да и помер. Горькой вдовицей прожила госпожа в чужой стороне, там и онемечилась: обряды православные не позабыла, а в баню русскую ходить вовсе перестала и завела себе в полюбовнички немца, его же, когда вернулась в пределы российские, чтобы царский венец принять, за собою, как дорогого друга и советника, первым призвала, а он тут возьми да собери и всех своих немецких родичей, да их родичей, да друзей…

Все бедные, все оголодавшие, все жаднее жадного, так и посыпались на русскую землю, словно из дырявого мешка, так и накинулись на русские богатства, словно мухи на мед. Крестьяне в деревнях с голоду пухли, а чужеземные дворяне с жиру бесились.
 
          Государынин любимец, получив и графский титул, и ключ золотой обер-камергера высочайшего двора, осыпанный милостями царскими выше крыши, более всего желал дорогими лошадьми владеть, души в них не чаял, а нрав имел грубый, резкий, тяжелый, и никому при нем хорошо не жилось. Недаром про него молва шла, что-де с лошадьми он, этот жеребец, ни дна ему, ни покрышки, ведет себя как человек, а с людьми-то все равно что лошадь.    

          Да что тут долго рассуждать. И простые люди горюшка хлебнули, и знатные да богатые тоже от своей злой судьбы не ушли. Слово и дело государево! Только слово недоброе, и дело злое.

          Чтобы было на что пировать да гулять, да с чего в золото-серебро убираться, да немцам своим подношения дорогие дарить, послала царица во все своей державы города да веси войска, повелев им недоимки за все прошлые годы собрать, хоть волей, хоть неволей. Последнее тогда отнимали, семьи по миру пускали, а непокорных, кто свое добро защищать от грабежа не побоялся, кнутом пороли без милосердия да на морозе, связав и водой ледяной облив, студили до смерти.   

          Чтобы супротивников своих навсегда со своей дороги убрать, царица им и всем их сродникам много кар измыслила и сотворила. Чего только у них не было, а в час един ничего не стало. Кого в опалу в дальние деревни заслали, так этим еще повезло, а кого, все достояние обобрав до нитки и звания и чинов лишив, по северным да сибирским острогам рассовали под крепкий караул, из богатства жить в бедности, из высокого достоинства и всегдашней чести в простые острожники, но и то еще полбеды.

Кто-то же на тот же час и в застенок, и на дыбу, и на самую плаху попал. Пролилась на древней земле новогородской по грозному немилостивому царскому указу жаркая кровушка-руда природных князей-рюриковичей, посрубали им с широких плеч буйны головы… Кто видел, жалеть да плакать боялся, а крестился лишь да кланялся, покуда старым князьям на плахе топором головы рубили, да молодому князю на колесе белые косточки ломали, а он в то время не пощады просил, а Богу молился.    
          
          Не стара еще была царица, скипетр и державу сжимала в руках крепко. И не чаяли те, кто от нее пострадал, да еще в живых обретался, скорого послабления своей участи. Горе-злосчастье, да и только. Одно оставалось – смириться да у Бога милости и заступления в бедах просить. Однако же вот и то справедливо, как умные люди приметили да говорят: «На Бога надейся, да сам не плошай». 
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
2008г.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Продолжение: http://proza.ru/2022/01/25/1163